- Открыток, может, и не писала, а все-таки вчера вечером ты думала, что Адриан был бы в твоих делах куда лучшим советчиком, чем я... И с удовольствием вспоминала свои прогулки с ним по Сен-Ромэнской ярмарке... и некоторые жесты, которые в отношении молодой девушки по меньшей мере неуместны!
Жена, ошеломленная, мгновение смотрела на меня с таким ужасом и ненавистью, что я устыдился и вместе с тем опьянел от ощущения своей власти.
- Я?.. - пролепетала она. - Вчера вечером?..
- Да, вчера вечером, когда читала... или притворялась, что читаешь... Можешь ты мне дать честное слово, что не думала в это время о своих прогулках с Адрианом, и о ярмарочной карусели, и о каком-то синем диване?.. Ты даже говорила себе, что Адриан и нежный, и ласковый, а вот я - резкий и неуклюжий... Не отпирайся, Сюзанна, у тебя все на лице написано...
И в самом деле, видно было, что она поражена и растеряна. Дрожащим, испуганным голосом она спросила:
- Но откуда ты знаешь, Дени? Разве я думала вслух?
Быть может, мне следовало согласиться с этим не слишком правдоподобным объяснением, но я уже не в силах был хитрить и осторожничать. Я выложил все начистоту: как ошарашил меня Хикки, открыв мне мои же мысли, рассказал про коварный самопишущий "пистолет", который я вчера наставил на Сюзанну, и про говорящую машину молодого Дарнли, и какой пыткой было для меня, в темном подвале, едва освещенном красной лампочкой, слушать однообразное бормотание - голос ее мыслей. Сюзанна слушала молча - сначала с недоверием, потом взволнованно, а потом пришла в ярость и эту ярость обрушила на меня, едва я кончил свой рассказ.
- Какой позор! Это просто подло!
- Но, Сюзанна...
- Подло и низко! Давно ли ты мне читал целую лекцию о том, что такое джентльмен? Ну а сам ты кто? Может, вчера вечером ты поступил честно? Мало того, что ты крадешь мои мысли, жалкие остатки свободы, - в этой несчастной Америке мне только и оставалось, что помечтать, а ты даже это у меня отнял... нет, тебе все мало, ты еще выдаешь мои секреты совершенно чужим людям, иностранцам, - пускай потешаются!
- Что за вздор, Сюзанна! Дарнли не понимает по-французски, а Хикки при этом не было...
- Почему ты знаешь, может, он где-нибудь спрятался?
- Послушай, Сюзанна, Хикки - порядочный человек, джентльмен...
- Нет уж, уволь... Не желаю я слышать это дурацкое слово! А где пленка? Ты ее принес?
- Пленка?.. О, черт возьми!
Тут только я вспомнил, что оставил пленку на столе в лаборатории, рядом с психографом. Чувствуя, что виноват, я перешел в наступление:
- Ну, знаешь, Сюзанна, это просто бессовестно! Может быть, и не очень похвальным способом, но, уж во всяком случае, очень точным и совершенно безошибочным я обнаруживаю факты, которые ты от меня скрывала, хотя не имела на это никакого права, и ты же делаешь мне сцену! Это уж слишком!
- Но мне нечего скрывать! Что в этом предосудительного, если...
-...если ты вспоминаешь ласки Адриана Леке? - сухо докончил я.
Сюзанна громко рассмеялась.
- Ну до чего мужчины глупы! Я кокетничала с Адрианом, когда мне было лет пятнадцать, от силы шестнадцать. Прошло четырнадцать лет, у меня уже двое детей, у него трое. Я о нем и думать забыла и, право, не понимаю, что за преступление...
- Как же ты уверяешь, что и думать о нем забыла, когда я тебе доказал совсем обратное?
- Ничего ты не доказал! Меня не интересуют твои фантастические опыты, говорят тебе, я ни-ко-гда не думаю об Адриане... Просто вчера вечером у меня мелькнула мысль, потому что насчет продажи земли он и правда мог бы дать дельный совет... И опять тебе говорю, тут нет ничего плохого...
- Ничего плохого не было бы, думай ты просто о том, чтоб с ним посоветоваться... Но тут была не одна нужда в практических советах, а еще и воспоминания о весьма странной близости.
- Странной? - повторила Сюзанна. - А что тут странного? Мы с Адрианом двоюродные... он был единственный, с кем мама меня отпускала из дому... Он немножко ухаживал за мной, так ведь все молодые люди ухаживают за всеми девушками на свете... Ну и что?.. А ты сам, Дени, разве ты был святой? Вспомни-ка свою молодость. Можешь ты дать слово, что у тебя нет таких же воспоминаний? Может, ты не ухаживал за девушками, с которыми потом никогда не встречался и вовсе не хотел встречаться?
- Ну, может быть, но...
Я осекся. Сюзанна добилась тактического превосходства: теперь уже не она, а я вынужден обороняться. Мы стали разговаривать спокойнее, и странным образом (так бывает во многих домах, иные супруги даже полагают, что подобные грозы способствуют семейному счастью, ибо разряжают атмосферу) после ссоры ощутили прилив нежности друг к другу.
- Дорогая, - сказал я, - поверь, я вполне с тобой согласен и вовсе не собирался тебя упрекать за твои нечаянные воспоминания... да еще о таком далеком прошлом... по дороге домой я даже решил, что ни слова тебе про все это не скажу. Но так уж получилось, ты не очень-то ласково меня встретила, ты стала злиться, ну и я тоже разозлился... Это все позади... Конечно, ты права, вся эта история не стоит выеденного яйца... Я же знаю, теперь Адриан для тебя просто не очень молодой и довольно нелепый родич, с которым иной раз приятно вспомнить детство...
- Даже и того меньше, - заметила Сюзанна.
- Верю, дорогая... Только в одном я хотел бы тебя упрекнуть, и то любя... все-таки ты слишком мало мне доверяешь... Не стану больше принимать всерьез каждую твою вчерашнюю мысль, но одно я понял; у тебя много разных тревог и огорчений... Почему же ты мне ничего не говоришь? Почему не делишься со мной?
Глаза моей жены были теперь полны слез.
- Потому что ты... ты стал какой-то далекий, Дени. Начну говорить тебе о разных интересных вещах, а ты не слушаешь, все думаешь о своих лекциях, об учениках, о политике... Я же чувствую, тебе со мной скучно... Вот я и молчу, и остаюсь одна со своим пустопорожним бабьим вздором!
- Поди сюда, Сюзанна. Садись ко мне на колени - помнишь, как бывало? - и выкладывай, что у тебя накопилось на душе.
- Ты смеешься? В тридцать-то лет! Я уже не маленькая... и не такая легонькая, как была...
В этот вечер, в постели, голова Сюзанны лежала у меня на плече и мы долго и нежно говорили по душам. Я чувствовал, что рушилась наконец разделявшая нас противоестественная преграда, и благословлял аппарат Хикки. Но не долго мне суждено было его благословлять.
После вечеринки я уснул поздно, однако наутро проснулся в обычное время и вовсе не чувствовал усталости. Напротив, встал на диво бодрый и свежий, с ясной головой, как и полагается мужчине, который мнит себя победителем, и сразу понял, что лекцию сегодня прочту с особенным блеском. Выйти из дому надо было в десять, Сюзанна еще спала, и я с ней не простился, только оставил на столе записку, напоминая, что сегодня среда и я, как всегда в этот день, завтракаю в клубе со своими коллегами - специалистами по романским языкам.
Надежда меня не обманула, я был в ударе. Темой лекции я избрал политические воззрения Бальзака. Чтобы заинтересовать молодых американцев, следовало сначала набросать общую картину - та Франция, что сложилась при старых монархиях, затем революция и империя - и уже на этом фоне определить место Бальзака, показать, сколь своеобычен он и как монархист и как католик. Материалом мне служили "Шуаны", "Темное дело", "Сельский священник", "Сельский врач", "Чиновники". Стараясь выразить чисто французские проблемы словами, понятными моим слушателям, задеть не только их мысль, но и чувства, я испытывал живейшую радость, знакомую всякому лектору, который на протяжении часа видит перед собой увлеченные, внимательные лица. И, кончив, услышал тот радующий душу шепот, когда полсотни человек повторяют вполголоса: "До чего хорошо!" В такие дни мне кажется, что ремесло мое самое прекрасное на свете; выпадают и такие дни, когда я его проклинаю, но это случается не часто.
В то утро я жалел лишь об одном: на обычном месте я не увидел Мюриэл Уилтон. Но могло ли быть иначе? Еще в четыре часа она сидела на затянувшейся вечеринке у Клинтонов и явно не собиралась уходить. Уж наверно, она легла на рассвете и, так же как Сюзанна, в час моей лекции спала крепким сном. Я отправился на заседание, потом вместе с коллегами позавтракал. После завтрака мы с Клинтоном прошлись пешком и, наконец, я вернулся домой, радуясь, что сейчас расскажу Сюзанне, какой успех имела сегодняшняя лекция.
К моему немалому удивлению, Сюзанну я не застал. Негритянка Розита сказала, что "миссис" уже час как ушла. Надо сказать, что жена без меня выходила очень редко: почти не владея английским, она ничего не могла одна купить, а если нужно было отдать кому-нибудь визит, по здешним обычаям я опять-таки должен был ее сопровождать. Впрочем, тревожиться о ней сейчас не приходилось, этот тихий университетский городок и его жители не таковы, чтобы тут могло случиться что-нибудь дурное. И я принялся за работу: меня просили в следующем месяце прочитать в Чикаго несколько публичных лекций о французских моралистах, надо было подготовиться.
Сюзанна вернулась в пять часов, и, едва мы обменялись несколькими словами, я понял, что настроение у нее прескверное. Всему виной вчерашняя вечеринка, подумал я: выпили лишнее, засиделись поздно... и сказал весело:
- Видишь, дружок, мы с тобой завзятые французские обыватели-домоседы, обремененные семьей, ложиться привыкли рано, где нам угнаться за американской молодежью... От этого только страдают и наши характеры и наша работа... Хотя, должен сказать, нынче утром я совсем недурно рассказал о политических взглядах Бальзака. Студенты, по-моему, были очень довольны.
- А Мюриэл Уилтон? Она тоже тобой довольна? - насмешливо спросила Сюзанна.
- Ее там не было. Наверно, она тоже не выспалась и чувствует себя неважно. В сущности, такие вечеринки никому не полезны. Человек ведь не ночная птица. С годами я все больше убеждаюсь, что секрет, как стать счастливым, очень прост: надо рано ложиться и рано вставать.
- Ты, кажется, воображаешь, что тебя слушаю не я, а чикагская публика? - с неожиданной горечью сказала Сюзанна. Уверяю тебя, в этом доме тебе незачем изрекать пошлости и комментировать моралистов.
Как я уже говорил, у нас с женой и раньше случались размолвки и ссоры, в общем безобидные, но чтобы она говорила со мной так враждебно, так презрительно... Остолбенев, я смотрел на нее во все глаза.
- Нет, правда, - сказала она, снимая шляпку. - Это просто смешно: ты берешься читать лекции о морали и с умным видом рассуждаешь о том, что надо умерять свои страсти, а на самом деле только и думаешь об этой Мюриэл Уилтон и как бы устроить с ней в Чикаго свидание.
- Я? Ты с ума сошла?!
И тут у меня мелькнула пугающая и очень правдоподобная догадка.
- Сюзанна! Неужели ты брала у Хикки его дурацкую машинку?