Аманда рвет ее пополам и бросает на пол.
— Стерва! Что же ей нужно? Она хочет, чтобы я пошла на выпускной бал младшей школы? Или что-то еще?
Я поднимаю обрывки фотографии и кладу их в карман.
— Она не хочет, чтобы ты закончила, как Уитни Вейл.
Она хочет что-то сказать, но закрывает рот. Она смотрит на свои кроссовки и принимается потирать грязным носком, запачканным моей желчью, о чистый.
— Уитни получила по заслугам.
Уитни Вейл: восемнадцать лет, убила подростка, раскроив ему череп и съев его мозги. Ее организм почти выели микробы.
— За что?
— Не знаю. Может, за то, что спала с моим отцом?
— Как я сказал, твоя мама не хочет, чтобы ты закончила, как Уитни Вейл.
— Боже мой! И она это сказала тебе? Да она психопатка. Я знаю, что она всегда говорит о нем. Мой отец никогда не притрагивался ко мне. Единственное, почему он спал с ней, было ее поведение. Она висла на нем. Соблазняла и все такое прочее. А вот один из маминых вонючих любовников не поскупился на ласки ее дочери. Так что она собирается сделать? Похитить меня, чтобы защитить от отца? Ничего у нее не выйдет!
Она встает.
— Идем.
— А?
— Отведи меня домой.
Я смотрю на часы. Почти час после того, как взошло солнце. Она дергает за наручник.
— Ты нашел меня, боксер. Так что давай, веди меня домой.
— Сейчас мы не можем идти.
— Слушай, я тут с тобой вечно сидеть не собираюсь. Чем скорее ты отведешь меня домой, тем скорее я смогу сбежать вновь. Давай разделаемся с этим побыстрее.
— Мы должны ждать.
— Чего?
— Пока не сядет солнце.
— Почему?
— Потому что у меня на него аллергия.
Она удивленно смотрит на меня.
— Ну ты и лох!
Мой желудок словно начиняют иголками. Они повсюду: в кишках, мочевом пузыре, пищеварительном тракте, в легких; кровь разносит их по венам и мельчайшим капиллярам тела, лица, кончиков пальцев рук и ног. Иголки везде: в губах, подмышках, заднице. Это приносит мне несказанное облегчение. Странно? Нет. Это обычное, за последние несколько часов, мое состояние сразу после ухода спазмов. Это просто затишье, и оно прекрасно. В эти минуты я почти здоров. Я могу дышать, ходить, жить. И меня уже не будут преследовать резкие припадки боли. Только это блаженное состояние скоро сменяется агонией: иглы словно накаляют, и от них закипает моя кровь. Но это случится еще через несколько минут.
— Мне нужно идти.
А мне нужно время.
— Эй!
Не сейчас. Мне нужно время.
— Эй!
Мне нужна каждая секунда того состояния, когда я могу контролировать Вирус.
— Я сказала, мне нужно идти!
Мне нужно время.
— Эй, слышишь меня?
И силы. Сколько еще дел висит на мне мертвым грузом? Хотя, похоже, с одним я уже справился. Мне нужно время, и я знаю одно, если присосаться сейчас к этой девочке, мне вполне хватит сил, чтобы дотянуть до прихода Лидии, Предо и ее родителей, которые тогда буквально разорвут меня на части.
— Я. Должна. Идти.
— Я уже сказал, что мы не можем.
— Этого я не потерплю!
Но, может, игра стоит свеч?
— Скажи что-нибудь.
— Зачем?
— Затем! Знаешь, вообще-то тяжело сидеть вот так, прикованной наручником к какому-то придурку, когда тебе очень хочется в туалет. Тем более, я могу поклясться, ты сам хочешь того же не меньше меня.
Мы раскрываем дверь. Она делает свои дела с одной ее стороны, я же — с другой. Наши руки — в железной хватке наручников крепко держатся за дверь — моя лишь чуть выше ее.
— Ну, скажи же что-нибудь.
— Для девочки с довольно богатым опытом скитаний и бродяжничества в подобных местах, ты слишком стеснительная в плане такой естественной вещи, как сходить в туалет. Как ты это делала с кучей таких же малолеток, как ты?
— Пошел ты!
Я покусываю свою нижнюю губу, посасывая сочащуюся из нее кровь, чтобы задобрить неистовый Вирус внутри меня слабоватым железным привкусом собственной крови. Только от этого становится еще хуже. Это лишь дразнит аппетит моего Вируса, а у меня обильно выделяется слюна. Я перестаю издеваться над собой.