— Не так давно я узнал их слабое место, — сказал он. — И я сегодня попытался ударить по нему — безуспешно... и если б не ты... Мне известно, что вся нечеловеческая сила и власть хнумов заключена в огромном драгоценном камне, который они берегут пуще собственных жизней... Я знаю, где он хранится. Я знаю, как его раздобыть... Я совершил ошибку — попытался завладеть им в одиночку... Это было неправильно. Но теперь — с твоей помощью — у меня, у нас все получится. Мы проникнем в логово хнумов и украдем этот камень. А потом соберем войско и ударим со всей силы, которую нам придадут отчаяние и жажда свободы... Согласен ли ты, Конан, отправиться вместе со мной за счастьем для всего Чзачжигарана?
— Но я-то для чего тебе нужен? — спросил Конан.
— Не знаю, — простодушно ответил правитель. — Но я уверен, что наша встреча отнюдь не случайна. Мы же с тобой похожи, как две капли воды — не зря боги заставили пересечься наши жизненные пути...
«Ты и сам не знаешь, насколько ты прав», — подумал северянин. Помолчал, сжимая рукоять меча, стоящего между его ног, и тихо спросил:
— Когда выступаем?
Смолистые факелы бросали масляно-желтый, дрожащий свет на низкие своды подземных туннелей, на окаменевшие сосульки над головой и под ногами, на ниши и черные провалы неизвестно куда ведущих ответвлений, на капли воды, нудно долбящие камень пещер.
Они двигались друг за другом в чаду пропитанных смолой тряпок. От догорающих факелов зажигали новые — их запас хранился в заплечном мешке одного из людей Ка'ана.
Люди повелителя Чзачжигара казались выводком таких же братьев-близнецов — благодаря тому, что ростом и телосложением были примерно схожи, да еще и одеты совершенно одинаково: в черные облегающие одежды. Той же тканью были обмотаны их головы, лишь оставлены прорези для глаз.
Двигались уверенно. Человек, шедший первым, видимо, неплохо изучил подземные лабиринты. Иногда он, а за ним и все остальные, останавливались, вслушиваясь в храмовую тишину подземного мира. Ее нарушали разве что треск факелов, капель грунтовых вод и дыхание двух десятков людей. Ну, разве что иногда хлопали крылья потревоженных летучих мышей. А однажды где-то вдалеке словно бы кто-то пробежал, рассыпая по подземелью мелкую дробь торопливых шагов. Но звук этот затих, пропал и больше не повторялся...
В лабиринтах, пронизывающих горы, изменялись все наземные чувства и представления. Например, невозможно было определить ни пройденное расстояние, ни время, что миновало с момента, когда остался за спиной дневной свет и они ступили во владения пещерного мрака, пропахшего гнилью и сыростью. Они просто шли и шли к своей цели, нагибаясь, протискиваясь, обходя водопады подземной воды, переступая трещины.
Наконец они оказались в просторной пещере. Посредине прочно утвердилась могучая известняковая колонна, соединяющая верх и низ, а по окружности пещеры зияли дуплами гнилых зубов многочисленные ходы.
— Здесь мы разделимся, — сказал Ка'ан, глядя на Конана. — Один отряд возглавишь ты, другой — я.
— И зачем это? — тихо спросил киммериец. Разговора о делении на два отряда до этого между ними не было.
— Я и мой отряд — мы уведем хнумов за собой. Они начнут нас преследовать. Хнумы глупы, они увидят меня и ринутся в погоню всей стаей. В пустые хнумовские башки и не придет, что кто-то другой, кроме меня, сможет подобраться к их святыне. А подберешься ты. Если хнумы и оставят кого подле Пьедестала, то всего лишь нескольких... особей. С ними вам не составит труда разделаться.
Конан, подумав, признал, что план Ка'ана неплох. Киммериец и сам зачастую пользовался таким приемом, работая с кем-то на пару. Пока сторожа гонялись за напарником, нарочно поднимавшим громкий шум, Конан спокойно пробирался в дом или хранилище и набивал торбу чужим добром. А что до того, кто из них двоих больше рискует... Возможно и тот, за кем погонятся всей стаей.
— Ладно, — кивнул киммериец. — Где встречаемся?
— Наверху, — ответил Ка'ан, сверля собеседника своими диковинными оранжевыми глазами. — Мои люди выведут тебя на поверхность. До встречи, брат.
Сказав это, Ка'ан резко повернулся и исчез в одном из черных отверстий. За ним без разговоров, без деления «на первый-второй» последовала ровно половина отряда. Значит, со своими людьми Ка'ан договорился заранее.
Конан обиды не почувствовал. Почему, собственно, правитель должен доверять незнакомцу, появившемуся столь загадочным, а следовательно, подозрительным образом? Только потому, что тот похож на него, точно две капли воды?..
И снова потянулись извилистые подземные коридоры. К запахам гнили и плесени добавился легкий серный душок. Потом примешались ароматы мочи и кала — видимо, они приближались к местам, часто посещаемым хнумами.
Конан двигался в середине возглавляемого им отряда. Проходы становились все более узкими. Иногда киммерийцу приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы протиснуть свое далеко не крошечное тело между стенами. Ясно, что хнумы долбили туннели под свои размеры, а не под размеры гостей сверху — и тем более не под размеры выходцев из другого мира. Конану даже пришлось снять со спины и держать в руках ножны с двуручным мечом.
А вот людям Ка'ан оружие ничуть не мешало. Из оружия у них с собой имелись лишь короткие, широкие мечи, висящие в ножнах на поясах.
— Оставим один факел, — произнес двигающийся первым. Таким образом, Конан, спустя немалый срок, обнаружил, что, оказывается, люди Ка'ана умеют разговаривать.
Они затоптали лишние факелы подошвами сапог и продолжили движение. Неожиданно проходы стали вновь расширяться. Более того — сделались чище: каменные сосульки здесь не свисали с потолка и не ставили подножки натеки извести, трещины, в которые могла бы угодить нога, здесь были предусмотрительно засыпаны мелкой породой. Полное впечатление, что кто-то заботился об этих коридорах. Отпала необходимость — и Конан вновь закинул меч за спину.
Между прочим, значительно ослаб... — да что там! — почти сошел на нет запах мочи и кала. Отсюда можно сделать вывод, что они уже на подходе к месту, где хранится святыня хнумов. А возле святынь даже хнумы не гадят.
В этих широких туннелях к привычным уже звукам стали примешиваться новые: то донесется грохот упавшего камня, то топот ног, то посвист. Конан подумал, что это хнумы обнаружили отряд Ка'ан и начали обещанную погоню.
Идущий первым загасил факел, когда впереди показалось светлое пятно. Быстро одолев последний участок подземных дорог, они дошли до конца коридора.
Их взглядам открылась пещера, по площади превосходящая главный храм Митры в Шадизаре и уходящая ввысь на длину полета стрелы, ее своды едва угадывались в темноте. Выбравшись из туннеля, отряд Конана очутился на уступе, находящемся точно над центром подземного зала.
А в центре зала возвышалась величественная колонна — плавно сужающаяся кверху, и снизу доверху сплошняком украшенная самоцветами. Причем блеск этих тусклых при обычном освещении камней в мерцании факелов завораживал, манил и... и...
— Гипнотизировал, — тихо подсказал Симур.
— Наверное, — не слушая, ответил Конан, погруженный в воспоминания о загадочной колонне.
Переливы отблесков факелов на камнях и в самом деле производили на разум странное, приятное, но настораживающее действие — хотелось смотреть на игру света постоянно, думать о собственном несовершенстве и стремиться к единению со столь чарующим зрелищем... При взгляде на колонну желалось стать лучше, чище, добрее, умнее, справедливее и... и... и не было слов, чтобы описать это желание, которое обуяло каждого из отряда...
Остается лишь заметить вскользь, что вершину колонны венчал исполинский, размером с голову лошади рубин, чертовски похожий на тот, за который Конан выдавал дубинку в Храме Бела... Правда, в отличие от прочих рубинов, этот был прозрачен и наполнен неким нутряным сиянием... впрочем, возможно, это лишь игра света и тени заставляла думать, будто светится сам рубин...
Но — «Опять рубин? Опять камень, который я якобы украду?!» — подумал Конан.
— Так-так-так, — прошептал Симур.
Как бы то ни было, прибыли они сюда не за этим.
Конан и девять подчиненных ему воинов легли на живот и осторожно высунули головы. Прав оказался Ка'ан — действительно, на площадке перед колонной находилось всего трое этих самых хнумов. Три лохматых старика. Двое, сгорбившись, сидели на приступочке и вроде как дремали. Площадку перед колонной освещали факелы и светильники в виде плошек. Третий старик-хнум как раз зажигал от факела потухшую плошку.
Впрочем, поправил себя Конан, все хнумы выглядят как старики, а на самом-то деле этим внизу, может быть, лет от силы...
Конан не успел додумать свою мысль.
Они повалились отовсюду, как спелые яблоки от ударов колотушкой по стволу: спрыгивали с верхнего карниза, выскакивали из-за камней, выскальзывали из щелей в стене и даже из щелей в полу. Маленькие, темные, уродливые человечки, которые — кто бы мог подумать — умели прятаться, как опытные наемные убийцы.
Конан успел вскочить на ноги, успел выдернуть меч из ножен, он даже сумел сделать наугад два колющих выпада, после чего его ноги облепили хнумы, некоторые из них запрыгнули ему на грудь — и северянин рухнул спиной на камень, как подрубленный дуб. Дикая боль в запястье от впившихся в него десятков ногтей и зубов заставила киммерийца разжать пальцы и выпустить меч из ладони. Оружие, конечно, тут же уволокли и, думается, безвозвратно. «Проклятье Бела еще плавает в твоей крови. В твоей разжиженной крови, приятель», — сказал сам себе Конан, безостановочно всаживая кулаки в бесформенную, шевелящуюся, волосатую и вонючую кучу и безуспешно пытаясь подняться. А сверху наваливались и наваливались все новые хнумы. Варвар почувствовал, что мерзкие карлики опутывают его веревками.
Конан еще бился, катаясь, отшвыривая, колошматя, лягаясь, бодаясь. Но собьешь одного хнума — тут же на тебе виснут еще двое, молчаливых, сопящих, упорных. Киммериец напоминал сам себе медведя, на которого набросилась свора собак. И хотя медведь намного сильнее, но всех собак не передавишь, тем более, когда конца краю не видно этим собакам.
Вот на голову накинули мешок, провонявший тухлятиной. Вот хнумы пытаются стянуть его лодыжки веревками...
«Конец, — подумал Конан. — И какой позорный... Ну уж нет, не бывать, клянусь Кромом! Чтобы сына Киммерии поволокли на убой, как теленка!..»
И киммериец, собравшись с силами, перекатился ближе к краю уступа, перетаскивая на себе еще два или три своих веса в виде копошащейся шубы из хнумов. Перекатился еще раз. Видимо, осознав нависшую над ними опасность, хнумы испуганно завизжали, но никто из них не отцепился от своей жертвы. Более того, новые человечки кинулись на подмогу своим товарищам.
Конана прижимали к поверхности уступа, суетливо опутывали веревками, чтобы этот большой человек не смог перекатиться еще раз, и Конан действительно не смог. Но он смог протиснуться к краю еще на какой-то черепаший шаг. И так пядь за пядью он протискивался вперед, протискивался, и...
Во все голоса завопили хнумы, Конан ощутил, как из-под тела ушла опора, ощутил, что летит...
— В лепешку ты не разбился, раз сидишь передо мною и кушаешь халву, — проницательно подметил Симур.
— Ну да, — Конан запил сладкое кушанье вином, — не в лепешку. Слишком много хнумов повисло на мне. Получилась толстая живая шкура, смягчившая удар. Потому я и не убился — в отличие от хнумов, которые своими телами спасли мое тело. Правда, тряхануло меня будь здоров, так тряхнуло, что я тотчас провалился в темный колодец беспамятства. А когда наконец очухался, то понял, что этим своим падением с уступа не многого добился. Лишь отсрочил неизбежную расправу.