Как человек он завоевал мою симпатию, как солдат — мое восхищение. — Татарану смотрит на румынских офицеров, которые согласно кивают, потом снова на Висее и продолжает: — и, если для него это что-нибудь значит, он завоевал наше товарищество и дружбу! Я представлю господина обер-лейтенанта к высокой румынской награде за мужество! — Он пристально смотрит на Меглиха. — Мы, румыны, полюбили его. Можете передать это господину генералу Енеке!
Капитан Мёглих, который не ожидал такой длинной речи, кивает сухо, формально; у Виссе складывается впечатление, что он доложит о нем отнюдь не в благоприятном свете. «Этот Безе заразил меня своими подозрениями», — злится обер-лейтенант. Тем не менее, он уверен, что Мёглих не покидает бункер только потому, что не желает ретироваться с поля боя.
Кодряну сообщает, что положение к северу от Червленой улучшилось. Благодаря поддержке 297-й пехотной дивизии удалось в основном вновь достичь и занять позиции, за исключением участка Попеску.
— Если бы на нашем южном фланге все выглядело бы так же хорошо! — генерал озабоченно кивает.
— Будем надеяться, господин генерал, что 29-я моторизованная пехотная дивизия, хорошо оснащенная танками и тяжелыми орудиями, и там поможет нам улучшить положение.
Генерал настроен скептически:
— Пора бы уже! Мой саперный батальон по-прежнему полностью отрезан, и я уже несколько часов не получаю известий от него!
Тут включается капитан Мёглих. Его агрессивный тон несколько компенсируется его болезненным, страдающим видом.
— С румынскими дивизиями на южном фланге случилось большое свинство. Они пропустили русских, да так, что те прошли словно на прогулку. Несмотря на свои большие успехи, 29-я моторизованная пехотная дивизия, одна на таком большом пространстве, была не в состоянии удержать фронт. Дивизия уже пустила в ход все резервы. Но трудно предположить, что этим русский прорыв может быть остановлен. Штаб 4-й танковой армии не мог дать нам никакой ясной информации, потому что положение все время меняется и очень запутанное. Телефонная связь многократно прерывалась!..
Виссе думает о словах румынского генерала, который еще несколько часов назад, до битвы, обрисовал ему положение и жаловался горько на то, что немецкое командование сухопутных войск оставляет союзников в беде. Он вспоминает и точные замечания капитана Шерера. Ведь даже любой простой солдат, как, например, водитель, подвозивший его на тягаче от Тингуты, видел, что уже довольно длительное время Южному фронту грозит катастрофа.
Верховный главнокомандующий Адольф Гитлер неустанно поносил своих военных противников как дилетантов и идиотов, а сам не придавал значения реальной опасности.
С сегодняшнего утра, как и ожидалось, русский паровой каток пришел в движение, и уже после первого дня ясно, что немецкое командование более не является хозяином положения.
Волна холодного воздуха заставляет Виссе почувствовать, что дверь бункера открылась. Попона перед дверью отодвигается несколько в сторону, и в щели показывается голова в огромной меховой шапке. Настоящая разбойничья физиономия у этого парня. Под густыми бровями, сросшимися у переносицы, чуть косо расставленные, темные, сверлящие глаза, глубоко запрятанные в жирных складках пышных щек. Высокие скулы, плоский нос, черные, как уголь, монгольские усы, полумесяцем спускающиеся над углами широкого рта с чувственными и упрямыми губами, мощный, угловатый подбородок — человек выглядит, как потомок Чингисхана. Ничего от гордого, властного облика римлянина, присущего многим румынским офицерам из господ. В нем явная примесь славянской крови, как у румынских крестьян и пастухов.
— Майор Мораро! — восклицает Биндер.
Закрывая за собой дверь, с беззвучным смехом, входит майор Мораро. Его глазки подмигивают от удовольствия; каждого он окидывает взглядом. Свой карабин держит как трость в кулаке. Майор Биндер переводит для немцев.
— Да, но как вам удалось пройти через русские линии, Мораро? — Генерал качает головой, столь невероятным кажется ему все это.
Безе рассказал Виссе, что румынские офицеры не жалуют майора из-за его грубоватого, своевольного поведения, из-за вспыльчивости и необузданности.
Он совсем не светский человек, все делит со своими солдатами, пьянствует с ними, играет с ними в карты и при этом, деспот с жестоким юмором, сохраняет железный порядок в своем батальоне. Виссе охотно верит, что этот человек, если его гигантские силы разрядятся в гневе, может быть необузданным, бушующим чудовищем. С его хитрого, дерзко-смелого разбойничьего лица не сходит ухмылка. Заметно, что он заставляет себя умерять свой пылкий темперамент и быть добродушным.
— Как я рад! — Генерал действительно рад и другие офицеры, которые в спокойные времена его не очень жалуют, сейчас демонстрируют живейшее участие, ибо он, казалось бы, уже обреченный, вдруг оказывается среди них, свежий и оживленный, словно пришел с прогулки, а не из ада тяжелейшей битвы.
Виссе приятно удивлен, услышав голос майора: благозвучный, располагающий, интеллигентный и его спокойную, сдержанную манеру говорить.
— Майор замечательно поет, у него великолепный, мощный баритон! Но горе, если он заорет, тогда дрожат стены, — с улыбкой замечает Биндер.
Мораро рассказывает:
— Мы держали свой участок фронта во всю его ширину со всеми позициями. Где Иван нас выгонял, там мы атакой штурмовой группы снова отвоевывали свои бункеры и траншеи. Артобстрелы не принесли нам сильных потерь, и большинство бункеров и позиций с боеприпасами и техникой сохранились!
— Потому что они глубоко встроены в склон и хорошо укреплены! — с удовлетворением замечает генерал.
— А как мои парни кляли все на свете, что должны рыть окопы, надрываться, в то время как их приятели у Попеску полеживают себе на животе!
— Но сегодня-то, небось, они порадовались?
— Во время танковой атаки сопровождающая пехота была уничтожена или отброшена. Из прорвавшихся танков, восемь Т-34 были уничтожены магнитными минами, которые я добыл, и трофейными бутылками «Молотов-коктейль»!
— Вы тоже какой-нибудь из них кокнули? — спрашивает с улыбкой капитан Станческу.
Непрерывно блуждающая на лице Мораро легкая усмешка превращается в издевательскую ухмылку, и он поднимает три пальца левой руки.
— Пока я мог поддерживать связь с соседями слева и справа, мои потери были невелики. Но когда справа от меня 1-я пехотная дивизия под натиском штурмующих русских просто растворилась, превратилась в ничто, а слева от меня не выдержал Попеску, то и мне пришлось весь день на открытых флангах отражать тяжелейшие атаки, и к вечеру мои потери убитыми и ранеными составили пятьдесят процентов.
Майор стал густо красным, и чувствуется, что надвигается взрыв гнева, который генерал пытается смягчить собственным гневным бурчанием и энергичными жестами.
— Боеприпасы, продовольствие, санитарный и горючий материал — всего я запас столько, что мог спокойно продержаться еще четыре-пять дней. Поскольку оружие погибших и раненых я не оставлял врагу, то у меня и этого добра было навалом. Все раненые, насколько возможно, собраны вместе, им оказана помощь, они защищены от холода. Погибшие предаются земле, как раз теперь, когда на фронте спокойно; позиции расчищаются от развалин, а там, где они разрушены или повреждены, снова ремонтируются. Несколько человек из 1-й дивизии примкнули ко мне. О самой дивизии ни слуху ни духу.
Справа от меня путь передвижения русских войск. Вслед за танками весь день непрекращающимся потоком абсолютно беспрепятственно катят мощнейшие силы противника на моторизованном транспорте и на запряженных повозках с востока в западном направлении. Пленные дали показания, что их цель — большая Донская дуга. Я предполагаю, что они хотят разорвать Донской фронт и вместе с напирающими с севера силами попытаться взять нас в котел!
Генерал встревожено кивает.
— С наступлением темноты русские танки и машины, не обращая на нас никакого внимания, идут с дальним светом фар — я сижу и бессильно смотрю на все это!
Мораро обращается к Виссе:
— Когда же, господин обер-лейтенант, 29-я пехотная дивизия вызволит нас, наконец? Ведь самое — время, чтобы отгородить место прорыва, где была 1-я пехотная, и предотвратить дальнейшее наступление врага, иначе… скоро вражеские армии будут у нас за спиной!
Виссе показывает глазами на Мёглиха.
— Господин капитан — офицер, осуществляющий непосредственную связь с 4-м корпусом.
Мёглих отрицательно качает головой, не желая поддерживать Виссе.
Пораженный открытым соперничеством со стороны Мёглиха, но тут же приняв решение скрыть это от румын, Виссе заявляет:
— По многочисленной информации, которую я получил, 29-я моторизованная завтра утром начнет атаку и установит связь с вашим батальоном. Поскольку невозможно предсказать, сможет ли дивизия снова улучшить положение к югу от нас у румынского 4-го армейского корпуса и стабилизировать фронт, я пока не в состоянии ничего посоветовать вам.
— Тогда оставайтесь на ночь у нас! — разрешает и приказывает генерал майору. — А утром на рассвете во время атаки вы присоединитесь к 29-й дивизии!
— Нет, господин генерал!
Татарану резко вскидывает голову. Он не привык к возражениям.
— А мои люди? — Мораро продолжает не соглашаться с генералом. — Они ждут меня! Так же, как я пришел сюда, я вернусь к ним обратно!
— Один, прямо через русские позиции! Мораро кивает, хитро улыбается.
— Я дам вам несколько человек!
— Ни в коем случае! — майор решительно отказывается. — Я прошу только об одном: чтобы было предпринято все, чтобы высвободить нас, если придется отводить фронт назад! — При этом он смотрит на Виссе и дружеская ухмылка не сходит с его лица.