— Ах, пожалуйста, продолжайте спокойно лежать, вам действительно необходимо отдохнуть. С этими господами я уж как-нибудь сам управлюсь. Вам тут, видно, слишком хорошо живется, а? Но я вам быстро обеспечу перемену климата!
Пока Кремер и Кнауч неохотно и медлительно одеваются, Виссе встает с кровати. Он застегивает ворот и одергивает мундир.
— Расставлять посты наблюдения — не задача немецкого штаба связи, господин капитан! — говорит Виссе, после чего Кремер снимает каску.
У капитана на какой-то миг перехватило дыхание. Расставив ноги, руками упершись в бедра, он монументально стоит посреди бункера, раздумывает и неожиданно смеется каким-то дребезжащим смехом.
— Ну и посмеюсь же я, если какой-нибудь Т-34 вдруг нарушит вашу идиллию!
Виссе лишь пожимает плечами.
— До вас еще не дошло, что в данный момент командный пункт находится под большей угрозой, чем весь фронт?
В слово «вас» он включает и обер-лейтенанта, который кивком приказывает людям покинуть бункер.
— Я привлеку зондерфюрера Безе к ответственности за его неподобающее поведение, господин капитан!
— Я позабочусь о том, чтобы он был переведен во фронтовую часть! — выкладывает свой козырь капитан, желая перещеголять обер-лейтенанта.
— Этим вы только доставите ему удовольствие! Из-за тяжелых ранений он не пригоден к фронтовой службе!
— Но что оба они должны занять сторожевые посты, на этом я буду настаивать, господин обер-лейтенант!
Виссе складывает губы трубочкой, опускает веки, оставляя крохотную щелку, и занимает выжидательную позицию, без малейших признаков согласия.
— Раз уж я отдал приказ!.. — раздраженно пытается оправдать капитан свое вмешательство в сферу служебных полномочий Виссе.
«А не надо было», — говорит все выражение лица Виссе, и он обдумывает, как наверстать упущенное и использовать промах капитана.
— Приятель, это же не придирки с моей стороны! — брюзжит капитан. Он кашляет, дрожит, несмотря на то, что в бункере тепло и, похоже, находится в сквернейшем физическом состоянии. — Фронтально нам в данный момент нечего опасаться, но на юге-то у нас задница голая! В нескольких километрах у русских проходит дорога, по которой следуют их части. Между нами и русскими нет ничего, кроме воздуха. Любой, самый маленький разведывательный бронеавтомобиль, который изучает местность или просто заблудился, может подъехать сюда и взять в плен весь штаб, включая нас!
— Я это знаю, господин капитан, и румынские офицеры наверняка знают тоже!
— Я в этом очень сомневаюсь, потому что, как сам мог убедиться, с румынской стороны не предпринимается ни малейших мер предосторожности или подготовки к обороне.
— Они сознательно не делают этого! — возражает Виссе пораженному капитану. — Они даже не хотят представлять себе такую возможность, что дивизионный командный пункт превратится в поле боя!
— То есть этим они демонстрируют, что, если дело зашло так далеко, пора кончать?..
— Поскольку их сильные немецкие союзники не в состоянии обеспечить им соответствующую поддержку, — продолжает Виссе. — Они очень разочарованы тем, что русским удалось просто разорвать фронт!
— И теперь они занимаются пассивным сопротивлением, эти господа? — все больше возбуждается капитан.
— В настоящий момент они просто не знают, что им делать. Они очень подозрительно и внимательно наблюдают за нами, несколькими немцами из штаба связи, как мы себя ведем, и ждут дальнейших приказов и указаний!
— А откуда мне знать, что я должен делать, если ни одна задница из армейского корпуса или армии ничего не передает? — В полной беспомощности он вздымает вверх руки и вылетает из бункера.
«Вот еще один, который ждет приказов», — думает Виссе.
Телефонные аппараты, на которых лежит густой слой песка, словно их не использовали годами, по-прежнему немы и радиосвязь не функционирует. Полнейшее головотяпство и растерянность верховных командных инстанций. Руководящие штабы уже вынуждены, врасплох захваченные врагом, в дикой спешке менять места расквартирования и переносить их из уже охваченных боями мест в более безопасные участки, они еще так оглушены страшным ударом, обрушившимся на них со всей мощью, что им нужно время, чтобы прийти в себя. Связь во многих местах нарушена — всюду прорвались русские, линия фронта меняется каждый час. Доходящие изредка донесения — сплошные послания Иова, и катастрофа принимает такие масштабы, которые выше компетентности командующих армиями. При этом в ящиках их столов лежат донесения разведотделов.
Они первоклассные специалисты, они знают, что предписанную главным командованием сухопутных войск линию фронта удержать имеющимися у них силами невозможно. Они знают лучше, чем их верховный вождь в своей ставке в Виннице, какие оперативные контрмеры следовало бы осуществить, — и не предпринимают ничего.
Они часто и достаточно долго отправляли свои отчеты и предложения главному командованию сухопутных войск. То, что их оценки и их планы были правильными, станет ясно только тогда, когда Гитлер начнет делать все наоборот и доведет дело до катастрофы.
Может быть, это вернет разум безумному ефрейтору в Виннице, и он падет в ноги генералам, когда станет ясна его профессиональная непригодность? Несмотря на свои солидные знания и опыт, они все же склонны, хоть и с сомнениями, полагать, что, быть может, действительно некое высшее провидение направляет Гитлера и его гениальная интуиция одержит верх над всеми правилами военного искусства, и именно обозначившаяся катастрофа станет грандиозной победой и решающим поражением врага.
Поскольку Гитлер не желает видеть опасность, его генералы за немногими исключениями, охотно прячут головы в песок.
«Уж какое-нибудь чудо да произойдет, — надеются они. — Неожиданные ошибки, допущенные противником, которые можно будет использовать, а также превосходная подготовка немецкого солдата предотвратят худшее», — охотно внушают они себе.
Генерал-полковники позволяют добравшемуся до самых верхов ефрейтору обращаться с собой как со школьниками, и дни, даже часы перед русским наступлением они безуспешно ждут спасительных приказов от главного командования сухопутными силами. Больше, чем русских, боятся они Гитлера. Сильнее, чем их чувство ответственности и долга, страх за личное благо — даже если сами они не хотят себе в этом признаться, — и они прячутся за рассуждениями о долге повиновения.
Военная подготовка позволяет им справиться с положением, но они сознательно лучше допустят катастрофу, чем рискнут впасть в немилость фюрера. Не чувство долга мешает им уйти с командных постов. Они любой ценой цепляются за свои места, потому что уже не могут отказаться от пьянящего чувства власти.
Эти несколько человек, оказавшиеся несостоятельными, деморализуют подчиненных им командующих войсками и втягивают их в катастрофу, так как сужающиеся кверху пирамиды властные полномочия не допускают самостоятельных решительных действий.
Мужественные и смелые солдаты, от командира дивизии до фельдфебеля и унтер-офицера, показали свое военное искусство и свою личную отвагу; без приказа и вопреки приказу они действуют на свой страх и риск, спасают, что можно спасти, и совершают, не колеблясь и не спрашивая, решительные действия.
— Ничего, ничего — что же будет? — Капитан Мёглих рвет на себе волосы. — Мы должны прежде всего прояснить положение, установить, где враг и каковы его силы и какие цели он преследует.
«И если мы не получим никаких указаний действовать самостоятельно». Вслух Виссе этого предпочитает не говорить, так как предполагает, что капитан, без приказа сверху, ничего предпринимать не будет. Виссе размышляет.
— Я сам произведу рекогносцировку!
— Это не входит в ваши обязанности! — вмешивается капитан Мёглих.
— Кремер, вездеход сюда! Если позволите, господин капитан, я попросил бы вас пока заменить меня здесь.
Безе притащил ящик с ручными гранатами к машине и спрятал там, пока обер-лейтенант одевается. Он кладет на стол бинокль, автомат и планшет, но не решается просить Виссе, который с ним сух и не говорит ни слова, кроме как по служебной необходимости, взять его с собой.
Выехав из балки в западном направлении и свернув на юг, Кремер едет со скоростью шестьдесят километров в час как поперек по холмам, так и по долинам. Он отлично ориентируется здесь и едет отчаянно смело по превратившейся в каток земле, вдоль краев котловин и ущелий. Ему доставляет удовольствие вновь полихачить за рулем и показать свое шоферское искусство. У него невероятно зоркий глаз, быстрая реакция. На секунду затормозив на какой-нибудь высоте, он убеждается, что поблизости нет противника, и мчит дальше, хотя уже за следующим холмом могут сидеть русские.
Местность, вымерзшая и безутешная, лежит под свинцовым небом. Кремер — одержимый водитель.
— Это моя страсть! — признается он. — Видите ли, я вообще-то автомеханик, господин обер-лейтенант, и можно было бы подумать, что я должен только радоваться, что не приходится особенно много ездить на такой дерьмовой машине, но у меня просто мания, хуже курения или пьянства, как наркотик.
По почти отвесному склону, словно демонстрируя аттракцион, гонит Кремер свой «хорьх» — вездеход со скоростью сто десять — вниз в ущелье, стремительно въезжает на противоположный склон вверх и на маленьком горном плато останавливает машину.
Перед ними открывается широкая панорама, и Виссе раскладывает карту для ориентировки.
— Это высота 105, господин обер-лейтенант! Отсюда наилучший вид на Верхне-Царицынский и Бузиновку!
Виссе уже поместил соответствующий отрезок карты в окошко своего планшета, чтобы сориентироваться. Степь пуста.
— Там внизу, правее от нас, низкие дома и длинные сараи, это ферма Трудпоселок. Оттуда ведут три дороги, серые полосы, которые вы видите, в Верхне-Царицынский, где находится штаб 4-й армии, — объясняет Кремер.