Тем самым Татарану отклоняет распространившиеся было утверждения о том, что окружение 6-й германской армии и угроза Донскому фронту удались русским, якобы только благодаря слабости румынских армий.
Короткий стук в дверь, и, не дожидаясь разрешения генерала, стремительно входит начальник генерального штаба армии, генерал Шмидт.
Он выступает по всей форме и представленный Паулюсом румынам сразу становится главной фигурой среди присутствующих.
Обер-лейтенанту, которого Паулюс снова обошел вниманием, Шмидт представляется отдельно и крепко жмет ему руку.
По глазам румын и Виссе он пытается прочесть, какое впечатление на них произвела встреча с генерал-полковником.
— Мы как раз говорим о роли наших союзников! — говорит своему начальнику генерального штаба Паулюс.
Быстрый, острый взгляд скользит по лицу главнокомандующего.
«Трудно выбрать более неподходящую тему». — Можно прочесть по лицу Шмидта, когда он вступает в разговор.
— Ваш фюрер, маршал Антонеску, господин генерал, отклонил наши предложения вставить румынские войсковые подразделения в германские и настаивал на том, чтобы румынские армии самостоятельно действовали на своем боевом участке под его верховным командованием!
— У него на это наверняка были свои причины! — поясняет генерал. — Если злосчастная судьба заставит Германию проиграть войну, то она при поддержке западного мира, тем не менее, сохранится как бастион против большевизма. Французам и англичанам было бы неприятно соседство с русскими прямо у порога своего дома. Однако если маршалу не предоставят в распоряжение войска для обороны страны, Румыния будет поглощена большевизмом. Но если румынская армия рассредоточена и раздроблена?..
На лицах Шмидта и Паулюса читается ошеломление. Впервые открыто речь шла о возможном поражении Германии. Так, значит, за пределами рейха, в союзной Румынии, уже не так твердо убеждены в победе Германии?!
— Адольф Гитлер — гарант того, что Германия и ее союзники выиграют войну! — заявляет генерал Шмидт.
Виссе удивлен, с какой искренней и твердой убежденностью говорит это генерал, но еще больше он удивлен тем, как естественно кивает на это Татарану, словно бы и не ожидая от Шмидта ничего иного, кроме такой убежденности.
— Тем не менее, румынские войска выполнили бы свою задачу, если бы у них была соответствующая поддержка немцев! — снова возвращается Татарану к этой теме. — На собственном опыте, на примере моей дивизии. — Татарану поднимается со своего места, окидывает взглядом генерал-полковника и его начальника штаба и, задыхаясь, все более волнуясь, откровенно и свободно говорит обоим немецким генералам то, что давно тревожит его: — Как вы признаете сами, господин генерал, — обращается он к Шмидту, который кажется ему более компетентным, чем бутафорный командующий армией генерал-полковник Паулюс, — германское военное командование прекрасно знало о недостаточной боевой вооруженности румынской дивизии по сравнению с немецкой. Это было известно и русским — и нетрудно было предположить, что противник попытается прорвать оборону в самом уязвимом месте.
Тем не менее, моя дивизия была поставлена на самый ответственный участок. Русским буквально предложили прогуляться здесь и спокойно пройти к Дону. Нельзя было сделать лучшего предложения противнику, чем использовать так румынскую армию. Силы, день, даже час русского наступления были известны. И цель не вызывала сомнений. Было известно, что из места сбора — Бекетовки русские силами не менее одной или двух армий предпримут наступление на юге и что этот ужасный удар будет направлен против румынских дивизий. Если предположить, что прорыва русских на юге все равно нельзя было предотвратить и — я говорю сейчас только о моей дивизии — меня оставили на моем участке, чтобы не подвергать предполагаемому разгрому ценные германские силы, то это была серьезная ошибка. Смею утверждать, господа, что моя дивизия остановила бы на своем участке атаку русских, если бы мне дали многократно запрашиваемые мною противотанковое оружие и тяжелую артиллерию для укрепления тылов моей дивизии. Необходимость всего этого казалась очевидной.
На соответствующих позициях я для отражения ожидаемой атаки подтянул бы силы с центра фронта и, таким образом, усилил бы северный и южный фланги, предполагая, что атаки русских в городской черте Сталинграда можно отразить и небольшими силами и что русские не смогут провести наступление посреди города.
В то время как генерал Шмидт, наклонив голову и обратив ухо к Татарану, глядя в пол, внимательно и задумчиво выслушивал беспощадные обвинения румынского генерала в дилетантском и равнодушном, даже преступном, отношении к румынским солдатам, генерал Паулюс поднялся и всем своим видом показал, что он не намерен более выслушивать критические замечания.
Выраженная ранее лишь мимоходом, из чистой вежливости, без настоящего чувства похвала генерал-полковника румынской дивизии и умаляющая значение румынского генерала; несерьезное объяснение положения на фронтах возмутили Татарану и заставили его высказаться начистоту.
Татарану и сам не ожидал, что выскажется так резко. В заключение, глядя на Паулюса, добавляет по-французски:
— Возможно, я способен только на то, чтобы быть мелким дивизионным генералом, и у меня нет должного понимания и видения перспективы, чтобы постичь смысл крупных операций и, возможно, окончательной победы!
Паулюс вздохнул с видимым облегчением: удалось избежать стычки с румынским генералом.
Генерал-полковник, помня о том, что самое сильное впечатление он производит, проявив полностью свои светские манеры, пытается отвлечь разговор на частные и личные темы и предлагает румынам сигареты и шнапс.
— Возвращаюсь к цели нашего визита! — нарушает Татарану наступившую паузу. — Какие дальнейшие действия планируются для моей дивизии? Фактически она располагает численностью полка и должна быть выведена из боевых действий и переведена на отдых. Но, учитывая общую критическую ситуацию и смертельную опасность для окруженных войск, я готов к дальнейшим боевым действиям!
Генерал Шмидт кивает.
— Прошу понять меня правильно, господа! — поворачивается Татарану к Паулюсу и Шмидту. — Почему я прошу вас разъяснить мне общую ситуацию. У меня под началом всего несколько тысяч человек. Для меня они так же важны и значимы, как и корпус или целая армия!
Паулюс вздрагивает.
— Я чувствую полную ответственность за свои войска, и в результате окружения оказалось, что судьба каждого солдата в «котле» зависит от общей ситуации. Поэтому позволю себе задать вопросы. Удалось ли уже противнику завершить окружение 6-й армии и оказавшихся в «котле» частей 4-й армии, или мы еще удерживаем открытым коридор для снабжения войск в районе Сталинграда? Взяли ли русские 22 ноября мост в Калаче?
— В настоящее время мост находится в руках русских, но из этого не возникло серьезных боев особого значения, — признается Паулюс. — Оттуда к нам через Мариновку каждый день прибывают разрозненные части, которые прошли почти без потерь и, соприкоснувшись с противником, оказались втянутыми лишь в незначительные бои с отдельными танками противника. — Генерал-полковник поднимается. — Я организовал снабжение для окруженных частей по воздуху, и Ставка фюрера согласилась с моими предложениями. Рейхсмаршал Геринг лично гарантирует, что это снабжение будет поддерживаться достаточно сильными частями транспортной авиации, пока это будет необходимо!
В ответ на полный сомнения взгляд румынского генерала генерал-полковник ссылается на приказы высшего командования, содержанию и значению которых должен покорно и добровольно подчиняться каждый солдат, даже если он носит генеральский мундир.
— В ночь на 22 ноября у меня в моей Ставке в Нижне-Чирской состоялся по радио разговор с фюрером, содержание и значение которого, может быть, частично известно вам, господин генерал, из моих приказов по части. Мне было поручено лететь с моим армейским штабом в Сталинград и оставаться здесь!
Ни Татарану, ни Виссе не знают, что фюреру пришлось в приказном порядке — заставить Паулюса вернуться к своим окруженным в «котле» солдатам, чтобы разделить их судьбу.
— Армия должна свернуться, как еж, ощетинившийся иглами, и ждать дальнейших приказов из Ставки фюрера! Отныне «котел» будет называться «Укрепрайон Сталинград», что четко вырисовывает характер окруженного противником пространства и однозначно определяет наши действия!
— Но, господа! — Татарану хватается за голову. — Но ведь оперативное пространство армии, даже если оно окружено противником, не может — тем более в нашем положении — быть объявлено укрепрайоном. Ведь мы, за исключением немногих частей, находимся не в укреплении, не на острове и не на позициях в горной местности. Короче, мы находимся не в том рельефе, преодоление которого представляет для противника какую-то сложность и не будет стоить ему больших потерь. И мы не сможем успешно отражать его атаки длительное время. Все наши силы расположены в открытой степи в ожидании сильнейших атак противника.
Господин генерал-полковник, вы сами только что заявили, что откатывающиеся, разрозненные части между Мариновкой и Калачом почти не соприкасались с противником. Крупнейшие победы германских войск были достигнуты благодаря тому, что германским войскам удалось окружить и уничтожить крупные силы противника. Впервые и русским тоже удалось взять в кольцо целую германскую армию!
То, что Паулюс продолжает слушать румынского генерала, означает, что он в состоянии верно оценить положение и что у него самого возникают подобные соображения. Татарану продолжает:
— Вследствие этого мы оказались под угрозой. Мы можем стремиться только к тому, чтобы изо всех сил, пока есть возможность, освободиться от смертельной хватки. То, что целая армия идет навстречу пожеланиям противника, сама осуществляет свое окружение, приговаривает себя к бездействию и ожидает своего уничтожения — все кажется мне настолько чудовищным», что я не в состоянии постичь это.
— Может быть, это покажется вам менее чудовищным, если я сообщу вам, что фюрер деблокирует нас силами извне, так как не хочет, чтобы мы были обескровлены в боях с сильно превосходящими силами противника и отказались от пространства между Волгой и Доном, из которого, возможно, планируется решающий и уничтожающий удар по противнику.
Почему Паулюс сообщает об этом Татарану? Потому что румынский генерал заявил, что доложит своему маршалу и таким образом румынскому правителю Антонеску станет известно то, что сообщил германский командующий Татарану.
— Если исходить из той предпосылки, что мы будем деблокированы извне, считаете ли вы, господа, возможным снабжение двадцати двух дивизий по воздуху? Даже если бы удалось срочно освободить и предоставить для этой цели достаточное количество транспортных самолетов и истребителей сопровождения! Подумайте о сложностях перевозки грузов с железной дороги автомашинами на самолеты и необходимом для этого времени. Подумайте об огромном количестве горючего для машин, которое должно ежедневно изыскиваться и подвозиться из Германии. Подумайте о необходимом (минимальном!) количестве грузов, которые необходимы нам ежедневно для снабжения и обороны. Не говоря о довольствии войск, сколько горючего и снарядов для наших танков и пушек нам понадобятся, как только будут исчерпаны все запасы? Сколько у нас аэродромов, на которых можно было бы это осуществить? Кроме Питомника я не знаю ни одного!
Генерал-полковник Паулюс насмешливо прерывает генерала Татарану:
— Думаю, мы спокойно можем предоставить решение этих вопросов рейхсмаршалу и германскому люфтваффе!
— Германское люфтваффе, господин генерал-полковник, как и остальные части вермахта, свершают выдающиеся дела и решают удивительные задачи. Но творить чудеса не под силу и им! Если нам не удастся удержать открытый коридор для снабжения войск, то мы должны сразу пробиваться на запад, пока противник не воспрепятствует и этому!
Внезапно Татарану сознает, насколько он резок, не сдержав свой южный темперамент. Но вместо ожидаемого возмущения на лице генерал-полковника появляется озабоченность. Выходит, что он не совсем глух к доводам румынского генерала.
В разговор вступает генерал Шмидт. Он признает, что Татарану, даже командуя всего лишь одной дивизией, в своем качестве является представителем важной для Германии союзной державы. И в своей спокойной манере кратко, четко и в то же время исчерпывающе полно излагает румынскому генералу позицию германского командования.
— Во-первых, господин генерал, у нас есть приказ фюрера обязательно удержать Сталинград по причинам, на которые вам намекнул господин генерал-полковник! Во-вторых, предположим, что Верховное командование сухопутными силами решило бы изменить свои планы и дать нам разрешение на прорыв из «котла». Как вы себе представляете успешное проведение такого маневра и безопасный вывод более чем целой армии из вражеских тисков через узкий коридор, который предстоит еще предварительно освободить и удерживать?!
Проводили ли вы когда-нибудь расчет того, с какой скоростью ежедневно может продвигаться вперед целая армия? Наряду с боевыми частями, нам придется тащить с собой еще и тыловые службы, превышающие их численность в несколько раз. Наша маршевая скорость будет самой минимальной! Ближайшая находящаяся в наших руках переправа через Дон, мост в Нижне-Чирской, находится от западной вершины «котла» в 45-ти километрах. Войска из северной части Сталинграда вынуждены будут пройти до Дона вдвое большее расстояние! Вы думаете, что русские дадут нам на это время?
Прежде чем Татарану успевает что-либо возразить, в разговор вступает Паулюс-
— Даже если предположить самое лучшее — успешное отражение атак противника, то возникнут дальнейшие значительные задержки из-за предполагаемых боевых действий. У русских есть все возможности напасть на нас с тыла, атаковать со всех сторон, расколоть большой компактный «котел» на несколько меньших и еще быстрее уничтожить нас в них. Мне пришлось бы прорываться внезапно и удерживать коридор в боях, использовать самые сильные наши формирования.
Откуда мне взять достаточно сильный арьергард и силы для прикрытия с флангов массы не имеющих боевого опыта тыловых служб, которые нам придется поставить в середину? Поспешное десантирование невозможно проводить планомерно, пришлось бы импровизировать.