"Или - или?! - сказал себе Журка. - Они ж молчат.
Отец не обращает на меня внимания, будто не он меня, а я его ударил. Да что я, на самом деле, щенок?!"
И он заставил себя действовать.
Пришел с уроков пораньше, точнее сказать, удрал с литературы. Отца не было-наверное, опять ушел искать работу. Мать направилась в ателье.
"В ателье-это не скоро",-подумал Журка и, как сорвавшийся со старта бегун, начал поспешно собираться.
Иринка сидела за столом и наблюдала за братом, поворачивая голову, как котенок, когда он следит за мелькающей перед ним веревочкой.
Журка делал вид, что не замечает ее любопытствующих взглядов: доставал из-под оттоманки отцовский чемодан, застилал его старой газетой, прятал мамины тряпки в шифоньер.
Иринка не вытерпела и спросила:
- Едешь, да? Куда, а?
- На соревнования... Учи уроки.
"Еще выболтает",-подумал он и перенес чемодан в свою комнату.
Через минуту в дверях показалась Иринка.
- А почему с папиным чемоданом?
- Так надо... Учи уроки, а то маме скажу.
Иринка обиделась, тряхнула черными бантиками.
- А я тоже скажу.
- Что... скажешь? - спросил он и испугался.
"Все дело может испортить". Он хотел, как всегда в таких случаях бывало, дать Иринке "леща", но с грустью подумал: "Уеду и долго ее не увижу".
- Принеси-ка мою зубную щетку и пасту.
Иринка, удивленная неожиданным смягчением брата, шмыгнула в ванную, принесла щетку и пасту,
- А чем же я чистить буду?
Паста у них была одна на двоих.
- Пока маминой почистишь, а потом тебе купят.
У нее лукаво блеснули глазенки, и от пришедшего вдруг открытия она даже привстала на носочки.
- Ты сбегаешь, ага?
- Я не сбегаю... Я уезжаю.,. На время уезжаю...
Уеду, а потом приеду.
Она осуждающе потрясла бантами.
- Ты мне не ври... Я знаю, что сбегаешь.
Журка секунду стоял перед ней с пастой и щеткой в руках, решая, стоит ли посвящать ее в свою тайну,
- Дай слово, что никому не скажешь.
Иринка прижала кулачки к груди. Они были в чернилах и показались Журке какими-то особенно жалкими, маленькими.
- Честное будущее пионерское,-прошептала Иринка, точно их кто-то мог услышать.
Журка все медлил: просто боялся, что голос дрогнет.
Он смотрел сверху вниз на сестренку, и чувство жалости к ней все сильнее захватывало его. Вспомнилось, как он иногда обижал ее, дразнил "синяпкой", дразнилку придумал: "Были у баПки гриПки обаПки, рыжики, синяПки".
- Я тебя больше никогда обижать не буду,-сказал он совсем не то, чего ждала от него сестренка.
- Нет, рассказывай, - потребовала Иринка. - Я же слово дала. Не веришь, да?
- Верю,-сказал он и притянул Иринку за плечи.
Это было проявлением такой небывалой нежности, какой Иринка еще никогда не замечала в брате. Ей тотчас передалось его состояние. Она всхлипнула и, боясь, что он подумает - "куда ей рассказывать секреты", сразу же объяснила:
- Потому что не доверяешь.
- Верю, - повторил Журка и, не опуская рук с ее плеч, усадил сестренку на кровать. - Ты маме письмо от меня передашь, - сказал он. - Не сразу передашь, а дня через два.
Иринка послушно кивнула.
- А на словах про меня ничего не говори. Не напоминай, и все.
Иринка энергично потрясла бантиками.
- И вообще, к ней хорошо относись, чтобы она не волновалась. Постель убирай.
- Буду,-заверила Иринка.
- "Тягучку" прекрати.
"Тягучка" была ее хитростью, о которой знал только брат. Когда Иринке не хотелось что-либо делать или идти куда-нибудь, она долго одевалась, долго ела, долго искала ленты - одним словом, тянула время.
- С отцом тоже будь... - сказал Журка и сдержал вздох. - Он сейчас переживает, без работы... Скучно ему... Понимаешь, всю жизнь работал... и вдруг...