- Он знаешь какой? Ты еще узнаешь полковника Стрелкова! - поддержал Алов.
Кузьма Ильич задумался.
- Черт те что... Офицеры у меня работают. Капитаны есть. Майор есть. А вот полковника.., А вам не трудно будет?
- Встречался с трудностями.
-А это.,, как сказать-неловкости не почувствуете?
- А чего же неловкого? - окончательно освобождаясь от смущения, ответил Степан Степанович.-Дело-любимое. Чего не знаю-спрошу. Думаю, научат.
- Это конечно... А может, вам.,. Есть у нас другие должности.... В управлении..
- Нет,-твердо сказал Степан Степанович.-Слесарь-самая подходящая.
- Ну что! - воскликнул Алов. - Я тебе плохого не приведу.
После недолгого раздумья Кузьма Ильич написал служебную записку в отдел кадров. Темноватая рука с надувшимися венами подержала эту записку мгновение и решительно протянула ее Степану Степановичу.
Алов провел Степана Степановича в отдел кадров, там дали листок по учету кадров, попросили заполнить его и написать заявление.
- Вы военнообязанный?-спросил кадровик-человек неопределенного возраста, с большой гладкой го"
ловой, такой гладкой, словно на ней никогда не рос ни один волос.
- Полковник в отставке,-за Степана Степановича ответил Алов.-А-а! Видал, кого я тебе привел?!
Кадровик проворно поднялся.
- Рады оформить.
Оставалось принести фотокарточки на пропуск.
Степан Степанович заторопился.домой, чтобы переодеться и тут же пойти в фотографию.
Дома он застал только Иринку. Вид у нее был испуганный.
- Ты чего это?
"Чего... чего, - чуть было не сказала она, - Журка сбежал - вот чего".
- Что с тобою?
- Да вот... ты знаешь, папочка... задачка не получается.
- Не расстраивайся. Я помогу...
Иринка подавила тяжелый вздох и отошла к своему столу.
* * *
Журка был уже на вокзале, среди ребят. Сидели кружком на чемоданах и, ожидая посадки, играли в города на щелчки. Не знаешь города на определенную букву - получай в лоб.
И вдруг все загремело вокруг, будто потолок начал обваливаться, закричали, зашумели, повскакали со скамеек люди. Все кинулись не к перронам, не к поездам, а к выходу на площадь.
Журка, не понимая, что случилось, схватил чемодан и тоже бросился к выходу. На площади он оглянулся:
вокзал стоял на месте, крыша не рухнула и люди вокруг не были напуганы, напротив, были веселы, радостны и восторженны. Он попробовал вырваться из толпы. Мешал чемодан. Идти со всеми было легко. И он вынужден был идти.
- Человек в космосе!
- Говорят, вышел на орбиту.
- О-о! Опоздали. Уже приземлился.
Теперь Журка и сам не хотел выбираться из толпы.
Он шагал с незнакомыми, кричащими и улыбающимися ребятами и девчатами, чувствуя в себе легкость, словно у пего появились крылья .за спиной. Он кричал вместе со всеми "ура" и "слава", позабыв обо всем на свете, кроме этих "ура" и "слава". Ему приятно и радостно было оттого, что незнакомые люди сразу становились товарищами, брали друг друга под руки, были беспечны, веселы и чертовски сильны.
Они шли, увлекая за собой все новых людей. Они шли, не обращая внимания на светофоры, на красный свет, на регулировщиков. Они шли, растекаясь по улице, занимая ее все больше, все плотнее. Их не задерживали милиционеры. Перед ними останавливались трамваи, машины и троллейбусы, и оттуда к ним бежал народ и пристраивался к их рядам. Они шли, и люди с панелей, все, кто был на Невском, приветствовали их. И с балконов, из раскрытых окон, из форточек кричали им добрые слова и тоже махали руками.
Никогда еще в жизни Журка не чувствовал себя так, как в эти минуты. Он был не сам по себе, а частичкой этих людей. Он мог делать только то, что делали все: повернуть туда, куда поворачивала колонна, ускорить или замедлить шаги, если ускоряли или замедляли их впереди идущие люди, кричать вместе со всеми или молчать. Но именно оттого, что его воля сливалась с волею тысяч людей, его желания были желаниями всех вокруг, его сила была силою этих парней и девушек, именно поэтому он чувствовал себя как никогда-огромным, могучим, всесильным. Он привык к работе на команду, понимал товарищей-своих партнеров, делал все ради победы. Но то, что происходило сейчас, в сто, в тысячу раз было сильнее. Это была какая-то стихия, какая-то лавина, не знающая преград.
Ощущая себя частичкой этой силы, гордясь своим местом в шеренге, Журка хотел одного: не отставать.
И он кричал, стараясь перекричать товарищей, шагал так широко, как шагали самые ходкие люди. С чемоданом на плече ему было совсем не тяжело, он, казалось ему, мог бы в эту минуту взвалить на себя еще десять чемоданов и нести их хоть на край света.
Уже на Дворцовой площади, крутясь в людском водовороте, набирая в легкие побольше воздуха для новых криков, он подумал: "Теперь все захотят туда, в космос. И я..."
С этим неугасимым желанием, еще полный впечатлений, готовый к решительным действиям, Журка вернулся домой.
Открыла ему Иринка и присела от удивления. А потом вспорхнула, обхватила его руками и ногами, проговорила с придыханием:
- Ой, ты... Ой, ты... Ой, как хорошо!
- Да ладно тебе. Я с чемоданом.
- Ой, ты... Ой, ты... - повторяла Иринка. - Ты не сбежал?
- Оторвался, да на орбиту не вышел, - пошутил он и попробовал стряхнуть ее с себя.
- Нет, нет,-не отцеплялась Иринка.-Дай я тебя усвою.
- Хватит. И некогда мне,-решительно заявил он, отдирая ее от себя.
Журка, не раздеваясь, прошел в свою комнату, подсел к столу и, вырвав лист из тетради, приготовился писать.