И вот послышался громкий сбивчивый разговор.
Журка уткнулся в книжку.
Неожиданно парни замолкли, приближаясь к нему.
Он чувствовал их приближение по звуку шагов.
Парни остановились против его скамейки. Краешком - глаза Журка видел чьи-то поношенные кеды.
- Знаешь что? - сказал Цыган примирительно. - Ты, может, нас, это... потренируешь?
Журка не ожидал такого предложения.
- Вообще-то я занимаюсь.
- Ненадолго... Можно даже и через день.
- Ну, ладно...
- Дай петушка. - Цыган протянул ему свою смуглую руку.
С этого дня жизнь пошла интересней. Журка по-прежнему занимался математикой, решал задачи..а в положенный час спешил на тренировку. Заниматься стало легче.
И настроение сделалось лучше. Даже мать заметила это.
- Ты чего это улыбчивый стал? - спросила Нина Владимировна Журку.
- Просто отдохнул,-по-своему объяснила бабушка. - А может, понял кое-что...
Тренировки проходили ежедневно. Ребята являлись аккуратно, слушались Журку беспрекословно.
Однажды после сильнейшего и неточного удара мяч перескочил через ограду и покатился по мощенной булыжником дороге. Это случалось и раньше. Ребята всякий раз просили идущих по дороге:
- Подайте мяч.
И те подавали.
П на этот раз Журка крикнул:
- Девушка, подайте, пожалуйста, мячик.
Девушка не обернулась, будто не слышала.
- Девушка! - повторил Журка.
Девушка не откликнулась.
"Глухонемая, что ли?"-подумал он и перемахнул через ограду.
Девушка остановилась перед ним и посмотрела на Журку каким-то странным взглядом: точно смотрит и не видит.
Журке даже неловко стало.
- Извините,-сказал он.-Я за мячом.
Девушка ничего не ответила и пошла своей дорогой.
Журка обратил внимание на красивую белую шею и толстую рыжую косу, уложенную венком на голове.
- Ну, чего ты там? - крикнул Цыган сверху.
- Иду,-ответил Журка и опять подумал:-"Нет, она не глухонемая, просто какая-то странная".
Не знал Журка, что странную девушку зовут Ганной Цыбулько.
Никак не думала, не предполагала Ганна, что окажется в Крыму, у моря, одна. Но так случилось.
Все шло хорошо. Все шло чудесно. Она работала. Она любила. И ее любили. До свадьбы оставалось несколько дней. Горячие были денечки. Конец полугодия. Они обязались бригадой выполнить семимесячный план. Товарищ Песляк ежедневно интересовался, как продвигается дело, можно ли рапортовать?
А тут еще этот новенький, Степан Степанович. Он потребовал дать и ему план. Ганна не соглашалась. Он настоял, и партком поддержал его.
А тут еще комитет комсомола поручил ей комиссию по проверке бригад, борющихся за звание коммунистаческой.
Только к вечеру освобождалась она от всех дел и спешила к портнихе примерять свадебное платье. А потом они встречались с Лешей и шли к Неве, пешком, чуть ли не через весь город. По дороге успевали наговориться досыта. На работе в эти дни и поговорить некогда было.
У Невы в эти вечера было людно. На гранитных скамьях вдоль набережной сидели притихшие парочки.
Тут же маячил рыбак-фанатик, неподвижный, как изваяние.
- На одном конце червяк. А кто на другом? - шутливо, вполголоса спросила Ганна.
Леше тотчас передалась ее шутливость, и он стиснул зубы, чтобы не рассмеяться.
- А кто же на другом? - повторила она.
У Леши задрожали плечи, и он поспешно отвернулся.
Пройдя рыбака, оба прыснули. Потом взглянули друг на друга и снова фыркнули. И еще долго сдержанно смеялись, оглядываясь на невозмутимого человека.
По гранитным ступенькам они спустились к самой воде, сели и плотно прижались друг к другу, как будто отошли от остального мира.
Здесь было тихо. Все звуки приглушались и отдалялись. Шипели машины, шуршали шаги прохожих, слышался тихий разговор. Но все это было там, наверху, на набережной. А тут чуть всплескивалась вода, почти не отражая ни домов, ни людей.
У моста стояли пароходы и баржи, ожидая часа развода. Они не шевелились, не покачивались и казались монументами, поставленными здесь на века. И все вокруг, покрытое тусклым цветом, как бы лишилось других красок и потому казалось необычным и сказочным. Даже шпиль Петропавловки не блестел и не сверкал, а как бы сливался с тусклым небом, с тусклыми домами, с тусклой зеленью и потемневшей водой. Этот тусклый цвет, не меняясь и не сгущаясь, опускался на город, едва скрывалось солнце, и держался до нового восхода.
Было самое прекрасное время года. Белые ночи. Огней не зажигали. Только по часам можно было определить время.