Раскатистый гогот отвлек ее от мыслей. Ганна повернула голову и в стороне, у книжного киоска, увидела группу парней, гогочущих во всю силу своих глоток. Над ними возвышался неуклюжий, костлявый юноша. Он торчал над всеми, как гвоздь из доски.
* * *
Ганна пригляделась.
Парни пачкали руки о свежевыкрашенную оранжевой краской скамейку и азартно хлопали ими по светло-голубой стенке киоска. На стенке оставались пятерни разных размеров, как грязные пятна на чистом платье.
Ганна встала и решительно подошла к киоску.
- Что вы делаете? - спросила она парней.
- Не видишь? - хмыкнул парень, черный, как головешка.-Америку обгоняем. У них отпечатки пальцев только, а мы целую ладонь оставляем.
- Люди работали, а вы? Для чего?
- Тоже мне-лектор!
Глаза Черного сверкнули злостью.
- Не смей, - сказала Ганна твердо и решительно. - А то я тебе такой отпечаток оставлю, на всю жизнь запомнится.
- А ну!-Черный занес измазанную руку, чтобы оттолкнуть Ганну. Она увидела его ладони в оранжевой краске, как в крови.
И тут вмешался Гвоздь:
- Ладно, Цыган, напрочь, - и встал между Ганной и Черным.
Мгновение Цыган не отступал, прислушиваясь, как оценят это дружки, потом опустил руку.
- Бездельники,-бросила Ганна и пошла на свою скамейку.
- Это за что же? Советского человека? - послышался запоздалый ответ и недружный смех парней.
Ганна больше не смотрела в сторону киоска. Пред ней расстилалось море, все в золотистых переливах. Линии горизонта не было видно. Легкая сизая дымка скрывала ее от глаз, и потому казалось, что небо и море сливаются где-то там, далеко-далеко.. на краю света.
Что там, за этой дымкой? Есть ли там любовь и такой парень, как Леша? Именно как Леша, а не как вот эти...
Послышалось похрустывание гальки. Кто-то остановился подле скамейки.
Ганна покосилась и увидела ноги в синих кедах, зашнурованных белыми шнурками. Потом спортивные брюки с рубцом - вечной стрелкой - посредине, большую костлявую руку, которая держала книги как-то необычно, из-под низу, как держат мяч.
Она вскинула голову. Перед нею стоял Гвоздь. Он виновато улыбался, и верхняя губа с черным пушком нервно подрагивала.
- Чего вам?-спросила Ганна.
- Они ушли.
- А вы почему не с ними?
- Я не местный.
Он замолчал, переступил с ноги на ногу.
Его смущение тронуло Ганну. Было какое-то милое несоответствие между огромным ростом этого парня и его совсем детской робостью.
- Так вы что, извиняться пришли?
- Ну да...
- Что же вы их не остановили вовремя?
- Да так...
- Вот и получается... - Ганна собралась было отчитать парня, но, бросив на него быстрый взгляд, сдержалась: парень и так стоял растерянный и неловкий. - Хорошо, извиняю.
Парень все не уходил, и Ганне неудобно было прогнать его. Рост юноши явно подавлял ее. Было в парне еще что-то такое - доверчивость ли, искренность ли, внутренняя чистота, - что располагало к нему.
- Садитесь. Чего ж вы стоите?
Парень осторожно, словно он мог перевернуть скамейку, опустился на дальний краешек.
- Так вы не здешний?
- Ага.
- А откуда вы этих... - Ганна чуть не сказала "хулиганов", но сдержалась, боясь оскорбить его,-этих парней знаете?
- Да в баскет... Я тренирую... Да так... Помогаю, в общем...
- Вы что, хорошо играете?
- Средненько.
И то, что он не похвастался, понравилось Ганне. Она стала рассматривать его внимательно. Русые волосы.
Пышная прядка упала на лоб. Брови выцвели. На левой щеке ямочка.
"Еще ребенок. Большой ребенок".
Он сидел потупившись, все больше краснея, и румянец расползался по его щекам, как чернила по промокашке.
- Вы из Ленинграда?-спросил он после долгой паузы и встрепенулся,
- Не надо подглядывать.
Ганна схватила письма и сунула их в сумку.