- А вы где живете? - спросил Журка.
- А здесь что делаете?-вместо ответа спросила девушка.
Журке стало неловко за свои занятия: в самом деле, глупо приезжать сюда из Ленинграда, чтобы готовиться к экзаменам. Но он преодолел неловкость-сказал правду.
- Куда же поступать думаете? - снова спросила девушка.
- Не знаю.
- Как же так?
- Да так.
- Это плохо.
- Плохо,-согласился Журка и опять спросил:- А вас как зовут?
Девушка молчала, и Журка подумал, что его ответы чем-то отпугивают ее, ну, не отпугивают, так не нравятся, что ли. Он решил поправить дело:
- Я еще не решил куда... Мама в Текстильный...
А я... В общем... Напрочь...
Он окончательно смутился: "Хоть бы матерью назвал.
А то мама..."
- Меня зовут Ганна,-сказала она, чтобы ободричь юношу, и протянула руку, которую он тотчас же порывисто схватил и осторожно пожал.
- Так вы-республика!-воскликнул он радостно. - Ну да. Есть такая в Африке.
- Всего лишь человек,-сказала Ганна.-А теперь до свиданья. Мне надо письма почитать.
Журке сразу же стало грустно. Вновь он ощутил себя мальчишкой, от которого хотят избавиться.
- А можно... - начал было он.
- Нет, Витя, вы идите.
- А когда я вас увижу?
- Зачем?
- Так... Поговорить...
- Со мной скучно.
- Нет, не скучно.
- Идите, Витя, честное слово.
- Не уйду, если не согласитесь увидеться.
Это опять было сказано по-детски, и Ганна не удержалась от тихой улыбки.
- Хорошо. Вот здесь, против этой белой гостиницы я часто бываю.
- Точненько?
- Точно. А теперь идите.
С этого дня они стали встречаться у моря, на зеленой скамейке, под высоким каштаном с белыми свечками.
* * *
Ганна приходила сюда, как обычно, сразу же после обхода врача. Она усаживалась поудобнее и любовалась морем, отдыхая от тяжелых мыслей, от горя. Она никуда не торопилась, ни о чем не думала,-только смотрела на бесконечные переливы красок или, закрыв глаза, слушала шум прибоя.
А Журка спешил под каштан, как на поезд, являлся заранее, вместе с первыми купальщиками, прохаживался в сторонке, ждал ее появления, и, когда с горы среди других голов показывался золотисто-рыжий венок, он замирал, словно боялся выдать себя, и долго еще не осмеливался подойти к скамейке и поздороваться с девушкой.
Ганна отвечала на его приветствие, приглашала сесть и тихонько выспрашивала о ходе подготовки к экзаменам, о прочитанной книге, о тренировках. Он-отвечал подробно и точно, всякий раз чувствуя себя учеником, боящимся получить двойку от любимого учителя. Сам он редко спрашивал ее, потому что заметил - она не любит расспросов.
И оттого, что он не был навязчивым, ничем не раздражал ее, не лез с разговорами, не пытался больше быть развязным и грубым, а все так же робел, как и в первую встречу,-ей было легко с ним. Парень был единственным человеком в городе, с которым ей хотелось видеться и говорить. Чувство доверия к нему усилилось. Другие окружающие ее в настоящее время люди были незнакомы и неприятны ей, они приставали с расспросами, пробовали ухаживать за нею, тянули в компанию, на танцы, в ресторан, то есть туда, куда ей совершенно не хотелось идти, потому что это никак не соответствовало ее настроению. А этот Витя был молчалив, послушен, по-детски наивен, ничем не грозил ей, не обижал, не мешал. Кроме того, он был земляком, жил в ее районе, ходил по знакомым улицам, мимо родного завода.
Журка не понимал, что с ним происходит. С того дня, как он начал ходить сюда, под каштан, все полетело кувырком. Занятия на ум не шли. Тренировки не клеились.
Книги не читались. Спалось плохо. Аппетита не было.
Он похудел, и мама вроде была довольна этим. (Журка слышал, как она говорила бабушке: "Наконец-то за дело взялся. Надо будет питание усилить".) А ему ничего не нужно было, только бы видеть эту девушку, быть с нею, смотреть на нее украдкой, отвечать на ее вопросы и снова ждать ее голоса.
Журка жил ожиданиями встреч с Ганной, и жизнь его была полной и что-то значащей только в те часы, когда он сидел рядом с нею.
Журке вдруг захотелось быть красивым. Никогда до этого не было такого желания. А сейчас оно появилось.
Он начал разглядывать себя в зеркала: прическа ни к черту, не то челка, не то полька...
Утром Журка пошел в парикмахерскую и на оставшиеся от несостоявшегося побега деньги модно подстригся...
- О!-воскликнула Ганна, увидев Журку, и улыбнулась.
Он покраснел и переступил с ноги на ногу.
- Садитесь. Каким это вас одеколоном надушили?
- Не знаю, - небрежно ответил Журка и опустил глаза.
Он сказал неправду. Надушили "шипром". Сам просил, и побольше чтобы. На рубль пятнадцать накапало.