Степан Степанович не понял ее, оглянулся на Журку.
Тот стоял, виновато улыбаясь, но в глазах его появилось то выражение, которое уже было однажды: и пугливости, и решительности, и готовности действовать наперекор всему-выражение солдата, победившего страх.
- Не хочет сдавать... Учиться не хочет, - с трудом выговорила Нина Владимировна.
- Ну и что ж. Не маленький. Еще есть время подумать, разобраться.
- Нечего сказать-утешил. Я думала, хоть ты воздействуешь. А ты... - Нина Владимировна достала платок, утерла лицо и резко поднялась. - Ну, чего стоишь! - прикрикнула она на Журку и пошла по комнатам, твердо ступая, словно стараясь подчеркнуть этим свою злость и обиду.
"Не плачет больше-и ладно",-подумал Степан Степанович и пошел умываться.
- У Иринки был?-крикнула вслед ему Нина Владимировна.
- В порядке,-не останавливаясь, ответил Степан Степанович.
Дверь в ванную комнату была полуоткрыта. Он заметил, что сын выходит на кухню и все поглядывает в его сторону. Выйдет, взглянет, делая вид, что ищет что-то, и опять скроется.
"Может, посоветоваться хочет?"
Степан Степанович подозвал сына.
- Завтра на завод пойдем, если не возражаешь.
Журка закивал головой, будто ждал этого предложения. А сам тотчас подумал о другом, о. главном: "Где Ганна? Как найти ее?"
Пока что все складывалось не в его пользу. Хотя они и летели самолетом, но мало что выгадали. Из-за грозы посадку совершили в Москве и до Ленинграда добирались поездом. А она, вероятно, в эти минуты уже с поезда сходит. Поехать бы на вокзал. Но нельзя. Что скажешь?
Как уйдешь? Где ее искать?
"И как это я не расспросил, где она живет? Нужно было узнать, и только. А теперь что? Куда податься?
Живет в общежитии. Ха! Сколько, их в Ленинграде. Работает на заводе. Так их, наверно, несколько десятков.
Еще и номерные есть. Тогда вообще..."
Выйдя на кухню, Журка еще раз заглянул в ванную комнату. Отец причесывался у зеркала. Несмотря на раннее утро,ъид у него был усталый, шея заросшая, плечи опущены, и весь он казался меньше, чем всегда. ЖУРка даже остановился, пораженный своим открытием, только сейчас поняв, в чем дело: пропал "столбик"! Отец потерял военную выправку, пригнулся, обмяк и сразу постарел. Журке почему-то вспомнилось, как они на даче пригибали деревья, чтобы покачаться на них. Деревья потом так и оставались согнутыми.
Журка еще раз посмотрел на отца через плечо, и жгучая жалость сжала сердце. Он понял вдруг, как нелегко было отцу это время.
"А нам не написал, и сейчас не жалуется".
Песляк был не в духе. В последнее время все шло шиворот-навыворот. Чем сильнее старался, тем больше не ладилось дело. То ЧП, то случаи недовольства расценками.
В годы войны он секретарствовал в Казахстане. Приходилось много ездить по ухабистым, размытым дорогам. Машина частенько буксовала, и шофер, длинноногий Митька, всегда ругал при этом хозяйственников.
- Чертяки! Резины не дают. Вон, поди, гладкая, как плешь.
Резина и в самом деле была низкого качества. Скаты приходилось обматывать цепями, которые при езде погромыхивали, как кандалы.
Но и цепи не всегда помогали. Нередко Песляку приходилось вылезать из машины и, стоя чуть ли не по колено в грязи, подкладывать под колеса ветки, доски - что попало, и толкать свой застрявший "виллис".
Сейчас было точно такое же состояние, будто он забирается в грязь и буксует, а машина идет юзом и вотвот сползет в кювет.
Он действовал на заводе старыми, как ему казалось испытанными методами: вызывал, накачивал, грозился - не помогало. Его машина продолжала буксовать, скользить в сторону, и не было сил удержать это неуправляемое движение.
"Так есть же еще сила, так не кончился же еще Прокопий Песляк",-твердил он себе и вспоминал, как совсем еще недавно все у него получалось. Машина шла куда надо.
Перед ним сидели Георгий Фадеевич - немолодой рабочий и начальник цеха - Кузьма Ильич. Они сидели в партийном кабинете, потому что у Песляка шел мелкий ремонт-меняли провода. Тут же, в конце длинного стола, покрытого давно нестиранным кумачом" пристроился заведующий парткабинетом Куницын. Он перебирал какие-то журналы, делая .вид, что к чему-то готовится.
Залетающий в раскрытые окна ветер изредка шевелил страницами, и они шуршали, как сухие листья.
Песляк все сильнее раздражался. Разговор опять принимал не тот оборот. Этот Георгий Фадеевич, отказавшийся от наряда, на все доводы и убеждения Песляка лишь перекладывал руки с колен на стол и обратно и твердил односложно, как попугай: "бестолковщина", "безобразие вглубь загонять не стану". А его начальник, вместо того чтобы одернуть своего подчиненного, помалкивал, поглядывал в окно, будто и не слушал разговора.
- Да ты знаешь?!-Песляк повысил голос.-Знаешь, что это такое-отказ от наряда?
Георгий Фадеевич сдернул руки с колен, словно обжегся, ответил с достоинством:
- Я-то знаю... А вот ты... Ты-то вот и не знаешь.
Он встал и неторопливо, но решительно пошел к двери.
- Куда?!-рявкнул Песляк.
Георгий Фадеевич даже не оглянулся.
Песляк злым взглядом смотрел на Кузьму Ильича:
что тот теперь скажет?
Кузьма Ильич был невозмутим, все поглядывал в окно, выходящее в заводский двор.
- Вот она-твоя работа,-произнес Песляк.-Никакой воспитательной работы в цехе не ведется. Не цех, а черт знает что!
Кузьма Ильич поднялся, давая понять, что не желает слушать незаслуженные обвинения.
- Вы все в стороне. А мне за вас вкатывают,- говорил Песляк. - Я не намерен больше терпеть. И этого, между прочим, товарища Стрелкова мы также призовем к порядку.
- За что же?-спросил Кузьма Ильич.
Песляк смолк. Фамилия Стрелкова вырвалась у него под горячую руку.
- Так за что же?-повторил свой вопрос Кузьма Ильич.
- Дурной пример подает. Молодежь портит, - решительно произнес Песляк. - Махинации разные устраивает.
- Никакого дурного примера он не подает..