- Видим, а не противодействуем, вот при чем. А если не видим, то не место нам здесь. А коли видим - в штыч ки, в атаку...
- Вот я и говорю: движение.., Полянцев покачал головой, отшвырнул ветку в сторону.
- Достаточно движений, начинаний, кампаний! Было! Сколько их было!-повторил он с болью в голосе.- Нет, не то. Теперь нужна постоянная, ежедневная, ежечасная работа с каждым человеком. И чтобы слова не расходились с делами. Вот беда-то наша в чем. Говорим одно-делаем другое. Призываем, а не поддерживаем.
Обещаем, а не выполняем. Начинаем, а не доводим до конца.
Песляк заметил, что говорит Полянцев без нажима, но твердо, говорит то, в чем убежден, во что верит и от чего ни при каких обстоятельствах не отступит. А значит, и спорить с ним бесполезно.
"Но как же быть? Что же делать? Ведь почва уходит из-под ног", мучительно думал Песляк.
"Да, не пришелся. Не идет у тебя дело,-с грустью думал Полянцев. - Не понял ты и эту работу".
Он вспомнил, как год назад Песляка - бывшего инструктора обкома "двинули" на завод, как они впервые тогда познакомились, как Полянцев сам в прошлом заводский работник-удивился тому, что Песляк не знает заводской жизни.
Он вспомнил, как противился этому выдвижению, поехал в горком, к секретарю товарищу Скокову, как тот убедил его все-таки поддержать Песляка.
"Что ж делать?- вспомнил он слова Скокова. - Он и так уже трижды бывший: был когда-то вторым секретарем обкома. Говорят, имел способности к партийной работе... Помоги. Научи..."
Полянцев пытался учить, натаскивать. Не помогало.
Сейчас он окончательно убедился: "Не тянет. Не пришелся".
Увидев женщин на мшистой поляне, он обрадовался возможности прервать этот пустой разговор, замахал рукой.
- Эге-гей! К машине! Больше времени нет.
У самой машины все-таки сказал:
- Да, Прокопий Васильевич, упускаешь. Потерял форму. Зажирел. Зажирел.
Песляк промолчал.
Всю обратную дорогу он гадал: "Намек сделал или просто сболтнул?"
Но уточнить не решался.
* * *
После работы Ганна велела Журке подняться в красный уголок.
Пошли вместе с Сеней Огарковым. Журка хотел спросить: зачем это? Но постеснялся. Сеня молчал и смотрел на него неприветливо.
В красном уголке сидела большая группа рабочих во главе с начальником цеха. Журка удивился, увидев среди них Боба, Мишеля, Медведя. И еще больше удивился, увидев отца и с ним Кольку Шамина. Колька подходил к столу как-то бочком, непривычно, точно тянул сам себя за одно плечо. И взгляд у него был сегодня необычный, исподлобья. Журка впервые заметил, что Колька косит на левый глаз, словно старается подсмотреть что-то находящееся сбоку, за локтем.
Как только они подошли к столу и сели, начальник цеха провел ладонью по лицу и сказал:
- У нас ЧП. В бригаде Стрелкова. Пятно на весь цех. Совет по качеству решил разобраться в присутствии, так сказать, виновников,-он кивнул в сторону учеников. - Попрошу Георгия Фадеевича вести Совет.
Лысый Георгий Фадеевич положил тяжелые руки на стол и оглядел всех присутствующих - рабочих, Ганну, Сеню Огаркова, учеников и его, Журку. Взгляд у него был тяжелый, укоряющий. Журка напугался: "И мне достанется".
- Пусть бригадир расскажет, как произошло это безобразие, - глухо произнес Георгий Фадеевич.
Отец встал и по армейской привычке одернул пиджак.
"А он-то при чем?"-подумал Журка и пожалел отца.
Отец говорил отчетливо, коротко, понятно обо всем, что произошло с его учениками за последнее время: и о сачковании, и о саботаже, и об автокаре, и о последнем ЧП - запоротых деталях.
Рабочие молча слушали, поглядывая на виновников с укоризной.
Журка старался не шевелиться. Все вокруг было неожиданным, необычным, вызывало страх и почтение.
Он сознавал, что все это серьезно и эти рабочие люди не потерпят позора па свою голову.
Журка видел, что и другие парни чувствовали то же, что и он. Боб и Мишель сжались. Медведя вообще не было видно, он как-то так сидел, что все заслоняли его от глаз Георгия Фадеевича. А Колька так весь расплылся, сгладился, лицо сделалось плоским, невыразительным, лишь глаза еще больше косили.
- Этому всему мы свидетели,-произнес Георгий Фадеевич, когда отец кончил свой рассказ. - А вот как безобразие произошло? .. - он помолчал и неторопливо указал рукой на Боба.
Боб сидел ни жив ни мертв. Лицо его было белесым, в тон волосам, на тонкой шее подрагивала венка. А когда Георгий Фадеевич назвал его имя - он и совсем побелел. Теперь уже волосы стали темнее лица.
- Встаньте, - подсказал начальник цеха.
Боб вскочил, с испугом посмотрел на начальника цеха и зачем-то, совсем не к месту, поклонился.
- Чем вы объясните все случившееся? - спросил Георгий Фадеевич.
Боб не ответил. Лицо его покрылось пятнами, на лбу заблестели капельки пота.
- А мы неспособные, - раздался голос Кольки Шамина.
Журка даже не узнал голоса, будто это говорил не его школьный товарищ, а совсем другой, незнакомый, скрывавшийся в нем человек.
- Вы желаете объяснить? - спросил Георгий Фадеевич, не поворачивая головы, а только слегка скашивая глаза в сторону Кольки.
Колька все так же бочком поднялся, изо всех сил стараясь не выказать своего волнения.
- Неспособные, - повторил он.
- Вы окончили школу, - сказал Георгий Ф.адеевич.-А вот нам не пришлось столько учиться. Вас выучить старались...
Он не договорил. И оттого, что он не стал больше ничего объяснять, эти короткие слова, сказанные им, сильно устыдили ребят.
Наступила тишина.
Георгий Фадеевич обратился к Мишелю. Тот, опережая его вопрос, подтвердил: