- Так вот, выход один - отдай меч, Тим. Отдай...
- Они же меня все равно пришьют.
- Не пришьют. Это уже моя забота.
- Нет, Слава, - твердо сказал я, - мне не дадут этого сделать. Может быть ты и прав - все это мистический бред в самом деле, но этот меч стал частью меня. Вот скажи, что будет со мной, если мне отрубить голову?
- Не очень эстетическое зрелище получится, - с иронией ответил Слава.
- Нет, не могу.
- Тебе и в самом деле нужен психиатр.
- Не отдам, - отрезал я.
- Окончим на этом, - утомленно сказал Слава, - у меня голова от твоего вытрезвителя разболелась. Но ты подумай. Для переговоров мы твоих врагов найдем запросто. Я пущу слушок среди знакомых и через три дня...
- Я один раз уже отдавал меч и ты знаешь, что из этого вышло.
- Это ты так считаешь.
- Нет, - сердито стукнул я кулаком по столу. - Нет.
- Ладно. Утро вечера мудренее. Спать будешь в комнате для гостей. Там уже все приготовлено. Спокойной ночи.
- Подожди.
- Ну? - вопрошающе уставился на меня Слава.
- Хорошо, пусть действительно есть какая-то преступная группа, но как ты объяснишь, что мой меч режет металл?
- Научный феномен. Как учили нас материалисты - если пропала материя, значит мы достигли предела, до которого ее знали.
- Пусть так. А Димов, Максим Димов? Он же не угрожал мне. А тот старик-смотритель?
Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал:
- Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле.
Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился.
- Отдай его, Тим. Это - единственный выход.
Мне захотелось швырнуть в него бутылку из-под бренди, но она, к сожалению, была не совсем пуста. Пока я соизмерял приоритеты, друг юности скрылся. Злость кипела во мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо тяжкой. Может быть в самом деле, я ненормален. Меч своими необычными свойствами подтолкнул меня к безумию. Мания преследования, раздвоение личности, садистические наклонности... Да-да, я болен. Урод, маньяк и садист...
"Будь все проклято!" - простонал я, хлебнув коньяку прямо из горла бутылки, не без труда поднялся, намереваясь пройти в комнату для гостей. Потолок попробовал поменяться местами с полом, но я не позволил ему своевольничать. Главное для человека - не наделять вещи разумом, иначе не успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он действительно чего-то добился. У него есть репутация, материальное благополучие, уверенность в себе. Что есть у меня? Что я приобрел со своей "сумма философии". Ничего, кроме безумия. У японских самураев был кодекс чести "Хагакурэ бусидо" - "Путь воина, скрытый под листьями". В нем утверждалось, что смерть не позорна, ибо она не несет бесчестья и что для человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего умереть. Лучше всего умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть и неприятности - вот, что сеял я вокруг последние дни. Доброе, вечное... Пустота - больше ничего не занимало меня. Пустота - решение неразрешимого. Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги.
...один из подданных его светлости сказал: "Когда жизнь и смерть одинаково не бесчестны, - останови свой выбор на жизни". Но он имел в виду выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не можете решить: идти или не идти? - лучше не ходите"
Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть или не есть? - лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? - лучше умрите".
"Лучше умрите", - произнес я вслух, пробуя слова на вкус и обретая в них смысл. Ножны звякнули, упав на пол, к ногам. Я сел на край кровати, зажал клинок между ладоней, и приставив его острие к груди, соскользнул вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь саднила, но никаких других неприятных ощущений я не испытывал. "Неужели смерть такова", - подумалось мне. Я открыл глаза. Меч был вонзен в мою грудь, но ни капли крови не пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я был материален. Что за комедия!? Я вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена только одежда. Разъяренный, я размахнулся и нанес страшный удар по руке. Кисть осталась на месте, но рубашка лишилась манжета. Я резал, бил себя клинком. Лоскуты одежды, как конфетти, покрыли пол, но тело мое было невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то толком не смог. Наверное, раньше я жил под именем Гуддини. Но, Господи, не лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший остро отточенный нож. Чтобы удостовериться, я провел им по ладони - кровь хлынула из пореза. Некоторое время я размышлял, в какую часть тела мне вонзить стальное жало и, остановившись наконец на солнечном сплетении, переложил нож в левую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь правой, но... Пораженный, я замер - левая ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на глазах и вскоре растворился вовсе. "Есть человек - есть проблема, нет человека, нет - проблемы", - вспомнилась мне циничная фраза одного из народных любимцев, но, оказывается, он ошибался. Человека не было - был Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой - коей трудно было назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне.
Я лег в чудную постель и отдался сну - что мне оставалось делать, если отдаться смерти не удалось?
Бурной рекой текла земная твердь. Много предметов нужных и ненужных несли могущественные потоки. Далеко, почти по соседству с неподвижными звездами, лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая под тяжестью искусственного образования. Все ближе и ближе мрачные стены. Я над ними. Замерло все, повинуясь приказу неизвестного механика. Здесь стоит дом. Шакалы стерегут его темную тайну. За окном, за тяжелыми шторами, старик и женщина рядом. Это... Огромные крылья заслонили свет... Птица... Ужасное зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся к пылающему сердцу.
"Прочь... Пошла прочь... Прочь!" - закричал я, отталкивая птицу, оказавшуюся на поверку одеялом. Снова кошмары... Я поднялся. По всей видимости, сон более не вернется ко мне. Саднила спина. Что-то я упустил. Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения. Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво. Я, с удовольствием вскрыл банку с изображением сельского домика. Домика?! Да! Дом! Он... В этом доме была Мила, я и он... Этот дом я отыскал тогда в памяти веселого мальчика - упокой его душу Господи. Ясная четкая картина возникла перед моим взором: обнесенный высокой оградой двухэтажный дом с порталом в колониальном стиле. К моей радости, на подоконнике лежал карандаш, а на столе салфетки. Выбрав удобный ракурс, я принялся за рисование.
- Ты хоть знаешь, который час? - спросил, неожиданно появившись, заспанный Слава.
- Знаю! - возбужденно закричал я. - Знаю, где Мила!
- Не ори так, - поморщился мой друг, - Господи, что с твоей спиной и твоим бельем?
- Оставь. Смотри, я нарисовал...
- Да ты весь в крови, - не унимался друг, - сними майку.
Я повиновался. То что осталось от нее, после моих упражнений с мечом, действительно было в крови.
- Мама моя! - воскликнул Славик
- Да что там такое?
- Если бы тебя поцарапала кошка величиной с носорога было бы очень похоже. Как ты умудрился?
Слава достал из подвесного шкафчика аптечку. Не дожидаясь ответа, он вылил мне на спину полбутылки перекиси водорода и продолжил монолог старого миссионера:
- Тебе, действительно, нельзя пить. Помнишь, последний раз когда пили, ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал.
- Было, - согласился я, тяжело вздыхая.
- А на пятом курсе института? - продолжал пытать меня Слава, промокая салфеткой рану.
Ужасная боль парализовала меня.
- Кажется, там позабыли финку, - промычал я сквозь зубы.
- Секунду... Сейчас, сейчас...
Меня вновь пронзила боль.
- Боже мой!
- Что случилось? - забеспокоился я.