- Но мы должны согреть вас - это необходимо в таком климате... хотя каждый из вас на самом деле заслуживает хорошей порки, это я вам говорю! Его усмешка стала еще более зловещей. - Чтобы избежать опасности ночного тарана - по местам!
Полуодетая дюжина промчалась мимо него, чтобы схватить длинные, тонкие весла со стойки между грот-мачтой и бизанью, опустить их вальки в десять соответствующих уключин и встать лицом к носу в полной готовности, расставив ноги, чтобы удержаться при качке, - рукоятки весел прижаты к груди, лопасти выставлены за борт, в туман. Команда Пшаури расположилась по левому борту, команда Миккиду - по правому, а сами старший и младший капралы надзирали за людьми с носа и кормы.
Мельком глянув на Пшаури и убедившись, что все находятся на должных местах, Мышелов скомандовал:
- Бродяги! Раз, два, три... навались! - и ударил в гонг, тут же придержав его правой рукой за край, чтобы приглушить звон. Десять гребцов опустили весла в невидимую соленую воду и резко наклонились вперед, толкая их.
- Выпрямись! - медленно прорычал Мышелов, потом снова ударил в гонг. Корабль двинулся вперед, и волны тихо зашлепали по его корпусу.
- А теперь - вперед, вы, шуты, полуодетые карманники! - крикнул Мышелов. - Мастер Миккиду! Смени меня у гонга. Сэр Пшаури, заставь их грести ровнее! - И, передав било изумленному младшему капралу, он наклонился к загадочно скривившемуся лицу Урфа и шепнул: - Пошли Тренчи и Гиба вниз, пусть принесут всем одежонку потеплее.
И наконец он позволил себе вздохнуть, в целом довольный делами, хотя и отчасти неудовлетворенный, потому что Пшаури не дал ему возможности поизмываться над собой. Ну нельзя же получить все сразу. Странно, конечно, видеть, что ланкмарский вор-домушник и оппозиционер Гильдии Воров обернется тем самым обещанным солдатом-моряком. Но это вполне естественно - ведь что взбираться по стенам домов, что лазать по мачтам, разница невелика.
Немного согревшись, Мышелов уже более доброжелательно думал о Фафхрде. Да и в самом деле, северянин пока что не опоздал на свидание; на самом-то деле это "Бродяга" прибыл на место слишком рано. Но теперь уже пришло назначенное время. Лицо Мышелова помрачнело, когда в его голове вдруг возникла остужающая своим реализмом мысль (одна из тех, что никому не нравятся); было бы настоящим чудом, если бы они с Фафхрдом умудрились отыскать друг друга в этой водной бесконечности, не говоря уж о ледяном тумане. Ну, впрочем, Фафхрд весьма изобретателен...
На корабле воцарилась тишина, если не считать плеска весел, ударов гонга и той легкой суеты, которая произошла вследствие того, что Пшаури отправил двоих за одеждой. Мышелов наконец обратил внимание на ту часть своего сознания, которая все это время пыталась разобрать странные звуки, доносящиеся из тумана. И почти сразу он вопросительно посмотрел на Старого Урфа. Опытный мингол медленно поднял и опустил руки. Мышелов кивнул, напрягая слух. Затем шум крыльев приблизился и стал слышен совершенно отчетливо. Что-то рассекло ледяную пелену над их головами, и белая тень с шумом упала вниз. Мышелов выбросил правую руку, чтобы отразить удар,- и почувствовал, как в его запястье и предплечье что-то вцепилось - тяжелое и живое. После мгновения страха, почти лишившего его дыхания, левая рука Мышелова схватилась за кинжал, но тут же оставила это намерение и вместо того потянулась к правой - и коснулась жестких лап с длинными когтями, обхвативших его руку, и нашла маленький кусок пергамента, обернутый вокруг чешуйчатой лапы и привязанный ниткой, которую Мышелов перерезал острым ногтем большого пальца. После этого большой белый сокол отпустил его руку и взлетел на короткий круглый брус, с которого свисал корабельный гонг.
А потом, при свете сальной свечи, которую принес и зажег один из минголов, Мышелов прочитал короткую записку, написанную крупными буквами;
"Привет, Малыш! Вряд ли в этих диких краях есть другие суда. Зажги красный огонь - и я пойду на него. Ф."
Ниже было наспех приписано:
"Давай-ка при встрече изобразим внезапное нападение, помуштруем наши команды. Согласен?"
Белое пламя, горевшее ровно и ярко в неподвижном воздухе, высветило довольную ухмылку Мышелова, а также внезапно появившееся на его лице выражение недоверия и обиды, когда он прочитал постскриптум. Северяне все помешаны на битвах, и Фафхрд точно такой же.
- Гиб, давай сюда перо и чернила,- приказал он.- Сэр Пшаури, подними на грот-мачту красный фонарь и зажги его там. Да поосторожнее! Если подожжешь "Бродягу", я приколочу тебя к горящей палубе!
Несколько мгновений спустя, когда срочнослужащий Мышелова, маленький и ловкий, как кошка, грабитель (обремененный к тому же отдорным крюком), все же вскарабкался по снастям наверх, его капитан перевернул пергамент, расправил его, прижал к мачте и начал аккуратно писать на его обратной стороне при свете свечи, которую Гиб держал вместе с чернильницей:
"Приветствую безумца! Я зажгу два огня, один за другим через склянку. Я не согласен. Моя команда уже обучена. М."
Он потряс листком, чтобы просушить чернила, потом аккуратно обернул его вокруг когтистой лапы сокола и туго обвязал нитью. Как только его пальцы разжались, птица взмахнула крыльями и, резко вскрикнув, унеслась в туман, не дожидаясь приказа. По крайней мере, этот воздушный посланец Фафхрда был обучен как следует.
Красный огонь, на удивление яркий, прорвался сквозь туман с грот-мачты и таинственно повис в десяти локтях над палубой. Потом Мышелов увидел, как, ради собственной безопасности и безопасности корабля, маленький старший капрал прикрепил фонарь к концу отпорного крюка и поднял его выше, заодно увеличив таким образом и расстояние, с которого можно было бы увидеть свет, - по меньшей мере на длину ланкмарской лиги, как быстро подсчитал Мышелов. Отличная мысль, вынужден был признать он, почти блестящая. Он приказал Миккиду изменить курс "Бродяги", чтобы попрактиковаться, и гребцы левого борта подняли весла. Мышелов пошел на нос, чтобы лично убедиться в том, что стоящий там плотно укутанный мингол неотрывно всматривается в туман перед кораблем; затем он вернулся на корму, где рядом с рулевым стоял Урф, оба они были отлично защищены от холода.
Потом, когда красный огонь уже светил и восстановилась относительная тишина, свойственная мерному ходу корабля, уши Мышелова невольно возобновили свою работу по поиску странных звуков в тумане, и он негромко сказал Урфу, не глядя на него:
- Скажи-ка мне, старина, что ты на самом деле думаешь о своих беспокойных собратьях-кочевниках и почему они оседлали корабли вместо коней?
- Они несутся вперед, как лемминги, ищущие смерти... для других, задумчиво проворчал старик. - Несутся галопом по волнам вместо суровых степей. Разорять города - это их главная потребность - неважно, на море или на суше. Но может быть, они убегают от Людей Топора.
- Я слыхал о них, - с сомнением в голосе произнес Мышелов. - Как ты думаешь, они действительно заключили союз с невидимыми мухами Звездной Пристани, которые летают над миром на ледяных облаках?
- Я не знаю. Но в любом случае они подчиняются магам своего клана.
Красный огонь потух. Пшаури спустился вниз - куда более бодро, чем поднимался, - и доложил о выполнении задания своему грозному капитану, который отмахнулся от него со свирепым видом, но тут же ухмыльнулся и приказал зажечь второй огонь через полчаса. Потом Мышелов снова повернулся к Урфу и тихо спросил:
- Если уж речь зашла о чернокнижниках... ты знаешь о Кхахкте?
Старик молчал в течение пяти ударов сердца, потом прохрипел:
- Кхахкт - это Кхахкт. Он не колдун какого-нибудь племени, это уж точно. Он обитает на самом крайнем севере, в куполе, - но некоторые утверждают, что это плавучий глобус,- из самого черного льда, и оттуда это Существо наблюдает за всеми делами человеческими, сея зло везде, где только может, когда звезды стоят правильно - или, лучше сказать, неправильно, - и все боги спят. Минголы боятся Кхахкта, и еще... когда они достигнут критической точки, они повернут к Нему, умоляя Это Существо встать во главе них, пока они не станут самыми великими/самыми кровавыми кентаврами. Лед его излюбленное жилище, лед - его оружие, и его ледяное дыхание - вернейший знак его близости, кроме мерцания.
- Мерцания? - неуверенно переспросил Мышелов.
- Солнечный или лунный свет отражается ото льда, - пояснил мингол. Ледяное мерцание.
Мягкая белая вспышка бледным пятном прорезала темный жемчужный туман где-то вдали, и тут же уши Мышелова уловили шум весел - удары были мощнее, чем удары весел "Бродяги", более уверенные и ритмичные, хотя и не приходилось сомневаться, что это именно весла, и звуки становились все громче. На лице Мышелова отразилась радость. Он неуверенно всматривался в туман. Урф ткнул корявым пальцем прямо вперед. Мышелов кивнул и закричал пронзительно, изо всех сил:
- Фафхрд! Эгей!
Наступило короткое молчание, прерываемое лишь плеском весел "Бродяги" и шумом весел приближавшегося судна, а потом из тумана донесся крик, заставивший сердце Мышелова забиться быстрее, но почему-то угрожающий:
- Эгей, малыш! Мышелов, приветствую тебя в необитаемых водах! А теперь - защищайся!
Радостная улыбка Мышелова превратилась в яростную. Неужели Фафхрд всерьез намеревается сейчас, в тумане, осуществить свою шальную идею и устроить учебную битву? Он с изумлением глянул на Урфа, который в ответ лишь пожал плечами.
На мгновение впереди вспыхнул чуть более яркий свет. Мышелов, ни на секунду не задумавшись, скомандовал:
- Правый борт, суши весла! Быть наготове! Левый борт, на весла!
И, не обращая внимания на стоявших у руля минголов, он бросился к нему и повернул влево, помогая гребцам развернуть корабль.
Это оказалось весьма кстати - то, что Мышелов действовал со всей скоростью, на какую был способен. Из тумана впереди вынырнул толстый, заостренный, сверкающий таран, который в противном случае мог бы ударить в нос "Бродяги" и расколоть его пополам. Но теперь таран лишь со скрежетом скользнул по борту "Бродяги", заставив судно содрогнуться, и "Бродяга" резко вильнул вправо, слушаясь весел, которыми управляли солдаты-воры.
А потом, следом за тараном, туман разрезал белый острый нос корабля Фафхрда. Он был просто невообразимо высок, высок, как дом, и предвещал появление судна настолько огромного, что команда "Бродяги" задрала головы, и даже Мышелов задохнулся от ужаса и восхищения. К счастью, между ними оставалось немало ярдов, а "Бродяга" продолжал уходить вправо, иначе маленькое судно было бы просто расплющено.
Из густого тумана впереди надвигалась плоскость борта. В ярде над палубой "Бродяги" пронеслось бревно, которое легко смело бы в воду все, что осталось бы после первого удара, если бы Мышелов не успел сманеврировать; к ногам Мышелова с лязгом упало нечто, заставившее еще более расшириться его бешеные глаза: огромное покрытое льдом лезвие и нечто вроде лопасти весла, размером вдвое превосходящего весло "Бродяги" и похожего, черт бы его побрал, на ноготь мертвого великана.
Еще одно огромное весло пронеслось в воздухе, промахнувшись по мачте, но нанеся оглушительный удар Пшаури и сбив его с ног. И последнее не достало "Бродягу", потому что расстояние между ними все увеличивалось. С огромного и высокого, белого сверкающего корабля, уже таявшего в тумане, донесся могучий крик:
- Эй, трус! Уходишь от схватки! Эй, хитрый трус! Я достану тебя, козявка, куда бы ты ни спрятался!
Эти ужасные, безумные слова сопровождались таким же безумным смехом. Такого рода смех Мышелов уже слышал прежде - так хохотал Фафхрд в острые моменты схваток, но теперь смех звучал еще более безумно, чем когда-либо, совершенно по-дьявольски, - и при этом был таким громким, как будто дюжина Фафхрдов хохотала одновременно. Неужели он научил своих берсерков вторить ему?
Похожая на птичью лапу рука крепко вцепилась в локоть Мышелова. Урф показал на огромное сломанное весло, лежавшее на палубе:
- Это просто лед. - В голосе старого мингола слышался призвук благоговейного страха. - Лед, выкованный в холодной кузнице Кхахкта.
Он отпустил локоть Мышелова и, быстро нагнувшись, взял обломок покрытыми черными пятнами руками так, как можно было бы взять смертельно раненную ядовитую змею, и резко швырнул его за борт.
Позади Урфа Миккиду, обхватив за плечи Пшаури, приподнял его окровавленную голову над палубой. Но сейчас он смотрел на капитана, держа на весу своего бесчувственного, неподвижного друга. И в его глазах светился вопрос.
Лицо Мышелова окаменело.