Жену очень волновали проделки Дженнифер, которая ползала все лучше.
— Представляешь, я оставила ее в холле, на коврике перед камином и пошла на кухню почистить картошку. Вдруг смотрю, а она уже в прихожей у кухонной двери. Вот дьяволенок! Небывалый темп развития.
Они сели обедать.
— Нужно поискать для нее манеж, — сказал Питер. — Знаешь, такой деревянный, складной.
— Я думала об этом. И чтобы с одной стороны на прутьях были костяшки, как на счетах.
— Пожалуй, его еще можно достать, — задумчиво произнес Питер. — Ты не знаешь, может, у кого-нибудь есть ненужный?
— Не знаю, Питер. Кажется, у всех наших знакомых растет ребенок за ребенком.
— Попробую поискать в магазинах, — пообещал он. Только после обеда Мэри успокоилась и спросила:
— Да, Питер, а зачем тебя вызывал капитан Тауэрс?
— Он получил приказ с планом операции, — сказал Питер. — Наверняка, секретный, поэтому не будем говорить об этом. Нас ждет довольно долгий поход по Тихому океану… Панама, Сан-Диего, Сан-Франциско, Сиэтл, Датч-Харбор, а на обратном пути, вероятно, Гаваи. Пока все это выглядит довольно туманно.
Они порылись в своих довольно небольших знаниях географии.
— Дальняя дорога, правда?
— Очень дальняя, — подтвердил он. — Сомневаюсь, что мы туда поплывем. Дуайт против Панамского залива, потому что нет планов его минных полей, а кроме того, если отпадет Панама, мы сократим дорогу на целую тысячу миль. Но даже и без этого нам останется много.
— Долго это будет длиться?
— Я еще не сосчитал точно. Вероятно, месяца два. Понимаешь, — начал он объяснять, — мы не можем взять курс прямо, скажем, на Сан-Диего. Дуайт хочет сократить пребывание под водой до минимума. Это значит, что нам придется поплыть на восток и сделать крюк, чтобы две трети пути проделать на поверхности. Только после этого мы повернем на север, к Калифорнии. Очень резкая смена курса, но благодаря этому можно меньше быть под водой.
— Сколько дней, Питер?
— Он насчитал двадцать семь.
— Страшно долго!
— Конечно. Но это еще далеко не рекорд, хотя и довольно долго без свежего воздуха. Почти месяц.
— Когда вы отплываете?
— Этого я не знаю. Сначала говорили, что в середине следующего месяца, но теперь эта проклятая корь на борту… Мы не можем плыть, пока она не закончится.
— Были еще случаи?
— Один… позавчера. Корабельный врач полагает, что это последний. Если он прав, нам разрешат выйти где-то к концу месяца. Если нет… если еще кто-нибудь заболеет… тогда уйдем только в марте.
— Значит, вы вернулись бы в июне?
— Вероятно. Так или иначе, до десятого марта мы с корью справимся. То есть, будем обратно примерно десятого июня.
Упоминание о кори снова обеспокоило ее.
— Все же я надеюсь, что Дженнифер не заразится.
Вторую часть дня они провели перед домом. Питер начал рубить дерево. Оно было не слишком большим, и он без труда подпилил ствол и повалил его так, что оно легло на газон. До полдника он обрубил ветви, уложил их в кучу, радуясь, что зимой будет чем топить, и принялся колоть дрова. Мэри принесла проснувшуюся дочку, разложила на траве одеяльце и посадила ребенка на него. Вернувшись из дома с полдником, она застала Дженнифер уже в десяти футах от одеяла, та пыталась съесть кусок коры, Мэри выругала мужа, велела ему лучше следить за единственной дочерью, после чего вспомнила, что должна еще раз сходить на кухню за чайником.
— Нет, так нельзя, — простонала она. — Нам не справиться с нею без манежа.
Он согласился.
— Завтра утром я еду в город, в Министерство Флота, а потом буду свободен. Я загляну к Майерсу и посмотрю: может, еще есть манежи.
— Только бы были! А что будем делать, если их нет? Питер задумчиво произнес:
— Мы могли бы привязывать ее за пояс к вбитому в землю столбику.
— Нет, не могли бы! — воскликнула Мэри. — Она затянет веревку у себя на шее и удавится.
Он успокоил ее и согласился с обвинением, что не любит свою дочь. Почти час они играли с Дженнифер, побуждая ее ползать по газону, потом Мэри унесла ее домой купаться и ужинать, а Питер вновь занялся дровами.
На следующее утро, как и было решено, он встретился в Министерстве Военного Флота с капитаном Тауэрсом, и они вместе вошли в кабинет адмирала, где их ждал какой-то капитан из оперативного отдела. Адмирал сердечно приветствовал их и предложил сесть.
— Вы просмотрели, господа, план операции, который мы вам прислали?
— Я детально изучил его, господин адмирал, — сказал капитан Тауэрс.
— И какое у вас сложилось впечатление?
— Минные поля, — коротко ответил Дуайт. — Некоторые из пунктов, определенных для нас, наверняка заминированы. У нас есть исчерпывающие данные о Пирл-Харборе и Сиэтле. Об остальных городах мы не знаем ничего.
Некоторое время они детально обсуждали этот вопрос. Наконец адмирал отодвинулся от стола.
— Ну, в общих чертах я понял. — Он помолчал. — А теперь скажу вам, господа, в чем дело. Среди наших физиков есть группа, которая утверждает, что радиоактивность воздуха может исчезнуть… что интенсивность ее может ослабевать и довольно быстро. Короче говоря, эти физики полагают, что осадки последней зимы в северном полушарии — дожди и снег — могли, так сказать, отмыть воздух. — Американец кивнул. — По этой теории радиоактивные элементы будут выпадать из воздуха на землю или в море быстрее, чем мы могли предположить. В таком случае земли северного полушария оставались бы безжизненными еще много столетий, но радиоактивность воздуха, угрожающая нам, начала бы уменьшаться. Поэтому жизнь… жизнь людей была бы по-прежнему возможна, если не здесь, то в Антарктиде. Профессор Юргенсон решительно поддерживает эту точку зрения. — Он сделал паузу. — Такова в общих чертах его теория. Большинство физиков ее отвергают и считают, что Юргенсон смотрит на мир через розовые очки. Именно учитывая это мнение большинства, радио ничего не говорит об этом, ну а прессы у нас, слава богу, уже нет. Лучше не пробуждать у людей необоснованных надежд, но для себя мы должны выяснить этот вопрос.
— Понимаю, господин адмирал, — сказал Дуайт. — Это очень важно. Значит, это и будет истинная цель нашего рейса?
— Верно. Если Юргенсон прав, вы должны подтвердить, плывя от тропика к северу, что атмосферная радиоактивность сначала держится на одном уровне, а потом постепенно падает. Я не говорю, что сразу, но на определенном этапе это падение должно фиксироваться однозначно. Поэтому нам нужно, чтобы вы заплыли как можно дальше на север Тихого океана, до Кодьяка и Датч-Харбора. Если Юргенсон прав, радиоактивность там будет гораздо меньше. Может, почти нормальная. Тогда вы могли бы выйти на палубу. Разумеется, на суше радиоактивность останется высокой. Но кто знает, может, на море Жизнь окажется возможной. Питер спросил:
— Что-нибудь уже делается, чтобы это проверить, господин адмирал?
— Немного, — ответил адмирал. — Несколько дней назад воздушные силы отправили один самолет. Не слышали?
— Нет, господин адмирал.
— Гм… так вот, отправили бомбардировщик «виктор» с полной заправкой. Он стартовал в Перте и полетел на север… к Восточно-Китайскому морю. Он добрался до тридцатого градуса северной широты, после чего был вынужден вернуться. Это было недостаточно далеко, чтобы разрешить сомнения физиков, однако дальше лететь он не мог. В результате — доказательства неубедительны. Радиоактивность воздуха там по-прежнему возрастает, но у севеной границы этого полета возрастает медленнее. — Он улыбнуся. — Насколько мне известно, споры ученых не прекращаются. Юргенсон, разумеется, торжествует. Говорит, что вы отметите заметное падение радиоактивности на севере, может, еще до пятидесятого или шестидесятого градуса северной широты.
— До шестидесятого мы доплывем, — заметил капитан Тауэрс. — Пожалуй, мы сможем войти в залив Аляска. Правда, там нужно быть осторожными со льдами.