— Это будет очень опасно? Несколько секунд было тихо.
— Не думаю, — сказал наконец Дуайт. — С чего ты взяла?
— Вчера я говорила по телефону с Мэри. Она была чем-то расстроена. Кажется, Питер что-то сказал ей.
— О нашем рейсе?
— Не совсем, — возразила она. — Во всяком случае, я думаю, что нет. Скорее, что-то о своем завещании.
— Завещание никогда не помешает, — заявил он. — Каждый должен написать завещание, то есть каждый женатый человек.
Подали мясо.
— Скажи, это опасно? — снова спросила девушка. Он покачал головой.
— Это довольно долгий поход. Продлится он почти два месяца, из них около месяца — под водой. Но он не более опасен, чем, другие операции в северных морях. — Он помолчал и принялся ей объяснять. — Всегда трудно двигаться и искать дорогу там, где был ядерный взрыв, особенно под водой. Никогда не знаешь, на что наскочишь. Морское дно сильно изменилось: можно, например, налететь на затонувший корабль. И все же я не сказал бы, что это опасно.
— Вернись, пожалуйста, Дуайт, — тихо попросила она. Он улыбнулся.
— Конечно, мы вернемся, ведь у нас такой приказ. Адмирал хочет получить свою подводную лодку обратно.
Она прыснула.
Ты невозможен! Как только я становлюсь сентиментальной, ты… ты прокалываешь мою сентиментальность, как воздушный шарик.
— Наверное, потому, что я не сентиментален, — ответил он. — По крайней мере, так говорит Шарон.
— Правда?
— Да. Иногда это даже злит ее.
— Ничего странного, — заметила она. — Я ей сочувствую.
После обеда они вышли из ресторана и отправились в Национальную Галерею, где в одном из залов открылась выставка религиозной живописи. Картины были написаны маслом, в основном, в современном стиле. Они долго ходили среди этих сорока полотен, девушка с интересом, а капитан — искренне потрясенный. Ни один из них ничего не говорил о зеленых «Распятиях» и розовых «Воскресениях», и только пять или шесть полотен, отражавших религиозный взгляд на последнюю войну, так их потрясли, что они начали спорить, остановившись перед картиной, получившей первую премию — Христос на фоне бомбардировки крупного города.
— Думаю, в этом что-то есть, — сказала Мойра. — Впервые я согласна с мнением жюри.
Дуайт сказал:
— У меня мурашки бегают, когда я на это смортрю.
— Что тебе здесь не нравится? Он вгляделся в картину.
— Все. Для меня это попросту неправдоподобно. Ни один нормальный пилот не летал бы так среди термоядерных взрывов. Он бы тут же сгорел.
Девушка заметила:
— Зато очень хороши композиция и палитра.
— Может быть, — сказал он, — но правды в этом нет.
— В каком смысле?
— Если вот это здание «Рэйдио Корпорейшн», то выходит, что автор поместил Бруклинский Мост со стороны Нью-Джерси, а Эмпайр Стейт Билдинг — в самой середине Сентрал-Парка.
Она заглянула в каталог.
— Здесь не написано, что это Нью-Йорк.
— Что бы это ни было, оно неверно, — повторил он. — Ни один город не мог так выглядеть. — Он задумался. — Слишком драматично. — Отвернувшись, он с отвращением осмотрелся. — Вообще, мне все это не нравится.
— Ты смотришь на это с точки зрения религии? — спросила она.
Ее смешил его протест — раньше она думала, что раз он так часто ходит в церковь, значит, живопись такого рода ему понравится.
Он взял ее за руку и сказал:
— Я не религиозен. Это моя вина, а не художников. Они видели все не так, как я. Они вышли из зала.
— Тебя интересует живопись? — спросила Мойра. — Или же раздражает?
— Вовсе нет, — ответил он. — Я люблю, когда картины приятны, разноцветны и написаны не для того, чтобы учить человека. Был такой художник Ренуар, правда?
— Да. И здесь есть несколько его картин. Хочешь их увидеть? Они перешли в зал французского искусства и остановились перед пейзажем: река, затененная деревьями улица, белые дома и магазины — картина была очень французской и многоцветной.
— Вот такие картины я люблю, — сказал он, — и могу смотреть на них часами.
Довольно долго они расхаживали по Галерее, разглядывая картины и разговаривая. Потом Мойра сказала, что должна возвращаться: мать плохо себя чувствовала и просила ее вернуться домой до ужина. Дуайт поехал с ней на трамвае на вокзал.
В толпе у входа она повернулась к нему.
— Спасибо за обед и милую прогулку. Надеюсь, французская живопись вознаградила тебя за религиозную выставку.
Он рассмеялся.
— Действительно. Я хотел бы пойти снова и увидеть еще больше. Что до религии, то я не знаток.
— Но ведь ты каждое воскресенье ходишь в церковь, — заметила девушка.
— Это другое дело, — ответил он.
Она не стала спорить с ним в этой толпе, а просто спросила:
— Мы еще встретимся до твоего отъезда?
— Днями я буду, пожалуй, очень занят. Может, как-нибудь вечером выберемся в кино, но только недолго? Мы выходим, как только кончатся работы на верфи, а там взяли хороший темп.