Предложение было одно — объявить банде беспощадный террор. Всем агентам ФБР и полиции вменялось преследовать гангстеров Диллингера, как бешеных собак. Это значило, что с данной минуты любой полицейский в Америке мог без всякого окрика в спину убить любого человека, который покажется ему похожим на Диллингера или на кого-нибудь из его сообщников. В последующие месяцы этот приказ сделал многих полицейских убийцами пи в чем не повинных американских граждан.
Словно зная о решении правительства. Диллингер исчез. Казалось, он провалился сквозь землю. Сыщики обшаривали все известные им притоны. Тысячи полицейских шпионов и осведомителей шатались по кабакам, чтобы хоть что-то узнать о Диллингере. Из тюрьмы выпускали преступников в надежде, что они захотят встретиться с Диллингером и тем самым наведут полицию на след. Охота на Диллингера охватила весь континент. Но все было напрасно…
А в это время, когда шеф Чикагского отделения ФБР Пурвис устраивал грандиозные облавы, Джон Диллингер жил всего в двух кварталах от его главного штаба: можно сказать, в логове льва — в самом центре Чикаго. За шестьдесят долларов в день Диллингер снял комнату у Джемса Прохазко, который ушел из банды, потому что стал слишком стар. В этой квартире, превращенной в небольшую крепость, совершилась самая грандиозная махинация во всей истории американского уголовного мира. Джон Диллингер, чей портрет в стране был известнее, чем лица популярных кинозвезд, чьи отпечатки пальцев были у любого полицейского в самой захудалой деревне, этот Джон Диллингер за 10 тысяч долларов превратился в другого человека.
Идею переменить внешность Диллингеру подал юридический советник банды Луис Пикет, а два врача банды — Лезер и Кэсседи — осуществили ее.
Отгороженные от мира пулеметами и мешками с песком, которыми Диллингер забаррикадировал свое жилище, врачи устроили в квартире подобие операционной. Доктор Лезер взялся изменить форму головы бандита и придать другое выражение его узкому удлиненному лицу. Для этого он решил укоротить носовые хрящи, раздвинуть кости скул и подбородка, отчего вся голова должна была стать круглее, а лицо шире. Кэсседи брался заменить кожу на кончиках пальцев.
Мысль о том, что, подвергнувшись операции, он одурачит полицию так, как до сих пор еще никому не удавалось, заставила Диллингера забыть всякую боль. Почти довольный, он улегся на обычный кухонный стол, который на пару часов стал операционным…
Пока заживали шрамы на лице и руках, Диллингер отпустил бородку и перекрасил волосы. О прежнем облике бандита теперь напоминали лишь большие оттопыренные уши и темные колючие глаза. Даже самые близкие его сообщники, которые знали об операции, и те недоверчиво сторонились, когда видели его новое лицо.
Чтобы испытать полицию и заодно пополнить опустевшую кассу банды, Диллингер вместе с Ван Метером, Чейзом и Джиллесом напали на Коммерческий банк в Индиане. Гангстерам досталось 90 тысяч долларов, но на этот раз ограбление не прошло гладко. У сейфа дежурил полицейский, который начал отстреливаться. Он, конечно, был убит. Но среди общей сумятицы один из кассиров включил сигнал тревоги. Правда, гангстеры успели скрыться с добычей еще до прихода полиции.
Новое ограбление, совершенное бандой, сводило на нет работу самых пронырливых сыщиков ФБР. Словно нарочно, чтобы выставить полицию в еще более жалком виде, Диллингер вместе с горсткой гангстеров освободил из тюрьмы в Техасе своих старых сообщников, Клайча Барроу с его “подругой” Бонни Пастер, приговоренных к смерти за убийство двенадцати человек. Правда, здесь ФБР в какой-то мере добилось успеха: через несколько дней Клайда Барроу и Бонни Пастер убили на границе штатов Техас и Арканзас. Автомобиль, в котором они ехали, был буквально изрешечен пулями сыщиков.
Гордое своими успехами Федеральное бюро расследования выставило этот автомобиль на Международной выставке в Чикаго. Полицейский, который руководил операцией, по четыре раза в день рассказывал посетителям, как он “со своими ребятами” изловил Клайда Барроу, самого опасного гангстера банды Диллингера. За рассказ и осмотр автомобиля посетители выставки платили два с половиной доллара.
Гибель к Диллингеру пришла с тон стороны, откуда ее никто не ждал: его выдала маленькая, ничем не примечательная, но ревнивая женщина.
12 июля к Мелвису Г.Пурвнсу пришла владелица пансиона Лина Заге и с дружелюбной улыбкой сообщила, что послезавтра вечером она встретится с Джоном Дпллингером на Линкольн-авеню у кино “Камера”, чтобы вместе с ним посмотреть картину “Мелодрама Манхеттена”. Там будет еще одна дама, подруга Диллингера, но пусть это не смущает полицию. Если кто хочет видеть Диллингера, она может устроить такую встречу.
За спою информацию Лина Заге хотела бы получить сумму, назначенную за голову Диллингера, и “почетный эскорт” полицейских до гавани Нью-Йорк, откуда она намеревалась отплыть в Европу.
Пурвис схватился за голову. Самые хитрые и пронырливые ищейки ФБР годами охотились за Диллингером, и всегда он проскальзывал у них сквозь пальцы. Месяцами подслушивалось каждое слово у каждого перекрестка, в каждом воровском притоне. Агенты ФБР проглядели все глаза, и никаких следов! А тут вдруг является это рыжее тщедушное существо и выкладывает: “Если хотите взять Диллингера, приходите в субботу к кинотеатру “Камера”. Нет, в это Пурвис поверить не мог.
И тем не менее все сказанное Аннон Заге было правдой. Много лет она была верной подругой Диллингера. По его настоянию она вступила с ним в законный брак и не один раз укрывала гангстера в своем пансионе — в двух кварталах от главного управления ФБР. Бессчетное количество раз она прощала ему его увлечения. Но из последней поездки по Америке, которую он предпринял, чтобы замести следы, Диллингер вернулся с новой подругой — двадцатилетней девицей и потребовал, чтобы Анна Заге законным порядком признала эту связь, потому что она сама якобы стала стара. Это было свыше ее сил. Она по горло сыта преступной жизнью затравленного зверя, на которую он ее обрек… Пурвис обещал ей выдать вознаграждение и проводить до гавани. Он хотел даже прямо сейчас взять ее под охрану, чтобы с ней ничего не случилось. Но женщина отрицательно покачала головой: “Я должна быть там, а то вы его не узнаете. Он выглядит совсем иначе!” Так Пурвис впервые узнал о хирургической операции, изменившей лицо и отпечатки пальцев Диллингера.
Пурвис тотчас же информировал обо всем шефа ФБР. Однако он получил из Вашингтона инструкции, которые заставили его схватиться за голову.
На свидание Диллингер приходил один. Представлялась возможность взять его живым и узнать, кто покрывает его преступления, кто организовал побег из тюрьмы Краун-Пойнт. Наконец-то можно было бы очистить от коррупции аппарат полиции и правительства! А инструкции из Вашингтона приказывали: “Джона Диллингера надо убить на месте!”
Вне себя Пурвис кричал шефу: “Это бессмыслица! У нас еще два дня, чтобы подготовиться к встрече! Мы можем стянуть войска, оцепить всю местность. На этот раз Диллингер не уйдет!” Но шеф стоял на своем. В заключение разговора он прибавил: “В подкрепление я пошлю самолетом двух человек — Ковли и Холлнса. Вам они хорошо известны”.
Да, Мелвис Г.Пурвис знал этих людей. Холлис и Ковли были лучшими стрелками во всем корпусе ФБР.
22 июля 1934 года сеансы в чикагском театре “Камера” кончались в половине девятого. Было светло. Пурвис сидел за рулем ничем не примечательной спортивной машины метрах в тридцати от выхода из кино. На заднем сиденье устроились Холлис и Ковли с пистолетами наготове. Когда из кино показались первые зрители, оба агента вышли. Пурвис остался в машине и запустил мотор. Чем больше людей выходило из кино, тем больше переодетых агентов вмешивалось в толпу, изображая праздных зевак. Холлис и Ковли знали Анну Заге. Перед этим ее представили сыщикам в том самом платье, которое она собиралась надеть в день встречи. Условились, что она как бы нечаянно обронит перчатку, если Диллингер будет рядом с ней.
Пурвис первым увидел красную плоскую шляпу Анны Заге и белокурые волосы двадцатилетней подруги Джона. Диллингера он не узнал. Рядом с женщинами шел человек в светлой соломенной шляпе, в очках с золотой дужкой, с солидной сигаретой в углу рта и в заурядном костюме какого-нибудь почтенного бухгалтера. Ковли и Холлис, которые теперь тоже увидели тройку, разочарованно переглянулись. “Это не Диллингер: эта бестия снова нас провела”, — подумали они. Но туг Холлис увидел, как Анна Заге неожиданно наклонилась, поднимая перчатку, и слегка отстала.
Холлис тотчас же вытащил из кармана полицейский свисток. Раздался тонкий и пронзительный свист. Начался последний акт “охоты на бешеных собак”.
Диллингер сразу понял, что означает этот пронзительный свист.
Не оглядываясь, он бросился к ближайшему перекрестку. В руке у него был пистолет, по выстрелить он уже не успел.
Ковли разрядил свой пистолет с расстояния каких-нибудь двух метров. Диллингер вдруг выпрямился на бегу, поднял оружие и упал, не успев надавить на спуск. Он упал навзничь на булыжник.
Выстрелы вызвали панику. Прохожие в ужасе бросались в стороны, прятались в подъездах домов. А через минуту они снова распихивали друг друга, чтобы поглазеть на изрешеченного пулями Диллингера. Через час радио и пресса Америки сообщили, что государственный “преступник номер один” убит.
И в ту же ночь Мелвис Г.Пурвис, шеф Чикагского отделения ФБР, написал прошение об отставке.
22 июля 1934 года Джон Диллингер понес наказание, которое он, несомненно, заслужил. Та же участь постигла и остальных членов банды: их убивали прямо на улице.
Эта охота на людей, “как на бешеных собак”, проводимая по закону джунглей, имела самые непредвиденные последствия. Если бы Диллингер умер своей смертью, его бы забыли. Пули ФБР создали ему легендарную славу. Охота “без жалости и пощады” вознесла гангстеров на пьедестал. Это показали хотя бы похороны Диллингера.
В Морсвилле, местечке, где родился Диллингер, ему устроили похороны, словно национальному герою. И власти попустительствовали этому. За гробом гангстера шли тысячи людей. Присутствовали все почетные граждане Морсвилла, пел мужской квартет, Геверенд Филмор, который некогда крестил Диллингера, благословил его в царство божие.
Преступления Диллингера стали темой миллионов книжонок, в которых идеализировались гангстеры и высмеивались законы и полиция. Жадную до приключений молодежь легенды о Диллингере толкали на подражание. За последующие двадцать пять лет на этих легендах воспитывались тысячи новых преступников. И до сих пор еще в Америке, Западной Европе и, в частности, в ФРГ совершаются преступления по методу Диллингера. Героизация преступлений в бесчисленных комиксах, распространяемых по всему свету, нанесла и наносит куда больший вред, чем сама банда.
Перевод с немецкого О. Кокорина
— Милости просим, товарищ майор! Садись, Ковачев, садись, закуривай и слушай.
Полковник Панов поднял трубку и отдал распоряжение своему секретарю: “Попросите зайти гражданина Стоянова”.
Ковачев, удобно расположившись в кресле, закурил сигарету.
В дверь постучали. Вошел худой мужчина средних лет. Он нервно мотнул головой вместо приветствия и сказал официально:
— Я — Стоянов. Стоян Дайков Стоянов. Живу на улице Аспарух, 65, работаю в Машпроекте, в бухгалтерии.
— Знаем, знаем, товарищ Стоянов. Садитесь, пожалуйста. Извините, что побеспокоили, но ваше сообщение нас заинтересовало. Мы вас попросим еще раз рассказать то, что вы сообщили по телефону дежурному.
Стоянов сел на кончик кресла, помолчал с минуту и сказал;
— Право, — не знаю, стоит ли рассказывать. Если б не дети, я б вам и не позвонил.
— Почему же?
— Как же… Нет у меня других дел… Рассказал я им… и они, особенно сын, четырнадцать лет мальчишке, ну просто заел меня: “Сообщи да сообщи… Нужно, — говорит, — обязательно позвонить”. Ну я и позвонил…
— И хорошо сделали. А теперь рассказывайте.
Стоянов внимательно посмотрел на Панова, потом перевел взгляд на Ковачева, который молча курил в кресле напротив, внимательно осмотрел большую мраморную чернильницу на бюро, вздохнул и начал говорить. Было похоже, что он, прежде чем войти в кабинет, тщательно продумал все, что скажет.
— Вчера вечером у нас дома, должно быть, около девяти часов раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос спросил: “Восемь, семьдесят девять, семьдесят четыре?” — “Да”, — ответил я. “Товарищ Богоев?” Я опять сказал: “Да”. Тогда он медленно, словно хотел, чтобы я обязательно запомнил его слова, сказал: “Прага, тринадцать”. И повесил трубку. Вот и все. Глупость какая-то. Наверно, зря я вам позвонил…
— Подождите, товарищ Стоянов. Я хочу задать вам несколько вопросов.
— Вероятно, спросите меня, почему я ответил, что Богоев — это я? Не совсем удобно рассказывать об этом в милиции, но раз уж без это нельзя… Номер нашего телефона 8–89–74. А у стоянки такси на Орловом мосту — телефон 7–89–74. По десять раз на день нам звонят, заказывают такси. Бывает, и среди ночи звонят. Ужасно нам это надоело. Я иногда, когда у меня плохое настроение, отвечаю так, будто я служащий таксомоторной службы, в отместку тем, кто нас напрасно беспокоит. Признаюсь, не красиво, но…
— Да, но в этот раз не вызывали такси, а искали какого-то Богоева?
— В первый момент я не сообразил, что спрашивают не телефон стоянки 7–89–74, а номер 8-79-74. По привычке я ответил “да” на вопрос, Богоев ли я. Тогда звонивший сказал: “Прага, тринадцать”, — и сразу повесил трубку.