- Лаури?
- Что?
- Извини за то, что я написал. Это было зря.
- Конечно.
- Ты простишь меня? - спросил я, подойдя к ней совсем близко.
Взглянув на меня, она улыбнулась.
- Я уже давно тебя простила.
- Лаури, - быстро сказал я, чтобы покончить наконец с этим вопросом, пока не передумал. - Почему ты это сделала? Почему вмешалась в это дело?
- Потому что так хотела, - медленно ответила она. - И потому, что это был мой долг.
- Перед кем? - спросил я, и это прозвучало почти как стон.
- Перед людьми. И перед Архиепископом.
- Ты не должна была этого делать.
- Это не так уж и много, Фрида сделала больше.
- Но... - начал я и умолк. Слова звучали безнадежно.
"Я люблю тебя, Лаури".
"Я люблю тебя, Уилл".
Ее ответ прозвучал в моей голове отчетливо, как колокольчик. Сердце мое учащенно забилось. Между нами больше не было стены, крепость рухнула. И все же, когда я взглянул на ее лицо, оно было бледным и несчастным.
- Это ужасно, правда? - тихо сказала она.
- А могло бы быть чудеснее всего в мире. Мы двое, наделенные такими способностями, могли бы стать счастливее всех в мире, если не считать тех, чей голос дошел до нас через века и расстояния.
- Да...
- Скажи, Лаури, - слова давались мне с трудом, - скажи, что я ошибся, что ты только играла роль...
Но она покачала головой, а в глазах ее были печаль, усталость и жалость.
- Я не смогла бы, Уилл, и ты знаешь это. Такова уж судьба женщины. Я просто делала то, что требовалось. Иногда это было неприятно, но другим приходится делать вещи и похуже. Это был единственный способ что-то узнать. Тогда я узнала, что наемники Императора не схватили тебя. Я не жалею ни себя, ни тебя, это что-то другое, правда?
- Да, - глухо ответил я.
Она помолчала, печально глядя на меня.
- Спокойной ночи, Уилл.
Я не ответил. Стена вновь разделила нас, и была она толще, чем когда-либо прежде. Любовь разрушила ее, но слова воздвигли снова.
Я лег на койку и повернулся к стене. Ворочался я долго, потом все же заснул.
21
...и пока я лежал, вспоминая, как исчез камень и как я познал, что такое страх, не ведая, ночь сейчас или день, за мной пришла Лаури.
Она постучала в дверь, я встал и впустил ее.
- Архиепископ хочет тебя видеть.
Она не смотрела на меня. Может, так было лучше, ведь я был небрит и не выспался.
Вновь мы шли по коридорам корабля, и я думал о трех делах, которые мне предстояло сделать: одно для людей и два для себя. Потом игра закончится.
- Почему он так тебя ненавидит? - спросила Лаури.
- Кто?
- Аббат.
- Это тщеславный человек, - ответил я. - Кроме того, он сказал, что я его сын, и я верю ему.
Она быстро взглянула на меня.
- Несчастный человек.
Это были странные слова, но я знал, что она имеет в виду, и согласился с ней.
Остановившись перед какой-то дверью, Лаури осторожно постучала.
- Входите, - пригласил тихий голос.
Лаури отодвинула дверь, и мы вошли в помещение немногим больше каюты, в которой я провел ночь. Посреди него сидел в кресле старик, бледный и совершенно седой. Присмотревшись, я увидел, что он калека, и понял, что стариком его сделали болезнь, страдания и заботы; они проложили морщинк: на его лице и вырыли глубокие тени под глазами.
А глаза у него были мудрые и добрые; я знал, что могу ему верить.
- Итак, - сказал он, - мы наконец встретились, сын мой.
- Наконец?
- Я часто интересовался, что с тобой происходит и чем ты занимаешься.
Склонив голову, я промолчал.