— Да почти все. Ну вот хотя бы лоб… Да, я сказал, что большой, но теперь вижу, что не во лбу тут дело, а в залысине. Это из-за нее, наверно, лоб его показался мне большим. И нос тоже не тот… Правильно, крупный и приплюснутый, но не от природы, а скорее всего, заехал ему кто-нибудь в драке. У боксеров такие носы бывают.
Делает он весьма существенные замечания и по другим частям портрета Тарзана. А когда Вадецкий показывает ему второй набросок, одобрительно замечает:
— Ну вот — совсем другое дело!
Но присмотревшись повнимательнее, снова с сомнением покачивает головой:
— Что-то все-таки не то. Не хватает чего-то в выражении глаз, да и рот не такой, Глаза у него с хитринкой, и он все время улыбается, только ненатурально…
А после третьего наброска Лиханов неожиданно заявляет:
— Теперь все вроде так, а сходства еще меньше… Но я уж и не знаю, чего еще тут недостает…
— Ну ладно, товарищ Лиханов, кончим пока па этом. Спасибо вам за помощь, — благодарит его майор Платонов.
Все три наброска Вадецкого он показывает потом некоторым из тех, кто участвовал в убийстве Зиминой и нападении па Сорочкина. Большинство не находит в них никакого сходства с “дядей Жорой” или Папой. Только один парень, несколько постарше и посерьезнее других, не очень уверенно замечает:
— Что-то есть, конечно… Но уж очень этот хитер, а “дядя Жора” добрый. Что улыбается он все время — это верно, а улыбка совсем и не такая…
Подсказать что-нибудь определенное он, однако, не может или не хочет.
— Что теперь делать будем? — обескураженно спрашивает майора Платонова Вадецкий. — Похоже, что мы еще очень далеки от подлинного облика Тарзана…
— А я другого мнения, — убежденно говорит Платонов. — Главное мы, по-моему, схватили. Обратили вы внимание па выражение глаз почти всех парней, которым мы показывали ваш набросок?
— Они произвели на меня впечатление форменных кретинов, так что я особенно к ним не присматривался.
— Дело не в их умственных способностях. Я следил за их глазами и почти не сомневаюсь, что во втором наброске они узнали Тарзана, только не захотели в этом признаться.
Капитану Черкесову тоже кажется, что второй набросок Вадецкого напоминает ему чем-то того человека, который преследовал его, когда он шел с Валентиной по улице Герцена. А Михаил долго рассматривает все три наброска и ни на одном из них не может остановиться.
— В отдельности все вроде похоже, — задумчиво говорит он. — И нос, и лоб… даже подбородок. Но вот глаза и рот явно не его. Глаза у него злые, а рот ехидный.
— А теперь давайте попробуем создать “составной портрет” Тарзана еще и по методу “фото-робота”, — предлагает Платонову Черкесов. — Наброски, сделанные товарищем Вадецким, не противоречат составленному “словесному портрету”, вот мы и подберем по ним фотографии для “фото-робота”. В тот же день с помощью фотолаборантов райотдела Платонов принимается кромсать на части отобранные вместе с Черкесовым фотографии. Потом они расклеивают их на три длинные дощечки таким образом, что на первой размещаются десять лбов, на второй столько же бровей, глаз и носов. А на третьей — десять ртов и подбородков. Затем, смещая дощечки одну относительно другой и совмещая в разных вариантах все эти лбы, носы и рты, Платонов демонстрирует “составной фотопортрет” сначала Лиханову, а потом тому парню, который узнал Тарзана на одном из набросков Вадецкого. На этот раз они более уверенно сходятся на одной, наиболее удачной, по их мнению, “составной фотографии”.
— А я все еще не очень уверен, — по-прежнему сомневается Михаил. — Хотя какое-то сходство уже есть, конечно, Особенно на этом вот варианте.
— На нем и остановимся, — решает Черкесов, так как портрет этот оказывается тем самым, на который указал и Лиханов. — Отретушируйте его и пусть фотолаборатория размножит. Пошлем эту фотографию во все отделения милиции и в областные управления.
— А в исправительно-трудовые колонии?
— И туда тоже, вместе с фонограммой его голоса.
Михаилу было очень нелегко все эти дни. Он, правда, уже не досадует на себя за то почти животное чувство страха перед Тарзаном и Джеймсом, которое испытывал еще совсем недавно. Ему даже кажется, что он овладел собой, хотя и не стал храбрее. По-прежнему нудно ноет у него под ложечкой, когда он выходит из дому, а в каждом встречном парне чудится сообщник его бывших “боссов”. Но он не сидит больше дома, несмотря на все просьбы Валентины, и уже в одном этом видит немалую победу над собой. Он не выходит пока по вечерам, но мог бы заставить себя выйти и вечером, если бы оказалась в этом необходимость.
Гнетет, его теперь другое — невозможность хоть чем-нибудь помочь капитану Черкесову. Даже обличье Тартана не запечатлелось в его памяти настолько, чтобы он смог подсказать какие-то характерные черты этого бандита для создания его “составного портрета”. Мало того, своим сомнением в достоверности уже созданного портрета он может еще и помешать его розыску, лишить уверенности тех, кто, возможно, уже идет по верному пути…
Но что же делать? Чем помочь Черкесову?
И тут он вспоминает Володю Иванова, с которым познакомился у Джеймса. Они учились в одной и той же школе, но Иванов был старше Михаила на класс. На другой день после встречи у Джеймса Володя, увидев Михаила на школьном дворе, сам подошел к нему.
— Привет супермену! — с иронической усмешкой произнес он. — Ты давно у Джеймса?
— А ты не знаешь разве, что задавать таких вопросов не положено?
— Ишь какой дисциплинированный! А на недосмотр наших боссов не обратил внимания?
— На какой недосмотр?
— Свое же правило нарушили — свели вместе учеников одной и той же школы. У них это не положено.
— Могли и не знать, что мы из одной…
— Думаешь, значит, что это по недосмотру? А я не очень в этом уверен. Я у них не первый день и все их правила хорошо знаю. У них так просто ничего не делается. Не знать, что мы из одной школы, они не могли. О каждом из нас у них заведено исчерпывающее досье. Имей это в виду, а о разговоре нашем — никому ни слова.
— А чего это ты разоткровенничался так?
— Да потому, что супермен из тебя такой же, видно, как и из меня, — усмехнулся Володя Иванов. — Похоже, что влипли мы с тобой, парень…
Он не стал ничего больше объяснять Михаилу, а через несколько дней вообще покинул школу и “колледж”, так как отца его перевели в другой город. А потом, недели две спустя, Джеймс неожиданно сказал Михаилу:
— Трепач этот твой однокашник Иванов. Никуда ни он, ни отец его не уезжали. Просто перебрались на другую квартиру.
— Не понимаю, зачем ему надо было сочинять это? — искренне удивился Михаил.
— От нас хотел избавиться. А это знаешь чем попахивает? Предательством! Надо бы его от этого предостеречь. И хорошо бы сделать это тебе. Не знаешь, где его искать? Зато я знаю. Сходи к нему завтра и поговори. Пристыди как следует. Назови предателем Он ведь не только меня с Тарзаном, но и тебя предал.
Михаилу не хотелось, но он пошел. Как было не пойти, если Джеймс приказал?
Володя Иванов очень удивился, увидев Михаила, но сразу же догадался, зачем он к нему пришел. Однако перед матерью и сестрой виду не подал, что визит этот ему неприятен. Напротив, изобразил радость встречи, бросился чуть ли не обнимать Михаила и, заметив тревогу в глазах матери, сказал ей: “Это не из тех, мама. Это мой приятель по прежней школе”. А Михаилу шепнул: “Уговори меня погулять”.
Михаил так и сделал, и они вышли на улицу.
— Джеймс прислал? — хмуро спросил его Владимир. — Выследил, значит… А тебе уговаривать поручил, чтобы вернулся? Нет уж, хватит с меня его науки! Отцу и так из-за этого пришлось на другую квартиру переезжать…
— Ты разве рассказал ему все?
— Он и сам догадывался, в какую компанию я попал. Чуть ли не каждый день пьяным домой приходил — нетрудно было сообразить, с кем я связался. Хорошо еще, что мама многое скрывала от него. Ну, а потом, когда решилась рассказать ему о моих похождениях, — был у меня с ним разговор! Он у меня человек энергичных действий — сразу же решил вырвать меня из той “дурной среды”, которая, как он выразился, “засосала меня”. Под “дурной средой” имел он в виду таких шалопаев, конечно, как мы с тобой, а не такую организацию, как “колледж” Джеймса. Я его не стал в этом разубеждать. Но если эти подонки будут меня преследовать — я ему все расскажу. Им не поздоровится. Ты это так им и передай. Да и сам сматывай поскорее удочки из этого “колледжа”…
Так и ушел от него Михаил ни с чем. Да он и не пытался его уговаривать. И не потому только, что понимал всю бесполезность этого, А Джеймсу он сказал:
— Послал меня Володя Иванов к чертовой матери. И пригрозил отцу обо всем рассказать, если мы еще будем к нему приставать. А отец у него…
— Ну, этого он и сам, пожалуй, не очень-то знает, — мрачно усмехнулся Джеймс. — Мы получше его знаем, кто его отец. Однако напрасно он надеется так просто от нас отделаться…
Разговор этот произошел незадолго до того, как Михаилу продемонстрировали магнитофонную запись, с помощью которой хотели сделать его соучастником убийства Анны Зиминой. Все это Михаил вспоминает теперь, раздумывая — сообщать о Володе Иванове капитану Черкесову или попытаться еще раз встретиться с ним? Вмешивать его теперь в это грязное дело будет не по-товарищески, пожалуй… Ведь отец его тогда узнает, в какую банду он попал. Будет, наверно, лучше поговорить с ним и вместе поискать выход из создавшегося положения.