- Огонь!
Пятьдесят ружейных стволов пробили безмолвие ночи Затем прогремели пять-шесть запоздалых выстрелов, наконец еще один, последний, и, когда разорвалась ослепившая нас завеса вспышек, одиннадцать человек и девять лошадей лежали на земле. Три коня, обезумев от страха, во весь опор мчались прочь; за одним из них волочился труп всадника, зацепившегося ногой за стремя.
За моей спиной кто-то из солдат рассмеялся жестоким смехом. Другой заметил:
- Вот и новые вдовы.
Он, наверное, сам был женат.
Третий добавил.
- Дело нехитрое!
Из-под шинелей, наваленных на носилки, высунулась головка.
- Что случилось? - поинтересовалась девушка.
- Дерутся?
Я ответил:
- Пустяки, мадмуазель. Просто мы прикончили дюжину пруссаков. Она вздохнула:
- Бедняги!
И снова исчезла под шинелями: ей стало холодно.
Мы опять зашагали. Марш длился долго. Наконец, небо посерело, снег посветлел, заискрился, засверкал, и восток начал розоветь.
Издалека донесся оклик:
- Кто идет?
Отряд остановился, и я поспешил вперед, чтобы нас невзначай не приняли за противника.
Мы достигли французских позиций.
Когда мои люди проходили мимо заставы, сидевший на лошади майор, которому я только что доложил о нашем прибытии, заметил носилки и громко крикнул:
- А это что у вас там?
Из-под шинелей высунулось улыбающееся личико в ореоле растрепанных белокурых волос, и девушка ответила:
- Это я, сударь.
Солдаты грохнули хохотом, и наши сердца радостно забились.
Деляга, шагавший рядом с носилками, замахал кепи и завопил.
- Да здравствует Франция!
И, не знаю уж почему, я расчувствовался, все это выглядело удивительно мило и по-рыцарски.
У меня было ощущение, что мы спасли целую страну, сделав нечто такое, чего не мог никто, кроме нас, нечто простое и подлинно патриотическое.
А личико это мне, знаете ли, никогда не забыть, и если бы у меня спросили совета насчет упразднении барабанов и горнов, я предложил бы заменить их хорошенькими девушками - по одной на полк. Это было бы лучше, чем наяривать "Марсельезу". Представляете себе, черт возьми, как воодушевлялись бы ребята, видя рядом с полковником такую живую мадонну!
Он помолчал, вскинул голову и с глубокой убежденностью повторил.
- Что там ни говори, мы, французы, любим женщин!