- Ну да. Чего тут шляться под дождем? - очень просто пояснила Юлька и добавила с совсем уж обезоруживающей откровенностью: - У меня дома нет никого.
Хитрый моторчик вновь проснулся и стал гонять по телу горячие потоки крови с невиданным и все возрастающим энтузиазмом. Тимофей с трудом протолкнул сквозь перехваченное горло одно лишь слово:
- Пошли.
- Выпьем чего-нибудь, - мечтательно продолжала Юлька.
- Нет, - грустно отринул это предложение Тимофей, рискуя разом все испортить. - Я сегодня не могу. Мне еще за руль садиться.
Вранье было беспардонное и неприкрытое, он даже не успел придумать легенду, куда в такую позднь можно ехать. Но ведь немыслимо же просто взять и признаться, что он боится Маринкиных вопросов и последующего скандала. Вообще-то, прийти с бульвара выпивши - дело более чем обычное, но сочинять, будто пил с Гошей и Олегом, слишком рискованно, потом обязательно где-нибудь выплывет и тогда... Страшно подумать! Лучше уж не пить вовсе. Да и зачем - в такой-то вечер? Он уже и без вина пьян от Юлькиных сверкающих глаз, от ее неожиданных слов и нежных, полураскрытых в улыбке губ...
Тимофей просто не узнавал себя. То, что мир вокруг него планомерно сходит с ума, сделалось уже почти привычным. Но то, что и сам он пытается не отставать, казалось пока еще диким. Бандиты, наезды, убийства, загадочные звонки, всполошившиеся частные детективы, шизнутые психологи, тайники в квартире, ни на что не похожие персонажи, появляющиеся вокруг, от всего этого в принципе можно было отгородиться, не замечать, выкинуть из головы, но Юлька!.. Эта чумная девчонка заставляла Тимофея сходить с ума вместе с нею. И такое любовное безумие уже откровенно выходило за рамки допустимого, Тимофей как будто бросал на крутом спуске не только руль, но и педали, да еще и глаза закрывал для полноты ощущений. И вдруг он понял: Юлька - это одновременно и верхушка безумной пирамиды и единственный выход из пучины безумия. И вся эта такая внезапная страсть служила ему последним островком рационального, доброго, чистого, правильного в страшном море абсурда. Она была последним шансом пробудиться от кошмара, в котором убийства расследуют сотрудники медицинского центра, сексуально-эзотерическую литературу печатают на оборонных заводах, рукописи давно изданных романов прячут в чужих сортирах, а порнокассеты продают в булочной.
И он смотрел на Юльку с восторгом и нежностью. А она звала его к себе и с детской непосредственностью предлагала выпить. Да, именно так! Именно с детской, и именно выпить.
- Я правда не могу сегодня, - повторил Редькин, как бы уходя от первого автомобильного объяснения и намекая на нечто более печальное и интимное.
- Нет так нет. Можно и кофейку, - Юлька была невозмутима. Согреться-то надо.
Последняя фраза прозвучала двусмысленно до предела, и Тимофей окончательно понял, что час настал. На Юльку сегодня накатило. И, наверно, свершится то самое, чего они оба ждут уже давно.
Примерно с неделю назад они вот так же уходили с бульвара вдвоем. Впервые без свидетелей. Он сделал тогда крюк, провожая ее до дома, дескать нельзя же девушку в столь поздний час бросить, а Патрик, мол, не защитник, от него только шуму много. На самом деле взрослый сеттер был вполне серьезным защитником, а Тимофей пошел провожать Юльку лишь потому, что был без жены. Ну, и не последнюю роль сыграла принятая на грудь доза хорошего дагестанского коньячка - обмывали купленную Гошей новую машину. В общем, они оба в тот день окончательно расслабились, раскрепостились, пока добредали до подъезда, бесконечный разговор о том о сем все никак не мог причалить к своему логическому финалу, ни ему, ни ей домой идти совершенно не хотелось. Хотелось чего-то другого. И вот тогда Тимофей набрал в легкие воздуху побольше, да и выдал медленно и с нажимом:
- Знаешь, Юлька, а ты очень-очень нравишься мне!
Когда мужчина старше женщины вдвое, такая фраза может и не восприниматься как признание в любви, требующее ответных слов. Но продолжение оказалось более чем неожиданным. Этой лихой девчушке слова вообще не потребовались.
Привстав на цыпочки, Юлька обхватила совершенно растерявшегося Редькина за шею и, смело нырнув лицом в его клочковатую бороду, безошибочно нашарила в ней полные мягкие губы. Он всегда считал их слегка женственными, даже стыдился отчасти и с юных лет прятал под пышной растительностью. Меж тем Юлька не шутливо чмокнула Тимофея, а вполне серьезно застыла в поцелуе на добрую четверть минуты, нежно и вместе с тем настойчиво проталкивая меж его губ свой быстрый упругий язычок.
Наконец, легонько отпихнув от себя, прошептала почти неслышно:
- Ты мне тоже!
И тут же громко, без паузы:
- Патрик, домой!
Мир вокруг Тимофея утонул в сладком тумане. Он даже не заметил, как Юлька, не попрощавшись, скрылась в подъезде. Действительно не заметил.
"Офонареть можно!" - кажется, он проговорил это вслух. А домой пришел с застывшей на губах глупой улыбкой и едва не пошатываясь.
Маринка, мигом учуяв запах, сказала:
- Ну вот, опять надрался!
Сказала, впрочем, беззлобно, потому что Тимофей вовсе не надрался, а просто выпил, однако за обсуждением этой животрепещущей темы, а также за рассказом о шикарной Гошиной "аудюхе" все остальные метаморфозы, происшедшие с неверным мужем, остались незамеченными.
Вот с того момента у Тимофея с Юлькой и появилась тайна. Это было красиво, как в средневековом романе. Они теперь иногда смотрели друг на друга странно. Иногда тихонько хихикали над только им понятными вещами. Но вообще-то старались делать вид, что ничего не произошло.
А ничего и не произошло.
У Тимофея была любимая жена, вместе с которой он так же, как и прежде, ежевечерне появлялся на бульваре. У Юльки были мальчики, о которых она все так же любила рассказывать завиральные истории, особенно в молодежной компании. Жизнь катилась себе и катилась, как положено. Просто возникшая из небытия взаимная симпатия двух очень разных людей стала вдруг еще глубже. Они и до этой недели не отказывались поболтать лишний раз, бывало, даже звонили друг другу, находя мелкие поводы, обменивались, например, кассетами или книгами, но встречи случались только на Бульваре. А где еще? Бульвар же место людное, своего рода клуб, там все на виду, амурничать как-то неуместно. Разве что в шутку. Да и не шло как будто речи ни о каком ухаживании. Как будто. И только внутри у каждого что-то зрело.
Может, действительно рождалась Любовь? Та самая, которой все возрасты покорны. И первый поцелуй стал для них событием, перевернувшим мир, откровением, прорывом в иную реальность. Они оба прикоснулись к великой тайне, словно неискушенные любовники, этакие Дафнис и Хлоя. И древний сценарий заработал, и казалось уже невозможно свернуть с проторенного пути. Что-то должно было случиться. И оно случилось.
В тот холодный дождливый вечер на Юльку действительно накатило. Его странный уход от предложения выпить не помешал ровным счетом ничему. Казалось теперь, откажись он идти к ней домой, и Юлька накинется на Тимофея в подъезде, ну а если и в подъезд не заманит, значит, все у них случится прямо тут, под дождем.
Едва ступив через порог квартиры и прицепив петли собачьих поводков на вешалку для одежды, они бросились в объятья друг друга. Юлька так же, как в первый раз, приподнялась на носочках, но теперь уже Тимофей перехватил инициативу. Было сладко и радостно. И жарко до озноба. Но потом возмутились собаки.
Лайма заскулила первой, Патрик активно поддержал ее. Пришлось отвлечься, вытереть животным лапы, отстегнуть их, насыпать корма и налить воды. Пауза вышла вполне достаточной, чтобы слегка остынуть и дальше делать уже все по порядку, то есть скинуть намокшую верхнюю одежду, пройти в комнату, заварить кофе, сделать по глоточку, наконец, переместиться на диван, ну и так далее... Однако Юльке по молодости лет представлялось, похоже, до оскомины скучным столь последовательное поведение. А может, в ней действительно горело такое пламя, что уже никакие паузы не помогали. Ведь отчаянная девчонка даже куртку не сняла, даже не села, только увлекла Тимофея в гостиную, таща его за руку, и там, посреди комнаты, стоя, они опять слились в долгом поцелуе и, не размыкая губ, начали медленно раздеваться. Точнее, раздевать друг друга. В этом процессе Юлька тоже не хотела признавать никакой нормальной последовательности. Пуловер, рубашка, майка, в общем, все, что выше пояса, интересовало ее не слишком - девушка сразу расстегнула брючный ремень и молнию на джинсах Тимофея. А тот, следуя многолетнему опыту, начал нежно, неторопливо и с удовольствием мять ее груди. Однако Юлька требовательно потянула его ладонь вниз, и пришлось действовать симметрично. Уже через минуту они оба тяжело дышали, а Юлька даже постанывала, изнемогая, и Тимофей решил, что пора принимать горизонтальное положение. Легонечко, ненавязчиво, ласково он подтолкнул девушку к дивану. А она прервала бесконечный поцелуй и прошептала:
- Не надо.
Не надо, так не надо. Ему и без того хорошо. Удивительно хорошо. Как никогда раньше. Ощущение было просто сказочным. Мелькнула даже дурацкая мысль: "Если не будет полового акта, так это получается и не измена, просто легкий флирт, оно и к лучшему". И еще одна мысль вдогонку: "А может, Юлька - девственница, все ее россказни о многочисленных парнях - сплошные фантазии, вот и не решается в первый раз, предпочитает действительно безопасный секс..."
Потом стало не до размышлений. Юлька уже не стонала, она кричала, обжимая, обхватывая пальцы Тимофея мягкими горячими тисками, а ее влажные теплые ладошки были нежнее и изобретательнее любых губ. Наконец, Тимофей не выдержал, зарычал, задергался и замер. Они расслабленно повисли друг на друге, с трудом сохраняя сомнительное равновесие этой безумной позы, и только каким-то чудом не упали на ковер.
Тимофей первым открыл глаза и увидал собак, которые, разыгравшись в комнате, занимались примерно тем же самым. Причем Лайма, это была ее излюбленная манера, наскакивала своими гениталиями не на подхвостье Патрика, а на его рыжую мордочку. Патрик не возражал, ему, похоже, нравилось.
- А я и не знал, что собаки умеют заниматься оральным сексом.
- Еще как! - со знанием дела заявила Юлька, как более опытная собачница, и улыбнулась, словно в предвкушении.
Во всяком случае, так показалось Тимофею, и он спросил, откровенно распаляясь:
- А ты?
- Я тоже очень уважаю это дело, Тим. Но только давай в другой раз. А сейчас беги, ведь твоя Маринка черт-те что подумает.
"Ни фига себе!"
Тимофей чуть не воскликнул вслух. Такой рассудительности от двадцатилетней пигалицы он никак не ожидал. Молодец! Просто чудо, а не девочка. Он посмотрел на нее с нескрываемым восторгом. Ну какая, скажите, фотомодель может выглядеть так потрясающе эффектно, эстетично, эротично, и вовсе не смешно, стоя посреди комнаты растрепанной, мокроволосой, в свитере, со спущенными до колен колготками и трусами?!
- А знаешь, как это все называется? - спросила она напоследок.
- Как?
- Петтинг по-оклахомски. Мне в Америке ребята рассказывали.
- Да? А что именно тут по-оклахомски?
- Ну, они там все очень горячие и очень деловые. Заводятся быстро, а ложиться в постель и раздеваться им некогда. Вот и занимаются любовью в любом месте и в любое время.
- Хм, - усомнился Тимофей, ни разу в жизни не бывавший в Америке, мне кажется, это кто-нибудь из наших придумал.
- Ладно, - не стала спорить Юлька, - а сейчас - беги!