Тимофей застегнулся, встряхнулся, потоптался неловко ("Я тут немного насвинячил..." "Ерунда, Патрик уберет..."), но, прежде чем уйти, не удержался все-таки, обнял Юльку, припал к губам и нежно, ни на что больше не претендуя, погладил мягкий пушистый треугольничек, трогательно выглядывающий из-под свитера.
- Тим, я не хочу, чтоб у тебя были неприятности, - щекотно шепнула она ему прямо в ухо.
В подъезде Редькин посмотрел на часы и изумился. Всего двенадцать минут прошло с тех пор, как они зашли сюда. Но целую вечность вместили в себя эти двенадцать минут.
А на улице шел все тот же дождь. И он добрых полчаса еще ходил по пустым переулкам, повергая в изумление окончательно пропитавшуюся холодной водой собаку, не понимающую, зачем надо снова гулять и почему ее в таком случае не отпускают с поводка. Маринка всегда ругалась, если он приходил рано. Дескать, мало ли что погода плохая - не сачкуй, Редькин, Лайме надо выгуляться. У нас большая собака.
На этот раз слова были другими. Когда в достаточной мере промокнув, проветрившись и успокоившись, Редькин ввалился в квартиру, Маринка спросила:
- Что так долго?
- Час, как обычно.
- Промок же весь.
- А, ерунда.
- Кто там был?
- Практически никого. Юлька только. И та ушла почти сразу.
- Ладно, - сказала Маринка, - пошли чай пить.
"А еще говорят, женщины всегда все чувствуют!" - невольно подумал Тимофей.
Но когда легли в постель и уже погасили свет, он понял, что сильно недооценил женское чутье своей супруги. Та вдруг прижалась порывисто всем телом и зашептала:
- Ты совсем не хочешь меня?
- Почему? - спросил он глупо.
- Потому что я тебе надоела.
- Что за чушь?! Никогда ты мне не надоедала. Это я тебе надоел.
- А вот и неправда.
Маринка прижалась еще теснее и скользнула быстрой ладошкой от коленки Тимофея вверх к паху...
Было совсем темно. Он представлял себе чумовую девицу с бульвара, ловил губами Маринкин рот и чувствовал, что хочет, действительно хочет, безумно хочет - всего и много, как двадцать лет назад.
Он был неистов в эту ночь. Как и она, впрочем.
После первого раза супруги решили выпить. В холодильнике, по счастью, обнаружилась бутылка анжуйского сухого вина. В юности они очень любили трескать в постели именно сухенькое. Анжуйское тогда никому и не снилось, но вазисубани, или, как они любили говорить, "Вася с Кубани" - тоже было неплохо. Под шоколад и апельсины. Апельсинов в доме не оказалось, зато нашлись фисташки и мармелад. Они оба помолодели, как в сказке, и не нужно стало никаких слов, никаких объяснений. Одни лишь ласки, ласки и ласки язык тела.
Их сморило только под утро. А Вера Афанасьевна вставала ночью, около четырех, чтобы выпить лекарство, и долго с недоумением смотрела на закрытую стеклянную дверь в комнату дочери и зятя, за которой горел свет. Но постучаться не решилась. И правильно.
Глава десятая
КОГДА В ГОДУ
ВСЕГО ЧЕТЫРЕ ДНЯ
На следующий день в Москве резко похолодало. В конце ноября это вполне нормально. Просто когда еще ночью идет дождь, а утром просыпаешься и за окном минус десять, то печальные бело-красные "рафики" только и успевают, что объезжать сердечников, свалившихся с острыми приступами, а другие бригады врачей без устали собирает кровавую жатву на дорогах, ведь по хорошей гололедице не каждый водитель умеет ездить грамотно, да и самый ушлый профессионал далеко не всегда сможет помочь себе и товарищу, если товарищ этот летит юзом прямо в лоб. В общем, ночка выдалась славная и по данным "Дорожного патруля", и по личным ощущениям Тимофея и его семейства. Вере Афанасьевне было плохо, а бестолковый Верунчик не мог полностью взять на себя простуженную Дашеньку. Короче, уже в семь утра (а уснули в четыре) пришлось растолкать Маринку, и можно себе представить, в каком она пребывала физическом и психологическом состоянии.
Редькину было еще тяжелее. От любви тоже случается похмелье, да еще какое. Физически ощутимое воспоминание о двух женщинах за одну ночь - это нелегко, особенно когда впервые и когда ни с той ни с другой нельзя своей бедой поделиться. А тут еще, как водится, начались звонки.
Право открытия дикого телефонного марафона узурпировал Майкл в нетипичной для себя час - девять утра. Это уже само по себе не к добру. Рассказывать о делах среди ночи - нормально, но утром... Оказалось, он просто еще не ложился, как раз заканчивал ужинать и перед тем, как часиков на шесть прикорнуть, не мог не поделиться с Редькиным последними новостями. Информация-то была любопытная. Но Тимофей половины не понял.
Вербицкий уже по уши влез в свою героиновую мафию. Подпольного наркобарона, а официально гендиректора крупной трастовой компании Мусу Джалаева ласково звал Мусиком и делал на него ставку. Зачем-то счел нужным оставить Редькину даже телефон этого кровопийцы. Потом сообщил, что уже "провесил" торговый наркомаршрут от Польши до Непала и там нащупал крайне любопытных персонажей.
- Что, - полюбопытствовал Редькин, - опять старый фокус с наркотиками в детских гробиках?
- Да нет, - сказал Майкл, - там поинтереснее будет. Перевозят в ритуальных предметах. Никто же не знает, как эта трихомудия должна выглядеть. Тибетская секта. Не хухры-мухры!
Тимофей присвистнул. Мало того, что треп Калькиса оказался не совсем пустым, так ведь Эдмонда Меукова удавалось теперь связать с автомобильным сервисом и реэкспортом "Жигулей" - через наркотики. Кто бы мог подумать?! Хотя, с другой стороны, ничего удивительного.
Под конец Майкл небрежно сообщил, что сумма, объявленная к выплате, приближается едва ли не к ста тысячам. Редькин благоразумно промолчал, не любопытствуя, сколько именно с этих денег причитается ему. В сущности, он и на две с половиной был согласен. С какой стати больше? Моральный ущерб? В нашей стране еще не освоили такого понятия. Здесь деньги платят только за работу или за ответственность. На Вербицкого Редькин не работает, а ответственность с ним делить принципиально не хочет - на Колыме пожить он всегда успеет. Без посторонней помощи.
Ничего этого Тимофей, конечно, не сказал, просто, уходя от скользких вопросов, быстро попрощался. Но неприятный утренний звонок уже сделал свое черное дело. Досыпать дальше оказалось теперь немыслимо, и голова вмиг отяжелела от расстройства. Доза выпитого накануне была мизерной, даже с поправкой на стопку виски, опрокинутую в качестве снотворного по ходу мытья бокалов и ликвидации прочих последствий ночного праздника, однако недосып... В общем, Тимофей, прокравшись в кабинет, пока все толклись на кухне и в ванной, накатил граммчиков сто приличного грузинского коньяка из своего регулярно пополняемого стратегического запаса. Сразу проснулся волчий аппетит и возникла иллюзия бодрости. Редькин знал, что это ненадолго, но ведь все равно приятно.
А следующим номером программы - во время завтрака - стал звонок Юльки. Трубку снял сам Редькин и растерялся, словно школьник. Неужели эта дурочка решила узнать, как он себя чувствует? Или уже соскучилась и мечтает о встрече? Все это промелькнуло в мозгу и в явном виде отразилось на лице. Хорошо Маринки рядом не было. А звонок-то оказался деловой. Павел Игнатьевич, полковник милиции из отдела по борьбе с экономическими преступлениями, наконец-то соблаговолили дать аудиенцию господину Редькину с супругой. Следом за Юлькой Пал Игнатич сам взял трубку и назначил встречу у себя дома в восемь вечера.
Начинались шпионские страсти, ну, прямо "Операция "Ы", новелла "Наваждение", только наоборот. Придется изображать человека, который якобы впервые пришел в уже знакомую ему на самом деле квартиру, и держаться предельно индифферентно.
Сумбурное утро плавно перетекло в еще более сумбурный день, наполненный дурацкими звонками по работе, в большинстве своем никаких денег не сулящими. Среди них особо выделялся один:
- Я бы хотел разместить заказ у вас в типографии.
- У меня? - удивился Редькин. - У меня нет своей полиграфбазы. Есть издательская фирма, а с типографиями мы работаем с самыми разными. Вам, собственно, кто дал этот телефон?
- Не помню, - последовал странный и нехороший ответ. - Но у меня где-то записано. А вообще-то я помощник депутата Хвалевской...
"Вот черт! - подумал Редькин. - Давно тихо было! (Он поклялся бы на чем угодно, что в прошлый раз разговаривал с другим помощником, память на голоса у Тимофея была отменная.) Что они там, все с ума посходили?"
Ответил резко:
- Вот вспомните, от кого звоните, тогда и будет разговор! Я со случайными людьми не работаю.
Очень хотелось верить, что это еще одно дурацкое совпадение. Но ни во что хорошее давно уже не верилось, и Редькин решил настроить себя по-другому: они меня давят, а я только сильнее от этого становлюсь. И такой аутотреннинг неожиданно подействовал. Особенно в сочетании с пол-литровой банкой "Туборга" под селедочку. Запах утреннего коньяка Маринка так и не заметила в круговерти домашних несчастий, а теперь он был благополучно закамуфлирован пивом. Тимофей почувствовал новый прилив сил, и рабочий день плавно перешел в приятное ожидание вечерней встречи. Разговор с Соловьевым представлялся необременительным - просто даже интересным, ну а про встречу с дочкой Соловьева - и говорить не стоило. Тимофей предвкушал удивительную игру взглядов, убеждал себя, что все будет хорошо, что они ничем друг друга не выдадут, а если еще потом удастся выйти на бульвар без Маринки существует такой шанс, теща-то болеет, Маринка дома нужнее...
Этот поток цинично радужных мыслей был прерван за полчаса до визита к Юльке междугородним звонком.
Контактов за пределами Москвы у Редькиных было немного, да и родственников в других городах совсем мало, поэтому длинно звенящие сигналы всегда пугали. По крайней мере, настораживали, и на этот раз вовсе не зря. Трубку взяла Маринка и, пожав плечами, мол, не знаю, кто это, передала Тимофею. И за то короткое время, пока абонент говорил "Добрый вечер!", покашливал и переспрашивал для верности: "Вы - Тимофей Редькин?", голос идентифицировать не удалось.
Потом незнакомец представился.