- Аэродром значения не имеет, - согласно проворчал Горбовский и отключился. Или его отключили.
А мне и вовсе было наплевать. Я еще не знал, в какую часть города ехать, и вообще очень плохо знал Киев. Аэропорт Жуляны, как объяснил пилот, место потише, чем Борисполь, а значит, в принципе, все к лучшему. Я же не торжественной встречи жду - наоборот, хочу тихо прокрасться и залечь на дно.
Потом я вышел в народ. Хорошо, что они не знали, по чьей вине летят вместо Москвы в Киев. Салон гудел, как растревоженный улей. Я не слышал, что им там объявляли и, честно говоря, не особо стремился услышать. Я ощущал себя очень важной персоной и по-мальчишески радовался столь дурацкому повороту событий. Да не такой уж он и дурацкий, если вдуматься: в конце концов, чем в родную Москву под пули, лучше в неродной Киев поболтать со старым приятелем - кто ж не согласится с подобным утверждением? ("Девочка, ты хочешь на дачу или чтобы тебе оторвали голову?" - вот она классическая дилемма из старинного фильма "Подкидыш"!) Сто пятьдесят пассажиров, конечно, не согласились бы. Многие из них собственноручно и с удовольствием оттяпали бы мне голову. Представляю, сколько деловых встреч сорвалось, сколько радостных ожиданий закончилось звонкой оплеухой облома, сколько проклятий обрушилось на и без того горячо любимый всеми и абсолютно неповинный в данном случае "Аэрофлот". А сколько нервотрепки доставила эта авантюра встречающим! Ведь не у всех же, как у меня, космическая связь под рукою. Ну, извините, ребята! Ну, работа у нас такая. Ну, такой уж у нас мир корявый! Что поделать - планеты для жизни пока еще не выбирают...
Глава пятая
ТУРЕЦКИЙ ГОРОДОК
До этого случая я был в Киеве всего один раз и даже не ночевал в городе. Поездка случилась летом девяносто первого, за какой-нибудь месяц до путча. Родное издательство "Текст" командировало меня в типографию "Молодь" с ценным грузом целлофота - это такие неподъемные листы для изготовления печатных форм, коих я пер на себе, кажется, четыре упаковки общим весом килограммов восемьдесят. В Москве от машины до вагона столь жуткую тяжесть помог тащить водитель - Виталик Нестеренко, а вот в Киеве от вагона до машины я волок все это сам и чуть не умер. Так что, когда сдал груз с рук на руки встречающим работягам из офсетного цеха, даже не расстроился, что в их "пирожке" (по-нашему, по-московски - "каблучке") места не оказалось и придется ехать на метро и трамвае - так легко сделалось в руках и на душе.
Нежаркая летняя погода, метромост через Днепр, золотые луковки церквей над широкой водою, а Крещатик остался в памяти только крупными буквами названия на стене перронного зала. Вот и весь Киев. Нет, вру, была еще типография, замечательная тетка зав. производством, из благодарности за московское подношение напоившая меня чаем с тортом и не пожалевшая каких-то личных талонов на приобретение голодному москалю целого круга украинского сыра килограмма на четыре с лишним. Не целлофот, конечно, но на обратном пути тоже руки оттягивал, зато уж как мои радовались в Заячьих Ушах нежданному гостинцу! Вот ведь какое странное время было...
Плохое забывается быстро. Отсутствие жратвы и обилие талонов на все, что только можно, как-то не вспоминается теперь, а вот как билет обратный покупал, запечатлелось в памяти навсегда. Билетов не было, а уехать надо работа. Стою, канючу, а девушка в кассе, чуть ли не извиняясь, наконец, сообщает: "Есть только СВ". - "Господи, что же ты молчала, милая!" - "Так они ж дорогие, по шестьдесят рублей..."
Что это было тогда - шестьдесят рублей? Два круга украинского сыра? Или целых четыре? Теперь и не припомнить! Но для меня это было тьфу, за меня фирма платила, а кабы жизнь заставила, я б и сам заплатил. Легко! Как говорят сегодня. "Текст" в тот год назывался еще не издательством, а издательским кооперативом, и я таким образом был самым настоящим кооператором. Это звучало гордо. В СВ ехал со мною парень, торговец видеокассетами из Конотопа, тоже кооператор в варенках и китайских кроссовках. Так он по модной майке и хорошим джинсам мигом распознал во мне родственную душу, мы разговорились. Оба чувствовали себя хозяевами жизни, эйфория свободы и грядущего изобилия разливалась повсюду, несмотря на талоны и купоны. "От Москвы до Конотопа покорила нас Европа..." Мы выпили по рюмке далеко не самого дешевого грузинского коньяка из ресторана - за знакомство - и я пошел в видеосалон смотреть эротику, как сейчас помню "Одиннадцать дней, одиннадцать ночей", а мой утомленный украинский друг завалился спать. Весь мир в то лето принадлежал нам, и это сладостное ощущение было намного сильнее, чем теперь, когда мое право на владение планетой подтверждалось секретными документами, агентурными сетями, автомобилями, пистолетами, телефонами и целыми батальонами охраняющих меня людей. А еще - знаниями. Я это специально на закуску оставил. Знания-то и не позволяли чувствовать себя счастливым, "ибо кто умножает знание, тот умножает скорбь".
Я подумал о Малине, который в то самое время не вылезал из Кремля и готовился, готовился, готовился к историческому августу. Он уже не мог быть счастливым, он уже слишком много знал. Но это не имело никакого отношения ко мне. Я мог думать о Сергее и вспоминать массу подробностей из его жизни, но никогда не чувствовал родства с ним. Сколько лет мы прожили почти рядом в одном городе! Но мы не только не встретились - мы даже не подозревали о существовании друг друга. Что бы это значило? Кедр на подобные темы умничал. Верба печально отмалчивалась. Тополь глубокомысленно замечал: "Это - судьба..." А по-моему, все от начала до конца - простое случайное совпадение.
Ладно. Забыли про Малина. Я - в Киеве, здесь знали и знают только Михаила Разгонова.
Малин вообще никогда в Киеве не был.
Аэропорт Жуляны оказался страшной дырой, напомнившей мне сибирские обветшавшие хибары на краю грунтовой взлетной полосы. Наверно, это было несправедливо, но после Шёнефельда... полосы-то в Киеве были, конечно, не грунтовые, но здание, через которое выходили в город, действительно напоминало большой сарай. Темная, безлюдная площадь тоже не радовала глаз. Хотелось покрепче сжать рукоятку "беретты", однако жизнь заставляла сжимать трубку мобильника. На связь опять вышел Тополь:
- Пиши телефон. Это сотовый, но вообще твой друг сейчас дома. Все. Не забывай звонить нам по поводу любых сомнений и подозрений. А мы тебя, если нужно, сами найдем. В твоей охране работают лучшие из лучших. Спи спокойно.
- Спасибо.
Я действительно хотел спать, но не так уж скоро довелось.
Лешка Кречет трубку взял сразу:
- Ты поймал меня в ванной, - безмятежно сообщил он не без гордости сразу после "здрасте" - и это в разговоре с живым покойником! Потом добавил, чтобы уж совсем меня удивить: - У моего аппарата корпус водозащищенный.
- Так почему же бульканья не слышно? - отпарировал я.
- Ха-ха-ха, - ответствовал Лешка. - Умру со смеху! Скажи-ка лучше, откуда ты звонишь?
- Понятно откуда - с того света, - зловеще прошелестел я после театрально долгого молчания.
- А эта шутка еще менее удачная, Миха.
Кречет был настроен серьезно, и мало того - я услышал в его голосе сильное подозрение: уж не разыгрывают ли его? Ведь нет давно никакого Разгонова. Похоронили родимого, всем известно. И все-таки он сказал "Миха"...
- Ну, извини, просто ты стесняешься спросить напрямую.
- Не стесняюсь, - поправил Кречет, теперь голос его зримо набирал уверенность, - а выдерживаю дипломатическую паузу.
- Ах, вот как это у вас называется! Ну что ж, я действительно жив и звоню тебе из Киева.
- Во, дела! Откуда именно?
- Если я правильно говорю на вашем языке, это называется аэропорт Жуляны.
- С ума сошел! Жди прямо у выхода на улицу, я сейчас буду.
- Так ты же в ванной, - подколол я. - Выходит, так, для понта сказал?
- Я ничего для понта не говорю, а сейчас действительно лежу в ванне, но раз такое дело, незамедлительно вытрусь и приеду. От мэни и до тых Жулян - п'ять хвилын ызды. Зрозумив?
Последнюю фразу он выдал на такой издевательски ломаной мове, что даже я сумел это понять. Но решение Лешка принял абсолютно верное: объяснять кому-нибудь адрес в незнакомом городе, да еще в новом районе - занятие гиблое.
Какое-то время мне, конечно, предстояло померзнуть на холодном ветру с мокрым снегом. Странно, но внутрь возвращаться хотелось еще меньше. Предчувствие, что ли? Не зря же Горбовский сказал про охрану.
От скуки я некоторое время боролся с искушением накрутить номер Вербы или - того хлеще - позвонить кому-нибудь из старых друзей в любой из республик бывшего Союза, с тем чтобы торжественно сообщить о собственном воскрешении. Конечно, связь через орбиту два раза подряд за столь короткий промежуток времени была крайне нежелательна. Если кто-то действительно фиксировал эти импульсы, я бы только добавил и без того нелегкой работы своим лучшим в мире сотрудникам безопасности. А подобное поведение я считал негуманным и предпочел просто дефилировать, кося глазом по сторонам и размышляя о вечном.
Когда на площади перед зданием аэровокзала скрипнула тормозами ненормально чистая для такой погоды и ненормально приземистая для наших дорог итальянская "Ланча-Дельта", я сразу понял, что это Кречет, хотя, конечно же, в Киеве могли проживать и другие "новые украинские".
- Садись, - лихо приоткрыл он дверцу.
- И ты живешь в этой глуши? - полюбопытствовала я.
- Это только в вашей Москве все норовят купить квартиры поближе к Кремлю, а у нас, как в Европе: состоятельные люди живут в предместьях.
- Ах вот оно что! - я внезапно спохватился. - А в твоей машине... можно говорить... Ну, то есть...
- Я понял, - кивнул Лешка. - Не напрягайся так, можешь задавать любые вопросы, от геополитических до семейных, даже про семью президента можешь спрашивать. А уж как я отвечу... В общем, предоставь это мне.
Лешка Кречет всегда был немного пижоном, но - как бы это поточнее? пижоном удивительно естественным. Его позерство выглядело куда приятнее, чем иная натужная скромность. Лешка просто всегда знал себе цену, и когда был скромным инженером на Южмаше, и когда в тележурналистику пошел, не покидая родного завода, и когда в начальники выбился при тамошнем генеральном директоре, ну а когда тамошний генеральный надумал стать генеральным для всей Украины, Лешка был уже не просто журналистом, а вполне профессиональным имиджмейкером. Собственно, он стал одним из тех, кто и руководил избирательной компанией. Понятно, что после победы ему пришлось сменить Днепропетровск на Киев. Крутое восхождение Кречета на политический Олимп лишь кому-то со стороны могло показаться счастливой случайностью, в действительности он очень последовательно шел к большой власти и большим деньгам. Скорее уж, стоило удивляться его теперешнему уходу из властных структур. К моменту нашей встречи Кречет как раз перестал быть лицом официальным, должность за ним сохранили какую-то почетную - типа "члена Всеукраинского координационного совета по координации деятельности всех советов Украины" - на таком посту он уже ничего не решал в действительности. Однако с деньгами и властью так запросто не расстаются. Лешка сумел выйти из игры мягко, никого всерьез не обидев, продолжая оказывать влияние на известные круги, а главное - не только сохранив капитал, но и приобретя новые возможности зарабатывания денег на политике прежде всего благодаря доступу к уникальной информации. Консультации его стоили дорого. Лишь за одну возможность встретиться и поговорить с Кречетом некоторые раскошеливались в размере годового дохода иного киевского бизнесмена. И что приятно, никаких налогов и никакого нарушения закона!
Ах, как мне это было понятно и знакомо!
Но, конечно, я промолчал, прикидываясь скромным литератором и маленьким человечком. Вот только зря я, похоже, старался. Всякий, побывавший там, наверху, начинает шестым чувством ощущать своих, определять их на расстоянии по неуловимым черточкам в поведении, во взгляде, в голосе... Лешка почувствовал мою исключительность и мой немалый опыт, только понять не мог ни черта - откуда?! И это его слегка раздражало. Однако он умел подавлять нежелательные эмоции и до поры лишних вопросов не задавал.
- Чем теперь сам-то занимаешься? - не выдержал он наконец, когда мы уже решили не ехать в его предместье, а тронулись все-таки в центр города.
Жил он в данный момент один и не мог обещать мне ничего приличного в качестве угощения, поэтому считал просто необходимым начать с ресторана, тем более что сам Кречет, как он имел честь выразиться, еще не завтракал (восемь вечера по местному).
- Чем занимаюсь? - переспросил я, откровенно затягивая с ответом. - Да все тем же. В смысле - пишу.
- Под какой фамилией? Что-то давно я твоих книжек не видел. Кроме "Подземной империи"...
- Нет, ну, конечно, на жизнь я зарабатываю не литературой.
- Так бы сразу и сказал.