Но, видно, я не собирался сегодня выполнять ни одного их приказа, я рванулся вперед как спринтер, надеясь все-таки успеть вытолкнуть Игоря из-под удара, и я кричал ему, только ему, громко, отчаянно, истошно:
- Игорь! Уходи оттуда, уходи!! Они убьют тебя, Игорь! Уходи!!!
Но он стоял, как памятник самому себе, все в той же позе и не реагировал на мои вопли ни единым жестом.
Потом я споткнулся и все-таки рухнул на каменное крошево, раздирая в кровь ладони, локти, колени....
И в ту же секунду жахнуло. Яркая вспышка осветила все вокруг, и адский жар опалил мне вытянутые вперед руки, тошнотворно запахло паленым мясом.
Я не хотел смотреть туда. Я не хотел даже вставать. В ухе верещали разные голоса, я их не понимал. Что они там лопочут? Зачем? На каком это языке? А потом мимо простучали шаги, и я медленно, с усилием поднял голову. Возле обугленного трупа Игоря Мыгина стояла на коленях Наташка и выла. Выла тихо и страшно, как жалкая побитая собака. Я не мог больше этого слушать. Я встал и пошел назад, к автобусу.
Но там уже не видно было никакого автобуса. Там урчали какие-то джипы и вертолеты стрекотали, и торопились куда-то разноцветные спецназовцы с автоматами наперевес, и я наконец расслышал голос Вербы, уже совсем слабый, он с трудом прорывался сквозь всхлипы и монотонно повторял всего лишь один вопрос: "Ясень, ты жив? Ясень, ты жив? Ясень...".
- Да жив я, жив, хватит скулить! Скажи мне лучше, кем я отсюда уеду: особо важной персоной, арестантом в наручниках или все-таки самым обычным челноком?
- Именно это волнует тебя сильнее всего? - еще дрожащим голосом поинтересовалась Верба.
И тогда я вдруг вспомнил, с чего все начиналось:
- А как же точка сингулярности?
- А никак. Не получилось никакой точки.
- Что же получилось? Запятая?
- Можно и так назвать, - рассудила Верба. - Но скорее это все-таки многоточие....
А Тополь мрачно проворчал:
- Опять гэбуха нас обскакала!
Я хотел сказать ему, что это не гэбуха, а ЧГУ, ясно же было, что Лубянке сегодня подобные фокусы не под силу, но какая, в сущности, разница? Может, гэбуха для Тополя - не более, чем собирательный образ врага?..
И вдруг из толпы этих сумасшедших солдат всех армий мира выскочила моя Белка вместе с Рюшиком, они кинулись мне на шею и заплакали оба.
- Успокойтесь, все обошлось, - шепнул я им.
Откуда я знал, Господи?! Если б я еще мог объяснить хоть самому себе, что здесь вообще произошло!
Часть третья,
или
НЕЧТО ВРОДЕ ЭПИЛОГА
1
Писатель и музыкант Юрий Булкин проснулся утром с бодуна, глотнул пива - запотевшая бутылка стояла возле кровати, заботливо извлеченная из холодильника сестрой Зиной, - и сразу подумал: "Что это было?"
Он хорошо помнил, как вечером притащился толстый радостный, как всегда, Кондратюк, ответсек областной молодежной газеты, на которую Булкин уже давно не работал, но с коллективом продолжал дружить, и они снова пили, причем совсем не оригинально - все ту же водку. Почему ту же? В каком смысле? Юрий попытался нашарить в гулком пространстве распухшей головы, что же происходило до появления в квартире Кондратюка, и вот тогда явилось его мысленному взору нечто совершенно невероятное, просто абсурдное.
Воскресший друг юности из самой Москвы Мишка Разгонов, прилетевший теперь в Новосибирск на военном самолете, добравшийся до Томска на такси за три часа и улетевший обратно опять же через Новосибирск. И этот погибший в девяносто пятом, но затем таинственно вернувшийся к жизни Разгонов мало того, что пил с ним водку, так еще и оставил на память свой роман в компьютере и пятьсот баксов рядом с клавиатурой - на покупку принтера. Все это всплыло в памяти очень отчетливо, но показалось уже полным бредом. Юрик даже не стал задавать вопросов Зине - постеснялся. Самолично дошел до компьютера, на всякий случай не выпуская бутылки пива из рук.
Никаких денег рядом с клавиатурой, конечно, не лежало, зато в директории, озаглавленной Булкиным "Friend's books", обнаружился огромный, в два с половиной мегабайта, текст, подписанный именно Михаилом Разгоновым. "Пора выпить водки", - решил про себя Булкин и пошел на кухню.
А Зина после объяснила ему, что деньги просто спрятала от греха подальше.
- Приезжал твой Разгонов, на самом деле приезжал, - сказала она. Очень симпатичный парень.
Тогда Юрик сел за компьютер с намерением почитать Мишкин роман, однако для начала залез в почту, да так и остался там. Обнаружив в адресной книге новую строчку с координатами Разгонова, принялся набирать текст трогательного послания. Письмо получилось жутко длинным и до невозможности художественным. Собственно, адресату он его так и не отправил, а, слегка переделав, на следующий же день послал в один популярный красноярский журнал. Рассказ напечатали. И еще в ту же ночь из письма естественным образом вылупилась песня. На строчке "воскресают друзья, если верить, что смерть не дотянется лапой костлявой..." в голове у Булкина самопроизвольно зазвучала музыка, и уже через минуту в первом приближении было готово нечто вроде:
Воскресают друзья,
Если верить, что смерть
Не дотянется лапой костлявой
До меня и тебя,
До уснувших сердец...
Поживем еще раз на халяву!
Песня стала хитом на местном телевидении. А позже ее даже удалось продать в какой-то столичный сборник.
2
Редькин и Вербицкий оба торчали на работе, несмотря на воскресный день, а точнее, именно поэтому - пользовались без ограничений свободным компьютером и факсом - в Твери подобная роскошь была далеко не у каждого. Тимофей в итоге ушел из конторы пораньше, дабы зайти дорогою в магазин, прикупить вкусной еды и приготовить пусть и холостяцкий, но весьма недурственный ужин. Пятый день кончался, как они живут на новом месте, а еще ни разу не выпили - действительно так. Майкл - он же типичный трудоголик, да и по части выпивки не силен. А Тимофей просто пытался соответствовать. Однако на финише нескончаемой рабочей недели, плавно перетекающей в еще одну такую же, решено было все-таки торжественно отметить их переезд из Москвы в Тверь.
Домой Тимофей ушел первым, потому что был в принципе способен сварганить нормальную закуску - разных салатов сортов пять, да и мясо жарить умел неплохо. Хуже обстояло у него дело с супом, но кто ж на ужин суп ест? Разве только крестьяне. ...То есть нет, крестьяне его, кажется, по утрам хлебают...
Вот такие мирные мысли занимали голову Редькина, пока он спешил с полными сумками в свое временное обиталище - уютную квартиру в шикарном доме в самом центре Твери, на улице Правды. Новое имя улицы, читаемое ежедневно на стене дома, почему-то не запоминалось, да и соседи считали, что живут они на улице Правды - красивое и привычное название. А спешил Редькин лишь потому, что мороз прихватил знатный, да еще ветер налетел с Волги, злобный, сырой, кусачий, лицо так и жгло от него, аж хотелось ладошкой прикрыться, но вот беда - обе руки заняты.
На лестнице оказалось сумрачно, к тому же глаза от резкой перемены температур не очень хорошо видели в первый момент - в общем, Редькин чуть не наступил на лежащих перед его дверью пьяных, а может, бомжей каких, зашедших погреться. Хотя Тверь - не Москва, и бомжи в подъездах - это почти экзотика.
Наконец, глаза освоились с полутьмой, и Тимофей осознал картину в полном объеме. Двое очень прилично одетых людей лежали в огромной луже крови, потоками стекавшей вниз, Редькину под ноги, собственно, он уже и вляпался в эти ручейки. Один из убитых (а в том, что оба мертвы, сомнений почему-то не было) сжимал в руке незнакомого вида грозный ствол с глушителем, у другого пистолет валялся рядом, и Тимофей, увлекавшийся когда-то (в теории) огнестрельным оружием, узнал очертания "Стечкина" очень серьезной спецназовской штучки. Он быстро подавил в себе полудетское желание подобрать валяющийся пистолет, ну а желание зайти в квартиру в действительности и возникнуть не успело - любому дураку ясно, что из такого места и в такой момент следует немедленно делать ноги. Со всею мыслимой быстротой. Но Тимофей все же успел отметить: один из убитых лежит лицом вниз, а у другого, того, что со "Стечкиным", внешность однозначно незнакомая. И еще подумалось, что, судя по расположению тел, эти двое вполне могли застрелить друг друга одновременно.
Обратно до офиса Редькин бежал, как собака Лайма по Покровскому бульвару, и уже не чувствовал мороза. Вообще, если без захода в магазин, контора была совсем недалеко от дома - минут десять максимум обычного шага. И, к счастью, Майкл оказался на месте, никуда не сорвался, за сигаретами не выбежал - словом, не разминулись по закону подлости. Значит, теперь можно сбросить с себя груз ответственности и все передоверить более опытному товарищу.
- Беда, - резюмировал Вербицкий, выслушав все подробности.
- Неужели беда? - искренне испугался Редькин.
Майкл задумался на секундочку и подкорректировал себя:
- Ну, если честно, может, я и погорячился. Звони в ментовницу. Прятаться глупо, все равно нам с тобой вопросы начнут задавать. Нежелательно это было, но в действительности мы почти ничего не нарушаем, работаем с фирмой Шварцмана, живем у Пашки, как гости, сугубо временно, пока он в загранке, а то что не прописались, так кто же знает, что уже пять дней прошло. В конце концов возьмем и пропишемся, или, как это у них называется - зарегистрируемся.