Яков прекрасно знал, как незаметно Самойлов может подойти к человеку, знал он и то, что в обычной жизни майор избегал таких моментов. Вот и сейчас, выйдя из-за грязно-синего грузовика, Виктор не спеша направился в его сторону, не забывая опираться на трость.
– Здорово, товарищ майор! Чего смурной такой?
– И вам не хворать, товарищ генерал-лейтенант.
Мужчины сделали шаг навстречу друг другу и обнялись
– В Башкирии был, на триста восемьдесят четвертом[57] заводе.
– Знаю такой. И чего там?
– Со скрипом. Жалуются, всю жизнь моторы для комбайнов делали, а тут на тебе, авиационный осваивай.
– Ясно.
– Случайно познакомился с нефтяником одним. Тоже проблема на проблеме, – майор махнул рукой, – ладно, потом с нефтяником решим. Сейчас нам бы со своими проблемами разобраться. Пошли, Яков Владимирович. Куда ты там лететь собрался, наверху поговорим.
– Пойдем, Виктор, давненько не виделись, месяца два?
– Если не больше.
Так, разговаривая на отвлеченные темы, приятели поднялись в салон настоящего американского «Дугласа».
– Я смотрю, кучеряво живет начальство ВВС. Да, Яков Владимирович?
– Так наш ПС-84 помедленнее будет. И вообще.
– Да я разве против, надежность и безопасность прежде всего. Завидую просто. Ты, Яков Владимирович, чего один-то, без свиты совсем?
– Так разговор вроде бы не для чужих ушей намечается?
– Верно, я, признаться, думал, порученца своего все равно возьмешь. Как уж его? Ибрагим, верно?
– Все-то вы знаете, товарищ майор. А эти, – Смушкевич кивнул на две плотные фигуры, разместившиеся в салоне между ними и кабиной пилота, – твои порученцы?
– Скорее телохранители.
– Смеешься? Если кого и следует бояться, так это твоих молодцев.
– Ты же знаешь, сколько в моей бестолковке, – майор постучал себя пальцем по лбу, – информации. Если существует ненулевая вероятность захвата немецкой или там британской разведкой, то лучше подстраховаться. Хлопоты небольшие, а в случае чего, пока они парней проходить будут, я хоть подорвать себя успею.
– Подорвать?
– Гранату показать?
– Не надо, верю.
Со словами «Да я уже, смотри» майор достал потрепанный коричневый портфель, стоявший до этого у него между ног, и раскрыл, демонстрируя содержимое генерал-лейтенанту. В полупустом портфеле кроме пухлой картонной папки ничего не было, поэтому светло-зеленая ребристая тушка оборонительной гранаты Ф-1 сразу бросалась в глаза.
«Да, не зря некоторые считают майора сбрендившим», – подумал Смушкевич.
Возможно, он и сам стал бы так думать, знай, что в портфеле всего лишь муляж. Зато в одном из зубов Самойлова спрятана стеклянная ампула с быстродействующим ядом. А сам майор боится не столько спецов адмирала Канариса или его англо-американских коллег, а того, что в этом мире может оказаться еще один «путешественник», только прошедший инфильтрацию[58] на одно-два десятилетия раньше.
И хотя Самойлов пока не смог найти даже косвенных подтверждений деятельности другого «путешественника», исключить такую возможность было нельзя. Да и историю, тем более западную, он знал недостаточно, скажем так, на уровне фамилий первых лиц крупнейших государств. Так что хотя и Рузвельт, и Черчилль, и даже Петен были на своих местах, все равно, как уже было выше сказано, оставалась ненулевая вероятность.
– Тебе, Виктор, часто говорят, что ты параноик? – с некоторой опаской спросил генерал.
– Если у меня паранойя, это еще не значит, что за мною никто не следит, – усмехнулся майор. – Вот ты как думаешь, генерал-майору Копцу не помешала бы капелька паранойи?
– Ивану Ивановичу? Командующему ВВС Западного округа?
– Именно ему.
Нехорошее предчувствие кольнуло Якова. Сразу в лоб – Копец. Не про очередную партию бракованных самолетов и не про художества какого-нибудь командира авиадивизии. А ведь совсем недавно разговаривали, шутил Иван Иванович… Черт, неужели это связано?
– А зачем это товарищу генералу капелька паранойи?
– А как же, товарищ генерал-лейтенант, приграничный округ, – майор вполоборота повернулся в кресле, заглядывая Смушкевичу прямо в глаза, – вдруг с сопредельной стороны бомбардировщик прилетит и десяток самолетов сожжет… или комиссия какая нагрянет. Аха! Чего ты дернулся, Яков Владимирович?! Знаешь про комиссию?
– Иван упомянул, – неожиданно тихо, осипшим голосом произнес Смушкевич.
Так же, как когда-то давно на Халхин-Голе, у Якова запылали уши. Человек, сидящий в мягком соседнем кресле, давил взглядом, ломая барьеры субординации. Мобилизоваться и ответить так же резко, по-истребительски, мешал, как ни странно, именно разговор с генерал-майором Копцом.
Иван Иванович позвонил буквально вчера вечером и с шутками, как анекдот, стал рассказывать про нагрянувшую в его владения с проверкой совместную делегацию планово-бюджетной комиссии Верховного Совета и наркомата госконтроля. И хотя сначала все, конечно, перепугались, оказалось, в составе делегации нет ни одного летчика. Возглавляет объединенную комиссию Кузьма Иванович Айкашев[59], стахановец и станкостроитель, но в делах авиации, мягко говоря, человек не очень сведущий.
Но это еще что, смеясь рассказывал генерал Копец, есть там один кадр, без слез не взглянешь. То ведро краски на себя опрокинет, то случайно закроет себя в кабине новейшего истребителя МиГ-3. А вчера так вообще чуть пожар не устроил, да так, что самого в госпиталь отправили.
Теперь у генерал-лейтенанта все сильнее крепло нехорошее предчувствие. Хрен с ним, с Копцом. Копец дурак, если не понимает, что комиссия может быть пострашнее налета вражеских бомбардировщиков. Дай-то бог, если заденет только Западный военный округ.
Виктор так же неожиданно откинулся на свое место и с веселой яростью, с какой кидаются под танк, зажав в каждой руке по гранате, спросил:
– А хочешь выводы этой комиссии почитать? Тебя как генерал-инспектора ВВС[60] и помощника начальника Генштаба это напрямую касается.
– Лучше скажи мне, майор, какую краску ты на себя пролил?!
– Разумеется, красную.
Самойлов снова раскрыл портфель и, достав картонную папку, небрежно сунул ее в руки Смушкевича.
– Думаешь, удар держать умеешь, Яков? На вот, почитай, а потом поговорим. Читайте, читайте, то-ва-рищ ге-не-рал-лей-те-нант. Не надо меня взглядом испепелять, прочитаете, вот тогда и обсудим.
Яков, еле сдерживая себя от злости, открыл папку. Хорошо, он ее прочитает, но наглому майору потом припомнит. Похоже, Самойлов окончательно зарвался.
Генерал взял одну справку, внимательно ее прочитал, затем вторую. Еще несколько прочитал не так внимательно и начал бегло просматривать документы чуть ли не по диагонали. Постепенно в голове начала складываться картина ВВС ЗапВо, как она виделась членам комиссии, и это было ужасно…
…боевая подготовка частей ВВС ЗапВО проводится неудовлетворительно. Налет на одного летчика с января по март 1941 г. составляет в среднем только 12 часов. Ночным и высотным полетам летный состав не обучен. Сорвано обучение летчиков стрельбе, воздушному бою и бомбометанию. Командующий ВВС округа т. Копец, прикрываясь объективными причинами, проявил полную бездеятельность в организации подготовки аэродромов зимой 1940/1941 г. для полетов на колесах…[61]
За зимний период 1941 года в частях ВВС Западного военного округа боевая подготовка и боевая готовность находятся в неудовлетворительном состоянии… сорвано обучение летчиков бомбометанию, воздушной стрельбе, воздушному бою, маршрутным полетам, высотным, слепым и ночным полетам…
…Летчиков, не летающих на боевом самолете, по состоянию на 1 марта 1941 года – 517 чел.
…41-й истребительный полк на самолетах Миг-1 не летает, хотя имеет 31 самолет…
…33-й истребительный полк самолеты Миг-3 не осваивает, а держит их на открытых аэродромах, делая самолет непригодным к боевому применению…
…Одновременно с плохими результатами боевой подготовки в округе резко выросла аварийность. При катастрофах убито 19 человек и ранено 28 человек; аварий имеется 24, поломок и вынужденных посадок – 83…
…В течение зимнего периода в частях 9-й авиадивизии не проведено ни одного учения по взаимодействию со средствами ПВО. Не проведено ни одной тревоги с вылетом истребителей. Управление истребителями в воздухе с командного пункта ПВО совершенно не отработано, радиосвязь не используется, и летчики в радиоуправлении не тренируются…
…Инспекцией по 4 проверенным авиабазам было установлено, что имущество, авиабомбы и боеприпасы хранятся неудовлетворительно. В результате проверки баз 9-й и 10-й авиадивизий при проверке было установлено снова много безобразий и недостатков…
…Вопросами боевой готовности частей т. Копец занимался плохо, вследствие чего инспекцией было обнаружено, что почти все части ВВС ЗВО небоеспособны: пулеметы не пристреляны, бомбодержатели не отрегулированы, части боевым применением не занимаются; боевая готовность по тревогам не отработана.
В апреле было установлено, что вся 10-я авиадивизия бензина в неприкасаемом запасе не имеет, а часть самолетов стоит без бензина в баках. 11-я авиадивизия ЗВО имела только половину положенного бензина в неп. запасе.
…Все это известно генерал-майору Копцу, но мер им не принимается[62].
И так далее и так далее и так далее. Не имеют… не проводились… не изучались… не пресекались…
Яков сглотнул, с трудом проталкивая слюну через пересохшее горло. Однозначно генерал-майор Копец после такой проверки на своем посту не усидит, и это в лучшем случае. Но сейчас не о Копце нужно думать.
Факты, отмеченные в этих справках, сами по себе были для Смушкевича не новы, и появились они не вчера. Начни работать такая комиссия, скажем, в Прибалтийском ВО, то результаты могли оказаться и похуже. Но вот подача материала, акцент на то, что это не отдельные недостатки, а система. А эта привязка катастроф к деньгам! Разбитый самолет – столько, родственникам погибших – столько, подготовить новый экипаж – столько. Колоссальные же суммы! Тут трибуналом дело пахнет, и не только для Копца.
9-я, 10-я и 11-я авиадивизии армейского подчинения, командиры генерал-майор Черных, полковник Белов, полковник Ганичев. Значит, их тоже под суд?!
Да хрен с ними, с Копцом и с комдивами! Тут со всех спросят, а с него да с Рычагова как бы не с первых!
Спокойно, Яша, спокойно. Во-первых, Самойлов не просто так меня позвал, есть у него что-то. Во-вторых, сначала послушаем, что он скажет. Узнаем, как оценивает ситуацию друг мой Витюша. А гезунтэ холэрэ дир ин бойх[63].
– Вижу, ознакомился, Яков Владимирович.
– И зачем вы это мне показываете, товарищ майор, – не принял тона Смушкевич, – ответственностью напугать хотите? Так я не из пугливых.
– Признаюсь, была такая мысль. Но вас же, тащ генерал-лейтенант, не согнуть, сломать только можно. А мне помощь от вас нужна.
– Какая помощь?
– Военно-воздушные силы страны спасать. Один я не вытяну. Только давайте сначала я вам расскажу, какие события эта папка запустит, и к каким последствиям для руководства ВВС это в итоге приведет. А потом уж сами решите, товарищ генерал-лейтенант авиации, – майор выделил последнее слово интонацией, – помогать мне или разойдемся, как в море корабли.
– Хорошо. Только кратко, майор!
– Кратко! Будет вам кратко. Вы, товарищ генерал-лейтенант, думаете, что такое млядство только в одном округе? Так смею вас уверить: ни черта! Вам, товарищ генерал-инспектор, не докладывали, что случилось в 29-й авиадивизии?
– Нет.
– В прошлом месяце там пропал самолет, летчик – младший лейтенант Кошляк. Так командование дивизии забило болт на его поиски.
– Какой болт?
– Большой и толстый! – майор рубанул ладонью по локтевому сгибу левой руки. – Дивизия дислоцируется на юге Хабаровского края. Наверное, поэтому господа командиры решили, а зачем его искать, сам с попутками вернется. Несколько дней назад, случайно, во время учебного полета, недалеко от населенного пункта Федось-евка был обнаружен самолет Кошляка. Так вот, он восемь дней ждал, когда его найдут, и письма писал. Я как вживую вижу этого продрогшего молоденького лейтенантика, сидящего в кабине. Сначала каждую минуту в даль вглядывался, не показались ли черные точки поисковой партии на горизонте, не пролетел ли в небе самолет его дивизии. Потом все реже и реже по сторонам смотреть стал, скукожился, чтоб тепло сохранить, каким-то куском брезента укрылся. На восьмой день письма родным написал, попрощался[64]. А на девятый день не погиб, как летчик-истребитель, защищая родину, а сдох, как никому не нужная шелудивая собака, от голода и холода! И так мне хочется в морду вам дать, товарищ генерал-лейтенант, дважды Герой Советского Союза.
– Я об этом случае ничего не знаю. Я разберусь, и виновные будут наказаны самым строгим образом.
– А то, что каждый год мы теряем более пятисот самолетов только в авариях, ты тоже не знаешь?! Две авиадивизии просто так коту под хвост! Может быть, для повышения обороноспособности нам лучше десяток хенералов к стенке поставить?
– Это не от меня зависит.
– А от кого? От пехотного майора?
– Я сказал, что я разберусь!
– Так это только половина сказки. Комиссия не армейская, так что на этот раз все дойдет до ЦК. Кто сядет, кого снимут, не мне решать, но, думаю, за пределы Западного округа репрессии не выйдут. Только это еще будут цветочки.
– Выйдут! Я лично прослежу, чтобы всех причастных к смерти этого младшего лейтенанта наказали. И постараюсь выяснить, почему я ничего об этом инциденте не знаю, а начальник сержантской школы знает.
– Ну, это просто, есть у меня на восемьдесят третьем авиаремонтном заводе хороший знакомый. Вот он и поделился информацией.
«Или в наркомате внутренних дел, – подумал Самойлов, – но зачем тебе это знать, товарищ генерал».
– Ясно. Почему цветочки, майор?
– А ягодки будут, когда снег сойдет и взлетные полосы начнут просыхать.
– Объясни!
– Неужели не понятно? Всю зиму самолеты, считай, не летали. На лыжах, сам знаешь, запретили[65], а расчистить полосу многие не смогли или не захотели. В частях по двадцать процентов летчиков, которые вообще не летали на боевых самолетах. А сколько тех, кто летал по разу-два, а сколько осенью последний раз в небо поднималось? А тот же генерал Черных начнет план гнать, сокращая время и на обслуживание самолетов, и на подготовку молодняка. Или не так будет, товарищ генерал-лейтенант авиации?
– Может, и так. И что? Говори уже, – с примирительными нотками в голосе спросил Яков.
Зная систему гораздо лучше майора, да еще изнутри, Смушкевич вдруг ясно осознал, что так все и будет. Стремясь наверстать упущенное зимой время, все, от командующих корпусами до рядовых комэсков, будут торопиться и допускать ошибки. А это неизбежно приведет к всплеску аварий.
– А что говорить? В конце апреля, самое позднее в начале мая, у кого-то не выдержит терпение. Думаю, кто-то из ЦК, возможно, Шахурин или Каганович, скажут: «Да что такое?! Мы строим-строим, а они ломают-ломают». И папочку, что вы, Яков Владимирович, сейчас в руках держите, снова откроют. Только в этот раз, готов на ящик коньяка спорить, снимут Рычагова, тебя, Штерна и наиболее «отличившихся» командующих ВВС округов.
– Отличившихся?
– Ну в кавычках же! Аварий в округе будет значительно больше среднего, или крупная катастрофа случится, или еще какое ЧП. Вот снимут, значит, и будут думать, что с вами делать: просто из армии турнуть или срок дать.
– И мне, значит, срок светит? Я правильно понимаю?
– С этого момента, Яков Владимирович, вам придется поверить мне на слово, ибо ни я не смогу доказать свои слова, ни вы как-то их опровергнуть.
– Война, значит?
– Война.
– Упертый ты, Виктор.
– Почему упертый? Последовательный. Да, сейчас кажется, что вся Европа и часть Африки в огне. Но с югославами и греками к лету немцы разберутся. В Африке логистика вообще не позволяет крупные силы иметь. Мышиная возня, судьба колоний всегда в Европе решается. Сейчас у Англии вроде бы пятнадцать линкоров, пятнадцать тяжелых крейсеров и, кажется, пять или шесть авианосцев, плюс Америка за спиной. У Германии три линкора, один почти достроен, шесть тяжелых крейсеров. Авианосцев нет вообще. Я повторял и повторяю: пока флот немцев хотя бы не сравнится с британским, все планы нападения на Англию – фикция. Но доказать я ничего не могу, сам понимаешь.
– Хорошо, допустим, война.
– Тогда выходит следующее. Вы под следствием, а руководство страны осознает, что война будет в этом году, что она практически на пороге. И смотрит, как ВВС РККА подготовлена, уже совсем другими глазами. Взаимодействие с ПВО отвратительное. Связь с ВНОСами отвратительная. Радиофикация авиации практически отсутствует. То есть цельной структуры противовоздушной обороны страны просто нет. Есть отдельные авиационные соединения с весьма посредственной эффективностью.
– Так уж и посредственной?
– Яков, глаза открой! И-15 уже сыплются от старости, МиГи не освоены. Налет у пилотов просто курам на смех. А сколько брака с заводов в войска идет! Нет, товарищ генерал-лейтенант, это я еще сильно завысил оценку, назвав эффективность посредственной. В общем, совершенно справедливо всю верхушку ВВС ЦК захочет поставить к стенке.
– И что же товарищам из ЦК помешает?
– А ничего не помешает. Только вот формулировочка будет другая. Нельзя же за месяц до войны сажать вас за развал авиации. Поэтому или «троцкистский», а еще лучше «испанский» заговор.
– Это вздор! Ни в каких заговорах я не участвовал и не собираюсь участвовать! Я коммунист! Верный ученик партии и товарища Сталина! Вот, значит, зачем весь этот разговор. Провокация!
– Яков, окстись. Какая провокация? Оглянись вокруг. Мы тут вдвоем, даже мои парни из-за шума моторов не слышат, о чем разговор.
– Да?! А зачем ты тогда затеял весь этот разговор?
– Я же говорю, мне нужна помощь.
– И какая, позвольте спросить?
– А ты знаешь, что в переводе с французского «генерал-инспектор» значит «палкой по башке»?
– Чего? – переспросил сбитый с толку Яков.
– Та вакханалия, что сейчас творится в авиации, возможна только в трех случаях: начальство – предатели, дураки или лентяи. Причем лентяи не только в прямом смысле слова, но и интеллектуальные. Последнее и к тебе, Яков, относится. Глаза замылились, и кажется, что все в порядке, все идет своим чередом. Падают самолеты, так всегда падали, нет радиостанций на машинах, так никогда не было. Или вон Копец лично на истребителе по аэродромам носится. Отличный комполка был бы, а его на округ кинули. Ему ли систему ломать.
– По-твоему, генерал Копец – дурак?
– По-моему, опыта у него нет такой махиной руководить. И если честно, мне похрен, почему сейчас так, а не иначе. Прошлое мы не изменим, но у нас есть еще несколько месяцев. И у тебя есть два варианта. Или плюнуть на все мной сказанное, тогда пусть все будет как будет. Или взять палку и бить по башке всех, от командующих округами до последнего комполка, пока они не приобретут рефлекс выполнять приказы. Мы подняли документацию, которая идет в дивизии из НКО и Генштаба, так всем буквально на все насрать.
– Стоп, Виктор! Меня же скоро, по твоим словам, расстреляют!
– Это если ты в сторону отойдешь. Я сказал Мехлису, что проверка согласована с тобой.
– Что?!
– То. Да, рискнул. Но ты мне нужен позарез. Решай. У тебя шанс вскочить, так сказать, на подножку. Мы это представим так, что ты видел эти безобразия, но через Рычагова сделать ничего не мог.
– А как же Павел Васильевич?
– Ну кто-то же должен ответить. Но если начинать сейчас, то даже его не расстреляют, а просто понизят; считай, жизнь ему спасешь.
– То есть моя роль – утопить начальника Главного управления ВВС РККА?
– Да нет же! Твоя роль – за несколько месяцев из аморфной, почти не связанной массы авиасоединений создать структуру, способную дать отпор люфтваффе. Справишься – спасешь и сослуживцев, и себя с семьей. А до кучи еще жизни сотен летчиков и десятков тысяч мирных жителей.
– А Рычагов?
– А замерзший младший лейтенант Кошляк?
Оба командира замолчали, вымотанные нервным тяжелым разговором.
– У тебя, конечно же, есть план.
– Относительно тебя или ВВС?
– Давай сначала про авиацию.
– У меня есть общая концепция, но претворять ее в жизнь придется тебе. И сразу скажу, до начала войны всё ты не успеешь.
– Обнадежил.
– Борис, будь добр, принеси портфель, – крикнул Самойлов вглубь салона.
Один из сопровождающих майора поднялся и направился к ним, держа в руках портфель непривычной угловатой формы. При ближайшем рассмотрении Яков с удивлением понял, что это скорее переносной сейф, обтянутый кожей, да еще пристегнутый довольно толстой цепочкой к запястью Бориса.
– Так, так, стоп, – запротестовал Смушкевич, увидев, как майор вытаскивает из «сейфа» картонную папку, – давай вкратце, своими словами самое основное.
Не спеша убрав папку обратно, майор чуть пожал плечами, как бы извиняясь перед сопровождающим.
– Зато ноги размял, – улыбнулся в ответ Борис.
Дождавшись, когда боец вернется на место, майор повернулся к Якову.
– Первое. Дисциплина. Дураки должны отсеяться, а предатели и лентяи, если таковые окажутся, должны бояться не выполнить приказ.
– Так понимаю, ты не сомневаешься, что и первые и вторые будут. И как же я их заставлю эти приказы выполнять? Сейчас, как мы видим, с этим не очень.
– Если необходимо, направь своего человека в штаб каждого корпуса, каждой авиадивизии, и пусть там знают: малейший саботаж или трусость закончатся трибуналом. Если надо, с Берией согласуй.
– Не слишком ли круто забираешь, товарищ майор? – Смушкевич поежился, начиная нутром осознавать, что Виктор ему не врет и не запугивает. Если весной количество аварий увеличится, то дело и для него, и для Павла Васильевича Рычагова реально может кончиться скверно. А с чего бы им не увеличиваться, если самолеты зимой практически не летали. А каков реальный налет летчиков, он знал лучше Самойлова и без всяких справок и комиссий.
– То есть жалованье получать, летную пайку жрать да кожаные регланы носить – это мы можем, а ответственность нести нет? Один пропущенный к городу вражеский бомбер – это же целый квартал! Или цех, или мост! Нет у нас времени миндальничать, как ты не понимаешь?! Палкой! И по башке!
– Хорошо. Понял я твою мысль. Не скажу, что вот сейчас ее полностью разделяю, но дисциплину нужно укреплять, это однозначно. И если понадобится, то меры будут жесткие. Дальше.
– Второе. Создание воздушных армий по принципу «один фронт – одна армия».
– Это мы с тобой обсуждали, я не против. Но, сам понимаешь, не мне это решать.
– Но ты должен поставить вопрос ребром и давить. Как компромисс – можно создать сначала пробную армию в одном из особых округов. Да и опыт есть.
– Армии особого назначения, которые в прошлом году переформировали в авиацию дальнего действия?
– Да.
– Хорошо. Кстати, помнишь в Монголии к штабу ВВС был приписан летчик, который на «Дугласе» летал?
– Весьма смутно.
– Александр Голованов, здоровенный такой. Его фото даже на обложке «Огонька» опубликовали, как «летчика-миллионера»!
– Голованов? Слушай, я же хотел с ним поближе сойтись, да все руки не доходили. Потом ранение это. Ну и что с ним?
– Не поверишь! Очень башковитый мужик оказался. Работал до недавнего времени в Москве в управлении ГВФ. Так вот, он настаивал, что обучение летчиков дальней бомбардировочной авиации совершенно недостаточно.
– А сейчас не настаивает? Почему?
– Так я ему посоветовал письмо лично товарищу Сталину написать.
– И?
– И теперь он командир 212-го полка дальнебомбардировочной авиации в звании подполковника.
– Вот оно что. Надо с ним незамедлительно познакомиться.
– Познакомишься. Что у нас дальше?
– Дальше у нас унификация авиадивизий. Никаких смешанных, только специализированные.
– Координировать совместные действия таким дивизиям будет сложнее.
– В рамках воздушной армии самое то.
– Когда эти армии еще будут? Короче, я твое мнение услышал, пока отложим. Давай дальше.
– Звено из двух «двоек».
– Согласен.
– Радиофикация. Нормальная рация должна стоять на каждой машине. На каждом мало-мальском аэродроме радиоузел с рацией. Что у нас сейчас, ПАР?[66]
– Да. Только где их напастись на все аэродромы-то?
– Требуй! Кроме аэродромов, посты ВНОС должны быть оборудованы радиосвязью.
– Всё, всё, всё! Хватит! Я уже понял, что ты смерти моей хочешь!
– Да знаю я, какая в стране напряженка со связью. Провода плетеного и того нет. Яков, ты должен костьми лечь, но авиацию связью обеспечить.
– Это нереально. Летчики сами не включают рации, там же сплошной треск.
– Треск потому, что их не экранируют как следует. Надо инженеров трясти. Так, ладно, давай сейчас спорить не будем. Ты просил кратко, я тебе рассказываю. А если по каждому пункту начнем дискуссию вести, то нам нужно в Америку лететь, чтоб времени хватило.
– Хорошо.
– Какой там у нас пункт?
– Шестой вроде.
– Шестой так шестой. Развитие аэродромной сети. Маскировка, капониры, зенитное прикрытие нормальное.
– Это все понятно, только опять – где взять на все это средства, людей и время?
– Пусть не все, но что-то можно сделать и за счет ресурсов самого аэродрома. Пусть вкалывают, меньше пить будут. А для тех, кто не хочет вкалывать, у тебя есть волшебное средство.
– Аха-ха, я понял! Палка!
– Да. И вообще, не думай, что ты один будешь. Я в меру своих возможностей буду помогать.
«Знать бы эту меру», – про себя усмехнулся Смушкевич.
– Думаешь, что с танками или артиллерией у нас лучше, – усмехнулся Самойлов, – но везде мне просто не успеть. Так что я тоже сосредоточусь на ВВС.
– Почему авиация?
– На данный момент это самый современный и самый высокотехнологичный род войск. И самый важный на начальном этапе войны.
– Прям так и самый?
– Нет, понятно, что без пехоты никуда. Артиллерия – бог войны. Фронт будет прорываться механизированными соединениями. Это все ясно. Авиация сама по себе только компонента вооруженных сил, с этим не поспоришь. Но давай предположим, что я прав и немцы начинают войну внезапно и вероломно.
– Хорошо, предположим.
– Выходной день. Раннее утро, еще темно, на часах начало четвертого. Через несколько минут начнется артиллерийский обстрел. Легкая полевая гаубица калибра 105 миллиметров бьет на двенадцать километров. Тяжелая 150-миллиметровая хреначит на тринадцать, зато снаряд у нее в два с половиной раза больше. Есть в вермахте чудовищные осадные пушки, стоящие на железнодорожных платформах. Калибр 210 миллиметров, а дальность стрельбы более тридцати километров.
– Так.
– Но мы смотрим в небо и видим, что границу пересекает даже не эскадра, а одна бомбардировочная авиагруппа – тридцать шесть самолетов «Хенкель-111». Крейсерская скорость порядка трехсотпятидесяти километров в час, бомбовая нагрузка две тонны. Если, допустим, самолеты вылетели с Варшавского направления, то от границы до Минска будет чуть меньше четырехсот километров. Грубо говоря, через час после пересечения нашей границы на город упадет семьдесят две тонны бомб. Или не на город, а на мосты, заводы и фабрики. Вот, Яков, положа руку на сердце, скажи мне: смогут сейчас наша авиация и войска ПВО такой налет остановить?
Генерал-лейтенант нервно сглотнул. Яков никогда не страдал отсутствием воображения или неумением сопоставлять факты. В четыре утра в выходной день? Допустим, посты ВНОС их засекут. А вот смогут ли они оперативно донести информацию до истребительных частей? Если судить по выводам комиссии, далеко не факт. Поверят ли им там? Опять не факт. Сам бы Яков приказал поднять звено истребителей и найти эту группу. Это если бы был ранним утром выходного дня на аэродроме или в штабе. Пока истребители их найдут. Если найдут… Связи с землей нет, значит, нужно садиться. Чужой аэродром, там опять придется тратить время на объяснение ситуации. Потом истребителям нужно связываться с ним: дозвонись они до частей ПВО Минска, их бы просто послали, подумав, что пьяны. Черт, а в это же время начнется артиллерийский обстрел. Вообще такой начнется тарарам.
– Не знаю. Не уверен.
– Да и неважно. Немцы не дураки, поэтому они сначала не города за триста кэмэ от границы бомбить будут, а высыплют эти семьдесят две тонны на аэродромы Западного округа. И, сам понимаешь, авиагруппа в люфтваффе не одна. Как думаешь, после такой обработки сколько, скажем, к обеду у генерала Копца самолетов останется?
– Мрачные ты картины рисуешь, Виктор. Но в таком деле, как ты там говоришь, лучше перебдеть, чем недобдеть. Если будет так, как ты говоришь, это будет кошмар. Зенитное прикрытие, капониры, маскировка – это как раз то, что нужно. И связь! Связь даже важнее. Хорошо, я займусь этим вопросом вплотную. У тебя всё?
– Нет. Еще два пункта, самые трудные, пожалуй.
– Давай, Виктор, просто озвучь, и всё.
– Седьмой пункт. В особых округах, в Московском и Ленинградском округах должны быть только боеготовые облетанные самолеты и только обученные летчики. Поясню свою мысль. Скажем, новый МиГ идет не сразу в 41-й ИАП, где стоит и гниет под открытым небом, а в летный центр где-нибудь под Рязанью. Там опытный летчик-испытатель его облетает и даст заключение: брака не обнаружено, все системы работают нормально. После этого прибывает пилот из действующей части, из того же 41-го ИАПа, и спокойно переучивается. Тогда ты точно будешь знать: если в части числится, скажем, сто самолетов, то уж девяносто точно по тревоге взлетят.
– Мысль дельная. Но ты понимаешь, какие придется для этого титанические силы задействовать. А время! Времени точно не хватит до осени.
– А ты все спокойно просчитай, обоснуй и к товарищу Сталину обратись. Для начала хотя бы один такой центр, в качестве эксперимента, создать. Хотя бы для Москвы.
– Так, давай последний пункт. А то уже охота парашют схватить и выпрыгнуть куда глаза глядят, только подальше от тебя.
– Единое информационное поле, совместное с ПВО на всех угрожающих направлениях. Для начала хотя бы от Черного моря до Балтики. Это значит…
– Да знаю я, что это значит! Значит, пост ВНОС по рации передает сообщение на аэродром, где истребители базируются. Те сразу штаб дивизии извещают, дальше по цепочке округ, затем Москва.
– Ну, примерно так. Только посты ВНОС – это позавчерашний день. Полагаться только на зрение и слух, указывать направление врага полотнищами, расстеленными на земле – каменный век какой-то. Ты же слышал про радиолокаторы РУС-1 и РУС-2?
– О господи! Зачем ты послал на мою голову этого гоя!
– Чтобы спасти одного еврея, его семью и множество других советских людей. Так что решили, товарищ генерал-лейтенант авиации?
– Тебе ведь мало будет одной моей подписи. Ты хочешь, чтобы я еще что-то сделал. Что?!
– Разворачиваем самолет и садимся на любой аэродром Московского округа. А там ты как генерал-инспектор проводишь учения в обстановке, максимально приближенной к боевой. Пусть пару суток поработают на пределе возможностей. А потом посчитаем, сколько самолетов останется в строю, а сколько по тем или иным причинам выбудут.
– Почему Московский округ?
– По имеющейся информации, генерал-лейтенант Пумпур, мягко говоря, занимаемой должности не соответствует. Вот пусть идет с Копцом на понижение, а ты поставишь своего человека и будешь эксперименты экспериментировать.
– Жестокий ты человек, майор.
– Решай, Яков!
«Легко сказать – решай. Заключение комиссии да слова Самойлова – и на этом основании рискнуть карьерой? Положим, предыдущие проверки авиация Западного округа проходила на отлично. Если он не ошибается, 9-я САД вообще одна из лучших в стране. С другой стороны, Самойлову же до фонаря, как летчики строем маршируют или в какой цвет казармы окрашены. Он же въедливый, как вошь, обязательно до сути доберется. Тут ведь главное, в каком свете и кому эти выводы будут озвучены. Лично товарищу Сталину? Скорее всего. Майор против Кулика выстоял, а Рычагов-то похлипче будет в плане всякого такого подковерного. А если я проведу эту проверку боеготовности, то, считай, с майором буду повязан. Тогда нужно будет до конца идти. Черт, а ведь Московский округ тоже всю зиму не летал! Это сейчас что же, майор ждет аварию? Тогда после заключения по ЗапВо это как жирный восклицательный знак будет. А весной посыплется молодняк.
Так-с, а если я с Виктором? Он ведь не сомневается, что свалит Рычагова, значит, чувствует за собой силу. Откуда? Он ведь со мной сейчас точно не как представитель Сталина или Берии говорит. Им со мной возиться смысла нет. А ему есть. Почему? Потому что никого у него в авиации сопоставимого со мной по влиянию нет. Если он реально хочет все эти реформы провести, я ему, получается, нужен позарез. Правильно, он так и говорит. Мы с ним за этот год более-менее сработались, я ему в роли начальника ВВС определенно предпочтительней Рычагова. А человек, который такие реформы провернет, в историю авиации попадет однозначно. Так, не отвлекаться.
Выбор простой: не поддерживаю майора – меня расстреляют. Поддерживаю – становлюсь реформатором ВВС, если, конечно, сразу из армии не турнут, как нашкодившего котенка. И сделать я его должен, основываясь только на словах Самойлова. Вот и думай. С другой стороны, а так ли я рискую, проведя эту внеплановую проверку какой-нибудь авиачасти Московского округа? Обвинят в излишнем рвении? Все пройдет хорошо, так хорошо. А если в самом деле в части проблемы с боеготовностью, так моя прямая обязанность – эти факты вскрывать».
Генерал-лейтенант авиации товарищ Смушкевич поднялся с кресла и повел плечами. Если бы он видел себя в этот момент со стороны, то поразился бы, как изменилась его осанка и заблестели глаза.
– Ноги затекли, Яков Владимирович?
– Да. Пройдусь до пилотов. Мы меняем курс.
Уфимский моторный завод в 1940 году был передан в наркомат авиационной промышленности с присвоением ему номера 384.
Инфильтрация – процесс проникновения агента разведки на территорию вражеского государства или во вражескую организацию, с последующей легализацией.
Кузьма Иванович Айкашев (1890 – 15.03.1971, Верхнеуральск), участник Гражданской войны, тракторостроитель, стахановец, депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва (1938–1946). Участник Первой мировой войны (3-й Сибирский стрелковый полк 1-й Сибирской стрелковой дивизии 1-го Сибирского армейского корпуса). Кузнец, бригадир на ЧТЗ имени Сталина. С 15 марта 1938 года председатель Тракторозаводского райисполкома (Челябинск).
В РИ в декабре 1940 года генерал-инспектором авиации при наркоме обороны стал генерал-майор Федор Яковлевич Фалалеев. В нашей истории это место продолжает занимать Я. В. Смушкевич.
Автор счел возможным привести цитату из Постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 10 мая 1941 года относительно командующего ВВС Московского ВО генерал-лейтенанта П. И. Пумпура. Автор считает, что в начале марта 1941 года в Зап-Во дела с боевой подготовкой обстояли аналогичным образом.
Здесь автор на тех же основаниях, почти слово в слово, приводит документ СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 7 мая 1941 года: «ВЫВОДЫ по приему т. Сбытовым и сдаче т. Пумпуром Военно-Воздушных сил Московского военного округа».
А гезунтэ холэрэ дир ин бойх (идиш) – Здоровая холера тебе в живот.
История с мл. лейтенантом Кошляком М. В. реальная. Информация взята из Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об авариях и катастрофах в авиации Красной Армии» от 09.04.1941 года.
Приказ НКО № 303 от 4.11.40 г. «О переходе к производству полетов с колес в зимних условиях».
ПАР – средневолновая модификация советской военной радиостанции (РАФ). Модификация предназначалась для радиосвязи аэродромов с самолетами и выпускалась с апреля 1940 года.