Хорнблоуэр подошел к борту и посмотрел вниз. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правоте Мэтьюза. Он хорошо помнил, что перед началом разгрузки край заведенного пластыря был еще виден. Теперь он ушел глубоко под воду, и это после того, как они выкинули за борт не менее пятидесяти тонн риса! Стало ясно, что бриг течет, как решето. Вода поступала сквозь многочисленные щели, образовавшиеся в корпусе, и тут же впитывалась развалами риса.
Хорнблоуэр почувствовал резкую боль в левой руке и в недоумении перевел на нее взгляд. Оказалось, что он с такой силой сжал железный поручень, что края его впились ему в ладонь. Он разжал руку и огляделся по сторонам. Ему очень не хотелось сдаваться. В этот момент к нему снова приблизился французский капитан.
- То, что вы делаете, - сказал он сердито, - это не просто глупость, а самое настоящее безумие. Мои люди валятся с ног по вашей милости.
Хорнблоуэр бросил взгляд в сторону люка. Хантер, отчаянно ругаясь, размахивал во все стороны плеткой, пытаясь заставить французов работать быстрее, но те настолько измучились, что даже не реагировали на удары. Крупная волна сильно качнула "Мари Галант". Бриг тяжело вскарабкался на гребень и покатился вниз, зарываясь носом в волну. Даже неискушенному в подобных переделках Хорнблоуэру стало ясно, что на плаву он продержится не больше часа, и это время надо использовать как можно более рационально.
- Прекратить разгрузку и приготовиться покинуть судно! - отдал он приказ Мэтьюзу; голос его звучал бесстрастно, подбородок был упрямо вздернут, на лице застыла маска безразличия, - он не имел права позволить догадаться о глубине владеющего им отчаяния никому, тем более стоящему рядом французу.
- Так точно, сэр! - с облегчением откликнулся Мэтьюз.
Единственная шлюпка "Мари Галант" была закреплена на полуклюзе* [Полуклюз - отверстие в фальшборте для прохода швартовного или буксирного троса.] между грот- и фок-мачтой. По приказу Мэтьюза все матросы прекратили разгрузку и начали загружать в шлюпку провизию и пресную воду.
- Прошу прощения, сэр, - раздался рядом с ухом Хорнблоуэра голос Хантера, - вам не помешало бы прихватить с собой несколько теплых вещей. Я однажды десять суток болтался на шлюпке в этих широтах и хорошо знаю, что это такое.
- Благодарю вас, Хантер, - сказал Хорнблоуэр.
Ему предстояло подумать не только о теплой одежде. Навигационные инструменты, карты, компас - все должно быть погружено в шлюпку. Ему вдруг стало страшно от мысли, что он не сможет определить координаты, находясь в маленькой лодке, отданной во власть ветра и волн. Хватит ли им воды и пищи, если путешествие, не дай Бог, затянется? Надо проследить, чтобы припасов погрузили побольше. Тут его взгляд упал на шлюпку. Какая же она была маленькая! Да в ней не то что для припасов, но и для всех людей места не хватит. Он решил больше не думать о таких мрачных вещах и положиться на Мэтьюза и французского капитана, куда более сведущих в подобных делах.
Матросы заняли свои места у лебедки и бережно опустили загруженную шлюпку в воду с подветренного борта. "Мари Галант" в очередной раз зарылась носом в волну, зеленая вода прокатилась по правому борту почти до самой кормы и с громким плеском устремилась обратно в море через шпигаты. На плаву бриг мог оставаться уже считанные минуты. В трюме что-то лопнуло с оглушительным треском. Разбухший рис ломал последние перекрытия. Среди французов началась паника. Они стали без приказа прыгать в шлюпку, отчаянно вопя от страха. Французский капитан бросил на Хорнблоуэра испуганный взгляд и последовал за своим экипажем. Хорнблоуэр огляделся. Двое из его матросов уже успели перебраться в шлюпку, но Мэтьюз и Карсон пока оставались на борту.
- Покинуть корабль! - приказал он им; что ни говори, а все-таки он был капитаном целые сутки и имел полное право оставить свой корабль последним!
Палуба брига к этому моменту уже оказалась на уровне моря. Холодные волны свободно перехлестывали через нее. Чтобы перейти в шлюпку, не требовалось никаких особых усилий - достаточно было просто шагнуть. Четверо британских матросов сгруппировались на корме. Когда Хорнблоуэр перешел в шлюпку, они слегка раздвинулись и освободили для него лучшее место.
- Встаньте к рулю, Мэтьюз, - распорядился Хорнблоуэр; сам он не чувствовал себя достаточно опытным, чтобы управлять перегруженной шлюпкой. - Отваливайте, ребята!
Шлюпка отошла от борта "Мари Галант", но успела продвинуться совсем недалеко, когда с покинутым кораблем начало происходить что-то странное: он сильно накренился, шпигаты правого борта скрылись под водой, по палубе прокатилась еще одна волна, захлестнув открытый носовой люк. С невероятным усилием обреченное судно сумело выправиться и занять горизонтальное положение. В таком положении оно и пошло ко дну - без переворачиваний и воронок, до конца сохраняя чувство собственного достоинства. Вот скрылись под водой верхушки мачт, последний раз блеснули белым верхние паруса, и "Мари Галант" ушла под воду.
- Кончено, - с сожалением произнес Мэтьюз.
Хорнблоуэр неотрывно следил за последними минутами судна, которое ему доверили отвести в английский порт и которое он потерял по собственной вине. Он повернул голову в сторону заходящего солнца, моля Бога, чтобы никто не обратил внимания на его мокрые от слез глаза.
Наказание за неудачу
Восходящее солнце озарило своими лучами одинокую шлюпку, затерявшуюся среди необозримых просторов Бискайского залива. Шлюпка была мала и сильно перегружена. Носовую ее часть занимала команда грузового французского брига "Мари Галант", затонувшего накануне вечером, в середине разместились капитан и его старший помощник, а корму оккупировали четверо английских матросов во главе с мичманом Флота Его Величества м-ром Горацио Хорнблоуэром. Эти пятеро представляли собой призовую команду брига, захваченного фрегатом "Неутомимый". Хорнблоуэр страдал от морской болезни. Его деликатный желудок, с таким трудом привыкший переносить качку на борту фрегата, положительно отказывался привыкать к хаотическим движениям хрупкого маленького суденышка, поставленного на ночь на плавучий якорь. Помимо морской болезни, мичмана терзали холод и усталость. Всю ночь его выворачивало наизнанку - это была для него уже вторая подряд ночь без сна. Но сильнее морской болезни угнетала его мысль о том, что он не оправдал доверия своего командира и потерял порученное ему судно. Он клял себя за то, что не догадался вовремя подвести пластырь под пробоину, нанесенную ядром с "Неутомимого". Чем дольше он об этом думал, тем непростительней казалась ему эта ошибка в его собственных глазах. Бесполезно было напоминать себе, что у него с самого начала оказалось слишком много дел и слишком мало людей. Надо было охранять пленников, чинить перебитую рею, прокладывать курс... И как он мог позабыть, что рис впитывает влагу не хуже губки!? Его обманула и сбила с толку сухость трюмных отстойников; откуда ему было знать, что это лишь видимость благополучия. Конечно, он мог привести эти факты в свое оправдание, но не было ему прощения в главном он погубил корабль и провалил свое задание.
На рассвете французы, пробудившись от сна, оживленно болтали на своем птичьем языке, подобно сорочьей стае. Проснувшиеся Мэтьюз и Карсон сладко потягивались за спиной Хорнблоуэра, с хрустом расправляя затекшие за ночь члены.
- Завтрак, сэр? - почтительно осведомился Мэтьюз.
Слова матроса напомнили Хорнблоуэру его не столь уж далекое детство. Маленьким мальчиком он страшно любил играть в потерпевшего кораблекрушение. Он залезал в пустое корыто и представлял, что находится в одинокой шлюпке посреди океана. Он разрезал стянутый на кухне ломоть хлеба на дюжину кусочков, каждый из которых должен был изображать дневной паек. Затем он тщательно раскладывал их в ряд и пересчитывал. Но здоровый детский аппетит никогда не позволял ему растянуть двухнедельную норму больше чем на час. Он легко убеждал сам себя, что очередной день уже прошел, хотя в действительности не истекло еще и пяти минут, и проглатывал очередную "дневную" норму. Затем он поднимался на ноги, вставал посреди корыта, прикладывал к глазам руку козырьком и с важностью обозревал горизонт в поисках спасительного паруса. Не обнаружив такового, он снова садился, говорил себе, что вот и еще один день прошел, и съедал очередную пайку.
Сейчас ему было не до игр. Под бдительным оком Хорнблоуэра французский капитан и его помощник занялись раздачей завтрака: один морской сухарь и кружка воды из анкерка* [Анкерок - небольшой деревянный бочоночек вместимостью два-три ведра воды, сплюснутый сверху и снизу.] на каждого. Знать бы ему тогда, сидя в своем корыте, что такое морская болезнь, как сводит ноги судорогой от холода и многочасового сидения на узкой банке, как болят ягодицы и позвоночник от постоянного контакта с твердой древесиной, а самое главное, как тяжел может быть груз ответственности на плечах семнадцатилетнего юноши!
Хорнблоуэр отогнал от себя воспоминания детства и вернулся к суровой действительности. Насколько он мог судить, исходя из своего куцего опыта, небо не предвещало резкой перемены погоды. Он смочил палец слюной и поднял его над головой, заметив одновременно показания компаса.
- Немного отклоняет к западу, сэр, - заметил Мэтьюз, вслед за Хорнблоуэром проделавший такую же операцию.
- Пожалуй, - согласился Хорнблоуэр, лихорадочно вспоминая уроки в штурманском классе.
Чтобы оставить остров Уэссан с наветренной стороны, следовало держаться курса норд-норд-ост. Он знал, что как бы круто он ни забирал парус к ветру, при вчерашнем-то направлении, он не смог бы держать круче восьми румбов. Поэтому он приказал отдать на ночь плавучий якорь. Сейчас ветер несколько изменил направление. Он быстро сделал прикидку в уме: восемь румбов... курс норд-норд-ост... да, получается. Если ветер не изменится, они не только смогут оставить Уэссан за правым бортом, но и сделают это с достаточно большим запасом. Угроза наветренного берега - этот кошмар моряка - кажется, больше их могла не волновать.
- Поднять парус! - приказал он Мэтьюзу, все еще сжимая в руке сухарь, который так и не смог проглотить.
- Так точно, сэр!
Хорнблоуэр окликнул французов на носу, но те и без того поняли, что от них требуется и начали выбирать плавучий якорь. Это оказалось не таким простым делом в условиях всеобщей тесноты и опасно перегруженной шлюпки. Но вот все наконец устроилось, косой парус взлетел на мачту и можно было пускаться в плавание.
- Садитесь к рулю, Мэтьюз, - распорядился Хорнблоуэр, - а вы, Хантер, следите за парусом. Лево руля и держать круче к ветру.
- Есть лево руля и круче к ветру! - дружно отозвались оба матроса.
Французский капитан с нескрываемым интересом следил за всеми приготовлениями со своего места в середине шлюпки. Хотя он и не понял последнего приказа Хорнблоуэра, смысл его сделался достаточно ясен, когда шлюпка развернулась и взяла курс на Англию. Капитан решительно поднялся и, слегка покачиваясь, приблизился к Хорнблоуэру. Его лицо и фигура выражали решительный протест.
- С таким попутным ветром мы могли бы достичь Бордо за несколько часов, - воскликнул он, брызгая слюной и потрясая кулаками, - в самом крайнем случае, завтра на рассвете. Почему мы идем на север?
- Мы идем в Англию, - коротко ответил Хорнблоуэр.
- Но... но... это же займет не меньше недели, да и то, если ветер не переменится! Вы не имеете права... Шлюпка перегружена, она не выдержит даже небольшого шторма.
Хорнблоуэр заранее знал, какие аргументы мог высказать француз, поэтому не особенно прислушивался к его воплям. Он смертельно устал и отвратительно себя чувствовал, поэтому не имел ни малейшего желания спорить, да еще на иностранном языке. Он просто перестал обращать внимание на капитана и отвернулся. За все золото мира не согласился бы он сейчас повернуть шлюпку к берегам Франции. Его морская карьера только начиналась, пусть даже первые шаги были омрачены потерей "Мари Галант". Но ни за что на свете он не согласился бы долгие годы провести во французской тюрьме.
- Сэр! - напомнил о себе капитан, продолжая нависать над Хорнблоуэром. Теперь уже к его протестам присоединился весь французский экипаж, которому помощник успел рассказать, что происходит. Среди матросов началось глухое брожение.
- Сэр! - повторил капитан. - Я настаиваю, чтобы вы повернули на Бордо.
Он угрожающе шагнул вперед, и сразу же один из матросов вскочил с места и бросился следом за капитаном. В руках у него был багор. Хорнблоуэр выхватил из-за пояса один из своих пистолетов и направил его на капитана, который немедленно застыл на месте. Не сводя с него глаз, Хорнблоуэр достал второй пистолет и протянул его Мэтьюзу.
- Возьмите оружие! - приказал он.
- Так точно, сэр! - Мэтьюз принял пистолет и добавил после короткой паузы: - Прошу прощения, сэр, но вам следовало бы взвести курок.
- Благодарю, - сухо отозвался Хорнблоуэр, кляня себя в душе за забывчивость.
Он взвел курок и этот металлический щелчок, неожиданно громко прозвучавший в утренней тишине, дал, видимо, почувствовать французскому капитану, в какой смертельной опасности он находится. Взведенный пистолет, направленный в живот, да еще в пляшущей на волнах шлюпке - неважное соседство даже для самого отчаянного храбреца, к каковым француза отнести было бы трудновато. Он отчаянно замахал руками и взмолился жалобным голосом.
- Пожалуйста, сэр, не могли бы вы направить свой пистолет куда-нибудь в сторону.
С этими словами он отступил на несколько шагов, пока не наткнулся на своих матросов, сгрудившихся за его спиной и ожидавших дальнейшего развития событий.
- Эй ты, а ну отпусти немедленно! - крикнул вдруг Мэтьюз французскому матросу, пытавшемуся незаметно развязать фал.
- Разрешаю стрелять в каждого, кто покажется вам опасным, распорядился Хорнблоуэр.
Он был так поглощен усмирением этих людей, требующих от него только свободы и больше ничего, что даже не отдавал себе отчета в том, что лицо его перекошено зверской гримасой. Ни один человек, увидевший сейчас его физиономию, не позволил бы себе усомниться в том, что перед ним отчаянный тип, готовый пойти на самые крайние меры и принести любые человеческие жертвы на алтарь долга. Третий пистолет все еще торчал у него за поясом. Французы прекрасно знали, что четверть их экипажа погибнет, даже если им удастся расправиться с англичанами без дополнительных потерь, а их капитан был уверен, что первая пуля будет его. Его энергичная жестикуляция и затравленный взгляд на все еще направленный ему в живот пистолет заставили матросов угомониться и вернуться на свои места. Матросы замолчали, а капитан изменил тактику и начал торговаться.