- Поднять паруса, м-р Экклз! - сказал капитан Пеллью.
Две сотни моряков устремились на ванты. Две сотни пар ловких и умелых рук распустили повязанные полотнища, и "Неутомимый" в считанные минуты удвоил скорость, слегка кренясь под легким боковым бризом. Теперь форштевень фрегата рассекал тяжелую волну Атлантики. Вышли в море и обе галеры. Но на этот раз уже "Неутомимый" обогнал их. Хорнблоуэр заметил, когда они проходили мимо, что нос передней галеры захлестывает волной. Пенные брызги то и дело покрывали полубак. Да, океан для этих хрупких суденышек не подходил. Капитаны галер подумали, видимо, о том же: ряд весел левого борта внезапно застыл в воздухе, а правый продолжал грести. Неуклюже раскачиваясь на волнах, галеры развернулись и заспешили обратно в тихую гавань. На полубаке "Неутомимого" кто-то оглушительно свистнул и был поддержан почти всем экипажем. Шквал свиста, мяуканья и непристойных телодвижений преследовал испанцев, пока они не отошли за пределы слышимости. Экипаж временно вышел из под контроля, и капитан Пеллью на шканцах, как ни бесновался от гнева, ничего не мог с этим поделать. Напрасно бегали по палубе боцман и его помощники с целью выявить и записать зачинщиков. В лице простых матросов английский народ сам высказал свое отношение к вчерашнему союзнику и распрощался с ним на свой манер, не сулящий испанцам при встрече ничего хорошего.
Но пока что ничего хорошего не ожидало и фрегат с его командой. Прошло совсем немного времени, и Испания сделала следующий шаг, переметнувшись на сторону французов и объявив войну Англии. Теперь, когда ежегодный караван из Америки с грузом золота и серебра благополучно добрался до испанских портов, донам нечего было опасаться английских рейдеров. Самая прогнившая монархия в Европе сочла этот момент подходящим, чтобы заключить союз с самой передовой в плане общественного устройства европейской державой. Для английского Адмиралтейства такой шаг означал не только необходимость где-то изыскивать дополнительные ресурсы, но и еще патрулировать более чем тысячемильное побережье Пиренейского полуострова. Для этого надо было снарядить новую эскадру, подготовить новые базы снабжения и ремонта взамен утраченных испанских. Предстояло войти в сношения с полудикими царьками и шейхами африканского Средиземноморья, терпеливо сносить их прихоти и задаривать золотом и товарами, чтобы все эти султаны, беи, деи, эмиры и прочие снабжали английские суда водой и провиантом или хотя бы не препятствовали заходить в свои гавани. Измена Испании сулила неслыханные прибыли таким жалким приморским городишкам, как Тетуан, Алжир и Оран.
У Геркулесовых Столбов стоял мертвый штиль. Гладь воды сверкала на солнце расплавленным серебром, бездонное небо нависало над морем сапфировой чашей. Слева далекой грядой чернели африканские горы, а справа возвышались скалистые утесы испанского побережья.
"Неутомимый" попал в незавидное положение. Между Атлантикой и Средиземным морем через Гибралтарский пролив проходит не очень сильное, но довольно коварное течение. В штиль это течение способно увлечь суда из Средиземного моря далеко за скалы Гибралтара. При неблагоприятном ветре обратный путь может отнять дни, а то и недели. Вот почему капитан Пеллью был столь встревожен создавшимся положением. Его фрегат "Неутомимый" сопровождал караван судов с рисом из Орана. Груз предназначался для Гибралтара. Испания, вступившая в войну на стороне Франции, отправила под стены крепости осадную армию. Осажденный британский форпост срочно нуждался в продовольствии. Пеллью не мог позволить себе быть пронесенным каким-то течением мимо порта назначения. Поднятые им на мачте сигналы судам каравана вряд ли доставили удовольствие их капитанам, - та неимоверно тяжкая работа, которой предлагал им заняться командир "Неутомимого", немногим пришлась бы по нутру.
Да и команде самого фрегата приходилось несладко. Вот уже который час подряд спущенные на воду шлюпки буксировали корабли в сторону крепости. Это была каторжная работа. Матросы изо всех сил налегали на весла, увлекая за собой многотонные махины кораблей. Буксировочные тросы-булини то натягивались при гребке, то провисали до самой воды, отчего буксируемое судно двигалось рывками, то и дело принимаясь рыскать по сторонам. Скорость такой буксировки составляла меньше мили в час и достигалась ценой неимоверно тяжелой работы всего экипажа. Единственным утешением было то, что каждый выигранный у течения ярд позволял одновременно выиграть время: не вечно же будет продолжаться этот штиль! Достаточно было пары часов устойчивого южного ветра, и все проблемы каравана перестали бы существовать.
Гребцы в баркасе и катере были настолько поглощены своей изматывающей работой, что не сразу обратили внимание на поднявшуюся на корабле суматоху. Они тупо поднимали и опускали весла под жаркими лучами безжалостного солнца, безропотно неся свою изнурительную двухчасовую вахту и мечтая о смене, как манне небесной. Только громкий окрик капитана смог вывести гребцов из оцепенения.
- М-р Болтон! М-р Чэдд! Прекратить буксировку и немедленно на борт. Вооружите ваших людей. У нас гости - старые знакомые из Кадиса.
Вернувшись на шканцы, Пеллью приложил подзорную трубу к глазу и с тревогой уставился в сторону горизонта. Спустя несколько минут он убедился, что доклад впередсмотрящего с грот-мачты оказался точным.
- Они держат курс прямо на нас, - сказал он, ни к кому особенно не обращаясь.
Обе галеры были из Кадиса, сомнений в этом не оставалось. Очевидно, наблюдатели в Тарифе отправили всадника с известием о попавшем в полосу безветрия караване, и галеры - эти шакалы моря - никак не могли упустить замечательную возможность напасть на беспомощную добычу. Именно такие моменты служили оправданием их затянувшегося существования. Они не могли захватить и увести все суда каравана, разве что одно-два, зато они могли безнаказанно сжечь или потопить их, а экипаж фрегата вынужден будет в бессильной ярости наблюдать за этой бойней, не в состоянии ей помешать. Пеллью оценивающе взглянул на все пять судов каравана: два торговца и три брига. Только одно из них находилось достаточно близко, чтобы он мог прикрыть его огнем. Остальные располагались слишком далеко.
- Тесаки и пистолеты, ребята! - напутствовал он поднимающихся на борт матросов и офицеров с буксировочных шлюпок. - Держите нос по ветру, а паруса сухими. И не теряйте времени! А вы, м-р Катлер, покажите, что вы умеете с вашей любимой карронадой.
"Неутомимый" имел в своем послужном списке столько славных дел, что понукать уже никого не приходилось. Его экипаж представлял собой хорошо налаженный механизм, в котором каждый знал свое место и обязанности и прекрасно понимал, как дорого порой может обойтись секунда промедления. Гребцы мигом вооружились, в катер и баркас спустили карронады и боеприпасы, и через несколько минут обе шлюпки отвалили от борта "Неутомимого" в полной боевой готовности и двинулись на перехват галер.
- Какого черта! Что это вы затеяли, м-р Хорнблоуэр?
Пеллью заметил Хорнблоуэра, когда тот залезал в четверку, экипажем которой он командовал, согласно боевому расписанию.
- Вы что же это, собираетесь воевать против галер на двенадцатифутовой лодчонке с экипажем из восьми человек? - саркастически спросил Пеллью.
- Нет, сэр! Но я полагал, что мы можем отправиться на одно из судов каравана для усиления его команды, - ответил Хорнблоуэр.
- А, ну это другое дело, продолжайте. Хоть это и бесполезно, но и вреда тоже не причинит. Вы быстро соображаете, м-р Хорнблоуэр.
- Вы просто молодчина, сэр! - восторженно воскликнул старшина Джексон, когда четверка отвалила от борта фрегата. - Молодчина! И ведь никто, кроме вас об этом и не подумал!
Джексон, старшина и рулевой четверки, решил, без сомнения, что Хорнблоуэр придумал эту отговорку, вовсе не собираясь на самом деле идти на помощь кораблям каравана.
- Ну мы покажем этим вонючкам, - пробормотал он сквозь зубы, садясь к румпелю.
Хорнблоуэр кожей чувствовал в своей команде ту же ненависть к вероломным испанцам, которую испытывал и сам. Проанализировав это чувство, он пришел к однозначному выводу, что вызвано оно прежде всего теми обстоятельствами, при каких произошла их первая встреча с галерами. Не последнюю роль сыграл, очевидно, и омерзительный запах, сопровождающий эти плавучие тюрьмы, совмещенные с жуткой каторгой. Хорнблоуэр никогда прежде не испытывал чувства персональной ненависти к кому бы то ни было. Когда он сражался, то сражался как солдат своего короля против врагов своего короля и своей страны. И если он стрелял и даже убивал, эта происходило не от неприязни к тому или иному французу или испанцу, а потому, что так велел долг. Но сейчас он почему-то до боли сжимал кулаки и мечтал поскорее очутиться лицом к лицу с ненавистными донами.
Баркас и катер успели порядочно отдалиться от фрегата и значительно опережали четверку, несмотря на то, что гребцы там сильно устали, отстояв почти полностью двухчасовую вахту по буксировке "Неутомимого". Они летели с такой скоростью, что легкая четверка со свежими гребцами с большим трудом сокращала разделявшее их расстояние. А морская вода была такой красивой, того чудного лазурного оттенка, который так редко удается увидеть. Лишь весла при погружении в воду создавали небольшие белые бурунчики. Прямо по курсу виднелись разбросанные суда каравана, беспомощно застывшие в том положении, в каком захватил их штиль, а еще дальше Хорнблоуэр различил равномерные взмахи "белых крыльев" - рядов весел быстро приближающихся галер.
Баркас и катер пытались одновременно защитить сразу все суда каравана, а третья шлюпка - гичка, вышедшая им на подмогу, - находилась еще далеко. Хорнблоуэр слегка отвернул в сторону, чтобы держаться в кильватере катера. Ясно было, что времени подняться на борт одного из кораблей каравана у него не осталось, даже если бы он всерьез собирался так поступить. Одна из галер показалась в промежутке между двумя торговцами. Хорнблоуэр заметил, что катер разворачивается для стрельбы из носовой карронады.
- Гребите, ребята, гребите! - заорал он вне себя от возбуждения.
Он плохо представлял себе, что должно произойти, но жаждал непременно участвовать в событиях. Шестифунтовка на носу катера была хороша только в ближнем бою. За пределами дальности мушкетного выстрела рассчитывать на точность попадания не приходилось. Одно дело, когда стреляешь картечью по толпе, и совсем другое, когда ядром по низко сидящему в воде бушприту галеры.
- Ну еще налягте, ребята! - умоляюще воскликнул Хорнблоуэр.
Они почти догнали катер, но находились чуть сбоку от него. Карронада выстрелила. Хорнблоуэру показалось, что бушприт галеры разбит в щепки, но на курс ее этот выстрел повлиял не больше, чем дробинка на атакующего быка. Нос галеры чуть отвернул в сторону, а движения весел ускорились. Было очевидно - галера шла на таран!
- Греби! - истерически вскрикнул Хорнблоуэр. Непроизвольно он все время отклонял румпель влево, чтобы не оказаться на пути галеры.
- Суши весла!
Четверка остановилась, но по инерции успела немного обогнать катер. Хорнблоуэр хорошо видел м-ра Сомса, стоящего на корме и не отрывающего взгляда от настигающей его крылатой смерти. Если бы галера приближалась к катеру нос к носу, экипаж Сомса мог бы вовремя отвернуть. Однако галера шла под углом, и времени для маневра уже не оставалось. Катер все же попытался отвернуть от тарана. Смелая, но запоздалая попытка. Катер развернулся перпендикулярно курсу галеры, подставив под удар незащищенный борт, и это было последнее, что увидел Хорнблоуэр. Галера огромной тенью скользнула мимо четверки, едва не задев ее своими массивными веслами, послышался удар, треск и чей-то оглушительный вопль. Галера вздрогнула от удара и почти остановилась. Хорнблоуэр был вне себя от ярости и горя, полон жаждой мести за погибших товарищей, но даже в эти минуты мозг его работал как хронометр.
- Лево руля! - и четверка развернулась за кормой галеры.
- Так держать! - и она бросилась в погоню, подобно терьеру.
- Джексон! Абордажные крючья, быстро!
Джексон вскочил с места и, пригибаясь, бросился на нос, стараясь не мешать гребцам. Встав на носу, он закрутил над головой закрепленный булинем абордажный крюк и метнул его вверх. Крюк зацепился за край позолоченного кормового бортика. Джексон стал подтягивать булинь, в то время как гребцы продолжали изо всех сил работать веслами. И тут глазам Хорнблоуэра предстало страшное зрелище, которое, он знал, еще не раз привидится ему в ночных кошмарах: из под кормы галеры вынырнула передняя половина разрезанного пополам катера. За обломки все еще цеплялись люди - те, кто выдержал мучительно долгое пребывание под водой, пока катер тащило под днищем галеры. Хорнблоуэру казалось, что он до самой смерти не забудет эти лица - посиневшие от недостатка кислорода, багровые от напряжения, изуродованные последними смертными судорогами, глаза - умоляющие у живых и остекленевшие у погибших. Но эти обломки с жертвами пронесло мимо так быстро, что бесполезно было даже пытаться как-то задержать их. Хорнблоуэр почувствовал сильный рывок и понял, что галера резко увеличила скорость.
- Я не могу ее больше удерживать! - прохрипел сквозь сжатые зубы Джексон.
- Оберни булинь вокруг крепительной планки, болван!
Теперь галера тащила четверку на буксире. Она находилась под самой кормой, чуть правее руля. Белые барашки пены взметались из под носа и мгновенно терялись за кормой; натянутый, как струна, булинь готов был вот-вот лопнуть от напряжения. Это была безумная гонка, словно они загарпунили кита, а тот тащил за собой хрупкую шлюпку, угрожая в любую секунду увлечь ее в пучину. Какой-то испанец с ножом в руке появился на корме с явным намерением перерезать трос.
- Застрели его, Джексон! - визгливо крикнул Хорнблоуэр.
Раздался выстрел, и испанец упал навзничь на палубу. "Молодец Джексон, отлично!" Несмотря на овладевшее им безумие битвы, кипящую на расстоянии вытянутой руки воду под ахтерштевнем* [Ахтерштевень - нижняя кормовая часть судна в виде жесткой балки или рамы.] и палящее солнце, Хорнблоуэр попытался хладнокровно обдумать свои последующие действия. На этот раз порыв души и здравый смысл говорили одно и то же: поскорее схлестнуться с неприятелем, несмотря на неравные шансы.
- Подтянуться поближе, ребята! - приказал он, и матросы сразу же принялись дружно подтягивать булинь.
Скорость галеры была столь велика, что подтянуться удалось не больше, чем на ярд. Трудность усугублялась еще тем, что абордажный крюк застрял где-то на высоте десяти футов, и чем сильнее подтягивали они трос, тем больше поднимался из воды нос четверки.
- Стоп! - приказал Хорнблоуэр, видя полную бесполезность дальнейших усилий. - Достать пистолеты!
На корме появились четверо или пятеро испанцев с мушкетами, которые они не замедлили направить на экипаж четверки. Началась перестрелка. Один гребец в экипаже Хорнблоуэра был ранен и со стоном повалился на дно шлюпки, но и атакующие пропали из вида. Вытянувшись во весь рост и с трудом сохраняя равновесие, Хорнблоуэр попытался разглядеть, что же происходит на корме галеры, но кроме двух макушек рулевых ничего не увидел.
- Перезарядить оружие, - распорядился он, чудом вспомнив, что от него ждут приказаний. Матросы взялись за шомполы. - Поаккуратней там, если хотите снова увидеть Помпею.
Хорнблоуэр дрожал от возбуждения, его будоражил азарт сражения, но какая-то часть сознания оставалась спокойной и взирала на все происходящее как бы со стороны. Это она заботилась о том, чтобы отдавать приказы и вовремя предпринимать необходимые действия. А вот вторая половина сознания ни о чем не хотела знать или слышать. Она просто жаждала крови врага и готова была удовлетворить эту жажду любой ценой. Позже, на трезвую голову, Хорнблоуэр припоминал, что в тот памятный день перед глазами у него постоянно плавал какой-то розовый туман. Со звоном вылетело стекло в одном из кормовых иллюминаторов галеры и в него высунулось дуло мушкета, но не успел испанец прицелиться, все матросы разрядили в него свои пистолеты. Мушкет полетел в воду.
- Так его, молодцы ребята! - заорал в восторге Хорнблоуэр, но тут же опомнился и, уже обычным голосом, отдал приказ перезарядить оружие.
Как только пистолеты были приведены в боевую готовность, Хорнблоуэр поднялся на ноги. Его собственные пистолеты торчали за поясом, тесак висел у бедра.
- Ты и ты, - указал он на двоих гребцов, - пойдете со мной. Джексон, остаешься за старшего. И помоги нам перебраться на корму.