- Так точно, сэр. Вы, наверное, правы, сэр, - ответил вздрогнувший от неожиданности Джексон, едва не нажав на курок своего пистолета, который он продолжал сжимать в руке.
- А взгляните на этого разбойника, - показал Хорнблоуэр на одного из каторжников. - Вам приходилось когда-нибудь, м-р Джексон, видеть такую длинную бороду?
- Н-нет, сэр.
- Да поговори же со мной, болван! И веди себя натурально, не дергайся.
- Я... Я не знаю, о чем говорить, сэр.
- Да ты что, Джексон, совсем без мозгов? Посмотри какой рубец на плече у этого парня. Надсмотрщик у них умеет владеть плеткой, ничего не скажешь.
- Конечно-конечно, сэр.
Хорнблоуэр приготовился уже произнести очередной монолог, но тут до его ушей донесся самый сладостный звук в мире: глухой толчок в борт галеры и английская речь ринувшейся на палубу команды гички. Хорнблоуэр еще никогда в жизни не испытывал такого облегчения. Он готов был уже расслабиться, но вовремя вспомнил о субординации и вытянулся по стойке "смирно".
- Рад видеть вас на борту, сэр! - приветствовал он лейтенанта Чэдда, только что появившегося на галере.
- А я еще больше рад видеть вас, - отозвался Чэдд, с любопытством оглядываясь вокруг, и добавил после паузы: - Живым.
- Те испанцы на баке - это пленные, - поспешил пояснить Хорнблоуэр. Я думаю, сэр, не помешало бы их связать. А больше здесь по-моему делать нечего.
Теперь, когда все было позади, Хорнблоуэр, как ни старался, никак не мог расслабиться. Он вновь и вновь мысленно прокручивал эпизоды захвата галеры и так на этом зациклился, что даже дружное "ура", которым встретили его на "Неутомимом", не доставило ему никакой радости. Он словно отупел и перестал соображать, что говорит и что делает. Хорошо хоть не забыл упомянуть в своем докладе капитану Пеллью о "мужественном и самоотверженном поведении в бою" Джексона и Олдройда, а то бы потом в глаза им смотреть не смог.
- Адмирал будет очень доволен, - сказал Пеллью, проницательно поглядывая на Хорнблоуэра.
- Рад слышать это, сэр! - донесся до него, как во сне, его собственный голос.
- Очень жаль, конечно, что мы потеряли беднягу Сомса, - продолжал развивать свою мысль капитан Пеллью, - теперь нам потребуется новый командир вахты. У меня есть намерение назначить этим офицером вас, м-р Хорнблоуэр, присвоив вам одновременно звание исполняющего обязанности лейтенанта. Как вы на это смотрите?
- Благодарю вас, сэр, - механически ответил Хорнблоуэр, все еще не понимая толком, что с ним произошло.
Он вспомнил Сомса - седого многоопытного офицера, бороздившего все моря и океаны и принимавшего участие в сотне сражений. Сегодня он не сумел предугадать замысел противника и поэтому погиб сам и погубил свой экипаж. А теперь он, Хорнблоуэр, назначен на его место. И за что? За, то что он в упоении схваткой уложил несколько злосчастных испанцев? И за это безумие его производят в следующий чин? Нет, мир положительно сошел с ума! Подобно Сомсу и многим другим в экипаже "Неутомимого", он позволил себе увлечься и забыть про осторожность. Но если другие поплатились за свою неосторожность жизнью, он, наоборот, был удостоен повышения и всяческих почестей. Если бы не счастливый случай, не улыбка судьбы, страшно подумать, как далеко могла завести его слепая ненависть к испанским галерам. Жизнь преподала ему еще один урок за не слишком дорогую плату, и Хорнблоуэр поклялся в душе никогда этого урока не забывать.
Экзамен на чин лейтенанта
Корабль Флота Его Величества "Неутомимый" входил в Гибралтарскую бухту. Рядом с капитаном фрегата сэром Эдуардом Пеллью стоял на шканцах исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблоуэр, весь преисполненный сознания собственной значимости. Хорнблоуэр неотрывно глядел в подзорную трубу, уделяя особое внимание Альхесирасу. Так уж сложилось исторически, что крупнейшие военно-морские базы двух воюющих между собой держав географически разделяло расстояние не больше шести миль. За гаванью Альхесирас стоило приглядывать: коварные испанцы всегда могли неожиданно выйти в море большими силами на перехват одинокого фрегата.
- Восемь, нет, девять кораблей, сэр, все со спущенными парусами, доложил Хорнблоуэр результаты своих наблюдений.
- Благодарю вас, - кивнул Пеллью и тут же приказал: - Приготовиться к повороту!
"Неутомимый" переменил галс и направился на рейд. Как обычно, в Гибралтарской бухте скопилось великое множество судов. После начала войны с Испанией здесь поневоле сосредоточилась большая часть Средиземноморского флота Великобритании. Пеллью приказал убрать прямые паруса и отдать якорь. Загрохотала в клюзах якорная цепь, и "Неутомимый" прочно встал на свое место на Гибралтарском рейде.
- Подать мою гичку, - распорядился капитан.
Для своей шлюпки и ее экипажа Пеллью предпочитал сочетание темно-синего и белого цветов. Матросы, соответственно этому, были одеты в темно-синие блузы и белые штаны, а на голове у них были белые шляпы с синими лентами. Гичка была выкрашена в темно-синий цвет с единственной белой полосой по краю бортов. Белые весла имели синие лопасти. Все вместе выглядело весьма эффектно, особенно в движении. Хорнблоуэр проводил капитана, отправившегося с визитом вежливости к адмиралу порта, полюбовался гичкой, стрелой несущейся по глади залива, и пошел отдыхать.
В этот день Хорнблоуэра ждал небольшой сюрприз. Едва капитан вернулся с берега, Хорнблоуэра разыскал вестовой и сообщил, что тот сию минуту ждет его в своей каюте.
- Хорошенько вспомни свое прошлое и все прегрешения, - напутствовал его с ухмылкой старый приятель мичман Брейсгердл. - Старик просто так никого не вызывает.
- Хотелось бы, да что-то не вспоминается, - отшутился Хорнблоуэр, удивленный и слегка встревоженный неожиданным вызовом.
Встреча с глазу на глаз с капитаном - всегда событие для младшего офицера, вот почему Хорнблоуэр переступил порог капитанской каюты с некоторым трепетом, хотя никаких проступков за собой припомнить не мог. Страхи его оказались напрасны. Пеллью встретил его приветливой улыбкой и сразу же пригласил сесть.
- Рад снова видеть вас, м-р Хорнблоуэр. У меня для вас новость, которую вы, надеюсь, сочтете доброй. Завтра с утра на "Санта-Барбаре" собирается капитанская комиссия для экзаменовки и аттестации кандидатов на лейтенантский чин. Я полагаю, вы готовы к этому экзамену?
Хорнблоуэр чуть было не выпалил: "Думаю, что готов, сэр", но вовремя спохватился и ответил как положено:
- Так точно, сэр!
На этом разговор был практически завершен. Хорнблоуэру показалось немного обидным, что столь важный для него шаг в жизни потребовал на обсуждение так мало времени. Он уже два месяца исполнял обязанности лейтенанта на борту "Неутомимого". Завтра его ждет официальный экзамен. Если он сдаст, на следующий день его утвердят в адмиральском приказе, и он станет уже настоящим лейтенантом с двухмесячным стажем, идущим в зачет выслуги. А вот если не сдаст... Это будет означать, что он не годится для исполнения обязанностей лейтенанта и должен будет снова вернуться к своим мичманским обязанностям. Двухмесячный стаж пропадет, и пройдет не меньше полугода, прежде чем ему разрешат еще одну попытку. Восемь месяцев! Для мичмана без средств и постоянного дохода восьмимесячная выслуга значила очень много и могла даже сильно повлиять на весь ход его дальнейшей карьеры.
- Передайте м-ру Болтону, что назавтра вы освобождаетесь от несения службы и можете воспользоваться одной из шлюпок.
- Благодарю вас, сэр.
- Удачи вам, Хорнблоуэр.
Последующие двадцать четыре часа превратились для Хорнблоуэра в сплошной кошмар. Он попытался заново проштудировать "Конспекты по навигации" Норье и "Полный курс кораблевождения" Кларка, но больше всего забот доставило ему приведение своего единственного парадного мундира в достойный вид. Нагреть утюг на плите камбуза, чтобы выгладить шейный платок, обошлось ему в недельную порцию спиртного. Хорошо еще Брейсгердл одолжил ему чистую и сравнительно новую рубашку. А какая была паника, когда обнаружилось, что запасы гуталина в каптерке безнадежно засохли! Двое мичманов целый час толкли его вместе с жиром, но получившийся в результате продукт упорно не желал ложиться на единственные приличные сапоги Хорнблоуэра. Лишь терпеливая и длительная обработка суконкой смогла довести их до нужной стадии блеска, достойной предстоящего экзамена. А его треуголка! Поистине незавидна участь треуголки в мичманском кубрике, подумал Хорнблоуэр, со вздохом разглядывая сильно потертые поля и прохудившуюся подкладку.
- Как войдешь, сразу снимай и суй ее под мышку, - учил его Брейсгердл, - и моли Бога, чтобы тебя никто из начальства не заметил, когда будешь подниматься по трапу.
Проводить Хорнблоуэра собрались на палубе все обитатели мичманского кубрика. На средней дистанции он выглядел совсем неплохо: новая сорочка, белые штаны, шпага, до блеска начищенные сапоги, пачка конспектов под мышкой и в боковом кармане тщательно вычищенного мундира свидетельство о трезвости и примерном поведении, подписанное старпомом.
Зимний день уже полностью вступил в свои права, когда Хорнблоуэр поднялся, наконец, на борт "Санта-Барбары", где сразу же доложил о себе вахтенному офицеру.
"Санта-Барбара" служила плавучей тюрьмой. Она была захвачена еще в 1780 году во время знаменитого рейда Родни в Кадисскую бухту и с тех пор потихоньку гнила, стоя на якоре на Гибралтарском рейде. Мачты с нее были давно сняты. В мирное время ее трюмы служили провиантским складом, а в военное - были переоборудованы в тюремные камеры. У люков несли караул вооруженные солдаты в красных мундирах, на полубаке и шканцах стояли карронады, развернутые так, чтобы в случае бунта заключенных иметь возможность простреливать всю палубу. Несколько оборванных и изможденных пленников совершали прогулку под присмотром конвоира. Когда Хорнблоуэр проходил мимо, до его ноздрей донесся отвратительный запах из открытых люков, ведущих во внутренние помещения корабля, где томилось около двух тысяч преступников и военнопленных.
- Кто бы мог подумать, что вас будет сегодня так много, - с удивлением сказал вахтенный офицер - пожилой лейтенант с длинными седыми волосами, оглядывая Хорнблоуэра с ног до головы. - Вы уже шестнадцатый, молодой человек. Святый Боже, да вы только посмотрите туда!
Целая флотилия разнокалиберных шлюпок приближалась к трапу "Санта-Барбары", и в каждой из них находился по меньшей мере один молодой человек в треуголке, при шпаге, в белых штанах, с пачкой книг и конспектов под мышкой. В некоторых шлюпках число молодых людей доходило до четырех-пяти.
- У меня такое ощущение, что все честолюбивые молодые джентльмены Средиземноморского флота выбрали этот день для сдачи экзаменов, - сказал вахтенный лейтенант. - Представляю, что будет, когда члены экзаменационной комиссии увидят всю эту ораву! Да, не хотел бы я сегодня оказаться на вашем месте, молодой человек! Ну ладно, идите на корму и ждите в приемной. Вас вызовут.
В приемной каюте было тесновато. Пятнадцать пар глаз с любопытством уставились на Хорнблоуэра. Среди собравшихся были младшие офицеры всех возрастов: от восемнадцати до сорока. Все были в парадных мундирах, и все жутко нервничали. Двое-трое лихорадочно листали толстые тома учебников, пытаясь напоследок освежить в памяти тот или иной параграф. Небольшая группа мичманов в углу потихоньку прикладывалась к бутылке, передавая ее из рук в руки. Не успел Хорнблоуэр пристроиться в сторонке, как в приемную хлынул мощный поток новых кандидатов. Теперь в приемной стало по-настоящему тесно. Стульев, расставленных вдоль стен, хватило лишь половине присутствующих. Остальные вынуждены были оставаться на ногах.
- Сорок лет назад, - раздался чей-то громкий голос, - мой дед принимал участие в знаменитой Калькуттской экспедиции Клайва. Видел бы он, какая злая судьба постигла его потомство!
- Лучше выпей и не думай о предках, - посоветовал голос из угла.
- Нас сорок человек, - объявил высокий худой мичман, похожий на клерка в конторе. - Как вы думаете, господа, сколько человек сможет выдержать? Пять? Десять?
- Да плевать я хотел на все! - снова послышался голос из угла. Хватит мне мозги полоскать. Эх пей, не жалей... - попытался тот же голос завести песню, но "артиста" тут же утихомирили.
- Да тихо вы все, идиоты! Слушайте!