В самом деле, при переходе на другой галс бриг должен был накрениться на левый борт, и тогда пробоина могла показаться над водой.
Морская вода струйками стекала на палубу с промокшей одежды Хорнблоуэра, пока его матросы выполняли поворот оверштаг* [Поворот оверштаг - поворот парусного судна на новый галс, при котором судно пересекает линию ветра носом.]. Он весь дрожал, но не столько от порывов холодного пронизывающего ветра, сколько от возбуждения и нехорошего предчувствия.
Корабль лег на левый борт, обнажив значительную часть корпуса ниже ватерлинии, заросшую ракушками и морскими водорослями. Матросы снова спустили его за борт, и очень скоро он обнаружил злосчастную пробоину в носовой части напротив фок-мачты* [Фок-мачта - передняя мачта на судне.].
- Стоп! - заорал он. - Вот она!
Матросы остановились. Хорнблоуэр попросил Мэтьюза опустить его на пару футов ниже, и тут же был наказан за это накрывшей его с головой волной. Но терять ему уже было нечего, - он и так промок до нитки. Пробоина оказалась двумя футами ниже ватерлинии и представляла собой скорее квадратную, чем круглую, дыру с рваными краями, около фута в поперечнике. Даже в накрененном положении брига волны перехлестывали через край пробоины, вызывая у Хорнблоуэра ощущение почти физического страдания. Ему казалось, что он слышит, как вливается с предательским бульканьем забортная вода в чрево несчастного "купца", хотя, конечно, все это могло быть лишь плодом его воспаленного воображения. Он приказал тащить его наверх и, оказавшись на палубе, поделился своими соображениями с матросами.
- Два фута ниже ватерлинии... - задумчиво протянул Мэтьюз. - Должно быть, его здорово подбросило на волне в момент выстрела. Да и осадка сейчас много ниже.
В этом-то и таилась главная опасность. Даже в накрененном положении бриг продолжал забирать воду, не говоря уже о том, что теперешний курс вел их прямиком к берегам Франции. А чем больше воды проникало в трюм, тем ниже делалась осадка; чем ниже делалась осадка, тем сильнее становилось давление воды, тем больше ее проникало в трюм... Одним словом, они попали в заколдованный круг, из которого был только один выход - как можно скорее наложить на пробоину пластырь. Хорнблоуэр знал, как это делается, правда, чисто теоретически - из учебников и справочников по морскому делу.
- Мы должны простегать парус и завести его на эту пробоину, - сказал Хорнблоуэр. - Зовите французов, они нам понадобятся.
Простегать парус означало сделать из него нечто вроде многослойного матраса, набитого пенькой и ветошью. Потом этот матрас следовало аккуратно наложить на пробоину, где он должен был держаться под давлением забортной воды, достаточно надежно перекрывая поступление ее в трюм.
Французы оказались плохими помощниками. В конце концов, бриг им больше не принадлежал, в перспективе маячила английская тюрьма, так что даже нависшая над всеми смертельная угроза не могла вывести их из состояния апатии. Понадобилось немало времени, чтобы достать из парусной кладовой новый брамсель, на чем специально настаивал Хорнблоуэр, хорошо знавший, что новая парусина много хуже пропускает воду, чем бывшая в употреблении. Французов он заставил трепать пеньковые канаты для начинки пластыря. В это время на палубе показался французский капитан. Он окинул взглядом занятых делом матросов и остановился рядом с Хорнблоуэром.
- Пять лет просидел я в Портсмутской тюрьме в прошлую войну, - сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. - Пять долгих лет!
- Сочувствую вам, - машинально отозвался Хорнблоуэр.
Он и в самом деле сочувствовал старику, просто в этот момент ему было не до него. Его заботили собственные проблемы, к тому же он так и не переоделся и совсем закоченел. Как бы то ни было, его святым долгом было доставить француза вместе со всем его экипажем именно в тюрьму. А сейчас ему просто необходимо было спуститься вниз и срочно отыскать себе сухую одежду.
Когда Хорнблоуэр спустился по трапу, ему показалось, что обычные для деревянного корабля, находящегося в плавании, поскрипывания и потрескивания обшивки и стен каюты звучат много громче обычного. Бриг шел по достаточно спокойному морю, под умеренным ветром, а трещал так, словно снаружи бушевал ураган. Сначала Хорнблоуэр решил не обращать на это внимания, но, переодевшись в сухую одежду, найденную в сундуке капитана, он вынужден был признать, что с судном творится что-то неладное.
Он вышел на палубу и бросил взгляд на занятых работой французов. Один из них вдруг вскочил на ноги и с изумлением уставился на палубу. Потом нагнулся и потрогал рукой просмоленный паз, словно не веря увиденному. Глаза его встретились с глазами Хорнблоуэра, и француз отчаянно замахал руками, что-то выкрикивая. Что именно он кричал, Хорнблоуэр так и не разобрал, но приглашение подойти было выражено достаточно недвусмысленно. Приблизившись к французу, он уставился на вспучившуюся палубную доску. Между ней и соседней образовалась широкая щель, в которую легко можно было просунуть палец. Хорнблоуэр глядел на щель с изумлением, все еще не понимая, что происходит. Она тянулась на пару футов, но все остальные доски палубного настила были в полном порядке. Хотя нет! Он присмотрелся повнимательней и заметил, что палуба вспучилась еще в нескольких местах. Не слишком богатый морской опыт Хорнблоуэра и даже обширные теоретические познания, полученные от чтения книг и учебников, не давали ему и намека на то, как следует реагировать на столь необычный феномен. Хорнблоуэр мог еще некоторое время оставаться в неведении, если бы не французский капитан, незаметно приблизившийся и теперь с ужасом на лице разглядывающий зияющую щель.
- О Боже! - прошептал он. - Рис! Это рис!
Хорнблоуэр не знал французского слова "рис" и сначала не понял капитана, тогда тот несколько раз энергично топнул ногой по палубе и указал на нее пальцем.
- Груз, - пояснил он, - карго* [Карго - в международной морской терминологии - груз на корабле.], он разбухает, становится больше в объеме...
Мэтьюз каким-то образом тоже очутился рядом и, хотя не знал ни слова по-французски, сразу понял, что хочет сказать капитан.
- Если я правильно понял, сэр, это судно нагружено рисом? - обратился он к Хорнблоуэру.
- Да.
- В таком случае, все понятно. От воды рис разбух и раздирает обшивку.
Надо было посмотреть горькой правде в глаза. Рис способен втрое увеличиться в объеме под воздействием попавшей в него воды. Груз риса разбухал с каждой новой порцией воды, проникавшей в трюм через пробоину, и уже начал давить на палубный настил. Теперь Хорнблоуэру стало ясно, откуда взялись эти щели. Одновременно он припомнил скрип и треск корпуса внизу. У него потемнело в глазах, и только невероятным усилием воли удержался он от того, чтобы не выдать охватившее его отчаяние. Он обвел взглядом горизонт, словно надеясь там найти ответ. Но море было пустынным, горизонт чистым, и с неба не прозвучал трубный глас архангела, дающего спасительный совет. Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы собраться с мыслями и высказать свое мнение спокойно и уверенно, как это подобает офицеру Флота Его Величества, исполняющему обязанности командира корабля.
- Нам следует как можно скорее завести пластырь, - обратился он к Мэтьюзу, но как ни старался, не сумел до конца скрыть предательскую дрожь в голосе. - Поторопите этих французов.
Он отвернулся и уставился в небо, ему нужно было несколько минут, чтобы прийти в себя и выработать план дальнейших действий. Но французский капитан схватил его за локоть и отчаянно завопил:
- Я же предупреждал вас, что мой корабль сбавил ход и слишком низко сидит в воде!
- Идите к черту! - огрызнулся Хорнблоуэр по-английски, так как не мог вспомнить, как эта фраза звучит по-французски, и бесцеремонно вырвал свой локоть из рук француза.
Внезапно он ощутил резкий толчок под ногами, словно кто-то с силой ударил снизу молотом. Корабль начинал разваливаться на части буквально на глазах.
- Да сколько же можно возиться с этим пластырем!? - заорал он в сердцах, поворачиваясь к занятым своим делом матросам, и тут же устыдился своей несдержанности и сорвавшегося на визг голоса.
Но вот наконец парус был простеган, - его площадь составила около пяти квадратных футов, - и матросы начали заводить его на пробоину. Хорнблоуэр быстро разделся, не для того, правда, чтобы не испортить вещи капитана, а что-бы сохранить их сухими, и объявил, что лично станет наблюдать за наложением пластыря.
- Мэтьюз, приготовьте булинь, - распорядился Хорнблоуэр.
Голый и мокрый, он раскачивался под ударами холодного ветра, проникающего, казалось, в самые глубины его души. Его то и дело ударяло о борт, так что все тело покрылось ссадинами и кровоподтеками. Каждая вторая или третья волна окатывала его с головой. Но несмотря на все трудности, Хорнблоуэр держался стойко, пока лично не убедился, что простеганный парус правильно наложен на пробоину. Только тогда он позволил себе отдать приказ, чтобы его вытягивали обратно. Ступив на палубу, он весь дрожал от холода, зубы его выбивали крупную дробь, но деятельный мозг уже обдумывал, каким должен быть следующий шаг.
- Приготовиться к повороту оверштаг! - приказал он. - Ложимся на прежний курс.
Если бригу суждено было утонуть, не имело особого значения, произойдет это событие в сотне или в двух сотнях миль от французского побережья, но если, паче чаяния, корабль удастся сохранить, Хорнблоуэр желал удалиться от этих негостеприимных берегов возможно дальше. Подветренный берег всегда таил опасность и угрозу захвата. Конечно, пробоина с наложенным пластырем в новом положении судна находилась теперь глубоко под водой, но это был оправданный риск и достаточно хорошо просчитанный.
Французский капитан, наблюдавший за маневром, подошел к Хорнблоуэру и начал энергично протестовать. По его словам, им не следовало менять курса, так как они могли в кратчайшие сроки добраться до Бордо. Хорнблоуэр ставит под угрозу жизни ни в чем не повинных людей, если собирается упорствовать в своем стремлении достичь английского побережья. Хорнблоуэр терпеливо выслушал француза и спокойно сказал, на этот раз по-французски: "Идите к черту!", принявшись, без дальнейших комментариев, натягивать через голову толстую шерстяную фуфайку, принадлежавшую его собеседнику.
Когда голова Хорнблоуэра снова вынырнула на свет из складок непомерно большой для него фуфайки, капитан все еще продолжал что-то кричать, сопровождая свои протесты выразительной жестикуляцией. Такое поведение не могло не вызвать у Хорнблоуэра подозрений. Он отдал приказ Мэтьюзу еще раз обыскать пленников - не разжились ли те оружием из какого-нибудь тайника. Обыск не дал результатов: кроме матросских складных ножей, другого оружия не нашлось. На всякий случай Хорнблоуэр распорядился отобрать и их.
Когда он полностью оделся, то уделил особое внимание трем пистолетам, которые засунул за пояс таким образом, чтобы они были хорошо видны всем пленникам. Предварительно он у всех на виду проверил затравку у каждого пистолета и подчеркнуто неторопливо перезарядил их. Теперь он смахивал на самого настоящего пирата и даже поймал себя на мысли, что эта игра ему чем-то нравится, напоминая о детстве. Впрочем, если отбросить глупости, он вполне отдавал себе отчет в том, что поставленные в безвыходное положение французы могут от отчаяния в любой момент решиться на открытый мятеж. В таком случае даже его три пистолета окажутся бессильными против двенадцати разъяренных лягушатников, которые, лишившись ножей, легко могли вооружиться баграми или просто палками.
Мэтьюз прервал его мысли.
- Прошу прощения, сэр, - доложил он, - но мне очень не нравится поведение судна. Должен признаться, сэр, что оно почти перестало слушаться руля, а самое плохое, сэр, состоит в том, что оно, кажется, начинает расползаться по швам. Еще раз прошу прощения, сэр, но я должен был сообщить вам это.
Хорнблоуэр и сам видел, что творится с бригом. Из открытого люка доносилось громкое потрескивание, а палуба зияла многочисленными щелями. В некоторые из них уже можно было просунуть кулак. Все усилия по изготовлению и установке пластыря оказались напрасными. Это надо было сделать на сутки раньше, а теперь процесс разбухания риса зашел так далеко, что в трюме образовались еще течи, и число их продолжало увеличиваться. Под давлением риса бриг готов был вот-вот раскрыться, как цветочный бутон. Корабелы испокон веку строили суда так, чтобы они могли противостоять внешним воздействиям, но никто никогда не задумывался защитить их от внутреннего давления. Процесс, похоже, стал уже необратимым.
- Посмотрите сюда, сэр! - раздался неожиданный возглас Мэтьюза.
Хорнблоуэр оглянулся. Вдоль шпигатов* [Шпигат - отверстие в фальшборте и палубе корабля для стока воды.] левого борта скользнула маленькая серая крыса, за ней еще одна и еще...
Должно быть, в трюме происходило нечто ужасное, заставившее этих грызунов выбраться на палубу средь бела дня. Видимо, давление риса разрушило их уютные гнездышки, сооруженные в недрах неограниченных запасов пищи. Хорнблоуэр почувствовал под ногами новый толчок. Но он еще не успел разыграть последнюю карту. Это был не конец, а только последний оборонительный редут!
- Приказываю начать работы по ликвидации груза, - распорядился он. Мэтьюз, соберите французов и приступайте.
Крышка главного люка причудливо выгнулась, один из запоров отлетел и торчал под углом. Когда общими усилиями крышку удалось поднять, в образовавшееся отверстие сразу же выдавило мешок риса. Он наполовину вылез наружу и застрял, зацепившись за край.
- Крючья на тали и все за борт! - приказал Хорнблоуэр.
Мешок за мешком извлекался из трюма, исчезая в волнах. Иногда мешки разрывались, осыпая палубу и матросов ливнем белых крупинок. Но на это уже никто не обращал внимания: часть команды подбирала разорванные мешки и сметала просыпавшийся рис за борт, а ненасытное море поглощало все с одинаковой жадностью.
Верхние мешки удалось достать без особых проблем. Остальные оказались так плотно стиснуты, что вытаскивать каждый последующий приходилось с неимоверными трудностями и только совместными усилиями. Двое матросов постоянно находились внизу. Они растаскивали соседние мешки, цепляли крючьями новый груз и давали команду на подъем. Моряки с брига сначала артачились и что-то лопотали по-французски, не желая, очевидно, лезть в трюм, где их в любую минуту могло завалить. Но Хорнблоуэр находился в таком состоянии, что возражать ему было опасно. Он многозначительно положил руку на пистолеты и скривил такую зверскую рожу, что французы послушно полезли вниз. Эта мучительно тяжелая работа продолжалась уже несколько часов. Матросы у талей истекали потом и едва не падали с ног от усталости. Людей в трюме приходилось менять каждые полчаса.
Хорнблоуэр наблюдал за разгрузкой, мучительно пытаясь придумать, как ему ускорить этот процесс, когда незаметно подошедший Мэтьюз тронул его за плечо.