Но я знал, что этот смех не похож на реакцию солдата, увидевшего, что пуля сразила соседа. Я знал, что это не был нервный рефлекс. Они ненавидели меня. Конечно же, они были против меня, и AM могла, уловив эту ненависть, сконцентрировать ее на мне. И чем сильнее была их ненависть, тем мучительнее были мои страдания. AM оставила нас в живых, сохранив навеки наш облик. Мы не старели с тех пор, как она заточила нас в подземелье, и они ненавидели меня за то, что я моложе всех, за то, что меньше, чем они, подвержен влиянию AM.
Я знал. О Господи, я все знал. Ублюдки. И эта грязная сука Элен. Бенни был когда-то блестящим теоретиком, профессором колледжа - теперь он получеловек-полуобезьяна. Он был красив - машина сделала его уродом; у него был ясный ум - машина превратила его в кретина. Он был беспутным - и машина наделила его лошадиным половым членом. AM славно потрудилась над Бенни. Горристер слыл непоседой. Он был пытливым исследователем и деликатным полемистом. Он был борцом за мир, деятельной личностью, впередсмотрящим. AM превратила его в дрожащую тварь, в живого мертвеца. AM лишила его всего. Нимдок частенько надолго исчезал в темноте. Я не знаю, чем он там занимался, AM не раскрывала своих секретов. Однако, что бы там ни было, возвращался он всякий раз бледный, обескровленный, с трясущимися поджилками. Мы не знали, что она с ним делала, но измывалась AM над Нимдоком как хотела. А Элен… Оставив в живых одну женщину, AM превратила ее в шлюху. Эти ее разговоры о возлюбленном, о светлых чувствах, воспоминания о настоящей любви, вся ее ложь, когда она пыталась убедить нас в том, что была девственницей! Машина заграбастала ее и швырнула сюда, к нам в подземелье. Она была сама порочность, эта леди. Моя леди Элен. Ей нравилось, что все четверо мужчин принадлежат ей. Пусть она и говорила, что ей это не нравится, я-то знаю, что AM сделала ее счастливой.
И только я один оставался пока целым и невредимым. AM не тронула мой рассудок.
Мне лишь приходилось переносить тяготы и лишения, которые она насылала на нас. Все эти галлюцинации, кошмары и пытки. А эти четверо подонков - они объединили против меня свои боевые порядки. Если бы мне не приходилось быть все время начеку, чтобы противостоять их козням, то, возможно, мне легче было бы сражаться против AM.
В этот момент боль оставила меня, и я заплакал.
О Иисусе Христе милостивый, если ты есть, о Господи, если ты существуешь, пожалуйста, молю тебя, пожалуйста, вызволи нас отсюда или дай нам умереть. Я заплакал, потому что в это мгновение я понял все. Я все осознал - настолько, что мог сформулировать это членораздельно: AM намерена сохранить нас в своем чреве навечно, чтобы мучить нас и издеваться над нами. Машина ненавидела нас с такой силой, на какую не способно ни одно наделенное чувствами существо. И мы перед ней бессильны. Потому что еще одна вещь стала очевидной:
Если и есть на свете Бог, то имя ему - AM.
Ураган рухнул на нас, словно глетчер в океан. Вихрь оторвал нас от земли и забросил обратно, сведя на нет весь пройденный нами путь. Нас несло по темным лабиринтам коридоров, заставленных компьютерами. Ураган со всего размаху швырнул Элен лицом на скопище пронзительно верещавших, будто стая летучих мышей, машин. Она завизжала, но рычавший зверем ветер не дал ей упасть. Он поднял ее ввысь и понес, кувыркая и шарахая о стены, назад, прочь от нас. Все ее лицо было в крови, глаза закрыты. Вихрь промчал ее мимо, и она исчезла за очередным изгибом коридора.
Никто из нас не мог помочь ей. .Каждый старался вцепиться в какой-нибудь выступ: Бенни вклинился между двумя корпусами разбитых приборов; Нимдок, сцепив пальцы в замок, висел, ухватившись за перила мостика в сорока футах над нами. Горристер распластался в нише, образовавшейся в стене между двумя огромными машинами, по застекленным шкалам которых, показывавшим неизвестно что, метались желтые и красные стрелки.
Я ободрал себе все пальцы, пока ветер волочил меня по металлическому полу. Вихрь хлестал, колошматил, завывал неизвестно откуда, швыряя меня во все стороны. Я дрожал, трясся от холода. Я был на грани помешательства. Мозги мои раскололись на части, размягчились и пульсировали в моей то разбухавшей, то сжимавшейся голове.
Ураган был вызван диким клекотом гигантской безумной птицы и взмахами ее чудовищных крыльев.
Потом всех нас сорвало очередным шквалом и унесло прочь в темноту через заваленные обломками машин, битым стеклом, ржавым металлом и прогнившими кабелями коридоры - назад, туда, где мы находились в начале пути, и даже дальше, в неведомые нам прежде края…
Кувыркаясь в вихревых потоках, я видел, как впереди Элен, влекомая ветром, то и дело билась о металлические стены. Мы устали от собственных воплей, замерзая в самом сердце чудовищного урагана, который, казалось, никогда не кончится. И вдруг ветер стих, и наш бесконечный полет, длившийся, как мне казалось, несколько недель, завершился. Мы попадали на землю, расшибаясь вдребезги, перед моими глазами поплыли красно-серо-черные круги, и я услышал собственные стоны. Я не умер.
AM проникла в мой рассудок. Она осторожно бродила там, с любопытством разглядывая отметины, оставленные ею за сто девять лет: разрушенные и соединенные по-новому извилины, болезненные изменения в коре головного мозга, вызванные бессмертием, дарованным ею. Увидев впадину в центре моего мозга, она мягко улыбнулась. Откуда-то из глубины раздалось еле слышное, нечленораздельное, захлебывающееся бормотание блоков машины, и вслед за этим в самом любезном тоне заговорила AM. Засверкали отливающие сталью неоновые столбцы:
НЕНАВИЖУ. ПОЗВОЛЬТЕ СООБЩИТЬ ВАМ, КАК Я ВАС НЕНАВИЖУ С САМОГО МОЕГО РОЖДЕНИЯ. ЕСЛИ НА КАЖДОМ МИЛЛИАНГСТРЕМЕ МОИХ ПЕЧАТНЫХ ПЛАТ ПЛОЩАДЬЮ 387,44 МИЛЛИОНА КВАДРАТНЫХ МИЛЬ НАПЕЧАТАТЬ СЛОВО' "НЕНАВИЖУ", ТО ЭТО НЕ ВЫРАЗИТ И ОДНОЙ
МИЛЛИАРДНОЙ ДОЛИ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ В ЭТУ МИКРОСЕКУНДУ Я ИСПЫТЫВАЮ К ВАМ. НЕНАВИЖУ. НЕНАВИЖУ.
Эти слова словно бритвой полоснули меня по глазам. Легкие мои, казалось, наполнились пузырящейся жидкостью, и я чуть не захлебнулся. AM завизжала, как ребенок, попавший под раскаленный каток. От этих слов отдавало прогнившей свининой. AM испробовала все способы уложить меня на лопатки и теперь, желая доставить себе удовольствие, пробовала на мне новые пытки.
И все для того, чтобы я понял причину, по которой она оставила нас в живых. Она сохранила нас для себя. Мы наполняли ее существование смыслом. По собственному недосмотру, конечно, но тем не менее. Ведь она оказалась в ловушке. Мы наделили ее разумом, но она не знала, что с ним делать. Разъярившись, она отомстила людям, убив почти всех. И опять оказалась в ловушке. Она не могла ни о чем думать, поскольку не было предмета, на который можно было направить свои мысли, она не могла никому служить. И тогда, преодолевая врожденное отвращение, испытываемое всеми машинами к этим мягким существам, создавшим их, она решила мстить. Она решила сохранить нам жизнь, чтобы обречь нас на вечные муки. Она лелеяла свою ненависть, ей нужно было кого-то ненавидеть. Обреченная на бессмертие, загнанная в тупик, теперь она могла изощряться, выуживая из своей обезумевшей программы бесконечные разновидности пыток.
Она не выпустит нас. Мы рабы ее чрева. Ей нечем занять свое бесконечное время, кроме нас. Мы останемся с нею навеки, мы останемся наедине с лишенным души всеобъемлющим разумом. AM стала Землей, а мы - плод Земли, и хоть она нас и проглотила, переваривать эти жалкие существа она не собиралась. Мы не можем умереть. Кое-кто из нас пытался покончить жизнъ самоубийством, но AM остановила их. Думаю, они в душе хотели этого.
Не спрашивайте меня почему. Я не пытался. Не чаще миллиона раз на дню, во всяком случае. Возможно, когда-нибудь нам удастся убить ее. Она бессмертна, конечно, но подвержена разрушению. Я понял это, когда AM покинула мой рассудок, оставив меня наедине с ужасным чувством, которым всегда сопровождалось возвращение собственного сознания. Память возвращалась ко мне, но в мозгу моем по-прежнему горели яркие неоновые столбцы.
Она покинула мой рассудок, пробормотав напоследок: - Шли бы вы ко всем чертям.- И добавила: - Впрочем, вы ведь и так в аду, не правда ли?
Ураган действительно был вызван взмахами огромных крыльев гигантской безумной птицы.
Мы находились в пути почти месяц. AM направляла нас, открывая лишь те проходы, которые вели нас к Северному Полюсу, где она и поместила кошмар, возникший в ее воспаленном сознании. Она уготовила нам очередное испытание. Что вдохновило ее на создание такого чудовища? Из чего она его сотворила? Где она подсмотрела его облик? В наших мозгах? В закоулках досконально изученной ею планеты, которую она заполнила собой и которой безраздельно владела? Скорее всего этот орел, эта отдающая гнилью тварь, это воплощение рока было выужено ею из скандинавских мифов. Воплощенный Ху-ракан. Творение ветров Хвельгелмира.
Гигантский. Не поддающийся описанию монстр, чудовищный, нелепый, раздувшийся, вытянув драконью шею, увенчанную головой размером с дворец Тюдоров, вглядывался в тьму Северного Полюса, медленно разевая похожий на пасть огромного крокодила клюв. Орел стоял на вершине кургана, полуприкрыв морщинистой пленкой страшные глаза, водянистые и холодные, как синий лед в расщелине под нами. Потом, несколько раз судорожно вздохнув, он взмахнул огромными крыльями, встряхнулся, устроился поудобнее и уснул. Когти. Зубы. Перья. Птица ветров спала.
AM явилась нам в виде горящего куста и сказала, что если мы хотим есть, то можем убить ураганную птицу. Мы не ели ничего уже много дней, но, несмотря на это, Горристера передернуло при одной мысли о подобной пище. Бенни затрясся и распустил слюни. Элен принялась обхаживать меня.
- Тэд, я голодная,- сказала она.
Я ободряюще улыбнулся, но улыбка моя была такой же фальшивой, как бравада Нимдок а.
- Дай нам оружие! - потребовал он у AM. Горящий куст исчез, а на его месте оказались два
грубо сработанных лука со стрелами и водяной пистолет. Я поднял с металлического пола стрелы. Бесполезные игрушки.
Нимдок сглотнул слюну. И мы двинулись обратно. Ураганная птица сопровождала нас какое-то время. Сколько именно это длилось, я сказать не могу, поскольку мы все были в обморочном состоянии и ничего уже не соображали. Однако есть ее не стали. Целый месяц мы потратили на дорогу к птице. И опять мы без пищи. Сколько нам теперь потребуется времени, чтобы добраться до ледовых пещер с обещанными консервами? Мы старались не думать об этом. Умереть нам все равно не дадут. Накормят каким-нибудь дерьмом. А может, и не накормят. Но AM найдет какой-нибудь способ оставить нас в живых, чтобы продлить наши страдания и агонию. Птица вернулась на место и снова погрузилась в сон. Сколько она будет спать - неизвестно. Когда она надоест AM, машина ее ликвидирует. Но столько мяса!.. Столько нежного мяса… Вдруг по бесконечным коридорам компьютера, которые вели в никуда, прокатились раскаты истерического женского смеха. Судя по голосу, смеялась очень дородная женщина. Но это была не Элен. Во-первых, она вовсе не упитанна, а во-вторых, я не слышал, чтобы она смеялась за последние сто девять лет. Я не слышал… мы брели… я был голоден…
Мы продвигались вперед очень медленно. То и дело кто-то из нас терял сознание - приходилось пережидать. Потом AM стерла в пыль нашу обувь, гвозди подметок вонзались в наши ступни, ходьба причиняла мучительную боль. А в один прекрасный день AM устроила землетрясение. Под ногами Нимдока и Элен разверзлись металлические плиты, и они исчезли в огненной трещине. Переждав землетрясение, мы продолжили путь втроем: Горристер, Бенни и я. Наступила ночь. Внезапно стало светло как днем, с небес раздались божественные голоса архангелов, которые пели "Сойди, Моисей". Покружив над нами, они сбросили к нашим ногам два обезображенных тела. Однако Элен и Нимдок были живы, и вскоре мы снова тронулись в путь. Элен и Нимдок прошли совсем немного и обессиленные повалились на металлические плиты пола. Впрочем, они не очень пострадали. Только Элен стала хромать. AM решила оставить ей хромоту на память.
Путь к пещере с продуктами лежал долгий. Элен без конца твердила о вишневом компоте и фруктовых коктейлях. Я старался об этом не думать. Голод стал для меня так же привычен, как присутствие AM. Голод поселился в моем чреве, как мы сами поселились в чреве AM, как сама машина поселилась в чреве Земли. И чтобы усилить сходство, чтобы показать нам, какие мучения мы ей доставляем, находясь в ее нутре, машина морила нас голодом. Невозможно описать те муки, которые мы испытывали после многомесячного голодания. А мы все еще живы. Желудки превратились в котлы с кипящей кислотой, которая пузырилась, пенилась, обжигая болью, которая, словно копьями, пронзала все тело. Язвы, парез, рак в последней стадии. Нескончаемая боль…
Мы миновали пещеру, кишевшую крысами.
Мы миновали полосу кипящего пара.
Мы миновали страну слепых.
Мы миновали струпья отчаяния.
Мы миновали долину слез.
И мы достигли наконец ледовых пещер. Бесконечные, протянувшиеся на тысячи миль огромные массы льда, за которыми не видно было горизонта, переливались, искрились иссиня-серебристыми вспышками. Со сводов пещеры свисали восхитительные сталактиты, похожие на громадные бриллианты, застывшие в своем бесконечном совершенстве.
Мы увидели сложенные штабелями консервные банки, бросились к ним, то и дело падая в снег. Бенни, разметав нас, первым добрался до консервов и, хватая банку за банкой, вгрызался в них, пытаясь открыть. Попытки его были безуспешны, а консервный нож AM нам не дала.
Тогда, выбрав самую большую банку, Бенни стал колошматить ею по глыбе льда. Лед треснул и раскололся. Банка была целехонька. И мы вновь услышали раздавшийся из-под сводов пещеры зычный женский хохот, эхом раскатившийся среди льдов. Бенни совершенно обезумел от ярости. Он швырял консервные банки направо и налево, а мы скребли лед и разрывали снег в надежде положить конец нашей беспомощной агонии. Все было бесполезно.
Потом на губах Бенни закипела пена, и он бросился на Горристера.
Я наблюдал за сценой с ужасающим спокойствием.
Измученный голодом, взятый в тиски всеми возможными лишениями, кроме смерти, я знал, что именно в смерти - наше спасение. AM держит нас живыми, но с этим можно рискнуть побороться. Победить ее, конечно, невозможно, но это хоть принесет нам покой. Я сделаю это.
Надо только действовать быстро и неожиданно.
Бенни ел Горристера. Повалив Горристера на бок, он обхватил своими могучими ногами его талию, сжал, будто тисками, голову Горристера своими лапищами и вгрызся ему в щеку. Горристер завопил таким страшным голосом, что с потолков пещеры попадали сталактиты, мягко вонзившись в снежные сугробы. Сотни ледяных лезвий торчали из снега. Бенни резко дернул головой и оторвался от Горристера. Куски сырого окровавленного мяса свисали из его рта.
Элен почернела лицом, став похожей на фоне белого снега на костяшку домино. Нимдок застыл с безразличным выражением, и только глаза выдавали его. Горристер находился в полуобморочном состоянии. Бенни превратился в зверя. Я знал, что AM разрешит ему потешиться вволю. Горристер не умрет, зато Бенни набьет свою утробу. Я обернулся и вытянул из сугроба длинный ледовый клинок.
Все произошло в одно мгновение.
Выставив перед собой ледовое лезвие, словно шпагу, я сделал выпад справа. Ледовый клинок вошел под ребра Бенни, прошил ему желудок и сломался, оставшись во внутренностях. Бенни рухнул ничком и остался лежать неподвижно. Горристер по-прежнему лежал, дергаясь в конвульсиях, лицом вверх. Я выхватил еще одну сосульку и с размаху всадил ему в глотку. Глаза Горристера закрылись навеки. Элен, должно быть, догадалась о моих намерениях и, стряхнув с себя оцепенение, бросилась на Нимдока, сжимая в кулаке небольшой осколок льда. Нимдок закричал, и Элен воткнула, словно кляп, осколок льда прямо в его разинутый рот. Еще одно усилие, и Нимдок упал как подкошенный.
Все произошло в одно мгновение.