У него был спальный закуток, который назывался русским словом каютка. Здесь имелся привязанный к стене спальный мешок. Когда он ложился спать, то отгораживал каютку занавеской, тем самым создавая иллюзию уединенности и безопасности. Здесь он хранил большую часть своих личных вещей, среди которых был конечно и маленький, продолжительностью всего в несколько секунд, аннимационный кусочек с изображением Эммы — она смеялась на закрытом пляже НАСА, неподалеку от космодрома.
Он просыпался от запаха пота, а если подтекали трубки охлаждающей системы, то от запаха антифриза. Иногда он просыпался и от запаха затхлости, характерного для библиотек и винных пробок.
— Вам уже семьдесят два года, Мейленфант, — сказала Бринд, пытаясь сделать очередной укол.
— Да, но в наши дни это не такая уж редкость. В свои семьдесят два года я еще хоть куда.
— Но это слишком преклонный возраст для того, чтобы выдержать многолетний космический полет.
— Может быть. Но я уже десятки лет соблюдаю правила, которые способствуют продлению жизни. Я употребляю малокалорийную, нежирную пищу. Я принимаю белок, который называется коензим Q10. Он замедляет старение на клеточном уровне. Чтобы поддержать деятельность центральной нервной системы, я принимаю и некоторые другие ферменты. С помощью биокомпозитных материалов, я уже реконструировал многие кости и суставы, и теперь они стали лучше функционировать. Перед полетом я намерен сделать операцию по обширному шунтированию сердца. Я принимаю лекарства с целью предотвратить наращивание отложений крахмальных волокон и белков, которые могут вызвать болезнь Альцгеймера…
— О Боже, Мейленфант, вы прямо-таки какой-то седовласый киборг! Вас действительно ничем не прошибешь.
— Послушайте, на самом деле, невесомость является вполне пригодной средой для стариков.
— До тех пор, пока вам снова не захочется оказаться в условиях нормальной земной гравитации.
— А что если мне не захочется?
Спустя двести шестьдесят дней половина пути была уже пройдена, и двигатель корабля отключился. И без того весьма незначительное ускорение постепено сошло на нет и ощущение движения, которое все еще испытывал Мейленфант, теперь окончательно исчезло. Как это ни странно, он почувствовал тошноту. Этот новый приступ синдрома адаптации к пребыванию в космосе на четыре часа приковал его к койке.
Запустив гидразиновые двигатели маневрирования, которые работали на азотном топливе, Перри перевернулся вверх тормашками. Пришло время начать маневр длительного торможения в направлении солнечного фокуса.
Теперь, достигнув максимальной скорости, корабль развивал примерно семь миллионов метров в секунду. Это составляло около двух процентов от скорости света. В этом режиме активизировались сверхпроводящие обручи. Они выставили перед кораблем плазменный щит, который защищал его от проникновения внутрь разреженного межзвездного водорода. На самом деле, маневр разворота был наиболее опасной частью всей траектории полета. Для того чтобы плазменное поле все время было направлено вперед, требовалось очень искуссно им управлять.
Перри безусловно был самым скоростным из всех объектов когда-либо сделанных и запущенных человеком. Таким образом, прикинул Мейлефант, получалось, что сам он стал абсолютным рекордсменом по скорости. Неважно, что дома всем было на это наплевать. Впрочем, такое положение дел его вполне устраивало, а размышления на эту тему немного прочистили ему мозги.
Теперь снаружи была только чернота, лежавшая между Мейленфантом и далекими звездами. Оказавшись на расстоянии пятисот астрономических единиц от Солнца, он оставил далеко позади себя последние планеты Солнечной системы. Даже до Плутона было примерно сорок астрономических единиц. Компанию ему могли здесь составить разве что загадочные ледяные спутники Пояса Куипера — осколки камня и льда, которые с момента рождения Солнца продолжали бесцельно парить в пустоте. Каждый из них находился в центре области абсолютно пустотого пространства которая по своим размерам превосходила всю внутреннюю часть Солнечной системы. Еще дальше лежало Оортово облако — туманная оболочка из комет, перемещавшихся в дальнем космосе. Даже его ближняя граница, которая проходила в тридцати тысячах астрономических единиц, находилась далеко за пределами досягаемости этого маломощного корабля.
Когда маневр разворота был выполнен, он, повернув вперед свои инструментальные платформы и мощные телескопы, попытался разглядеть солнечный фокус.
— Вам непременно захочется вернуться домой. У вас должна быть семья.
— Нет.
— И теперь…
— Послушайте, Салли, с тех пор как двенадцать лет назад были обнаружены гайджин, мы занимаемся одной болтовней. Должен же кто-нибудь хоть что-то сделать? Кто сделает это лучше меня? И потом, я ведь собираюсь добраться лишь до края системы, где надеюсь наткнуться на гайджин, — втолковывал он, ухмыляясь. — Думаю, что я преодолею все подводные камни, только бы мне с ними встретиться.
— Бог в помощь, Мейленфант, — сказала она, похолодев.
Салли была уверена в том, что больше никогда его не увидит.
Перри замедлил ход практически до полной остановки. С расстояния в тысячу астрономических единиц, Солнце выглядело как одна из ярких звезд, сверкавших в созвездии Кита, а его система, вместе с планетами, людьми, гайджин и всем прочим, превратилась в облачко света.
Заключенный в свой обитаемый модуль, Мейленфант целую неделю тщательно изучал окружающий космос. Он знал, что находится примерно в той области космоса, куда стремился попасть, но точность местоположения была сомнительной. Впрочем, если бы здесь появился какой-нибудь огромный, базовый звездолет, то его разумеется, трудно было бы не заметить.
Но здесь абсолютно ничего не было.
Мейленфант приступил к поиску солнечного фокуса Альфа Центавра. Используя двигатели маневрирования и периодически включая на непродолжительное время двигатель ядерной пульсации, он слегка продвинул Перри вперед. Фокусировка гравитационных линз оказалась на удивление точной. Фокальная точка Альфы Центавра находилась можно сказать, в нескольких километрах от него, если сравнивать это расстояние с той сотней миллиардов километров, которую Мейленфант преодолел, чтобы сюда добраться.
Он долго возился с проверкой запасов топлива.
Вот наконец, он у цели. В большой оптический телескоп Мейленфант увидел звезду А системы Альфа Центавра. Эта было самое крупное светило из всех, входивших в состав этой звездной системы. Искаженное изображение звезды напоминало бледно-оранжевое кольцо.
Записав столько данных сколько смог, он отправил их на Землю с помощью лазерного канала связи. Там процессоры сумеют получить из этих данных изображение многозвездной системы Альфа Центавра, а возможно даже и каких-нибудь планет, прилепившихся к двух основным звездам.
Уже одни эти данные, подумал он, должны оправдать затраты спонсоров на этот полет.
Но он до сих пор не обнаружил никаких признаков деятельности гайджин.
Его снова стали терзать сомнения. Впервые он всерьез подумал о том, что мог ошибиться. А что если здесь вообще ничего нет? Если это так, то его репутация будет окончательно подорвана. Вся его жизнь окажется напрасно прожитой.
Но вскоре, датчики инфракрасного излучения, которые работали в условиях сверхнизких температур, обнаружили новый мощный источник.
Этот движущийся объект находился на расстоянии около миллиона километров.
Его расплывчатое изображение полученное с помощью телескопов, заинтриговало Мейленфанта. Эта штуковина выделывала какие-то акробатические номера, мерцая в слабых лучах далекого Солнца. Эти мерцания помогли процессорам определить форму объекта.
Судя по всему, аппарат достигал пятидесяти метров в поперечнике. Своими очертаниями он напоминал паука. Его центральная часть представляла собой двенадцатигранник из которого выходило восемь или десять отростков, которые шевелились во время движения. Казалось, что в процессе полета, он сам себя собирает.
Пока объект находился в поле зрения, Мейленфанту так и не удалось определить ни его назначение, ни материал из которого он сделан, ни принцип работы его двигателя. Но он был готов держать пари, что аппарат направляется к поясу астероидов.
Однако, вскоре удалось выяснить откуда прибыл этот автоматический корабль. Исходным пунктом оказалась точка, лежащая неподалеку от фокальной линии Солнца. Эта точка находилась еще дальше, но расстояние между ней и Перри не превышало расстояния между Луной и Землей.
Мейленфант развернул телескопы в этом направлении, но не сумел ничего разглядеть.
И все же, он испытывал удовлетворение. Это черт побери, контакт, подумал он. Я был прав. Пока не знаю что и как, но здесь несомненно что-то есть.
Мейленфант в очередной раз увеличил мощность работы двигателя ядерной пульсации. Прошло двадцать часов прежде, чем он добрался до расчетной точки.
Это был всего лишь обращенный к Солнцу обруч, диаметром приблизительно тридцать метров. Вероятно он был сделан из какого-то металла и на фоне космической пустоты его небесно-голубой цвет поражал своим великолепием. Едва заметный в лучах преваратившегося в точку Солнца, обруч хранил молчание — Мейленфант не обнаружил никаких исходящих радиосигналов.
Здесь не было огромного звездолета, с борта которого стартовали автоматические корабли, создававшие промышленные станции в поясе астероидов. Был только этот загадочный артефакт.
Мейленфант отправил описание всего увиденного в Хьюстон, где с ним должна была ознакомиться Салли Бринд. Здесь, на расстоянии шести световых дней от дома, он должен был ждать ответа.
Спустя некоторое время, он решил, что не может так долго ждать.
Перри лег в дрейф возле обруча Гайджин, и лишь время от времени включал двигатели маневрирования, чтобы скорректировать собственное местоположение.
Мейленфант заперся в тесном переходном шлюзе корабля. Здесь ему пришлось провести два часа, выводя из организма азот. Его древний скафандр сохранял гибкость лишь когда кислород находился под давлением равным хотя бы четверти нормального атмосферного давления.
Мейленфант натянул белье с подогревом, а затем костюм с системой охлаждения и вентиляции — многослойную путаницу гофрированных трубок водяного охлаждения. Потом присоединил устройство для сбора мочи — нечто вроде невероятно большого презерватива.
Затем он поднял комплект для нижней части туловища. Это была нижняя половина его скафандра — штаны переходящие в башмаки. Извиваясь, он влез в штаны. Потом закрепил какую-то трубку над «презервативом». В нижнюю часть костюма был вшит достаточно большой мешок, рассчитаный на две пинты мочи. Скафандр был тяжелым, а его многослойный материал неэластичным. Возможно я не совсем в той форме, в которой был сорок лет назад, подумал Мейленфант.