Во рту у меня пересохло - знакомое ощущение. Я уже испытывал это раньше от вампирской слюны.
На минуту я затих. Я просто лежал без сил, страдая от жажды, тошноты и боли, свернувшись в клубок. Я бы расплакался снова, но у меня и на это не осталось сил. Я бы лежал, плакал и ждал бы смерти.
Вместо этого какой-то беспощадный голос у меня в голове заставил меня открыть глаза. Я колебался, трусил. Я не хотел открыть глаза и не увидеть ничего. Я не хотел оказаться в кромешной темноте. В темноте, полной окружающих меня шипящих тварей. Может, они и сейчас рядом, ждут, пока я проснусь, чтобы...
На мгновение меня захлестнула паника. Она и придала мне достаточно сил, чтобы вздрогнуть и привести себя в сидячее положение. Я сделал глубокий вдох и открыл глаза.
Я мог видеть. Свет бил мне в глаза сквозь тонкие линии, складывающиеся в прямоугольник - закрытую дверь. Мне пришлось на мгновение зажмуриться, чтобы глаза мои заново привыкли к свету.
Я с опаской огляделся по сторонам. Помещение, в котором я находился, было небольшим, футов двенадцать на двенадцать или чуть больше. Я лежал в углу. В воздухе стоял отвратительный запах. Мои тюремщики явно не церемонились, уложив меня прямо в лужу какой-то гадости; часть ее запеклась на моей коже. Рвота, предположил я. И с кровью. Ранние синдромы отравления грибами.
В полумраке маячили другие предметы. Груда тряпья в одном углу напоминала грязное белье. Несколько бельевых корзин. Стиральная машина и сушилка у дальней от двери стены.
И Жюстина, одетая не более моего, сидящая, съежившись, спиной к стене и глядящая на меня темными, лихорадочно-воспаленными глазами.
- Вы проснулись, - сказала Жюстина. - А я уж думала, вы больше не проснетесь.
Блестящая красавица, которую я видел на балу, куда-то исчезла. Волосы растрепались и испачкались. Бледное тело казалось худым, почти как у дистрофика, а руки и ноги, да и лицо, были перепачканы грязью.
Более всего нервировали меня ее глаза. Было в них что-то хищное, тревожащее. Я не стал задерживать на них свой взгляд. Даже в том паршивом состоянии, в каком я находился тогда, у меня хватило ума не заглядывать в них.
- Я не сумасшедшая, - сказала она резким, едва не срывающимся голосом. - Я знаю, что вы подумали.
Чтобы заговорить, мне пришлось откашляться, и это снова отозвалось острой болью в животе.
- Я подумал вовсе не это.
- Ну конечно, не это, - огрызнулась девушка. Она встала - грациозно, несмотря на грязь и худобу - и двинулась ко мне. - Я знаю, что вы подумали. Что вас заперли здесь с этой глупой маленькой шлюхой.
- Нет, - запротестовал я. - Я... вовсе не...
Она зашипела как кошка и полоснула ногтями по моему лицу, оставив на щеке три жгучих полосы. Я вскрикнул и отшатнулся, врезавшись затылком в стену.
- Я всегда сознаю, когда я такая, - сказала Жюстина. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, резко развернулась на пятках и, отойдя от меня на несколько футов, потянулась и опустилась на четвереньки, глядя на меня все так же отсутствующе-равнодушно.
Мгновение я смотрел на нее, ощущая, как набухают горячей кровью царапины на щеке. Я потрогал их пальцем, и он окрасился красным. Я снова поднял взгляд на девушку и покачал головой.
- Простите меня, - сказал я. - Господи, что они с вами сделали?
- Это, - беззаботно ответила она, вытянув одну руку. Округлые, вспухшие ссадины темнели на ее запястье. - И это, - она повертела второй рукой с такими же отметинами. - И это, - она подобрала ногу, демонстрируя отметины на бедре. - Все хотели отведать. Что ж, они свое получили.
- Я не понимаю, - пробормотал я.
Она улыбнулась, блеснув зубами, от чего мне сделалось не по себе.
- Они ничего не делали. Я сама такая. Я всегда такая.
- Гм, - замялся я. - Вчера вечером вы такой не были.
- Вчера вечером! - фыркнула она. - Как минимум позавчера. Это потому, что он был там.
- Томас?
Ее нижняя губа дрогнула, словно она вот-вот заплачет.
- Да. Да, Томас. С ним я спокойнее. Понимаете, внутри меня все так и рвется наружу, как в больнице. Говорят, это самоконтроль. Я не контролирую себя так, как это делают другие. Это все гормоны, но от лекарств меня только тошнит. А от него - нет. Только устаю немного.
- Но...
Лицо ее снова потемнело.
- Заткнитесь, - бросила она. - Все "но" да "но"... Вы идиот, и вопросы у вас идиотские. Козел, который не хотел меня, когда я предлагала. И остальные тоже козлы - им бы все брать, брать, брать...
Я кивнул и не сказал ничего - очень уж она возбудилась. Возможно, с моей стороны это политически некорректно, но я так и видел огромную неоновую вывеску "ПСИХ", висящую у Жюстины над головой.
- О'кей, - сказал я наконец. - Вы... вы только поспокойнее, ладно?
Она испепелила меня взглядом, но замолчала. Потом нашла щель между стеной и стиральной машиной и забилась в нее. Там она принялась теребить свои волосы, не обращая на меня особенного внимания.
Я встал. Это было нелегко. Все вращалось вокруг меня. На полу я нашел пыльное полотенце и как мог стер с кожи хоть часть липкой грязи.
Я подошел к двери и подергал ее. Она была заперта накрепко. Я налег на нее всем телом, но это усилие отозвалось у меня в животе такой болью, что у меня побагровело в глазах, и я повалился обратно на пол. Меня стошнило прямо посереди комнаты, и я ощутил во рту вкус крови.
Некоторое время я лежал, обессилев. Возможно, даже вздремнул. Когда я снова открыл глаза, Жюстина держала в руках полотенце, пытаясь вытереть с меня грязь.
- Сколько... - с трудом выдавил я из себя. - Сколько я пробыл здесь?
Она пожала плечами, не поднимая глаз.
- Ну, некоторое время они с вами развлекались. Прямо здесь, за дверью. Я слышала, как они вас притащили. Как играли с вами - часа два, наверное. Потом они затащили вас сюда. Я спала. Просыпалась. Ну, может еще часов десять. Или меньше. Или больше. Не знаю.
Я стиснул живот рукой и поморщился.
- Ладно, - сказал я. - Нам надо выбраться отсюда.
Она невесело усмехнулась.
- Отсюда не выбраться. Это кладовка. Рождественские индюки не встают и не уходят.
Я тряхнул головой.
- Я... меня отравили. Если я не попаду в больницу, я умру.
Она снова улыбнулась и взъерошила обеими руками волосы, уронив при этом полотенце.
- Почти все умирают в больнице. У вас есть шанс разнообразить это. Разве это не приятно?