Полностью перепоручив технические вопросы полковнику Джейнсу и его офицерам, я оставил за собой только общее руководство экспедицией. Было бы непростительной глупостью, забравшись в такую даль, не исследовать остальные острова, что я и собирался сделать. Выбравшись из зловонной реки, я первым делом связался с Верхнезаводском. Ответила Марина. Она рассказала, что Семенову удалось достичь Нового Нью-Йорка и он, с уполномоченным представителем американского правительства, читай — послом, уже отплыл в Порт-Артур. Грачев готовится к приему высокого гостя.
— Дядя, я не знаю, как сказать… — произнес я. — В общем, американцы говорят, что Челябинск уничтожен метеоритом.
— Не обращай внимания! — ответил полковник. — Семенову сначала дали аналогичную информацию, но когда показали запись выпуска новостей… короче, вместо Челябинска там были кадры из "Космического Десанта"…
— "Звездного десанта", — поправил я.
— Ну да, из него самого… те самые кадры разбомбленного жуками Буэнос-Айреса. Я повторю — не похожие, а именно те, из фильма!
— Фух! — отлегло у меня. — А самих жуков не показали, с припиской "мутировавшие челябинские тараканы"?
Потом, по совету Джейнса, я попытался связаться с Новым Нью-Йорком. Как ни удивительно, они ответили сразу. Полковник сделал короткий доклад, после чего передал мне благодарность правительства.
Мы взяли курс на северо-запад. Дул сильный ветер и "Ришительный" сильно качался на волнах, вызывая протесты в наших желудках. К ночи море успокоилось, однако мы все же сбавили ход. Я оставил на мостике Смита, а сам отправился спать.
Сон снился донельзя жуткий. И до жути реальный. Я чувствовал каждым волоском на коже дуновение и степного ветра, и даже запах потных тел скагов. Снился покойный Кинжай. Поставив на костер гигантский котел, он, в фартуке с ромашками, крошил в него морковку, картошку, свеколку. А затем забросил и меня в кипящий бульон. Бульон был наваристым, тягучим, вязким, как студень. И вдруг я понял, что в котле вовсе не бульон, а фиолетовый слизняк! Я закричал от ужаса и начал раскачивать котел, чтобы выбраться. Я раскачивал его и раскачивал…
Проснувшись, я внезапно обнаружил, что судно и в самом деле качается! Забегая вперед, скажу, что в моей жизни не было больше ни единой ночи без кошмаров с участием фиолетового студня. Торопливо одевшись, я поднялся на палубу.
— Что случилось? — спросил я у рулевого.
— Не знаю, командир, — развел он руками. — Мы только что остановились.
— Где американский капитан?
— Слева по борту, вместе с американским полковником.
Из люка высунулась голова Михаила — он тоже проснулся. Вдруг раздался громкий всплеск, и весь корпус судна вздрогнул. Я услышал звонкое английское ругательство, потом удивленный возглас и крик, страшный крик:
— Вниз! Вниз!
В тот же момент Смит сбил меня с ног и мы оба кубарем покатились в открытый люк. Джейнс нырнул следом за нами. При свете лампы я разглядел белые, искаженные ужасом лица американцев. С грохотом захлопнулась дверь матросского кубрика. Последовал новый толчок и "Ришительный" накренился на правый борт. Споткнувшись, я больно ударился о переборку.
— Что это за фигня? — взревел я.
Я уже был готов подумать, что янкели устроили диверсию по какой-либо только им известной причине. Рука потянулась к кобуре, но я вовремя понял, что тогда они не были бы сами настолько напуганы.
Американцы переглянулись.
— Морские гады! — произнес Смит.
— Гады? — переспросил я.
— Морские, — уточнил полковник. — И гигантские!
Я похолодел. Никогда не отличался большой любовью к морям и океанам. Потому что там, на суше, можно быть только съеденным или разорванным на мелкие кусочки. А в воде можно быть еще и утопленным! Нет, плавать я умел. Но сама мысль о том, что какая-то морская тварь утащит меня в пучину — ужасала.
Я вспомнил прошедший день. Вспомнил слизняка. Да и все свои остальные опыты с большой водой, которые никогда не заканчивались ничем хорошим. Я даже вспомнил, что как корабль назовешь — так он и поплывет. И помянул недобрым словом Семенова, которому стоило бы почаще листать орфографический словарь или, хотя бы, не спать на уроках в школе.
На подгибающихся ватных ногах мы поднялись по лесенке на закрытый мостик. Сквозь большие иллюминаторы я увидел, что залитая светом трех лун палуба пуста. Только на носу, у самой ракетной установки, извивалось нечто вроде толстого каната.
Смит рассказал, как все произошло. Когда колесо по левому борту застопорилось, они с Джейнсом пошел посмотреть, что стряслось. И вот там, в воде, увидел огромный купол, усеянный чешуей. Нет, тогда еще он не понял, что это — чешуя. И, вообще, посчитал, что судно налетело на мель. А потом чудище начало шевелить щупальцами. Вот тогда-то капитан и завопил, что есть мочи.
Мы попробовали запустить машину; колесо сделало пару оборотов, затем мотор снова заглох. Последовала новая серия толчков и рывков.
Казалось, эта ночь никогда не кончится. Но только на рассвете мы увидели, как велика опасность. По крайней мере три десятка морских гадов окружило судно со всех сторон.
Оказалось чертовски сложно найти аналог этим существам в нашей, земной мифологии. Они походили одновременно на медуз — точно такой же купол, гибкий, покрытый чешуей. И на осьминогов — каждая тварь обладала шестью щупальцами. Но вместо четвертой пары щупалец торчали клешни, как у краба. Рот у них, скорее всего, тоже был, но оставался там, внизу. В той части, что мы не могли разглядеть.
— Ктулху, — произнес я. — Назовем этих штуковин ктулхами.
— Вообще-то, "Ктулху" — имя собственное, — заметил Михаил. — И во множественном числе не употребляется!
— Вот сейчас они тебя на завтрак употребят, — мрачно проговорил кузнец. — Там, изнутри, и объяснишь им, что куда употребляется.
— Вот эта вся дискуссия, конечно — хорошо, — вздохнул я. — Стало быть, не я один вижу этих ктулх. Вопрос в том, что делать? Если они разнесут корабль в щепки — конец наш будет быстрым и печальным.
— Может, снять пулемет с броневика и накормить их свинцом? — предложил Белкин.
— Давай-давай, — кивнул я. — Кто сейчас решится прогуляться по палубе?
— Вообще-то у нас в самолете был FN Minimi, — напомнил Эллиот. — И он упакован где-то в трюме!
— Отлично! — воскликнул Михаил. — Тащите сюда свой пулемет!
Пока матросы искали в трюме ящик с американским оружием, мы могли лишь безучастно наблюдать за тем, как ктулхи крушат "Ришительный". Одно чудовище как раз приближалось, пеня воду щупальцами. Вот оно уцепилось за поручень правого борта и оторвало его напрочь. Я молился только о том, чтобы эти гады не нащупали "Бандерлога". А, если и нащупают — чтобы он оказался достаточно крепко привязан.
— Может, если мы завалим одного, остальные похавают его и успокоятся? — предположил кузнец со свойственной ему добротой.
Прозвучал звонок, я подошел к переговорной трубке.
— Командир, колеса свободны.
— Ждите, — приказал я. — Как скажу — жми вперед на полную.
Двое матросов втащили по трапу пулемет, третий нес короб с патронами. Я открыл иллюминатор и, выставив ствол наружу, приготовился дать очередь. Но меня остановил Шоев.
— Ты хорошо знаком с этой системой оружия?
— Только в качестве трофейной, — процедил я сквозь зубы. — И это не шутка.
— Пусть стреляет американец, — поддержал Бежана Миша. — Он лучше знает свое оружие.
Я уступил место Смиту. Тот тщательно прицелился и дал очередь по морскому гаду.
Раненое животное буквально выпрыгнуло из воды, встряхнув воздух трубным ревом, потом пошло ко дну. Капитан уже взял на мушку второго, как вдруг разразилась настоящая буря: десятки гигантских рук заметались по палубе, сокрушая все на своем пути. Сорванные поручни летели за борт, как семечки. Ракетница на носу тоже отправилась на дно. Один из тросов, держащих броневик, лопнул и разнес стекло. Другое щупальце не упустило возможности протиснуться в иллюминатор.
Чудовищный отросток яростно извивался. Михаила швырнуло о стену, остальные попадали на пол, спасаясь от угрозы. И только кузнец сразу пришел в себя. Сорвав с крюка пожарный топорик, он размахнулся широким жестом дровосека и начисто отсек щупальце. Через полуоткрытую дверцу я бросился к радиопередатчику, чтобы успеть послать сигнал бедствия, пока еще целы мачты антенны. Хотя… кому? Когда до нас доберется хоть тот же "Адмирал Колчак" — даже ктулхов от несварения желудка поздно спасать будет — само пройдет. "Ришительный" раскачивался все сильнее. И тут случилось чудо, которое спасло нам жизнь.
Метрах в двухстах от нас на поверхность высунулась огромная плоская голова и словно раскололась вдоль, открыв прожорливую пасть, усаженную белыми острыми зубами. Я сразу узнал эту штуку — мы их видели во время нашего похода, когда собирались искупаться в море. Одним взмахом она перехватила надвое одного гада и устремилась к следующему. Рядом вынырнули еще две такие же головы и между вновь прибывшими и ктулхами началась битва. Такая свирепая и жестокая, что я до сих пор не знаю, сколько она продолжалась. Минуту или целый час!
Так же внезапно море успокоилось: лишь обрывки щупалец и мертвые туши покачивались на волнах.
Мы поняли, что спасены, и, не искушая судьбу, не желая выяснять, как плавающие головы относятся к металлу в своем меню, на полном ходу пустились на север.
Светлая лунная ночь позволяла идти не снижая скорости. Утром мы увидели впереди остров. Мы пошли вдоль южного берега; он был скалистый, крутой и выглядел не очень-то гостеприимно. В глубине тянулась цепь невысоких гор. Добравшись к концу дня до восточного мыса, мы встали на якорь в маленьком заливе.
Взошло солнце, осветив унылое плоское побережье, почти лишенное растительности. Позавтракав, мы сделали промеры. Выяснилось, что у берега глубина достигает десяти морских саженей. "Ришительный" подошел вплотную, мы легко перекинули помост и броневик, получивший несколько вмятин в битве с ктулхами, съехал на берег. В разведку решили снарядить Михаила, Смита и Джейнса. Не без тревоги я смотрел вслед машине, скрывшейся за первым подъемом. Как-то когда уходишь сам, то надеешься, что вернешься. Даже не надеешься — а веришь, что ничего дурного не случиться. А если и случиться — то все в своих собственных руках. А вот когда уходят другие… тут уже беспокойство набирает обороты. Хорошо еще, что на примятой траве остались следы от шин: в случае чего по ним будет нетрудно отыскать товарищей. Но плохо, что искать их теперь не на чем.
Часа через два шум мотора возвестил о возвращении разведчиков. Из броневика выскочил один Михаил.
— Где все? — спросил я.
— Там, — загадочно ответил он.
— "Там" — это где?
— Поехали, увидишь. Мы нашли нечто… такое…
— Какое "такое"?
— Короче, ты обалдеешь!
Ну… Родин смог возбудить мое любопытство. Я передал командование Брюстеру и залез в машину. Кузнец, разумеется, увязался с ними. Куда же без него-то?
Мы ехали по волнистой степи с редкими рощицами. Минут через сорок перед нами возникла скала высотой в несколько метров; на ее плоской вершине стоял Джейнс. Михаил остановил "Бандерлога" у самого подножия. Мы спешились, обогнули скалу. С другой стороны чернела глотка пещеры, в которую астрофизик меня и повел.
На стенах были выбиты ряды странных значков, удивительно напоминающих санскритский алфавит. Сначала я подумал, что ребята просто решили надо мной подшутить, но неподдельный налет времени на камне быстро убедил меня в обратном. Да и выбиты они оказались слишком глубоко, чтобы управиться за пару часов. Тем более — в таком количестве. Проведя ладонью по шероховатой стене пещеры, я обнаружил, что знаки даже и не выбиты, а выжжены. Я насчитал больше четырехсот знаков, сбился и бросил это дело.
— Это еще фигня! — заверил меня Михаил. — Выйдем, такое увидишь…
Совсем недалеко от скалы оказалась небольшая, словно вымершая котловина. Если на окрестных скалах еще была поросль — кустарник и пучки трав, то в котловине краснела только потрескавшаяся от жары глина. На ее дне громоздилась гора металлических листов и скрученных балок. Остатки некоего аппарата. Несомненно — летающего аппарата. Иначе как он тут мог очутиться?
Я протиснулся в щель между нагромождением обломков. Толстые листы обшивки, изготовленной из неизвестного мне металла, давно вросли в глину. Смит сказал, что это какой-то титановый сплав.
— Что это за хренотень? — изумился я. — Самолет?
— Вполне возможно, — развел руками астроном. — Только не наш, не земной.
— Вы что, верите в инопланетян и прочий бред? — рассмеялся Смит.
Но четыре пары глаз посмотрели на него так пристально, что смех застрял в горле американца.
— Вы еще чертей не видели, — буркнул кузнец.
— Чего? — не понял капитан.
— Узнаешь, — пообещал я.
Мы подошли к тому месту, где должна была находиться носовая часть и, следуя логике — кабина пилотов. Спереди повреждения оказались не столь значительны и странный аппарат сохранил очертания кончика огромной сигары. В уцелевшей перегородке виднелась дверца без замков, судя по конструкции, задуманная, как герметичная. Она легко открылась.
В кабине, имеющей форму усеченного конуса, положенного на бок, я увидел нечто вроде панели управления с такими же знаками, какие встретились ранее, на скале. Узкие металлические кресла, порванные провода и раскуроченная труба воздуховода, свисающая с потолка. Я вскрикнул: на рулевом рычаге из черного пластика застыла высохшая кисть руки. Она была огромной, черной, все еще мускулистой, несмотря на мумификацию тканей, и только с четырьмя пальцами. Четыре пальца, ладонь и торчащий из мертвого мяса осколок кости.
Не сговариваясь, мы склонили головы. Сколько времени эта рука сжимает рычаг последним невероятным усилием? Что за существа управляли этим кораблем?
— Сдается мне, что на этой штуке прибыли благотворители скагов, — шепотом проговорил Родин. — Те, кто научили чертей строить дома и плавить металл.
— Согласен, — кивнул я. — И мне меньше всего хочется, чтобы они вернулись.
— Брось, — отмахнулся астроном. — Она лежит здесь несколько сотен лет. Если б кто-то хотел вернуться — уже вернулся бы. Нет, дружище. Этот корабль так же затерялся во вселенной, что и мы.
Посчитав, что это вряд ли будет считаться осквернением места упокоения, мы принялись рыться в обломках. Нашли несколько пустых банок, части каких-то приборов, книгу с металлическими страницами, но, увы, без всяких иллюстраций. Да еще молоток вполне земной формы, с пластиковой рукоятью, ставшей хрупкой от времени. Вот и все.
Удивляться скудости наших находок было нечего: судя по надписи на скале, часть экипажа спаслась и, естественно, они забрали все, что могло иметь хоть какую-то ценность. В кормовой части, где должны были размещаться двигатели, громоздились оплавленные, ржавые глыбы. А жаль. Они являлись едва ли не самым интересным во всем аппарате.
Мы сделали фотоснимки и вернулись на корабль, захватив с собой немногочисленные трофеи. Подробно обследовать остров у нас уже не оставалось времени. Мы назвали его просто — "Объект". И отправились дальше.
Около следующего острова "Ришительный" встал на якорь в бухте, защищенной со всех сторон высокими скалами. Мы спустили броневик и покатили в глубь неведомой страны.
В четыре часа пополудни, когда мы доедали запоздалый обед, вдали показалась многочисленная группа всадников. Кода она приблизилась, мы узнали скагов. Эта встреча нас огорчила: скаги преграждали нам путь к горам, а, зная их крутой норов, ехать напролом было опасно — дело неминуемо кончилось бы столкновением. Но скаги, по-видимому, нас не заметили; они свернули влево и скрылись за линией горизонта.
И вот тут наши мнения разделились. Я и Михаил предлагали повернуть назад, а кузнец и американцы настаивали на продолжении пути. С моей стороны основными аргументами было нежелание вступать в вооруженный конфликт с местным населением и то, что на "Ришительном" нас ждут к вечеру. Американцам же съедало любопытство — они еще ни разу не видели чертей. Дима утверждал, что за броней нам ничего не грозит — проверено и испытано.
Хорошенько подумав, я уступил. В конце концов, на другие острова мы не собирались заплывать, так что от этого следовало взять по максимуму. Все равно, если здесь живут краснокожие — рано или поздно придется вернуться, устанавливать контакт. Да и Коношу будет интересно, как живет другая половина древнего племени, не проклятая Трижды одинаковым Тилисом.
С Михаилом за рулем и полковником в башне, мы продолжили углубляться в территорию скагов. Мы проехали еще часа два, как вдруг "Бандерлог" резко затормозил. Астроном звучно выругался. Я выглянул в амбразуру и обалдел. В паре километров впереди возвышался целый город! Через бинокль я рассмотрел каменные стены, башни и беспокойно снующих скагов.
Внезапно от одной из башен взлетела черная черточка. Она приближалась, приближалась и приближалась, пока не воткнулась в землю в полусотне метров от нас. Это была гигантская стрела.
— Твою мать! — завопил Родин. — У них баллисты!
— Go, go, go! — заорал американец.
Зашумел сервопривод башни и оглушительно загрохотал пулемет. Броневик, взревев двигателем, пошел на разворот.
— Налево! — прокричал американец, не отвлекаясь от стрельбы.
Миша резко крутанул руль и в землю впился еще один дротик.
— Направо!
Виляя, прыгая на неровностях, автомобиль уходил от преследователей. По броне защелкали стрелы. Я бы предпочел, чтобы наши новые знакомые находились на том же уровне развития, что и старые, когда сотня-другая стальных наконечников для стрел способствует установлению дружеских отношений. Эти — наоборот, сами не жалели стали, поливая нас стрелами и дротиками.
— Мы потеряли покрышку! — услышал я астронома.
Дело принимало серьезный оборот. Высунув ствол автомата в амбразуру, я начал крошить всадников свинцом. Меня смущала в них какая-то деталь, что-то было не то… и сняв пятого, я понял — на этих чертях были брюки! А на их лошадях — седла! Эти ребята так же далеко отстоят по своему развитию от знакомых нам скагов, как Колумб от индейцев!
Полковник отчаянно завопил. Раздался треск рвущегося металла и в салон броневика вошел дротик.
— Все, — заключил Джейнс. — Ствол пулемета в него упирается — нельзя больше стрелять. Зато я разнес им одну башню ракетой!
Самое удивительное было то, что пробив крышу "Бандерлога", дротик вошел стальным наконечником в стальную книгу, которая и остановила его! Осмотрев ее позже, я не обнаружил даже вмятины!
— Отличный металл! — со знанием дела заметил кузнец.
— Ты про книгу, или про дротик?
— И про то, и про это.
Вскоре, потеряв еще несколько десятков убитыми и ранеными, скаги отстали. Не останавливаясь, на ходу, мы перепилили древко толщиной в руку и извлекли наконечник. Броневик, только что собранный, на котором доселе муха не сидела, уже после первого же путешествия отправится на капитальный ремонт!
Мы ехали всю ночь и лишь перед самым рассветом увидели сигнальные ракеты, взлетающие с палубы "Ришительного". Поднявшись на борт, я отдал приказ отплывать без промедлений.
Только теперь мы смогли оценить масштабы ущерба. Одна шина изодрана в клочья, в обеих запасках, висевших сзади, стрел — что в еже иголок. Плюс пробоина в крыше. Сколько мы умудрились положить чертей — никто не считал.
— Вот дерьмо, — ругался я. — Дерьмое дерьмо, в которое мы вляпались!
Если островные скаги живут по тем же Заветам Предков, что и континентальные — сюда лучше больше вообще никогда не соваться. А это печально! Союзники, способные возводить целые города, знакомые с металлургией, нам бы не помешали.