Люсио в ответ крикнул: "Пока нет!" Я пытался ползти вперед, но был слишком слаб. И кончил тем, что меня прижало к стене, в спину впилась рукоять криотанка. Мертвецы, включая того, с ножом меж глаз, скользили по гладкому полу, как марионетки, которых дергают за ниточки. Они оказались рядом со мной. На столе Даниель продолжал насиловать Абрайру, словно считал, что это его последний в жизни поступок.
Мой охранник в нерешительности смотрел, как я вытаскиваю хрустальный нож из черепа мертвеца и бросаю его в Даниеля. Он просвистел у Даниеля мимо головы, упал на пол, отскочил и оказался снова рядом со мной. И я понял кое-что важное: если бы мы находились в центре корабля, то центробежная сила отталкивала бы нас во все стороны от центра. Но мы теперь все приблизительно на одном расстоянии от центра, и сила прижмет нас к одной стене комнаты.
Корабль вращался все быстрее. Мой охранник наклонился вперед, и я устремился к ножу.
Неожиданно кто-то не смог удержаться за стол. Он отлетел и упал в трех метрах от меня. И тут же почти все оторвались от стола, попадали друг на друга, и все семеро вместе с Абрайрой смешались в кучу.
Я был достаточно близко, чтобы ощутить запах секса и крови, попытался еще приблизиться, но меня прижимало к полу. Слышались стоны, тяжелое дыхание, все безуспешно пытались высвободиться. А корабль вращался все быстрее.
Я лежал без сил, прижатый в углу, и ловил ртом воздух. Рядом кто-то стонал. Я не знал, какую перегрузку мы сейчас испытываем - пять g, восемь, десять. Может, я вешу уже пятьсот килограммов. Или тысячу. Я не знал.
Под увеличивающейся тяжестью отвисла челюсть, и у меня не было сил закрыть рот. Кожа на лице натянулась и готова была порваться. Я подумал, что так же чувствуешь себя в сотнях метров под водой. Я вот-вот лопну, как спелая ягода винограда. Кровь шумела в ушах, словно била молотом, а слюна стала такой густой, что я не мог ее проглотить.
Корабль вращался. Я чувствовал, что задыхаюсь. Меня накрыли огромным невидимым одеялом, и оно душит меня. Кимоно весит много килограммов, и я испугался, что у меня лопнут ребра под весом одежды. Услышал треск, и из носа хлынула кровь. Я не мог пошевелить рукой, чтобы вытереть ее. Снова открылась рана в животе.
А корабль все ускорял вращение. Что-то щелкнуло у меня в голове. Я услышал стук, как от фибриллятора, почувствовал, что меня несет куда-то. "Я еду на спине быка", - вдруг сообразил я. - "Еду на спине быка и не знаю, куда он несет меня". Я открыл глаза: подо мной и вокруг меня голубой туман и тени. Я парю над поверхностью. В тумане стучат копыта. Двигаюсь вперед. Холодный ветер рвет волосы, наступает ночь. Тамара никогда не дышала на меня такой тьмой, вокруг только ветер и лед.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЕКАРЬ
12
Я чувствовал себя так, словно пробился сквозь толстый слой темной холодной воды к свету. Промерз до костей и несколько мгновений смотрел несфокусированным взглядом.
Потом узнал комнату, которую часто видел раньше: сотни узкий коек, от которых несет потом, на койках пациенты в белом. Склад поврежденных людей. Некоторые пациенты бредят. Я не понимаю их слов. Не могу думать. Мозг у меня резиновый, как ножка улитки, но в остальном меня охватывает ощущение здоровья и прекрасного самочувствия - не эйфория здоровья, а скорее следствие долго применения лекарств.
Пациент с пустым взглядом споткнулся о мою койку и отскочил. Я хотел пойти за ним, чтобы убедиться, что он не поранился. Встал и побрел за ним, сам натыкался на койки, шел мимо тележек с пищей, пока не оказался в комнате для отдыха.
В этой комнате на стене я увидел большой лист зеркальной бумаги. Один край листа отклеился и свернулся.
Вот по крайней мере что-то, что я могу поправить. Я расправил бумагу и долго смотрел на свое отражение. На меня смотрело молодое лицо, почти незнакомое. Я таким был лет в 27 или 28, только сейчас у меня длинные волосы падают на плечи; они серебристо-белые, цвета пушка чертополоха.
Глаза и лицо молодые и мертвые. Я видел такие лица на ярмарке - лица крестьян, бежавших из Чили, Эквадора, Перу, Колумбии. "Лицо рефуджиады, подумал я. - Лицо живого мертвеца". Неважно. Жизнь так хрупка, и люди цепляются за нее изо всех сил, но безуспешно. Физическая смерть неизбежна, но душа умирает легче тела. Я попытался улыбнуться, но деревянное лицо не подчинялось. Получилась не радостная улыбка, а какое-то ее подобие, карикатура. Я попробовал нахмуриться. Выражение печали. Подделка под печаль. Ничего нельзя выразить - все получается одинаково. Но какая разница? Кому какое дело до выражения лица? Ведь это всего лишь морщины плоти на черепе. Никому до этого нет дела.
Кто-то открыл дверь рядом со мной и крикнул:
- Я его нашел!
Врач в белом халате. Он взял меня за руку и хотел увести в дверь, откуда я пришел. Но я продолжал смотреть в зеркало.
- Ты заметил! - сказал врач. - Друзья разбирали твои вещи после мятежа и нашли пакет для омоложения. Мы решили, что поскольку тебе все равно придется провести много времени в криотанке, нужно использовать его с толком. Сеньор Нуньес, наш морфогенетический фармаколог, сам присматривал за тобой.
Я кивнул. Мозг у меня не так уж медлителен, чтобы я его не понял. Чтобы омоложение было эффективным, пациент должен несколько месяцев провести в криогенном состоянии, пока фармакологи восстанавливают его тело - устраняют поврежденные радиацией клетки, удаляют яды и обогащают кислородом нервные и мышечные ткани, восстанавливают деятельность желез, чтобы они выдавали правильные протеины, потом заменяют наиболее поврежденные органы свежими клонами. Но мало кто из пациентов соглашается выдержать весь необходимый срок. Опасаются, что это обойдется слишком дорого или что супруги им изменят. Предпочитают ускорить процесс и обманывают себя в конце концов, добавляя всего пару лишних лет.
Я указал на седые волосы, гротескное напоминание о старости в молодом теле.
- Почему седые волосы? - спросил врач. - Не знаю. Это не связано с качеством омоложения. Может, ты испытал какой-то сильный шок?
Я вспомнил, как Хуан Карлос ударил меня мечом в живот, восстановил это ощущение - меч входит в тело, острый, тяжелый, холодный, чуждый. Сунул руку в кимоно и потрогал это место. Никакой повязки. Пальцы скользнули по гладкой коже, но тут я коснулся шрама под грудной клеткой. В этом месте делается разрез, когда удаляют желчный пузырь.
Я понял, что был так серьезно ранен, что медики решили до полного выздоровления держать меня в криотанке. И пока я был в нем, меня заодно омолодили.
Врач крепко взял меня за руку и отвел на койку.
- Оставайся здесь, - сказал он. - Ты еще под действием успокаивающего. Через несколько часов начинаем выгрузку на Пекарь. К тому времени тебе станет лучше.
Я долго лежал в постели, прежде чем до меня дошло значение его слов "начинаем выгрузку на Пекарь". Новость ошеломила меня, вдавила живот, как кулаком. Я проспал больше двух лет! Но никакая болезнь не требует двух лет в криотанке. Два года на корабле означают, что на Земле прошло двадцать лет. Я почувствовал, что меня лишили чего-то очень важного, и начал мысленно проводить инвентаризацию. Чего же не хватает?
На соседних койках разговаривали. Кто-то объяснял:
- Во время большого мятежа корабль начал вращаться. Это самураи привели его во вращение и выпустили из нас воздух. Вот что случилось. Потом всех тех, кто начал смуту, они заморозили...
На говорящем, жилистом латиноамериканце, голубое кимоно самурая.
Я снова встал и побрел мимо коек. Ни врачи, ни латиноамериканцы, одетые как самураи, не заметили, как я вышел.
Он сказал, что заморозили всех, кто начинал смуту. Меня пометили в криотанк не для лечения. Это была тюрьма. И я решил попытаться сбежать. Прошел по коридору, огибающему по окружности весь корабль, и вскоре оказался у основания лестницы.
Поднялся на несколько колец, устал и решил отдохнуть. Я не мог рассуждать логично: мне казалось, что если я буду продолжать подниматься, я попаду на небо. И я продолжал подниматься все выше и выше, становился все легче, пока не добрался до места, где вообще ничего не весил.
Я находился в центральной трубе, проходящей через весь корабль, на пересечении, где в пол уходила старая лестница, похожая на спуск в канализацию. Но только теперь она не вела вниз. Справа от меня находилось место, где мы с Перфекто сбросили труп к лазарету. Так как корабль находился на орбите, ускорение больше не создавало искусственную силу тяжести. Но корабль медленно вращался вокруг своей оси, тем самым создавая силу тяжести, и этот коридор, этот канализационный спуск - ось вращения. И все комнаты преобразованы, приспособлены к новому направлению вниз.
Я схватился за старую лестницу, оттолкнулся и поплыл по коридору, мимо одного канализационного колодца за другим, в полосах света и тьмы, поплыл в невесомости. Искусственный шелк кимоно прилипал к телу. Седые волосы развевались, и я плыл по коридору, как призрак. Трение воздуха чуть замедляло мой полет, но достаточно было пальцем оттолкнуться от стены, и я снова летел быстро. Словно скользишь в глубокой воде после нырка, только легче, свободнее, не встречая препятствий. Я перегнулся, выплыл из воздушного шлюза на дне корабля и начал подниматься к первому уровню, направляя свой полет по мере необходимости.
Я превратил это в игру, учился сосредоточиваться и все время размышлял: десять лет я экономил, чтобы купить омоложение. А теперь я старик, возрожденный как убийца. Отличная космическая шутка, но я не склонен был смеяться. Я столько лет стремился к молодости, но теперь мне она не нужна.
Воздух здесь так неподвижен, что я слышу шелест своей одежды, словно это удары молота о камень.
Я призрак, подумал я. Я призрак. В неподвижной темноте за собой я ощутил еще чье-то ледяное присутствие - за мной летит Флако. Холод охватил меня, и волосы на затылке поднялись. Я не пытался убежать от него. Я почти надеялся, что он меня догонит. Чувствовал себя, как женщина, испытывающая всепоглощающее желание заплакать. Но мне нужны не слезы, мое всепоглощающее желание - самоуничтожение.
Я долго сражался с отчаянием. Чувствовал, что предал Абрайру. Видел, как ее насилуют, и был абсолютно беспомощен, не мог остановить их. Может быть, с того самого дня, как изнасиловали и убили мою мать, я больше всего боялся оказаться в положении, когда лишенные совести люди целенаправленно уничтожают других, а я бессилен остановить это. Люди без совести приводят меня в ужас, они страшнее зверей, потому что мучают свои жертвы, заставляют их испытывать боль. А я не могу их остановить.
Я знал насильников Абрайры. Знал, что должен ожесточиться и убить их. Я сам должен стать человеком без совести. Но эта мысль вызвала во мне отвращение. Волны вины и отчаяния обрушились на меня, и я раскрылся перед ними. Когда я был ребенком, мать часто говорила мне: "Вина - это хорошо. Это способ, которым твое тело сообщает тебе, что ты ведешь себя, как животное". И я верил ей. Открыть себя вине, позволить ей уничтожить себя, если это необходимо, - мой единственный способ доказать самому себе, что я не такой, как Люсио, что я человек.
Я плыл темным туннелем, когда неожиданно шлюз надо мной раскрылся и вдоль лестницы ко мне поплыли сотни других призраков в белом - пациенты из криотанков направлялись к основанию корабля. Я отклонился в сторону, вплыл в боковой коридор и ухватился за лестницу. Я находился в темном коридоре, но из другого пробивался свет, и я был мягко освещен сзади. Несколько человек проплыло мимо, и я увидел глаза химеры с густыми волосами, как у Перфекто, с маленькими ровными зубами, оскаленными в улыбке, как у дельфина. Зрачки его расширились, челюсть отвисла. Он привязался ко мне.
Я понял, что в обоих случаях, когда раньше ко мне привязывались химеры, я находился в одинаковом положении, стоял в темной комнате, с освещением сзади. Перфекто привязался ко мне на станции Сол, когда я стоял в затемненном коридоре, у компьютерного терминала; Мигель привязался ко мне, когда я из освещенного коридора вошел в темную комнату. В генетической памяти химер должно быть заложено: человек с определенной фигурой, в определенной позе, с седыми волосами, освещенными сзади, так что они словно светятся. Я чувствовал себя словно на иконе, как святой из папье-маше, каких носят по улицам в религиозные праздники. Если бы я хотел нарочно привязать к себе химеру, я не мог бы выбрать лучшего положения.
Через несколько минут мимо проплыл еще один химера, у него тоже отвисла челюсть; затем третий.
И у меня появилось трое новых друзей на всю жизнь. Я поплыл вслед за ними, и мы проскользили до воздушного шлюза на восьмом уровне и выстроились в линию. Когда семьдесят пять человек прошли в шлюз, он закрылся, и мы ждали, пока он не открылся вновь. Когда вошел последний из нас, дверь закрылась, и шлюз начал опускаться, как лифт. И открылся в доке шаттлов.
У входа в док стояли тридцать солдат в форме ОМП с парализующими ружьями. Три робота службы безопасности, класса "уничтожитель", размещались в стратегических точках, на вершине их черных металлических корпусов виднелись стволы орудий. У входа в шаттл были установлены сканер сетчатки и звуковое обнаруживающее устройство. Солдаты быстро проверяли каждого наемника, нет ли у него незаконных кибернетических имплантов, потом пропускали в шаттл. Рядом с капитаном ОМП стоял генерал Гарсон, со своими белоснежными волосами. Он дружелюбно болтал по-испанки с капитаном, маленьким человеком явно арабского происхождения.
Я обнаружил, что нервничаю, ладони у меня вспотели. Во рту пересохло. Вооруженная охрана, вся обстановка слишком напоминали мне неудачную попытку миновать таможню на станции Сол.
Химера, тот самый, что несколько минут назад привязался ко мне, нервный человек с широким ртом и крепким телосложением, подошел ко мне ближе, когда мы начали продвигаться к сканеру сетчатки. Я видел его раньше в столовой и вспомнил, что его зовут Филадельфо.