Под крытыми колоннадами, шедшими по обе стороны Срединной улицы, собралось великое множество людей. Некоторые приветствовали его; некоторые глазели молча; а иные просто не обращали на него внимания, торопясь куда-то по своим делам. Несколько человек устроились на перекрытии колоннады. Сперва Маниакис расценил это как простое любопытство, потом сообразил, что там, наверху, идеальное укрытие для притаившегося убийцы. Что с этим делать? Непонятно. Согнать всех вниз значило выставить себя на посмешище.
Он добрался до площади Ладоней живым и невредимым. Теперь только это громадное, вымощенное булыжником пространство отделяло его от изумрудных лужаек и блещущих великолепием зданий дворцового квартала. Площадь была запружена людьми, торговавшимися с купцами и разносчиками; в палатках, у прилавков, рядом с фургонами - повсюду шел торг. Покупалось и продавалось все: от ветхой одежды до драгоценных камней, от акульих плавников до щупалец осьминогов. Подумав об осьминогах, Маниакис невольно взглянул на Трифиллия. Да, даже в такой день, когда корона империи переходила из одних рук в другие, досужие горожане не преминули прийти на главную площадь столицы. Кто прогуляться, кто просто подышать воздухом, а кто себя показать да на других посмотреть.
Южную границу площади Ладоней венчала массивная громада Амфитеатра. На западной, на самом краю дворцового квартала, возвышался Столп, гранитный обелиск, от которого отмерялись все расстояния в некогда гигантской империи. К Столпу было прикреплено множество голов - не у основания, как было принято раньше, а ближе к остроконечной вершине. На больших полотнищах, прочитать которые с такого расстояния, конечно, не представлялось возможным, перечислялись заведомо вымышленные преступления каждой жертвы. Если Маниакис не ошибался в своих предположениях, большинство было повинно в одном: бедолаги просто чем-то вызвали недовольство Генесия.
Рядом со Столпом маялся в ожидании лысый седобородый человечек в мантии из переливающейся оттенками голубого муаровой парчи. Даже несмотря на эту замечательную мантию, Маниакис вряд ли обратил бы на него внимание, если б человечка не окружало несколько солдат в кольчугах. Это были чуть ли не первые солдаты, кроме его собственных, попавшиеся Маниакису на глаза в столице империи.
- Это еще что за парни? - спросил он Курикия, указывая в сторону Столпа.
Прищурившись, казначей пригляделся к странной группе:
- Почетная гвардия епарха столицы, величайший, если я не ошибаюсь. Но того человека, чье достоинство они охраняют, я что-то не узнаю.
- Кто бы он ни был, - сказал Маниакис, - он, по-видимому, считает себя важной персоной. Подойдем и посмотрим, насколько он прав.
Пересечь площадь Ладоней оказалось нелегко даже под охраной дюжих моряков, усердно раздвигавших толпу. Некоторые горожане ни за что не хотели упустить случай увидеть вблизи человека, который вот-вот станет их новым Автократором; другие желали во что бы то ни стало закончить свои дела, приведшие их на площадь в этот день. Наконец обозленные моряки, устав кричать и раздавать тычки, начали колотить особо упрямых горожан свайками. Этот способ убеждения вызвал несколько коротких стычек, но в конце концов заставил упрямцев податься назад и освободить дорогу.
Лысый человечек с тревогой наблюдал за приближением Маниакиса.
- Н-не т-тот ли ты ч-человек, за которого я тебя п-принимаю? - слегка запинаясь, спросил он.
- Это как посмотреть. Но если ты принял меня за Маниакиса, сына Маниакиса, то не ошибся. Могу ли я теперь спросить, как мне называть тебя, высокочтимый владыка? - Умопомрачительная мантия и переминавшийся с ноги на ногу вооруженный эскорт не позволяли усомниться в том, как следует титуловать забавного коротышку.
Ответа пришлось подождать, ибо человечек распростерся на булыжниках, которыми была вымощена площадь. Задержка заставила Маниакиса обратить внимание на невыносимое зловоние, исходившее от мерзкой выставки голов, устроенной Генесием на Столпе. Некоторые из них были густо посыпаны солью, как голова бедного Хосия, когда ее привезли в Каставалу, чтобы эти жуткие экспонаты как можно дольше сохраняли знакомые черты. Но все равно воняло, как в лавке мясника, заброшенной хозяином.
Наконец человечек снова поднялся на ноги и сказал:
- Величайший! Мое имя Дуликий. Я имею честь быть епархом столицы; по крайней мере, до тех пор, пока ты не решишь назначить на этот пост другого. Что, разумеется, целиком в твоей власти.
- Когда я со своими единомышленниками покидал город, величайший, - вставил Курикий, - епархом был некий Гулай.
- Вот она, голова Гулая. - Дуликий указал на Столп. - Его обвинили в заговоре против Автократора.., ах, прошу прощения, против тирана Генесия. А вон там, чуть ниже, голова его преемника, Евдокимия. А еще ниже, почти у самого пьедестала, голова преемника Евдокимия, которого звали Левкатием. Евдокимия обезглавили по той же причине, что и Гулая. Чем обидел Генесия Левкатий, я не знаю, но, наверно, он его очень сильно огорчил.
Неудивительно, что бедняга так нервничает, подумал Маниакис. Занимаемая коротышкой должность, похоже, была не из тех, где можно успеть набраться опыта.
- Думаю, на твоем месте, высокочтимый Дуликий, я попытался бы укрыться в монастыре, - сказал он.
- Я и пытался, - уныло ответил епарх. - Но Генесий извлек меня оттуда и заставил выбирать: либо эта голубая мантия, либо...
Маниакису очень не понравилось то, что он услышал. Раз уж Генесий осмелился ворваться в мужской монастырь, когда ему понадобился Дуликий, то он мог вломиться и в женский, если у него возникло желание схватить Нифону. Запретив себе думать о такой возможности, он спросил:
- Полагаю, высокочтимый Дуликий, у тебя нет причин поддерживать бывшего Автократора, хотя именно он назначил тебя на твой высокий пост?
В ответ на его слова в глазах Дуликия впервые мелькнуло что-то похожее на гордость.
- Величайший! - сказал он. - Главная ошибка Гулая и Евдокимия, а возможно, и Левкатия, вовсе не в том, что они организовали заговор против Генесия, а в том, что они на этом попались! Что до меня, то я тайно сговорился с Абасгием, заместителем командующего императорской гвардией, и сегодня утром, вместо того чтобы прийти на помощь стражникам, оборонявшим стену от твоих сухопутных войск, гвардейцы выступили против тирана.
- Быть может, высокочтимый Дуликий, ты и останешься епархом столицы! воскликнул Маниакис.
- Беда в том, что мы провалили дело, - понурился Дуликий. - Генесий должен был умереть, а вместо этого он убил одного из наших людей, тяжко ранил другого и скрылся в направлении дворцовой гавани. Боюсь, ему удалось бежать на каком-нибудь рыбацком суденышке.
- Мы обязательно схватим его, - сказал Маниакис. - Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Часть наших кораблей устремилась в эту гавань, как только им удалось вырваться из гущи сражения.
- Да будет так! - пылко воскликнул Дуликий.
- Одну секунду, если можно, - поднял руку Курикий. - Высокочтимый Дуликий, - казначей вложил столько яда в голос, произнося титул, что тот прозвучал почти как оскорбление, - я провел всю свою сознательную жизнь среди ноблей столицы и готов поклясться, что мне никогда не приходилось слышать даже упоминания о тебе. Могу я узнать, из какого сословия Генесию было угодно набирать своих епархов?
- Что ж, если ты обязательно хочешь знать это, высокочтимый Курикий, ответил епарх, - я могу удовлетворить твою любознательность. Прежде я содержал рыбный рынок, и мои товары пришлись по вкусу бывшему, на что я очень надеюсь, величайшему.
- Величайший! - вскричал казначей, апеллируя к Маниакису. - Конечно же, ты не дозволишь, чтобы столь важный пост провонял рыбой! Конечно же, ты не допустишь, чтобы в ряды благородных вельмож затесался этот.., этот ж-жалкий торгаш-ш-ш! - От возмущения Курикий отчаянно брызгал слюной.
- Если он в состоянии справляться со своими обязанностями, то почему бы нет? - спокойно возразил Маниакис. Курикий вытаращил глаза, а Маниакис продолжил:
- Высокочтимый Дуликий уже оказал мне большую услугу и заслуживает награды. Кроме того, сейчас не время заботиться о таких мелочах, как соблюдение табели о рангах. - Он снова повернулся к Дуликию, оставив будущего тестя, будто вытащенную из воды на берег рыбу, хватать в смятении воздух ртом. - Ответь мне, высокочтимый владыка, не знаешь ли ты, что сталось с главным магом Генесия? Может быть, его можно найти в Чародейской коллегии?
В голосе Маниакиса звучало самое искреннее горячее желание поскорей увидеться с этим магом. Генесий запакостил Столп великим множеством лишних голов, но головы проклятого колдуна там явно не хватало.
- Я понимаю, о ком ты говоришь, величайший, - ответил Дуликий, - но этот человек никогда не имел никакого отношения к Коллегии волшебников. Со мной он тоже почти не имел дела, за что я до сих пор возношу благодарственные молитвы Господу нашему, благому и премудрому. - Епарх невольно вздрогнул и поспешно очертил знак солнца над своим сердцем. - Да, я боялся его и не намерен этого отрицать. Он очень высокий, худой как щепка; посмотреть на него, так он родился еще до твоего прадедушки, но, как говорят, на самом деле он покрепче любого молодого солдата.
- Судя по твоим словам, его ни с кем не спутаешь, - заметил Маниакис. - И мы его обязательно узнаем, если схватим. Осталось только схватить.
- Высокочтимый владыка... - Курикий выкорчевал из своего голоса даже тень намека на презрение. Маниакис пребывал в изумлении, но лишь до того момента, пока казначей не решился продолжить. - Нет ли у тебя хоть каких-нибудь известий о судьбе моей жены и моей дочери, которые нашли убежище в женском Монастыре святой Фостины? Это касается не только меня, ибо дочь моя Нифона обручена с находящимся здесь величайшим.
- Не знаю, что и сказать тебе, высокочтимый Курикий, - медленно ответил епарх. - Никогда не слышал, чтобы Генесий упоминал подобное имя, но это еще ничего не значит. Кто знает, какие безумные приказы он мог отдать после того, как мы попытались его прикончить, но не преуспели в своем благом начинании. И найдутся ли сейчас люди, готовые прислушаться к этим приказам...
- Где находится тот монастырь? - требовательно спросил Курикия Маниакис.
- На северо-западной окраине столицы.
- Мы немедленно пошлем туда людей. - Маниакис отдал приказ, и вскоре человек двадцать моряков в сопровождении местного жителя, знавшего, где находится монастырь, заторопились прочь. Отдав указания, Маниакис вернулся к разговору:
- Остальные идут со мной; надо захватить дворцовый квартал. Высокочтимый Дуликий, ты тоже пойдешь с нами. Если часть дворцовой охраны вздумает сопротивляться, попытайся убедить их, что Генесий сбежал. Чем меньше придется сражаться, тем лучше.
- Как скажешь, величайший. - На сей раз Дуликий не исполнил полный проскинезис, но почти пополам сложился в поклоне.
Они уже вплотную подошли к дворцовому кварталу, когда на противоположном конце площади Ладоней случилось очередное возмущение спокойствия. Услышав шум, Маниакис оглянулся через плечо и увидел, что всадники в сверкающих доспехах пытаются проложить себе путь сквозь толпу, вновь сомкнувшуюся после того, как люди Маниакиса раздвинули ее, пробиваясь к Дуликию.
Во главе всадников двигался человек, которого Маниакис мгновенно узнал, несмотря на разделявшее их людское море.
- Кузен! - вскричал он неистово махая рукой. - Регорий! Сюда!
То ли Регорий расслышал его крик сквозь гомон толпы, то ли заприметил бешеную жестикуляцию, но он ответно замахал рукой и пришпорил коня. Его люди, издавая приветственные, возгласы, старались не отстать от своего командира. Горожанам на площади Ладоней пришлось расступиться. Простой выбор, подумал Маниакис: либо отойти от греха подальше, либо быть раздавленным.
Развернув своего мерина, он снова врезался в толпу. Когда два молодых человека наконец встретились, оба улыбались до ушей. Регорий сунул в ножны меч.
- Кузен! - воскликнул он, и тут же поправился: