Подобно скорбному колоколу, Франтес размеренно возвестил:
- Четвертое. Шарбараз заявляет, что Васпуракан навечно присоединен к Макурану.
При других обстоятельствах это взбесило бы Маниакиса. Но при нынешних... Оскорбления и так громоздились одно на другое. Неожиданно засмеявшись, он сказал:
- Пусть Сабрац утверждает и заявляет все, что ему заблагорассудится. И видессийцы, и принцы Васпуракана всегда найдут чем ему ответить.
- Совершенно верно, величайший. - Маниакису послышалось одобрение в голосе дипломата. В эти первые дни его правления собственные чиновники присматривались к нему не менее внимательно, чем Шарбараз.
- Проявил ли Царь Царей интерес к предложению платить дань? - спросил он Франтеса.
Видессия не могла позволить себе платить дань и Кубрату и Макурану, но воевать с ними обоими одновременно она тем более не могла. Если нет никакого другого способа получить передышку, Маниакис был готов ее купить.
Но Франтес лишь скорбно покачал головой:
- Величайший, Шарбараз заявил, что поскольку ты не являешься законным правителем Видессийской империи - спешу заметить, это его слова, а не мои, то у тебя нет даже права предлагать ему дань. После чего добавил, что, когда "Хосий" займет твое место на троне, подобные вопросы будут урегулированы к взаимной выгоде. Вдобавок, сказал Шарбараз, тебе нет нужды платить ему дань, поскольку при нынешнем положении дел он сам может взять у Видессии все, что ему заблагорассудится.
Среди собравшихся придворных начал нарастать возмущенный ропот. Маниакис тоже был изрядно рассержен.
- Жалкий негодяй, который оказался неспособным на элементарную признательность! - воскликнул он. - Шесть лет назад мы с отцом вернули ему его трон, ныне же он имеет наглость оспаривать мое право. Клянусь Господом, высокочтимый Франтес, если он так жаждет войны, он ее получит!
- Слава Маниакису победителю! - хором вскричали придворные.
Их громкие славословия эхом отразились под куполом Высшей Судебной палаты. А Маниакис подумал, что от видессийской армии, которая так долго обеспечивала баланс сил с Макураном, тоже осталось одно только эхо. Насколько ему было известно, в западных провинциях теперь лишь два боеспособных полка. Прежде чем вступать в противоборство с Шарбаразом, предстояло создать новую армию. Едва ли не с нуля.
- Высокочтимый Франтес! - обратился он к послу. - Благодарю тебе за смелость высказываний и такт, с которым они были сделаны. Ты хорошо послужил империи!
- К сожалению, не так хорошо, как мне хотелось бы, величайший! поклонившись, ответил дипломат.
- Отлично сказано, - заметил Маниакис. - Вот образец, которому мы все должны следовать. К сожалению, сейчас империя в таком положении, что никто не в состоянии сделать для нее столько, сколько ему хотелось бы. Но если каждый сделает все, на что он способен, то я не вижу, каким образом мы могли бы отдать врагу наши победы.
Придворные снова разразились приветственными криками; их энтузиазм, кажется, был неподдельным. Маниакис уже научился опасаться неискренности. Но раз за разом пытаться разжечь в людях огонь патриотизма отныне стало частью его многотрудных дел. И он надеялся, что сумеет справиться.
***
- Восхитительно! - сказал Маниакис. Главный повар сотворил настоящее чудо из простой кефали, выдержанной в белом вине и поданной под соусом из лимона и долек чеснока, так обжаренных в гусином жиру, что они сделались мягкими, коричневыми и нежными. Соус служил превосходным дополнением к плотным, но нежным ломтям кефали.
Во всяком случае, так показалось Маниакису. Но за то время, пока он уничтожал свою порцию и подбирал горбушкой хлеба соус с тарелки, Нифона едва попробовала свой ужин, после чего отставила его в сторону.
- Хорошо ли ты себя чувствуешь? - спросил он. Красноватый свет светильника не позволял судить с уверенностью, но ее лицо показалось ему бледным. Уже несколько дней Нифона почти ничего не ела на ужин, да и на завтрак, как теперь припомнил Маниакис, тоже.
- Мне кажется, да, - равнодушно ответила она, обмахивая лицо ладонью. По-моему, здесь душно, правда?
Маниакис внимательно посмотрел на нее. Окно в маленькой столовой было открыто настежь, свободно пропуская внутрь холодный бриз, дувший с Бычьего Брода.
- Так ты на самом деле хорошо себя чувствуешь? - спросил он еще раз, более резким тоном.
Подобно военным лагерям, города были рассадниками всевозможной заразы. В Видессе имелось немало кудесников-врачевателей, лучших в империи, потому что столица непрерывно нуждалась в их услугах.
Так и не ответив на вопрос, Нифона зевнула, прикрыв рот рукой:
- Не знаю, что на меня нашло. Последнее время, стоит только солнцу закатиться, как меня тут же клонит в сон. А потом не могу проснуться до полудня. Моя бы воля, я, наверно, вообще не вставала бы с матраса. Во всяком случае, теперь мне иногда так кажется.
Она, безусловно, рассматривала матрас лишь как место, где можно всласть выспаться. Маниакису пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать какую-нибудь колкость. Последнее время, когда он занимался с Нифоной любовью, она взяла за правило жаловаться, что его ласки причиняют боль ее грудям. Хотя ему не казалось, что он гладил их как-то иначе в тот день, когда они с Нифоной стали одновременно мужем и женой, а также императором и императрицей.
Продолжая сдерживать рвущийся наружу саркастический ответ, Маниакис задумался над тем, нельзя ли найти какой-нибудь тайный способ переправить в столицу Ротруду. Вот кому и в голову не приходило жаловаться на его любовные ласки, за исключением разве что пары месяцев, когда...
- Боже правый, - тихо сказал он, наставив указательный палец на Нифону, словно та являлась ключевым моментом проблемы, которую ему предстояло решить. Собственно, так оно и было. - Может быть, ты понесла дитя? - так же тихо спросил он.
По тому, как она взглянула на него, ему стало ясно, что такая мысль не приходила ей в голову.
- Не знаю, - растерянно сказала она, вызвав у него своим ответом новый приступ раздражения. Будучи человеком, любящим определенность, Маниакис предпочитал иметь дело с такими же людьми, как он сам.
Но хотя Нифона не давала себе труда держать в уме последовательную связь событий, она отнюдь не была набитой дурой, а потому принялась за подсчеты, загибая пальцы. Едва она закончила, как внутренний свет озарил ее лицо.
- Наверное, да! - воскликнула она. - Последние месячные должны были прийти еще десять дней назад!
Маниакис тоже не обратил внимания на задержку, за что ему оставалось винить только себя. Он поднялся из-за стола и обнял Нифону за плечи.
- Я больше не стану докучать тебе глупыми вопросами о еде, - сказал он. Потому что знаю: ты и так делаешь все, на что способна.
По ее лицу скользнула тень. Так быстро, что он едва успел это заметить. Но все же заметил. Нифона знала, откуда ему многое известно; она знала о Ротруде и Таларикии. Маниакис никогда не рассказывал ей о них, полагая происходившее до свадьбы своим личным делом. Но она пару раз будто случайно упоминала о них. То ли Курикий рассказал ей об этом сам, то ли он поведал об увиденном на Калаврии своей жене, а уж та передала Нифоне... Так или иначе, но она знала, и это совсем не радовало Маниакиса.
Но вот Нифоне удалось разгладить свое лицо и принять безмятежный вид, хотя ей потребовалось заметное усилие воли.
- Я молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы ты вскоре получил сына и законного наследника, - произнесла она.
- Да будет так! - ответил он и задумчиво добавил:
- В Макуране колдуны умеют предсказывать, кто родится, мальчик или девочка. Если видессийские маги не смогут сделать того же, я буду удивлен и разочарован. - Он вдруг хохотнул:
- Думаю, наши колдуны не захотят разочаровывать Автократора.
- После стольких лет правления Генесия не захотят, уж это точно, - сказала Нифона с большей, чем обычно, живостью в голосе. - Всякий, кто вызывал его неудовольствие, тут же отправлялся на Столп; бедняге даже не предоставляли шанса загладить свою вину. - Она нервно повела плечами: у всех видессийцев еще свежи были воспоминания о пережитых за шесть лет ужасах.
- Но я-то совсем другой человек, совсем другой Автократор, - тоном уязвленной гордости сказал Маниакис. -И тут же рассмеялся снова:
- Разумеется, если они этого еще не поняли и приложат максимум усилий, чтобы мне угодить, я не слишком расстроюсь.
Нифона улыбнулась. Это обрадовало Маниакиса. Ему не хотелось, чтобы она думала о Ротруде.., даже если он сам продолжал думать о ней.
Он приветственно поднял кубок с вином, громко сказал:
- За наше дитя! - и залпом выпил.
После такого тоста улыбка Нифоны расцвела еще сильнее. Она тоже подняла свой кубок, пробормотала символ веры в Фоса, сплюнула на пол в знак отвращения к Скотосу, произнесла: