Прямо как в старом советском телесериале «Адъютант его Превосходительства». Там тоже мальчик Юра, сын полковника Львова, прямо так и спрашивает главного героя:
— Пал Андреич, Вы — шпион?
Ну, а тот ему в ответ:
— Понимаете, Юрий…
Мне, что тоже так себя вести?
Я заметно напрягся. Надо ли мне признаваться, что я не только всё помню, но и знаю намного больше чем надо?
Вроде бы тут всё на поверхности. Сестра по несчастью. Практически подруга. Она и так знает меня по школе-интернату. Если бы ей надо было меня «сдать» ментам или врачам, то и этого знания про меня вполне хватит. Но хватит для чего? Если меня вернут обратно в интернат, то… Скорее всего могут и повесить на меня всех собак. Так на всякий случай. А Саша? Что ей будет, если она меня сдаст. А ничего. Ничего хорошего. Могут и посадить за порезанную морду. А могут и ничего не делать. Будет здесь валяться. И будут её санитары ночью по-прежнему трахать под таблетками… И что она выиграет? Ничего. А проиграет? Тоже вроде бы ничего. Но сейчас у неё есть реальный шанс вырваться отсюда. Хотя она этого ещё сама до конца не осознаёт. Но возможно лелеет какую-то надежду на что-то… На что?
А на что надеются люди? Вот так просто? На что?
На чудо!
Может и мне стоит подработать вот таким вот Чудом? А вдруг это мне реально зачтётся где-то там, свыше?
Нет. Я сейчас не про бога. А скорее про карму. Всё-таки есть там что-то такое, что учитывает наши добрые и бескорыстные поступки. А так ли я бескорыстен с Александрой Котовой? Ведь я уже пользовался её именем. Но не до конца. Я так и не сумел до конца официально засветиться под её именем. Ну разве только с тётей. Хотя. Если мы выберемся отсюда, то я могу и покаяться перед Натальей Ивановной. Всё объясню и всё расскажу. Я думаю, что она поймёт. Понять и простить. Как это смешно звучало по телевизору из уст Миши Галустяна в роли Бородача. Но на самом деле русские люди именно такие. Понять и простить — это наше всё.
Поэтому я не думаю, что моё признание перед этой девочкой сможет мне как-то повредить. А может и поможет даже. Ведь: Одна голова хорошо, а две… А две — некрасиво… Ладно. Пора сдаваться. А то Сашка чего-то заскучала пока я тут размышляю… Нырнул как в омут с головой:
— Я всё помню.
Блин блинский… Ну, сколько можно врать? Сколько у меня уже было придумано складных историй. А может и не совсем складных. Но пока меня ещё никто не раскусил вроде бы… Вот уже год без малого вру, вру, вру…
Пришлось рассказывать Александре новую версию моей жизни. За вычетом истории с «нашей» тётей, которую я встретил на трёх вокзалах и проводил в Армавир. За минусом расправы над Королевской компанией оптом и в розницу. Минус рассказ о «помощи в переходе улицы» старушке Нонне…
В сухом остатке остался скупой рассказ о моём лечении в больнице и побеге из школы-интерната. Зато в подробностях рассказал про драку в вагоне и драку во дворике у булочной. Ну а дальше что? А дальше больница и сюда….
Моя новая подруга немного удивилась моей расправе над шпаной. Но потом сама нашла этому объяснение: Ну, ты же это, типа циркачка, гимнастка и всё такое. Короче решила что я реальная супергёрл.
Я её понимаю. После полугода издевательств, побоев, насилия и пыток лекарствами… А тут такая всё крутая «Циркачка», которая одна может всех побить…
Ага… Только почему я тоже здесь, рядом с ней на соседней койке в психиатрической лечебнице? Да потому… Что я не супергёрл, а просто чертовски везучий сукин сын… А может и не чертовски… А может и не везучий…
Надо снова думать. Думать надо снова… Время безжалостно… Время идёт… И скоро в палату нам кто-то придёт…
Да. Сашка сказала, что не исключено, а скорее всего… Короче. Обычно часа в два ночи санитары шастают по палатам. И если всё спокойно… Спокойно удовлетворяют свои половые потребности… Насилуют кого выберут. Или просто куражатся. Глумятся. Так тоже развлекаются.
Я про себя подумал, что ещё нет в мире смартфонов. А то были бы ещё и сэлфи с психами и прочая муть…
— Обычно дежурят по двое. Сегодня будет Антон. Это тот худой санитар. И тётка. Как её зовут? То ли Дарья, то ли Марья… какая разница. Она в основном бухает у себя в комнате для дежурной смены. Это у выхода. Там и кнопка есть, которая сирена и звонок в милицию. А когда дежурят ночью те двое, то они сначала нажрутся, а потом начинают куролесить. Ещё где-то сидит дежурный врач, но не в этом помещении, а в другой какой-то церкви.
— В церкви?
— Ну, да… Это же раньше, при царе, монастырь какой-то был. А уже после революции его превратили в психушку. Тут много всяких церквей. В одной склад. В другой… А, не важно. Потом увидишь…
— Не хотелось бы…
Сашка тем временем продолжала:
— Так что сегодня если кто и придёт, то только один Антон.
— А что у него из оружия есть с собой?
— Какого оружия?
— Ну, чем-то он должен защищаться, если на него психи нападут?
— Верёвки есть специальные. Как пояс от халата, только длинный и прочный… Уколы колют…
— Да. Я не об этом. Дубинки какие-нибудь? Электрошокеры?…
— Электро… что?
— Не парься! Это я так… То есть, у них нет никаких спецсредств?
— Лекарства?
— Да нет же… То, чем могут ударить, вырубить буйного психа.
— А тут нет буйных. Всех буйных ещё днём так обколют, что они лежат как овощи на грядке. И могут ещё к кровати привязать. Так, чтобы не дёргался. Но скорее всего, это для того, чтобы кто-то сам себя не убил. Я вон грызла вены на руке… Меня потом привязали и не кормили пару дней.
— А почему не кормили? Это что помогает психам при обострении?
— Нет. Не помогает. Но это… чтобы меньше дерьма из под нас выносить. Если привязан, то… всё под себя.
Она откинула простыню, и я увидел матрас, полностью обшитый клеёнкой. Ясно для чего…
— Когда у меня всё нормально было… Меня даже привлекали помогать санитарам, убирать за другими больными. За это сигареты дают. Или позволяют не пить таблетки. А таблетками они потом торгуют. Это такие таблетки…
Я перебил её. Сам знаю, что за таблетки и кому они их продают.
— То есть, этот санитар приходит ночью в палату один, без оружия… и творит что хочет?
— Ну, а что ты ему сделаешь? После таблеток и уколов ни у кого из нас сил нет. Ноги, руки как чужие. К тому же, он привязывает сначала… Так как ему удобно, а потом…
— Но он точно приходит один?
— Антон приходит всегда один. А эти двое…
— Не важно… Их сегодня тут нет. А этот сегодня точно придёт?
— Ну… Я не знаю… Может придёт…
— Ясно…
Мне было ясно, что ничего не ясно. Придёт ли сегодня этот похотливый санитар или нет? Придёт он, чтобы что-то делать со мной или с Сашкой? Придёт он один или с санитаркой? Ничего не ясно. И ничего не понятно.
Надо подумать! Снова надо думать. Последнее время я только и делаю. что думаю, думаю, думаю… Если бы мозг был мышцей, то моя голова бы уже раскачалась раза в два от предыдущего размера. Потрогал голову руками… Нет. Вроде того же размера.
— Ты, Саш, ложись пока. И спи. Или делай вид, что спишь. А мне надо подумать…
— А ты…
— Всё потом… Я тебе всё после объясню…
— Но…
— Потом… Всё потом….
Сашка заняла свою кровать. А я так и лежал на спине, глядя в потолок. Немного погодя я закрыл глаза… Даже успел слегка задремать. Но это была, скажем так… полудрёма. Я слышал, как сопит моя сокамерница, как поскрипывают пружины её кровати, когда она ворочается… Я стал слышать даже звуки из коридора… Вот кто-то идёт по коридору. Звуки… стук… Хлопнула какая-то дверь… Тишина… Возня… Снова тишина… Снова звук захлопывающейся двери, скрежет замка… Хотя вроде бы на дверях не замки, а щеколды. Значит можно из коридора без ключа открыть другие палаты… Зачем мне это? Не знаю. Пока не знаю…
Шаги по коридору… Кто-то заглядывает в нашу дверь… На дверях есть глазок, как в тюрьме, чтобы можно было не открывая дверь заглянуть внутрь…
Я замер. Я сплю… Я делаю вид, что сплю… Я должен сам поверить, что я сплю, тогда со стороны тоже будет казаться, что я сплю…
Скрежет засова… Открывается дверь… Гашу в себе желание приоткрыть глаза и посмотреть… Нельзя. Я же сплю…
Шаги по полу нашей камеры… Шаги одного человека… В коридоре тихо. В коридоре никого больше нет…
Я лежу. Стараюсь дышать ровно, как дышит спящий человек. Вроде получается… Я чувствую. Я чувствую, как на меня смотрят в упор… Очень неприятное ощущение… Только бы он не стал сразу меня трогать. Боюсь, что я сорвусь и не выдержу. Стану сопротивляться. А смогу ли я сопротивляться взрослому санитару, имеющему большой опыт в борьбе с психами? Не уверен.
Давление чужого взгляда исчезло. Я почувствовал или услышал, как человек отвернулся от меня и стал возиться у соседней кровати. Александра стала дёргаться. Послышался шлепок удара. Возня стала сильнее. Послышалось сдавленное мычание. То ли он заткнул её чем-то рот, то ли просто прижал её голову к подушке… А это значит, что он отвернулся от меня.
Стараясь не делать лишних движений, стараясь даже не шевелиться, приоткрываю глаза…
Санитар спиной ко мне возился с Сашкой, привязывая её к кровати. Длинная верёвка в его руках извивается змеёй.
Стараясь не скрипеть кроватью, что чрезвычайно сложно, спускаю ноги на пол… Кровать всё же предательски скрипит, но поздно, я уже на ногах. Наношу резкий удар в основание черепа. Там, где череп сходится с первым позвонком. Этот удар у меня отработан ещё в прошлой жизни. Но нынче у меня маленький кулачок, а силы… Силы хватило… Тело санитара обмякло, но я бью ещё раз… Так, на всякий случай…
Тело заваливается вбок… Сползает с кровати. На кровати моргая на меня сумасшедшими глазами таращится Сашка. Во рту у неё кляп. А её правая рука уже привязана к спинке кровати… Левую ещё не успел привязать противный санитар…
А веревка-то тут не одна. Вот и вторая такая же валяется в ногах. Хватаю прочную тканевую «вязку» и быстро пеленаю руки у Антона за спиной. Не только запястья, но и локти. Так надёжнее. Затем разматываю верёвку с руки у Сашки, и туго связываю ноги нашему пленному. Тоже и щиколотки, и колени. Свободные конец продеваю под связанные руки. Делаю ему «ласточку». Старый ментовской приём. Очень способствует обездвиживанию «пациента». Кляп изо рта Александры «переезжает» в рот Антона.
Сажусь на холодный пол. Выдыхаю. Меня колотит как в нервном приступе. Ну, ещё бы…. Адреналина нахватался по самые не могу…
Моя новая подруга смотрит на меня вопросительно. Она пока ничего не понимает, но видимо чувствует, что это новый этап в жизни. Потому что назад дороги уже нет.
Наконец я прихожу в себя и начинаю соображать более менее спокойно:
— Сашка! А где хранится одежда больных?
— Не знаю. У меня одежды своей вообще не было. Я же голая бегала с бутылкой за этими… А потом меня в милиции чем-то прикрыли. А в больнице…
— Ясно. А есть у них какой-нибудь склад или ещё что?
— Я не знаю меня водили только в туалет и к врачу…
— Тоже ясно… Значит надо допросить этого… санитара…
— А что нам будет?
— Всё нам будет… всё будет…