Михаил постепенно увлекся. Лицо его раскраснелось, и глаза оживились. Мильч вежливо слушал и думал, что люди, по-настоящему увлеченные наукой, либо дети, либо маньяки. Смешно и глупо вверять таким субъектам драгоценную жемчужину, которую он, Мильч, откопал на свалке бытия. Рука судьбы видна в том, что несколько минут назад он не раскрыл тайну Рога изобилия.
12
Спустившись во время перерыва в буфет, Михаил обнаружил на доске приказов свою фамилию. На узкой полоске папиросной бумаги было напечатано:
"За самовольный уход с работы 18, 21 и 27 февраля с.г. младшему научному сотруднику лаборатории теории вакуума Подольскому М.С. объявить выговор. Основание - докладная записка зам.зав.лабораторией И.Ф.Пафнюкова".
Под этим стоял лиловый штамп "Верно" и подпись начальника канцелярии.
Недоуменно шевеля губами, Михаил два раза прочел приказ, но так ничего и не понял. Он не мог вспомнить, что именно делал 18, 21 и 27 февраля, но самовольный уход с работы?.. Нет, здесь явно была какая-то ошибка.
Он оглянулся и, увидев, что у доски собралось несколько человек, боком проскользнул к лестнице. Поднявшись бегом на второй этаж, с независимым видом пронесся по коридору в тщетной надежде не встретить никого из знакомых.
Впереди открылась дверь, на которой был прибит знак радиационной опасности, вышла девушка в белом халате. В руках у нее были колба Вюрца и еще какие-то склянки. Пока она закрывала дверь ногой, Михаил попытался прошмыгнуть мимо. Он мучительно не хотел отвечать на сочувственные вопросы и выслушивать равнодушные утешения. Тем более что он действительно не понимал, что происходит.
- Миша!
Он обернулся и, проклиная в душе Гюляру вместе с ее колбами, подошел к девушке.
- Как же ты это, Миша? - Она покачала головой, нахмурив сросшиеся у переносицы брови.
- Что - как?
- Это тебе Иван удружил? Он может... Но ты-то, ты! Разве можно быть таким неосторожным! И главное - накануне переаттестации.
"Ах, вот оно в чем дело! Скоро переаттестация... Да, ничего не скажешь, Иван Фомич дело знает! Удар нанесен удивительно метко. А я-то, дурак, думал, что он обо мне забыл".
- Прости, Гюляр-джан, но я очень спешу. Я к тебе обязательно заскочу. Потом. А сейчас - не могу. Извини.
И он опять понесся по коридору. Но на повороте неожиданно носом к носу столкнулся с Мильчем.
- Привет, старик! Как житуха? Ты не очень спешишь? Тогда погоди минутку. Расскажу тебе, как я вчера великолепно блеснул на мизере. Взял прикуп при трех дырках - и неудачно. Четыре черви - чистяк. Буби - семь, девять, валет. Пики - восемь, десять. И три трефонки - семь, валет, король. Ты бы что снес?
- Не знаю...
- Снес я... десятку и валета! А?
- Класс!.. Ты мне не определишь критический ток при сверхпроводимости?
- Раз плюнуть. Когда?
- Я тебе звякну. У тебя ведь шестьдесят семь? А сейчас - бегу.
Михаил действительно побежал и скрылся за поворотом. Остановившись у приемной директора, он взялся за ручку двери, отдышался и уже спокойно вошел.
- Здравствуйте, Розалия Борисовна, - обратился он к секретарю. Алексей Александрович у себя?
- Он сейчас не принимает. У него секретарь партбюро... Как же это вы оскандалились, Подольский?
- Я, собственно, за этим и пришел... Никогда я не уходил с работы самовольно, Розалия Борисовна. Если куда и уезжал в рабочее время, то отмечался в книге.
Розалия Борисовна раскрыла книгу с голубой линованной бумагой, в которой сотрудники фиксировали связанные с работой отлучки.
- Здесь записано, что восемнадцатого, двадцать первого и двадцать седьмого вы уезжали в электромеханические мастерские. Так?
- Но я действительно ездил в мастерские! Там это могут подтвердить!
- Не в этом дело. Иван Фомич сказал, что запретил вам посещение мастерских.
- Когда? У нас и разговора-то об этом не было!
- Он же перевел вас на другую тематику. А вы, вместо того чтобы выполнять порученное вам дело, ездите зачем-то в мастерские.
- Да, Розалия Борисовна. Вместо того чтобы чертить какие-то таблицы, я работал над экспериментом, который был задуман Евгением Осиповичем. Думаю, что это важнее, и вкатывать мне выговор...
- Это приказ директора, и обсуждайте его с директором.
- Вот я и пришел поговорить с директором.
- Он сейчас занят.
- А когда он освободится?
- Не знаю.
- Вы мне не позвоните в лабораторию, когда он сможет меня принять?
- Если каждому, кто хочет попасть к директору, я буду звонить, то, знаете ли, у меня и рук не хватит.
"При чем тут руки?" - подумал Михаил и молча вышел из приемной.
Впервые в жизни он чувствовал себя таким безвыходно одиноким. С каким-то безнадежным равнодушием поднялся он в лабораторию и взялся за привычную работу.
Вот уже два месяца он вопреки всему открыто работал над ортовским экспериментом. Опустив свинцовое кольцо в дюар с жидким гелием, он позвонил по внутреннему телефону Мильчу.
- Лаборатория не отвечает, - сказала телефонистка, и в трубке послышались частые гудки.
"Куда-нибудь смотался, разгильдяй", - усмехнулся Михаил и, достав листок бумаги, принялся писать объяснительную записку на имя директора. Потом смял бумагу в комок, бросил в корзину и подошел к окну.
В желтоватых небесах неслись сизые весенние облака. Таяли искрящиеся на солнце сосульки. На темных и грязных тротуарах появились большие сухие пятна. Длинноногие девочки в коротеньких пальтишках прыгали через веревочку.
"Все у меня как-то не так получается. Стремлюсь, лечу, а под конец срыв. Как в детской игре в "Царя горы...". Стоит этакий мерзавец - царь и толкает тебя в грудь, когда ты, кажется, уже сумел взобраться..."
В соседних отсеках гудели приборы, звякало стекло, время от времени доносились обрывки разговоров, смех. Михаилу вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь подошел к нему, расспросил и сочувственно помотал головой.
"Может быть, они еще ничего и не знают?" - подумал он.