СЕТЕПЕРЕДАЧА/СТИЛЬ: Виртуальные воспоминания – посетите мертвых
(изображение: семья и смеющийся встающий покойник)
ГОЛОС: Ритуалпро, компания в Неаполе, Италия, объявила о последнем достижении в области технологии ритуальных услуг – виртуальных воспоминаниях: присутствующие на похоронах могут поговорить со своим дорогим усопшим. Компания утверждает, что может создавать то, что она называет Живой Копией, и потом из нее сделать достоверную симуляцию умершего, каким он – или она – был при жизни.
(изображение: основатель компании Тинторино ди Поцциоли)
ДИ ПОЦЦИОЛИ: "Эй, здесь у нас замечательная штука. Если вы кого-нибудь потеряли, как я потерял своего дорогого дедушку, вы все таки сможете сохранить его, хотя бы частично. Вы можете навещать их после того, как они ушли – их коммуну, вы можете сказать. Это все равно, что направить телескоп в небеса, верно?"
УЖЕ достаточно скверно было почти умереть на горе. Но теперь в вымученный сон Сэм Фредерикс вторгся странный ночной кошмар, и таких она еще не видела.
Казалось, этот сон будет длиться вечно, поток ужаса, одиночества и беспорядка, такой настоящий и такой длинный, что, в конце концов, парадоксальным образом, даже ужас стал чем-то скучным, вроде столетней поездки на заднем месте родительского авто. Единственной передышкой от монотонно ударяющего страха и одиночества стали маленькие призраки, быстрые и осторожные, как птицы, которые в конце концов начали появляться из долгой темноты, как если бы она прошла бесконечный бессмысленный тест и получила приз. Она не могла видеть их, но чувствовала, как они крутились вокруг, мягкие и нематериальные, как неглубоких вздох. Они могли бы быть эльфами, дымчатыми красивыми малютками, на которые она любила смотреть в детстве. Или, возможно, духами. Чем бы они не были, в конце концов она почувствовала, как успокоилась. Она хотела, чтобы они летали поближе к ней, но они были такими хрупкими, как крылья бабочки, как трепещущий пух одуванчика: схватить их означало уничтожить.
Первое, что вспомнила Сэм Фредерикс, очнувшись от своего бесконечного сна – как при каждом пробуждении в последнее время – что Орландо умер. Он не просто умирает (она уже давно замечала знакомую тень, на мгновение появлявшуюся из невидимости) – нет, он умер. Ушел. И не вернется назад – не будет новых рассказов, новых воспоминаний. Не будет Орландо.
Но на этот раз ужасная печаль длилась только до того мгновения, как она открыла глаза и увидела бесконечное серебристое ничто, окружавшее ее.
Приз оказался чем-то намного более худшим, чем сам тест, и один взгляд на озабоченное расстроенное лицо !Ксаббу сказал ей, что Рени исчезла.
– Что стряслось? Это же совершенно полный скан. – Прошел по меньшей мере час и ничего не изменилось. Сэм не была в беспогодном стазисе, который Рени называла Миром Лоскутного Одеяла; для нее самым удивительным в окружающем мире было то, что окружавшая их серебристо-серая пустота не изменялась и не имела границ. – Рени все еще на горе? И где гора?
– У меня нет ответов, Фредерикс, – сказал !Ксаббу.
– Сэм. Зови меня Сэм – о, пожалуйста. – Она выбилась из сил и не знала, что делать дальше. Орландо умер. Начиная с того мгновения, когда сеть поймала их в ловушку, Сэм Фредерикс никогда не разрешала себе всерьез подумать о том, что может наступить время, когда это случится – когда она должна будет жить без него. Разве такое вообще возможно? Но вот это произошло, вокруг нее такой же странный и непостижимый мир как и тогда, когда Орландо был жив, но теперь нет того, кто постоянно толкал ее вперед, ворчал на нее и травил всякие глупые шуточки, потому что знал, что уписаться от смеха над глупыми шуточками – отличный способ как для того, чтобы идти дальше, так и для поднятия настроения, да и тому же тому, кто шутит, становится намного легче.
Сэм чувствовала внутри себя тяжелый куль, болезненную опухоль на сердце. Никогда больше она не скажет ему самые очевидные вещи так, чтобы взбесить его до белого каления – потому что он никогда не мог понять, шутит она или нет. Она ощущала тяжесть внутри себя как то, что нужно родить, но что никак не хотело выходить наружу. Просто удивительно обнаружить, что тебе так не хватает того, чье настоящее лицо ты не видела ни разу.
Что бы он сказал сейчас? подумала она. Все исчезло, включая Рени, сама Сэм заперта в середине ничто.
Сидим по шею в фенфене и ждем, когда начнется прилив, вот что он как-то раз сказал ей в Срединной Стране, когда они на мгновение перестали набивать сокровищами карманы и обнаружили двадцатиметровую змею, которая расположилась поперек единственного выхода из подземной комнаты.
Я именно там, Гардино, подумала она. На этот раз по-настоящему. Жду когда начнется прилив...
!Ксаббу увидел слезы, текущие по ее глазам, сел рядом и обнял ее сильными жилистыми руками. И как раз тогда, когда слезы угрожали переполнить ее, из тумана появилась высокая фигура.
– Я знал, что она была самой заслуживающей доверия из вас, – неприязненно сказал Жонглер, – но я не думал, что вы двое можете так быстро пасть духом в ее отсутствие. Неужели у вас вообще нет позвоночника? Мы должны идти.
Человек с костистым лицом был настолько неприятен Сэм, что она даже не могла смотреть на него, но !Ксаббу рядом с ней напрягся. – Глупо идти, если не знаешь куда, – сказал маленький мужчина. – Ты уже искал. Ну, повезло ли тебе больше, чем мне?
Жонглер тихонько зашипел, как если бы из него начал выходить пар. – Нет. Ничего. Если бы я шел не так аккуратно и не возвращался в точности по своим следам, вы бы меня больше не увидели.
– Я бы не огорчилась.
Жонглер не обратил на нее внимания. – Именно это, без сомнения, случилось с вашим товарищем. Ушла куда-то после того, как мы перенеслись в это место, и не смогла найти дорогу назад.
– Рени не могла сделать такую глупость, – твердо сказал !Ксаббу. – Она слишком умна.
Жонглер презрительно махнул рукой. – Выбирай любое объяснение, но, тем не менее, она заблудилась. И Клемент, тоже. – Он холодно улыбнулся. – Мы можем быть уверены, я полагаю, что они не сбежали.
!Ксаббу встал на ноги. Он был на голову ниже Жонглера, но что-то в его осанке заставило более высокого человека отступить назад. – Если тебе нечего сказать что-нибудь полезное, перестань вообще говорить о ней. Сейчас.
Жонглер со скукой посмотрел на него, сверх вниз, в его взгляде мелькнуло изумление. – Успокойся, приятель. Это было просто замечание...
– Больше никаких замечаний. – !Ксаббу посмотрел на Жонглера долгим взглядом, а Сэм смотрела на них обоих, внезапно с неудовольствием обнаружив, что без !Ксаббу она осталась бы один на один с этим древним монстром. Жонглер в ответ уставился на !Ксаббу. Наконец !Ксаббу опустил руку и коснулся ее руки. – В одном он прав, Сэм. Мы можем еще немного подождать Рени, но даже если она недалеко, мы скорее всего не найдем ее. Звук плохо распространяется в этом месте. Она может пройти в сотне метров от нас, и мы этого не узнаем. Когда-то мы должны идти и надеятся, что найдем ее по дороге.
– Мы... мы не можем уйти без нее!
На какое-то мгновение горделивая осанка !Ксаббу исчезла, приоткрыв Сэм боль, которую он скрывал. – Если... если с ней что-то случилось... – Он остановился и бросил взгляд на Жонглера, очевидно не желая показывать свои чувства в его присутствии. – Если мы не сможем найти ее, мы обязаны идти, ради ее памяти. Не забывай, именно любовь к своему брату привела ее сюда. Она бы хотела, чтобы мы попытались помочь ему даже без нее.
Он говорил обычным спокойным голосом, но за словами чувствовалось такое горе, что Сэм почувствовала, как будто ее собственная река отчаяния встретилась с другой, ничуть не меньшей – и если они оба не будут бороться с собой, объединившиеся потоки переполнят берега и смоют весь мир.
Плохая видимость означала, что ей надо оставаться как можно ближе к Жонглеру, и, пока !Ксаббу работал, ей приходилось сдерживать свою ненависть к этому человеку. Его гордое лицо казалось высеченным из камня, настоящий памятник – как у отца Сэм, когда тот бывал строгим и злым, и оно не смягчалось чувством юмора, из-за которого Сэм всегда хотелось поддразнить отца. Она никак не могла перестать спрашивать себя, как такой богатый и могущественный человек превратился в нечто и исковеркал своей жестокостью столько жизней... для чего? Для того, чтобы сохранять себя живым? Наслаждаться столетиями холодной несчастливой власти? Сэм и в лучшие времена не понимала, почему старики хотят жить и жить, далеко заходя за точку, после которой они не могут сделать ничего стоящего; а люди вроде Жонглера, жившего уже третий отпущенный людям срок, были ей совершенно непонятны.
Орландо тоже боялся умереть – она только сейчас сообразила, что все эти смертельно-опасные симуляции означали для него только подготовку к тому, что должно было произойти так скоро. Но даже если бы у него была возможность ускользнуть от смерти, сделал ли бы он то, что сделал этот человек, забрал ли бы жизни невинных детей в обмен на свою? Она не верила в это. Только не ее Орландо, который веровал в Приключения Носителя Кольца так, как люди Круга верили в бога. Только не Орландо Гардинер, который не раз говорил ей, что самая важная вещь на свете – быть настоящим героем, даже если об этом никто не знает. Она на самом деле верил, что не имеет значения, что происходит или что кто-нибудь другой думает о тебе – важно только то, что ты знаешь о самом себе.
В те времена, когда она сражалась с мамой за свое имя, отец как-то раз сказал ей: "Если ты хочешь быть Сэм, будь ей – но только самой лучшей Сэм на свете. – Его ироническая усмешка внезапно сменилась смехом. – Кто-нибудь должен записать эти слова в книге для детей. "
Она скучала по отцу и по нервной большеглазой маме, и внезапно боль от разлуки с ними стала ничуть не меньше боли от потери Орландо, и в какое-то мгновение тень едва не проглотила ее. Сэм посмотрела на Жонглера, сидевшего в нескольких метрах от нее и плохо видного – то ли из-за тумана, то ли из-за ее усталых глаз. Теперь она точно знала, что никогда не будет такой как он – злой, холодной и одинокой, что бы с ней не случилось.
Туман пошевелился, оторвав ее от печальных мыслей. Из него появилась маленькая фигурка !Ксаббу. Он уселся рядом с ней, осторожно, как если бы все его тело болело.
– Ну? – щелкнул Жонглер.
!Ксаббу не обратил на него внимания. Он взял руку Сэм – она еще не очень привыкла к его аккуратным осторожным прикосновениям, но уже обнаружила, что это успокаивает – и спросил ее, как он себя чувствует.
– Лучше, как мне кажется. – Сэм слегка улыбнулась, осознав что сказала правду. – Сработало?
Он устало вернул улыбку. – Как я часто говорил Рени, мои таланты не то, что можно включать и выключать. Но я думаю, что мне удалось понять смысл вещей, хотя бы немного.
Жонглер тихонько зашипел. – Любой другой человек моего поколения хорошо бы посмеялся, увидев что я доверил свою жизнь двоим африканцам и, если я не ошибся в этой девочке, одной креолке – и мы уже потеряли одну африканку. – Он округлил глаза. – Но я никогда не был расистом. Если твой инстинкт покажет тебе выход из этого мира, тогда, черт побери, не забудь сказать нам об этом.
!Ксаббу бросил на него взгляд, наполненный настоящей ненавистью – чуть ли не самая сильная эмоция, которую Сэм видела у него. – Это не "инстинкт", во всяком смысле в том смысле, какой ты имеешь в виду. Всему, что я знаю о том, как находить путь, меня научили в семье отца. Меня научили и еще кое-чему другому, которого ты, похоже, тоже не знаешь – доброте и здравому смыслу. – Он повернулся спиной к Жонглеру, который застыл между ненавистью и кислым оживлением. – Прости, Сэм, что оставил тебя наедине с этим человеком, но я должен был отойти достаточно далеко, чтобы не видеть вас и даже не слышать вашего дыхания. В этой сети все намного страннее, чем в настоящем мире, и даже в лучшее время трудно понять смысл вещей. Но это место еще хуже – недаром недавно я сказал, что здесь вообще ни у чего нет смысла, кроме нас самих. Скорее всего это правда – но как умирающий от голода человек надеется услышать запах дичи, так и я убедил себя, что это неправда.
– Ты думаешь... что почуял что-то?
– Не совсем так, Сэм. Долгое время я просто сидел, пытаясь, как я уже сказал, забыть звуки и запахи тебя и... этого человека. Через какое-то время у меня появилась надежда, что я смогу услышать, если Рени позовет нас издалека. – Он печально покачал головой. – Но еще через какое-то время я сдался и просто... открыл себя. Это не мистика, – поспешно сказал он, взглянув через плечо на Жонглера. – Скорее способность по-настоящему слышать, ощущать, видеть – то, что люди из города делают очень редко, потому что любая вещь, в которой они нуждаются, приходит к ним, торопится к ним, как если бы ею выстрелили из ружья. – Его лицо стало серьезнее, как если бы он искал подходящие слова. – Через какое-то время я начал что-то чувствовать. Примерно так, как Мартина чувствует смысл вещей – мне потребовалось время, чтобы понять местные образцы – но я думаю, что в меня проникла тишина и... какое слово? Одиночество? И у меня появилась возможность слышать этот мир. – Он опять взял руку Сэм и встал. – Туда, – сказал он, указывая на очередную порцию жемчужного ничто, ничем не отличающуюся от других. – Быть может мое сознание обманывает меня, но я чувствую, что в этом направлении что-то есть.
– Что-то? – сдержанно сказал Жонглер, но Сэм явственно расслышала гнев, бурливший под спокойной поверхностью.
Внезапно инстинкт подсказал ей, как должен себя чувствовать человек, вроде него, привыкший не зависеть ни от кого, вынужденный опираться на того, кого он считает слегка цивилизованным дикарем.
Сколько же ему лет? спросила себя Сэм и едва не содрогнулась. Двести, больше? Когда он родился, ее предки были рабами, или нет?
– Да, я чувствую... что-то, – сказал !Ксаббу. – Другого слова нет. Я говорю так не потому, что хочу запутать тебя. Это какое-то уплотнение, или, возможно, более активное движение, или далекое изменение того, что обычно здесь, или... что-то. Как призрак следа на песке, когда все остальное сдул ветер. Может быть тень. Но это там. Я иду туда и, думаю, Сэм идет со мной.
– Чертовски верно. – Кроме того, а что еще? Сидеть вечно в этом тумане и ждать у моря погоды? Ни Орландо, ни Рени так не делали.
Жонглер внимательно поглядел на !Ксаббу. На этот раз не надо было никакого инстинкта, чтобы понять его мысли. Он пытался понять, врет ли ему !Ксаббу, сошел ли он с ума или просто ошибается. Сэм знала, что никогда не пожалеет таких противных мужиков как Жонглер, но, конечно, он должен был подозревать всех и все. Он смотрел на мир уродливым и несчастным взором.
– Хорошо, веди. – Жонглер, даже голый, производил впечатление короля, даровавшего милость крестьянину. – Все лучше, чем сидеть здесь.
В ТРЕТИЙ раз Рени с трудом нашла путь назад. Было очень странно использовать еле волочащего ноги полоумного Рикардо Клемента как магнит, и еще более странно испытать чувство удовольствия и освобождения, увидев его сидящую фигуру посреди ничто.
А что, если бы он ушел? спросила она саму себя. Даже если бы я опять нашла его, это произошло бы в другом месте, которое !Ксаббу и Сэм, возможно, уже проверили. Тогда они бы принялись искать меня там, где я уже была...
Все это предполагало, что оба ее друга живы – что эта чертова сеть не засосала их и не переодела в кого-то другого. Она не могла позволить себе вообще думать об этой альтернативе.
И не могла позволить себе бесконечно блуждать в тумане. Не то, чтобы одно место отличалось от другого – бесшовная однообразная серость тянулась во все стороны над невидимой землей-полом, плоской как бильярдный стол; везде царствовали молчание и пустота. Она могла бы оставаться на месте, могла идти, везде одно и то же.
Было бы преувеличением сказать, что Клемент обрадовался, увидев ее – он слегка приподнял голову – но безусловно он понял, что она вернулась: его глаза следила за ней, и, после того как она уселась в нескольких метрах от него, он слегка подвинулся, как бы указывая на место между ними – место, на котором в другом мире можно бы разжечь костер.
За костер Рени отдала бы свою руку. И еще ногу и, возможно, другие органы за !Ксаббу и Сэм, сидевших вокруг костра вместе с ней.
Я не должна думать о том, как мало нас осталось – не надо испытывать судьбу. Лучше смотреть на то, что осталось. Я. И... этот...
Рикардо Клемент смотрел на нее так тихо и спокойно, что казался картиной в музее. И у нее даже в мыслях не было, что картина может заговорить.
– Кто... ты? – спросил Клемент.
Рени вздрогнула от неожиданности; ей понадобилось несколько мгновений, чтобы ответить. – Кто я? – Говорить было трудно: она охрипла, непрерывно зовя товарищей. – Что ты имеешь в виду? Я женщина. Африканская женщина. Я та, кому ты и твои богатые друзья... сделали больно. – У нее не было слов, чтобы объяснить свои чувства к Стивену, и беспомощность последних часов сделали их еще хуже, чем обычно.
Клемент продолжал глядеть. В его глазах что-то шевельнулось, но очень-очень глубоко. – Это... длинное имя, – наконец сказал он. – Кажется... очень длинное.
– Имя? – Боже праведный, подумала она, эта Церемония по-настоящему выжгла ему мозги. Или нет? – Это не мое имя, это то, кто я... – Она остановилась и глубоко вздохнула. – Мое имя...? – Она не очень-то хотела говорить его, хотя давным давно отказалась от анонимности. Что-то с ним происходило, что-то неприятное, неправильное, не подходящее для детской невинности поврежденного мозга. Не означает ли это внезапное оживление, что старый Рикардо Клемент возвращается на поверхность, или, быть может, новая версия старого негодяя учится пользоваться своими возможностями?
– Меня зовут Рени, – наконец сказала она.
Клемент не ответил, но по-прежнему не отрывал от нее глаз, как если бы формировал визуальное изображение, подходящее к новообретенному имени.
Рени вздохнула. Этот полоумный – самая маленькая из всех ее проблем. Она в пустоте уже полдня – и ничего не изменилось. Она кричала до тех пор, пока не охрипла, сделала дюжину маленьких кругов, ничего. Здесь не было ничего, что можно было бы назвать землей, никаких ориентиров, ни направленного света, ни звуков, кроме тех, которых она производила сам. Но если я останусь здесь, здесьи умру. Или сердце Стивена наконец не выдержит и он умрет на больничной кровати, и тогда все, что я делаю, окажется бесполезным. Даже через этот бесконечный полупрозрачный туман она видела дорогое лицо Стивена, дорогое и ужасное – невидящие глаза, пепельная кожа, отвисшая челюсть с аппаратом для искусственного дыхания. Высохший, свернувшийся калачиком. Как рыба, вытащенная из воды и брошенная в грязь. О Боже, дай мне увидеть его другим!
Но если она не может ничего сделать, что она за человек? Рени до сих пор не понимал, как она очутилась в ничто, где нельзя было ничего делать, даже существовать. Но разве есть из чего выбирать? У нее нет ничего, кроме зажигалки, да и та, хотя Рени несколько раз пыталась открыть проход, оставалась разочаровающе инертной, как и раньше.
– Где... это... место? – спросил Клемент.
Рени крепко выругалась, про себя, потом решила, что заслужила это маленькое удовольствие, и выругалась вслух. Похоже ей надо быть готовой в таким вот неожиданным замечаниям, да.
– Не знаю. Я не знаю ничего. Жонглер уже сказал, что мы не в сети, и это... это больше не сеть. Мне кажется, он прав. – Она посмотрела на него. – Ты ничего не понял, верно?
– Длинное имя. Имена мест... если их говорить... обычно не такие длинные.
Она вздохнула и покачала головой. Рени начала думать, что он нравился ей намного больше, когда мог говорить только "Я Рикардо Клемент".
Рени вернулась к самой насущной проблеме – что делать в нигде – и провела молчаливые четверть часа вспоминая все, что случилось с того мгновения, когда она в последний раз была с !Ксаббу и другими, но не смогла найти ничего, что помогло бы ей сформулировать теорию, как они разделились. Скользкая серость вокруг выглядела очень похожей на серебряные облака, окружавшие гору, но невозможно было понять, куда исчезла гора и ее товарищи. Она заснула, а потом проснулась в этом мире. Быть может причина всего этот странный сон? Она попыталась припомнить детали, обрушившийся на нее хаос, долгую темноту, ободряющее появление эфемерных призраков, но все казалось смутным и далеким, и в любом случае ничего не объясняло.
Да, головоломка. Вроде замкнутой комнаты наоборот, как в загадочных историях – но не как войти в закрытую на замок комнату, а как выйти из никуда в куда-то... куда угодно.
А у нее есть только клочки одежды, сделанные из костюма Орландо и зажигалка. И зажигалка не хочет открывать ворота, хотя именно для этого и предназначена. Быть может можно ее использовать как-нибудь иначе?
Если бы у меня была сигарета, я бы ее зажгла, угрюмо подумала она.
И тут ей пришла в голову внезапная мысль. Бледная пустота вокруг, неестественная и вероятно бесконечная – не может ли это быть Белым Океаном, о котором говорили Пол Джонас и другие? Сетевые дети говорили о нем, как о таинственном месте, которое надо пересечь, чтобы добраться до Земли Обетованной. Не означает ли это, что по ту сторону пустоты что-то есть? Ободряющая мысль. Но даже если это правда, у нее нет никаких мыслей, как туда попасть.
Она вытащила зажигалку, лежавшую между грудями, и подняла ее вверх. Прежде чем уйти из Дома, она, !Ксаббу и Мартина провели много времени, изучая ее, и все таки узнали не слишком много о ее настоящих возможностях – как если бы инопланетяне обнаружили автомобиль и, после многих экспериментов и ошибок, научились включать поворотные огни.
Дальнейшие эксперименты многому научили ее, и, быть может, это и есть выход из нынешней дилеммы, но осмелится ли она рискнуть? Поначалу она смеялась над опасениями Жонглера – главным образом из-за ненависти к этому человеку. Но когда из зажигалки донесся мурлыкающий голос Дреда – шепчущий из того, что давило ее кожу несколькими мгновениями раньше – она почувствовала себя так, как если по ней поползли жуки. Стоит ли ей рисковать и объявлять о себе, используя коммуникатор, встроенный в устройство? Единственным человеком, помимо Дреда, обладавшим таким же устройством, была Мартина, а она, судя по всему, вовсе не в том положении, чтобы помочь кому бы то ни было.
Допустим я добралась до нее. Что мне ей сказать? "Мартина, найди меня, я посреди серого тумана".
Она подняла зажигалку и повернула ее, рефлекторно пытаясь поймать свет, который в этом мире не падал ни под каким углом. Она взглянула на витиеватое "Я", букву, образованную переплетшимися виноградными лозами и листьями, как если бы это была статуя в забытом саду. Жонглер вроде бы называл имя этого ублюдка. А, да, Якубиан. Тот самый, которого убил Орландо. В ее животе поднялась настоящая буря. Надеюсь, Т-четыре-Б воздал Якубиану по его грехам. Надеюсь, он никогда не получит и мгновение покоя.
Она спросила себя, не слушает ли и Дред коммуникатор, молча, выжидая, что она обнаружит себя. Неприятная мысль, но тут же ее воображение нарисовало еще более худшую картину: Дред, где-то там, сидит и ждет ее, как кот, стерегущий мышь, ждет, когда она покажет свои усики.
Просто слушает мертвый воздух и ухмыляется...
В следующее мгновение ее осенило. Рени прыгнула на ноги, немного отбежала от Клемента, остановилась и – из-за некоторого необъяснимого чувства порядочности – сказала ему: – Сейчас я отойду от тебя. Недалеко. Мне нужна тишина. Не говори ничего, вообще ничего. Я вернусь, очень скоро.
Он посмотрел на нее, невозмутимый, как корова жующая траву.
Она отошла достаточно далеко, но так, чтобы видеть его расплывающийся силуэт. Теперь, когда она была относительно одна, Рени снова достала зажигалку. Уже в Доме она обнаружила, как пользоваться встроенным коммуникатором, но она не была уверена, что вспомнит всю последовательность движений. Она посмотрела со смутным страхом на устройство, но выполнила всю комбинацию касаний, которую помнила. Закончив она осмотрелась. Ничего не произошло, вообще ничего. Зажигалка осталась молчаливой и инертной, окрестности вокруг не изменились.
Аккуратно, почти не дыша, она поднесла устройство к уху, потом вытянула руку с ним перед собой и описала медленную дугу. Тишина. Она затаила дыхание и вслушалась. Ничего. Она повернулась на несколько градусов направо и повторила процесс.
Лозоискательство, подумала она, весело и немного раздраженно. Если я попытаюсь объяснить это кому-нибудь, придется использовать более научные слова.
Но все-таки это было не суеверие и не отчаяние, а поиск, и примерно на полдороги через медленное вращение он что-то услышала. Настолько слабое, что для нее это показалось скорее немного более шумным молчанием коммуникатора, и, тем не менее, она могла поклясться, что слышит шипение, очень и очень тихое, которого раньше не было.
Она провела зажигалкой чуть-чуть дальше, и звук исчез. Она описала весь круг, чтобы удостовериться. Как только она вернулась туда, где была раньше, звук опять появился.
Если она собирается рискнуть жизнью, то надо быть уверенной настолько, насколько возможно. Рени взглянула назад и удостоверилась, что Клемент сидит там, где на оставила его, почти невидимая тень быть может метрах в пятнадцати от нее. Она быстро сняла с себя грудную повязку, сделав из нее стрелку длиной в метр, обозначила найденное направление. Потом закрыла глаза, несколько раз повернулась, чтобы дезориентировать себя, потом начала медленно поворачиваться, использую зажигалку как стрелку компаса. Уверившись, что она слышит мягкое шуршание, она открыла глаза.
Кусок бледной одежды лежал прямо перед ней.
– Отлично! – Она обрадовалась за себя, и еще тому, что теперь есть что-то, о чем можно подумать. Она опять надела грудную повязку и уже собиралась идти вперед, когда вспомнила о Клементе и повернулась к нему. Он не шевелился и сидел настолько спокойно, что, казалось, разучился ходить.
Я должна оставить этого ублюдочного убийцу здесь, подумала Рени. Позже я навернобуду ругать саму себя, если я возьму его с собой. Но сама мысль – оставить похожего на ребенка Клемента посреди смертельного ничто – показалась ей неправильной, хотя она и не могла сказать, почему.
– Я собираюсь идти в том направлении, – крикнула Рени. – Обратно не вернусь. Если ты хочешь идти со мной, присоединяйся.
Уверенная, что только что сморозила глупость, и тем не менее чувствуя себя намного лучше, чем последние несколько часов, она пошла вдогонку за шепотом.
ИДЯ через бесконечный серебристо-серый туман, Сэм решила, что в некотором отношении это даже хуже, чем сидеть в нем. Тащиться черепашьим шагом плохо само по себе – она любила спорт, но ненавидела бег и ходьбу, где надо было просто долго двигаться, ставя одну ногу перед другой – но здесь к тому же не было ни ориентиров, ни погоды, неизвестно откуда бравшийся свет никогда не менялся, и все это было предназначено специально для того, чтобы пытать Сэм Фредерикс и довести ее до белого каления. В первый раз с того мгновения, когда она вошла в сеть, ей захотелось есть, не из-за голода, но чтобы отметить проходящее время.
Ни воды, ни еды, ни остановки. Прошли первые часы, и эти слова постоянно крутились у нее в голове, как рекламный слоган какой-нибудь совершенно ужасной экскурсии. Она слегка преувеличивала, потому что время от времени они останавливались и отдыхали, пока !Ксаббу слушал непонятно что, которое вело его вперед, но эти остановки ненамного улучшали дело. На каждой остановке она оставалась наедине с молчаливым Жонглером, а это было все равно, что остаться одной в комнате с недружелюбной собакой: прямой угрозы нет, но намек на нее есть всегда. Собрав все свои силы, Сэм отбросила в сторону мысли об Орландо и родителях, которые были так далеко, что ей с трудом верилось, что ее отец и мать, в отличии от Орландо, все еще живы и может настать день, когда она их увидит.
Феликс Жонглер шел с мрачной решимостью средневекового паломника. Сэм, молодая и сильная, догадывалась, что ему не слишком просто идти наравне с нею, но он отказывался показать это; наоборот, он делал вид, что ему не терпится идти дальше, когда они останавливались, чтобы дать !Ксаббу "понюхать воздух". В менее неприятном человеке такой стоицизм мог бы вызывать восхищение, но для Сэм это только делало его еще более холодно-далеким от нормального человека. Она обнаружила, что не может вслух пожаловаться на усталость, потому что не хочет показать ему свою слабость.
Феликс Жонглер мог сколько угодно стараться держаться наравне с Сэм, но было ясно, что !Ксаббу специально шел позади, чтобы не оставить их далеко за собой.
Все это время она видела его в симе бабуина, и только начала привыкать к его новому облику. В некотором смысле настоящее тело !Ксаббу было даже большей экзотикой, чем обезьяна. Совсем маленький человек – меньше ростом и худее самой Сэм, которая была среднего роста и совсем не толстой – он, казалось, вообще не уставал, двигаясь с такой ленивой грацией, что, казалось, если понадобится, мог бы идти во сне.
– Откуда взялись бушмены? – внезапно спросила она. !Ксаббу не ответил сразу, и она почувствовала острый укол совести. – Ой, это не слишком грубый вопрос?
Его раскосые глаза были настолько узки, что коричневые радужные оболочки были видны только в те мгновения, когда удивление или удовольствие заставляли их широко открыться. Она не могла сказать, какое их них вызвал ее второй вопрос. – Нет, нет. Совсем не грубый Сэм, просто я пытаюсь найти ответ. – Он указал на себя. – В моем случае это маленькая страна, Ботсвана, но люди нашей крови рассеяны по всей южной Африке. Но, быть может, ты имела в виду наше происхождение?
– Да. – Она подвинулась ближе, уровняв его шаг с его; ей не хотелось, чтобы их слышал Жонглер.
– Никто не знает, откуда мы взялись. В детстве мне сказали, что мы давным-давно пришли с севера – много тысяч лет назад. Но существуют и другие теории.
– Именно поэтому ты можешь вот ходить, вечно? Потому что ты бушмен?
Он улыбнулся. – Да, как мне кажется. Я унаследовал сразу две традиции, и обе готовили меня к тяжелой жизни, но люди племени отца – охотники-кочевники, очень старая традиция – могли идти и бежать по следу добычи часы и дни, не уставая. Я далеко не такой, какими они были, но, пока жил с ними, я закалил себя.
– Были? Ты хочешь сказать, что их больше нет?
Что-то прошло по его коричневому лицу, быть может тень, хотя в этом мире не было теней. – Несколько лет назад я пытался найти их и не сумел. Я любом случае их осталось немного, Калахари – трудное место для жизни. Быть может уже не осталось людей, живущих старой жизнью.
– Обалдеть! Тогда ты... последний бушмен. – И только договорив, она сообразила, какой ужас ляпнула.
К ее облегчению !Ксаббу только улыбнулся. – Я не думаю о себе так, Сэм. Я, всего на всего, несколько лет прожил с ними и видел их оригинальный образ жизни. Но в одном отношении ты права: я, быть может, последний, кто изучал их жизнь, старую жизнь. – На мгновение он замолчал. В наступившей тишине Сэм услышала позади них тяжелое ровное дыхание Жонглера. – Нечему удивляться, это жизнь, которую я ценю, но мало кто согласится со мной. Если бы ты пожила в их племени, Сэм, то обнаружила бы, что это очень трудно.
Тон, каким он сказал это, болью отозвался в ее сердце – в нем была затаенная боль, то, что она никогда не видела в нем раньше. Быть может из-за исчезновения Рени. – Расскажи мне об этом, – сказала она. – Неужели мне пришлось бы охотиться с копьем на льва или что-то в этом духе?
Он засмеялся. – В дельте, где живет народ моей матери, иногда бьют рыбу копьем, но в пустыне больших животных убивают луком и стрелами. Я не знаю никого, кто убил бы льва, мало кто вообще видел их – они тоже вымирают, да. Мы стреляем отравленными стрелами и преследуем животное, пока оно не умрет.
Она подумала, что это не очень-то честно, но не осмелилась сказать вслух. – А девушки, они тоже охотятся?
!Ксаббу покачал головой. – Нет, по меньшей мере в племени моего отца. И даже мужчины очень редко охотятся на больших животных. По большей части они ставят ловушки на более мелкую дичь. У женщин другие обязанности. Если бы ты была членом нашего племени, незамужней девушкой, как сейчас, ты бы могла смотреть за детьми, играть с ними...
– Звучит не слишком плохо. И что бы я носила? – Она посмотрела вниз, на импровизированное бикини, последнее печальное воспоминание об Орландо. – Что-нибудь в этом духе?
– Нет, нет, Сэм. Солнце сожгло бы тебя в первый же день. Ты бы носила кароссу – одежду, сделанную из цельной шкуры антилопы. Кроме присмотра за детьми ты бы помогала другим женщинам выкапывать дыни, корни и личинки – не думаю, что тебе понравилось бы их есть. Но в Калахари ничего не выбрасывают и все идет в дело. Мы используем луки для того, чтобы из них стрелять и, одновременно, чтобы играть мелодии. А наше пальцевое пианино – он сделал вид, что играет на маленьком двуручном инструменте – мы также используем как рабочий стол для плетения веревки. Все используется самыми разными способами. И ничего не выбрасывается.
Она какое-то мгновение думала. – Мне кажется, что это даже хорошо. Но не думаю, что мне понравится есть личинки.
– И муравьиные яйца, – торжественно добавил он. – Их мы тоже едим.
– Ик! Ну это ты придумал!
– Клянусь, что нет, – сказал он, улыбнувшись. – Сэм, я тоскую по этой жизни, мне хочется опять поесть эти яйца, но я знаю, что большинство народа не хочет так жить.
– Похоже это действительно трудная жизнь.
– Так и есть. – Он кивнул, немного печально и отдаленно. – Так и есть.
Наконец бесконечная ходьба на время прекратилась. Жонглер уже хромал, хотя и отказывался признаваться в боли. Сэм, истощенная, со стертыми ногами, проглотила свою гордость и предложила остановиться.
Она уже пугающе привыкла спать на земле без подушки и одеяла – множество путешествий по Срединной Стране, которые Пифлит проделал вместе с Таргором, немного закалили ее – и невидимая земля была ничем не хуже множества мест, в которых она спала, но даже истощение не принесло ей покоя.
Вернулись сны о темноте и одиночестве, не такие живые, как раньше, но достаточно кошмарные, чтобы заставить ее несколько раз проснуться. В последний раз она обнаружила, что !Ксаббу стоит на коленях рядом с ней и внимательно глядит ей в лицо.
– Ты кричала, – сказал он. – Что-то о птицах, которые не вернулись?..
Сэм не помнила ничего о птицах – сон уже улетал, оставляя за собой только смутные обрывки воспоминаний – но она все еще помнила одиночество, и как она безнадежно искала друга, одно прикосновение к которому могло согреть длинную холодную темноту. Выслушав, !Ксаббу как-то по-особому взглянул на нее.
– Это слишком похоже на сон, который видел я. – Он повернулся и взглянул на Феликса Жонглера, который, слегка подергиваясь и вскрикивая, пытался проснуться. !Ксаббу подошел к нему и потряс.
– Что ты хочешь? – прорычал Жонглер, но Сэм показалось, что под его наигранной злостью скрываются слабость и страх.
– Мой друг и я видели одинаковый сон, – сказал !Ксаббу. – Расскажи нам, что тебе приснилось.
Жонглер отпрянул, как обожженный. – Я ничего тебе не скажу. Не трогай меня.
!Ксаббу пристально посмотрел на него. – Это может оказаться очень важным. Мы все заперты в одном месте.
– То, что в моей голове, принадлежит мне одному, – громко и раздраженно сказал Жонглер. – Не вам – только мне! – Он с трудом встал на ноги, руки сжаты в кулаки, бледное лицо. Сэм внезапно вспомнила, насколько странно то, что их симы так похожи на их настоящие тела, что все в этом странном и нереальном мире так пугающе реально.
– Тогда храни их, – недовольно сказал !Ксаббу, – свои тайны.
– Человек без тайны вообще не человек, – сплюнул Жонглер.
– Чи син, – сказала Сэм. – Он сканит. Забудь его, !Ксаббу. Пошли. – К ее удивлению в это мгновение с лица Жонглера сползло обычное ледяное выражение; он стал выглядеть так, как будто за ним гонится стая демонов.
Мысль об общем сне будоражила ее все то время, пока они шли. – Как такое может быть? – спросила она !Ксаббу. – Ну, понятно, мы видим одно и то же, потому что наши головы засунуты в систему. Но ты же не может засунуть мне в голову свои мысли и сны, даже в этом фенфене. – Она нахмурилась. – Или можешь?
!Ксаббу пожал плечами. – С тех пор как мы оказались в этой сети, вокруг нас одни вопросы. – Он повернулся к Жонглеру. – Ты не хочешь говорить о своих снах, тогда расскажи нам, как так получается, что нас держат в сети против воли? Ты называешь себя хозяином сети, даже богом, но сейчас ты, как и мы все, заперт в ней. Как такое может быть? Со всем твоим дорогостоящим оборудованием, ты, возможно, немногим отличаешься от рассудка робота – но я? У меня даже нет нейроканюли, если это подходящее слово. У системы нет прямого контакта с моим мозгом.
– Всегда есть прямой контакт между окружением и мозгом, – насмешливо ответил Жонглер. – Постоянно. Ты, с твоим рассказом о старых племенных обычаях и жизни в природе, должен понимать, что так устроен наш мир, с самого начала. Мы не видим, пока свет не свет не передает послание мозгу, и не слышим, пока звуковая волна не приходит туда же. – Он ухмыльнулся. – И так все время, всю жизнь. Ты имеешь в виду, что нет прямого электронного контакта между твоим мозгом и сетью – нет проводов. Но в нашей ситуации это полная чушь.
– Не понимаю, – терпеливо сказал !Ксаббу. Сэм решила, что сейчас он зло высмеет старика, но, похоже, !Ксаббу хотел чего-то другого. – Неужели ты хочешь сказать, что есть другие способы рождать мысли в моем мозгу?
Глаза Жонглера округлились. – Если ты думаешь, что по ходу этого детского разговора я открою тебе тайны моей самой дорогой в мире операционной системы, то ты глубоко ошибаешься. Но любой школьник, даже из африканских болот, должен был догадаться, что держить нас в сети. Ты уходила наружу?
– Я была, – мрачно сказала Сэм. Ужасное воспоминание.
– И что произошло? – Он пристально и свирепо поглядел на нее, как какой-нибудь дедушка из ада. – Давай, рассказывай. Что произошло?
– Было... больно. То есть меня реально сжигало.
Глаза Жонглера округлились опять. – Я пережил десять поколений молодежного сленга. Одного этого вполне достаточно, чтобы отбить охоту у любого другого жить так долго, как я. Да, это больно. И ты не смогла уйти в офлайн сама, верно?
– Да, – неохотно сказала Сэм. – Кто-то выдернул меня. Обратно в РЖ.
– Да, в "реальную жизнь". Как подходяще. – Жонглер показал зубы – что-то вроде холодной усмешки. – Потому что ты сама не могла найти туда дорогу, как и я сейчас. Неужели ты думаешь, что это происходит потому – и все эти религиозные идиоты в Круге верят, что однажды это произойдет – что нас перенесли в Рай, в непортящиеся тела, не знающие такой вещи, как нейроканюля? Ты так думаешь?
– Нет. – Сэм сердито засопела. – Низзя.
– Тогда почему ты не в состоянии подумать обо всем, что знаешь и найти идею, которая идеально объясняла бы это? Подумай, ребенок! – Он повернулся к !Ксаббу. – Не забыл ли я о тебе? Ты еще не догадался?
Бушмен холодно взглянул на Жонглера. – Если бы мы могли догадаться, мы бы давно догадались без твоей лекции, которая ничего не объясняет.
Жонглер широко раскинул руки, насмешливо-разочарованно. – Тогда я больше не буду докучать тебе. Решай загадку сам. – Он медленно отошел от них на несколько шагов.
– Я ненавижу его, – яростно прошептала Сэм.
– Не трать напрасно силы, и особенно не разрешай своему гневу ослепить себя. Он умен – я был дураком, когда подумал, что могу что-то вытащить из него. Я уверен, что у него свои планы, и он никогда не сделает для другого ничего за спасибо.
Сэм ощупала сломанный меч, подвешенный к поясу ее скудного костюма. – Все равно, я надеюсь, что однажды он даст мне причину воткнуть эту штуку ему в грудь.
!Ксаббу сжал ее руку. – Ничего не делай не подумав, Сэм. Я говорю тебе, как друг. Рени сказала бы тебе то же самое, если бы была здесь. Он очень опасный человек.
– Я тоже опасна, – сказала Сэм, но настолько тихо, что даже !Ксаббу ее не услышал.
Они трижды останавливались, чтобы поспать, пока !Ксаббу в конце концов что-то не обнаружил.
Все это время Сэм и !Ксаббу видели похожие сны, хотя и не в точности идентичные. Жонглер по-прежнему тяжело вздыхал во сне, но молчал и не признавался в том, что его будит.
Ходьба через безликую бесконечность сама по себе превратилась в муторный сон – оказавшись лицом к лицу с бесконечным ничто, Сэм несколько раз соскользнула в галлюцинации. Однажды она так ясно увидела себя перед дверью своей школы в Восточной Вирджинии, как если бы стояла у подножия лестницы. Услышав шум гулких коридоров, она даже подняла руки, чтобы открыть дверь... и обнаружила, что протянула их к тому же самому ничто и !Ксаббу с огорчением глядит на нее. Несколько раз она видела Орландо и родителей, далеко, но без ошибки. А однажды даже дедушку, подрезавшего изгородь.
И даже !Ксаббу, казалось, был подавлен однообразным бледным маревом, простершимся повсюду, продолжающейся бессмысленностью; даже он стал более молчаливым и замкнутым. Потом, внезапно и неуклюже, он остановился посреди одного из своих исследований, прервав то, что сейчас стало надоедливо-знакомым танцем – повернул, замер, вслушиваясь, повернул, опять замер... В первое мгновение Сэм решила, что у него галлюцинация – он увидел Рени или, возможно, какую-то картину из жизни народа пустыни.
– Я не верю сам себе. – У него был на удивление энергичный голос – такого она не слышала довольно давно. – Если, конечно, я не сошел с ума. – Он засмеялся. – Идем, сюда.
Жонглер, больше похожий на лунатика, послушно пошел за ним, аккуратно переставляя одну ногу за другой, как будто прочитал в учебнике, как надо это делать. Сэм поторопилась догнать !Ксаббу.
– Что это? – спросила она. – Ты что-нибудь слышишь?
– Мне нужна тишина, Сэм.
– Извини. – Она слегка отстала от него. Пожалуйста, пусть он будет прав, подумала она, глядя на его напряженную обнаженную спину. Пожалуйста, пусть он что-нибудь найдет. Я ненавижу эту серость. Я так ненавижу ее...
!Ксаббу внезапно остановился и присел на корточки. Серебристое ничто колыхалось вокруг его, неизменное и, похоже, никогда не меняющееся. Глаза маленького человека широко раскрылись, он шевелил пальцами в чем-то невидимом, делая маленькие круги на уровне земли, и Сэм внезапно испугалась, что он сошел с ума.
– Что ты делаешь? – Она почти кричала.
– Чувствую, Сэм, чувствую. – Он потянул ее вниз, усадил рядом с собой и окунул ее руку в совершенно пустой кусок пустоты, ничем не отличавшийся от других кубических метров ничто, протянувшихся во всех направлениях. – Здесь. Видишь?
Она покачала головой, напуганная. Жонглер дошел до них и стоял, глядя на них сверху вниз с таким видом, как если бы они были нищими, которых он нашел в своем розовом саду. – Я не вижу ничего, – простонала она.
– О, прости, я плохо выразился. Здесь не на что смотреть, но может быть ты можешь почувствовать или услышать это... – Он взял ее руку в свою и начал медленно водить ею вперед и назад прямо над землей. – Что-нибудь? – Когда она покачала головой, он отдернул свои руки от нее. – Попробуй снова. Сосредоточься.
Понадобилось несколько долгих мгновений, но, наконец, и она почувствовала это – очень слабую, почти не существующую силу, слабое течение ни горячего ни холодного воздуха, или, возможно, дрожь, настолько слабую, что она едва отличила ее от пульса, бившегося в пальцах. – Что... что это?
– Река! – С триумфом сказал !Ксаббу. – Я полностью уверен в этом. Или, по меньшей мере, это станет рекой.