СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Посетители клуба получили Матушку Гусыню
(изображение: объявление для клиентов Лимузина)
ГОЛОС: Посетители виртуального секс-клуба Лимузин очень удивились, когда обслуживание прервалось почти на час и замаскированный – или, как предположили некоторые – искусственный голос стал петь детские песенки.
(изображение: анонимный клиент Лимузина)
КЛИЕНТ: "Да, звучало потрясно, но на самом деле совершенно отвратно. Ну, это было как-то... неестественно."
ГОЛОС: Счастливый Плут, корпорация-владелец Лимузина и некоторых других клубов, называет случившееся "просто самым последним в серии бессмысленных выходок".
(изображение: Жан-Пьер Мишо, представитель СПК)
МИШО: "Это предназначено для того, чтобы помешать нам предоставлять обслуживание в самое прибыльное время, и, давайте посмотрим правде в глаза, половина наших клиентов – отцы и даже матери, которые наконец-то с трудом уложили детей спать и надеялись слегка отдохнуть и рассеяться. И никто из них не хочет сидеть и опять слушать эти чертовы детские песенки."
ДЖЕРЕМИ уложил последний вакуумный пакет и постоял, любуясь своей работой. Эта была не совсем кухня – как бы он не обманывал себя, это была совсем не кухня – но это было кое-что. Кучи канистр и ящиков, запечатанных пакетов с едой, несколько пластиковых канистр с водой, переносное галогеновое кольцо, которое он стащил из одной из комнат в верхних этажах, чайник и запасы еды на три недели – если придется их есть – и, возможно, самое драгоценное из всего, настоящее кофе. Запертый на подземной базе без настоящей еды, он уже давно приучил себя пить не морщась само разогревающиеся помои и даже ждать утреннюю чашку. И сейчас ему хотелось сохранить несколько последних ритуалов нормальной жизни.
Он прищурился на свою временную кладовку, занимавшую большую часть огромного металлического шкафа. Все пригодится. И если им придется сидеть на этом самом нижнем уровне до тех пор, пока кофе не кончится, ну что ж, тогда бандиты сверху будут казаться не самым плохим выбором.
Он не мог даже заставить себя улыбнуться. Он проверил батареи своего фонаря, лежавшего у края одной из его куч, и встал.
Господи, я же ходячий стереотип. Мы в осаде, сражаемся не на жизнь, а на смерть, и кого мгновенно делают посаженной матерью для кухни?
Покружив между устройств, он добрался до блока консолей, где сидел Дель Рей, мрачно уставившись в экран, как литературный критик, вынужденный писать рецензию на бульварный роман. Длинный Джозеф тихо подкрался к нему и встал сзади, рядом с двумя пластиковыми бутылками вина. На мгновение Джереми по-настоящему пожалел его. Если сам Джереми чувствовал себя несчастным, имея запас настоящего кофе на несколько недель, легко себе представить, что чувствует Джозеф, имея запас своего обычного яда на день или даже меньше, а ведь сидеть им здесь черт знает сколько.
– Как дела? – спросил он.
Дель Рей пожал плечами. – Никак не могу заставить работать камеры слежения. Они должны, но не работают. Я же предупреждал, это не моя область. Как твой конец?
– Настолько хорошо, насколько это возможно. – Джереми выбрал один из вращающихся стульев и уселся на него. – Хотел бы я, чтобы мой старый приятель, Сингх, запустил бы все эти камеры, когда была такая возможность. Но кто знал, что они понадобятся?
– Быть может перезвонит твой друг Селларс, – сказал Дель Рей, но, суда по всему, он сам не верил своим словам. Он нажал на одну из кнопок на консоли, потом разочарованно ударил по ней. – Может быть он сумеет что-то сделать с этой заразой.
– Если бы моя Рени была здесь, – внезапно сказал Длинный Джозеф, – она бы смонтировала все раньше, чем бы ты успел подпрыгнуть в воздух и перевернуться. Она знает все это до конца. У нее университетская степень и все такое.
Дель Рей было рассердился, но потом, неожиданно, слегка улыбнулся. – Да, она бы могла. И получила бы массу удовольствия, исправляя все глупости, которые я наделал, и долго говорила бы мне об этом.
– Точно. Она очень умная девушка. И должна, ведь я столько потратил на ее обучение.
Дель Рей улыбнулся еще шире, встретившись взглядом с Джереми. Насколько я помню, за образование она платила сама, подумал Джереми. Рени говорила о годах рабства в университетской столовой.
– Погоди, – сказал он, поворачиваясь к Джозефу. – Не подвел ли меня слух. Неужели ты хвастаешься Рени?
– Хвастаешься? Что ты имеешь в виду? – подозрительно спросил Джозеф.
– Я имею в виду, что ты вроде гордишься ею.
Более старший человек засопел. – Горжусь ею? Конечно горжусь! Она умная девушка, какой была ее мать.
Джереми едва не покачал головой от изумления. Он спросил себя, говорил ли ее отец что-то в этом духе тогда, когда Рени могла слышать его, а не сейчас, когда ее упаковали в пласмодиумный гель внутри фибрамитогово гроба. Что-то сомнительно.
– Черт побери. – Дель Рей повернул стул спинкой к консоли. – Сдаюсь, мне не исправить эту бандуру. Ожидание сводит меня с ума. Я думаю, что если бы мы могли увидеть, что они делают, а не просто сидеть здесь и плевать в потолок...
– Тебе не помогут все эти камеры, – проворчал Джозеф. – Они ничто против плохих парней вроде этих. Мы должны найти револьверы и перестрелять всех этих свиней.
– Здесь нет никаких револьверов, – зло рявкнул Джереми. – И ты это знаешь. Никто не закрывает военную базу вместе с разбросанными по ней револьверами.
Джозеф ткнул пальцем в сторону Дель Рея, который, сгорбившись на стуле, слепо уставился в потолок обширного подземного помещения, как если бы пытался заставить заработать безжизненные камеры. – У него есть пушка. Говорю тебе, он должен отдать ее мне. Ты не видел, как он размахивал им, испуганный до полусмерти и с такими потными руками, что я боялся, будто он может сделать мне дырку в голове случайно нажав на курок.
– О, не начинай опять, – простонал Джереми.
– Я просто тебе говорю! Не думаю, что этот маменькин сынок стрелял из пистолета хотя бы раз в жизни! А я был армии, знаешь ли.
– О, да, – сказал Дель Рей, не открывая глаз. – Я уверен, что ты застрелил множество цыплят после того, как ты и твои приятели их одолели. Он потер лицо. – Даже если бы он не был закодирован на меня, ты был бы последним, кому...
Внезапно он замолчал. Джереми только собирался спросить Дель Рея, что произошло, как молодой человек выпрямился на своем стуле, широко открыв глаза.
– О боже, – простонал он. – О боже!
– Что случилось? – спросил Джереми.
– Пистолет. – Дель Рей схватился за волосы, как будто хотел снять с себя скальп. – Пистолет! В кармане моей куртки.
– И?
– Я оставил его наверху! Когда таскал бутылки с водой. Мне стало жарко. Я отложил эту чертовы штуку в сторону, а потом пошел вниз, и ты спросил меня о камерах и... черт! – Он встал, все еще держась рукой за голову, как будто боялся, что иначе она скатится с плеч.
– Видишь?.. – начал Джозеф, не в состоянии спрятать довольный тон, но Джереми оборвал его.
– Лучше молчи. – Он повернулся к Дель Рею. – Где это произошло? В кухне?
Дель Рей несчастно кивнул.
– Нужен ли он нам? – Джереми поглядел кругом. – Я хочу сказать, если они спустятся, поможет ли он нам?
– Поможет ли он нам? – Дель Рей удивленно поглядел на него. – Если они спустятся? А что, мы собираемся бросаться в них бутылками с водой? Нам понадобится все, что у нас есть, все. Я собираюсь отправиться за ним.
– Нет, ты не можешь. Мы закрыли лифт – и заперли все эти бронированные двери, как велел сделать Селларс. Другого пути наверх нет. И мы не собираемся рисковать, опять открывая их.
Дель Рей встал и какое-то мгновение глядел на пол, потом выпрямился, паника, отражавшаяся на его лице, внезапно исчезала. – Погодите. Не думаю, что я оставил его в кухне. Нет, я оставил его рядом с лифтом на верхнем этаже нашей части базы. Я погрузил в лифт большую часть бутылок с водой, и еще генератор, и вот тут-то я и снял куртку.
– Тогда я могу достать его, – радостно сказал Длинный Джозеф, но оба человека повернулись к нему.
– Заткнись.
– Да, заткнись, Джозеф.
Дель Рей отправился к лестнице. – Слишком плохо, что мы запечатали лифт с обеих концов – было бы неплохо использовать его, чтобы подниматься вверх и вниз.
– Слишком шумно, – сказал Джереми ему во след. – Если нам повезет, они даже не узнают, что внизу есть еще что-то. – Внезапно он сообразил, что говорит слишком громко.
Ты говоришь слишком громко, любой может услышать! А что если у них есть стетоскопы или еще что-нибудь, они слушают пол, ищут нас...
При мысли о безликих наемниках – из всех троих только Джереми не видел их – ползающих по полу и долбящих бетон как дятлы, он невольно содрогнулся.
Мы даже не знаем, что они внутри, сказал он самому себе. Быть может они не сумели пробиться через переднюю дверь. Это же как сейф в банке. Рени и ее подруга-хакер долго мучались, прежде чем сумели открыть ее.
Тем не менее видение не желало исчезать. Джереми осмотрел на Джозефа, который с лицом, полным оскорбленного достоинства, сосал порцию "Горной Розы", и решил, что лучше всего найти чем заняться.
Дель Рей вскрыл консоль и комплект мониторов, обнажив жуткую неразбериху проводов, которые выглядели как коммутатор какой-нибудь древней телефонной сети. Джереми уселся на стул, освобожденный молодым человеком, и задумчиво поиграл переключателями. Консоль была включена – под экраном каждого монитора светились маленькие красные огоньки – на сами экраны были пустыми и темными.
Джозеф прав. Если бы Рени была здесь, все это заработало бы через несколько минут.
Он дернул пучок кабелей. Почти все подсоединены. Он взял один из не подсоединенных и попытался подключить его к свободному гнезду. Ничего не изменилось. Второй, опять без изменений, но когда он вытащил из связки третий и коснулся им чего-то на щите, экраны на мгновение мигнули светом и опять погасли.
Джереми, возбужденный, схватил конец этого кабеля и стал по очереди подключать его ко всем открытым гнездам. Внезапно мониторы опять ожили. Джереми укрепил кабель, гордясь самим собой. Теперь они могут видеть за своим бункером. Больше им не надо сидеть и слепо ждать.
Прежде, чем он успел похвастаться своим триумфом перед Длинных Джозефом, что-то привлекло его внимание. Один из мониторов показывал прямоугольник из деревьев и кустов, обрамленный чернотой. Он долго глядел на него ничего не понимая, прежде чем сообразил, что видит.
Это были массивные ворота базы, снимаемые камерой, находившейся внутри. Открытые ворота.
Откуда-то сверху донеслось три громких щелчка. Длинный Джозеф с руганью вскочил на ноги, от испуга уронив пластиковую бутылку с вином на пол. По кожа Джереми побежали мурашки.
– Дель Рей! – крикнул он. – Дель Рей, это ты?
Джозеф немедленно замолчал, и они оба прислушались. Ничего, кроме эха голоса Джереми.
– Это он стрелял? – хрипло и нервно спросил Джозеф. – Или кто-то стрелял в него?
Джереми чувствовал себя так, как будто выкрикнул весь воздух из груди: он смог только покачать головой. Какое-то мгновение он стоял, испуганный и растерянный, пытаясь решить, не должны ли они закрыть свет и спрятаться. Потом повернулся к консоли и попытался разобраться в почти монохромных изображениях, на которых виднелись какие-то движущиеся тени, но ничего не мог понять.
Какая показывает этаж, на который пошел Дель Рей?
Наконец он узнал помещение с лифтом – самого лифта было не видно, только темная тень вдоль стены, но рядом с ним висела старая вывеска, суровое предупреждение о том, что нельзя перегружать лифт, которое он видел много раз и иногда тихонько ругался.
Он только успел подумать, в первый раз за все те недели, что он привел в подземной базе: Как смешно, что в базе с таким количеством оборудования нет грузового лифта, как увидел туманные очертания пары ног, протянувшихся по полу и исчезавших за экраном. Было слишком темно, чтобы быть полностью уверенным, но с неоспоримым ужасом Джереми понял, чьи ноги лежат рядом с темной дверью лифта.
ДОРОГОЙ мистер Рэмси.
В первый раз, когда вы вошли в мой дом, я решила, что вы очень приятный человек. Я знаю, что вы ни о чем не догадались, потому что я казалась очень подозрительной и недоверчивой. Но просто выслушайте меня и не разрешайте вашему лицу показать, что вы на самом деле думаете, потому что, я уверена, вы должны были посчитать меня сумасшедшей старухой.
Когда вы прочитаете то, что я обязана рассказать вам, вы уверитесь, что не ошиблись. Это не имеет значения, для меня. Я начала себя чувствовать несчастной еще тогда, когда начала стареть, потому что мужчины больше не глядели на меня так, как раньше, когда я была юной девушкой. Я никогда не была красавицей, но когда-то была молодой, и мужчины глядели на меня во все глаза. Мне не очень понравилось, что это закончилось, но, я решила, что теперь они будут относиться ко мне более серьезно. Потом, когда со мной случилось все это – головные боли, неприятности и мои идеи о синдроме Тандагора – люди стали смотреть на меня так, как будто я вообще безмозглая дура. Но вы разговаривали со мной с настоящим уважением. Вы действительно очень приятный человек, я не ошиблась в вас.
Сейчас я делаю кое-что такое, что трудно объяснить, и если я ошибаюсь, то окажусь в тюрьме. Если же я права, то меня, скорее всего, убьют. Держу пари, вы думаете, что понадобится много времени, чтобы доказать это.
Но это письмо должно сказать вам по меньшей мере одно: если я и сошла с ума, то сама этого не чувствую, и я делаю свое дело, хотя это, кажется, не имеет смысла. Но если бы вы, как я, слышали голоса в своей голове, или думали, что слышите, то сделали бы то же самое, что и я. Я знаю, что вы точно сделали бы это, потому что могу сказать, к какому типу мужчин вы принадлежите.
О, я кое-что вспомнила, то, что хотела рассказать вам прежде всего. Сейчас я чувствую себя очень легко, как будто сбросила с себя тяжелое пальто и иду по свежему снегу. Позже я могу замерзнуть, но сейчас я счастлива, потому что с моих плеч упал тяжелый груз. Груз притворства. Я больше не буду притворяться и расскажу вам правду. И еще кое-что, что никогда бы не сказала в глаза. Вы должны жениться. Вы хороший человек, который работает слишком много и всегда находится в офисе, а не дома. Я знаю, вы скажите, что сумасшедшая польско-русская женщина несет чушь, но вам надо найти кого-нибудь, кто разделит с вами свою жизнь. Я даже не знаю, кого вы любите, мужчин или женщин, и, знаете что? Мне это не важно. Найдите кого-нибудь, кто будет жить с вами, того, к кому вам захочется идти после работы. Заведите детей, если сможете. Иногда дети придают жизни смысл.
Теперь я расскажу вам остальное, о голосах, об Оболосе и о Феликсе Жонглере. Тогда, даже если вы все еще считаете меня сумасшедшей, вы поймете, почему я делаю то, что делаю. Я расскажу вам все это как человек, который знает, о чем говорит.
Знаете ли вы, что, если бы мой сын был жив, ему было бы примерно столько лет, сколько вам? Я слишком много думаю о таких совпадениях.
Когда я закончу объяснения, я попрошу вас сделать только одно. Вроде бы есть то, что называется доверенность. Вы адвокат и должны знать о ней. Если я исчезну, не будете ли так любезны продать мои вещи? По большей части это всякие мелочи, не стоящие хлопот, но у меня есть пакет акций Олоболоса и дом. У меня не осталось живых родственников, а эти акции кажутся мне нечистыми – "трефными", как сказала бы моя мама. Не можете ли вы продать их и отдать деньги детской больнице Торонто?
Я сижу за столом, смотрю в экран и мне очень трудно начать объяснять. Голоса не говорили со мной тогда, когда вы и я впервые встретились. Если они существуют только в моей голове, если они только то, что заставляет раскалываться от боли мою голову, то я сделала из себя полную дуру. Но знаете что? Мне все равно. Есть страдающие дети, как те, которые лежат в ужасной коме, так и, может быть, другие – чьи голоса говорят со мной. И ради этих детей я обязана рискнуть. Если я ошибаюсь, невелика беда – еще одну старуху посадят под замок. Если я права, никто не поверит мне, даже вы, но по меньшей мере я попытаюсь что-то сделать.
Голоса, и, сейчас, черная башня. Она вроде замка из маминых сказок. Я очень боюсь ее. Но я пойду туда, войду внутрь и попытаюсь узнать правду...
– ...и конец: "Искренне ваша, Ольга Пирофски " – закончил Рэмси.
Кейлин Соренсен прервала затянувшееся молчание. – Бедная женщина.
– Действительно бедная женщина. – Селларс сидел, наклонившись вперед, с полузакрытыми глазами. Он прикатил свое инвалидное кресло в самый затененный уголок комнаты, но даже слабый свет, просачивавшийся через шторы, причинял ему боль. – И очень храбрая. Она собирается в логово льва.
– Вы же не думаете, что ее на самом деле убьют? – Рэмси тряхнул головой; письмо Ольги глубоко взволновало его. – Это будет не слишком умно, с их стороны. Даже если люди Джи Корпорэйшн поймают ее на незаконном проникновении и нарушении прав собственности, скорее всего ее просто выставят наружу. Или, может быть, арестуют.
Селларс печально покачал головой. – Нет, так было бы только в том случае, если бы Жонглеру и его сообщникам не надо было ничего скрывать. Кстати, будет ли ваша клиентка молчать, когда ее схватят? Или она, наоборот, будет громко кричать, чтобы привлечь к себе внимание? – Селларс вздохнул. – И вот еще вопрос. Что она может сказать о вас?
– Что? – Рэмси оказался не готов к такому повороту дела. – Не понял.
– Если все дело в этой заварухе, – внезапно вмешался майор Соренсен, – тогда Селларс прав – они обязательно допросят ее. И вытрясут из нее информацию, любым способом. Ты не хочешь слишком много думать об этом, но поверь мне – да ты сам видел, как действуют ребята генерала Якубиана. Что она знает о тебе, Рэмси и о... всем этом?
Катур Рэмси внезапно заметил, что его сердце пустилось вскачь. Он шагнул назад и упал на один из сверкающих металлических стульев. Дешевые сервомоторы попытались подстроить стул под него, но сдались на полпути. – Иисус Христос.
– Но я совершенно не врубился, – продолжал Соренсен, – во всю эту мутотень о "голосах". Селларс, это что-то вроде того, о чем вы говорили моей дочке и мне? Быть может кто-то подшутил над ней? Или она просто... ну, вы знаете... чокнутая?
– Не знаю, – сказал старик. Он выглядел таким же взволнованным, как и Рэмси. – Но я подозреваю, что за этим стоит что-то более странное и более запутанное.
– Боже мой, мы должны остановить ее. – Рэмси толкнул себя на край стула, вызвав негодующий вой внутреннего механизма. – Мы не можем разрешить ей идти туда, рискует ли она мной или нет. При встрече я не рассказал ей и половину того, что обнаружил. В любом случае я ничего не знаю об этих голосах, но она каким-то образом ввязалась в это дело – и совершенно независимо от вас, Селларс – и все еще думает, что могла все себе нафантазировать. – Он откинулся назад. – Боже мой, бедная женщина.
– Ты ответил ей? – спросил майор Соренсен.
– Конечно! Я тут же послал сообщение позвонить мне – и не делать ничего, не посоветовавшись со мной. – Он поймал взгляд военного и почувствовал, как его желудок завязался узлом. И ему потребовалось пару секунд, чтобы понять почему. – Черт. Я дал ей номер телефона мотеля.
К счастью Соренсен не стал укоризненно качать головой, но мгновенно вскочил на ноги. – Хорошо. Во-первых, мы немедленно уезжаем. Кейлин, почему бы тебе не поднять детей, пока я перенесу вещи в машину. Селларс, нам придется вернуть этот стул и мы не в состоянии снять другой. Боюсь, что на время езды вам придется вернуться под пол фургона. Быть может военные еще не ищут нас, особенно если нами интересовался только Якубиан, но вас слишком легко заметить и запомнить.
– Майк, куда мы едем? – Кейлин Соренсен, истинная офицерская жена, уже паковала вещи. – Нельзя ли нам просто отправиться домой? Там мы найдем, где спрятать мистера Селларса, верно? А может быть он останется на какое-то время с мистером Рэмси? Кристабель должна идти в школу!
Даже Катур Рэмси заметил страдальческое выражение, промелькнувшее в глазах майора. – Не думаю, что мы можем вернуться домой, даже ненадолго, дорогая. И сейчас я вообще не знаю, куда мы едем – но подальше отсюда.
– Мне нужно позвонить Ольге прежде, чем мы уедем, – сказал Рэмси. – Я должен попытаться отговорить ее идти в это место.
– Наоборот, – резко сказал Селларс. Он сидел очень тихо, с почти закрытыми глазами, вроде ящерицы, греющейся на солнце. Сейчас он поднял голову, взгляд его странных желтых глаз уперся в Рэмси. – Наоборот, мы не должны ни в коем случае останавливать ее. И я знаю, куда мы должны ехать – во всяком случае некоторые из нас.
– О чем вы говорите? – требовательно спросил Соренсен.
– В последние несколько дней с людьми из Братством Грааля произошло множество странных событий. Я тщательно наблюдаю за ними, пытаясь понять смысл событий, происходящих в сети, и наткнулся на свидетельства растерянности в принадлежащих членам Братства различных холдингах и частных областях. Включая маленькое королевство Жонглера. Все это позволяет предположить: что-то происходит во всех них, быть может из-за растерянности на самом верху.
– И? – нетерпеливо спросил Рэмси.
– И вместо того, чтобы отговаривать миссис Пирофски от Джи Корпорэйшн, я думаю, мы должны помочь ей проникнуть в нее, мистер Рэмси. Я был вынужден использовать невинные души, которые помогали мне в этом мрачном деле – Соренсены могут подтвердить мои слова. Ольга Пирофски твердо решила рискнуть. Посмотрим, чем мы можем помочь ей и защитить ее, если потребуется.
– Это... это сумасшествие. – Рэмси так быстро вскочил на ноги, что едва не сшиб поднос с кофе. – Она не заслужила этого – она сама не понимает, во что собирается ввязаться!
Что-то сверкнуло в странных глазах соломенного цвета, на мгновение Селларс опять стал воздушным хищником, каким был когда-то. – Никто не заслужил этого, мистер Рэмси. Но кое-кто другой сдал карты – и мы должны играть тем, что у нас на руках. – Он повернулся к Соренсенам, которые остановились и глядели, майор с недовольным профессиональным интересом, его жена с растущим недовольством. – Я не могу командовать вами обоими, но я знаю, куда должен пойти, и, независимо от того, что думает мистер Рэмси, он тоже должен идти со мной.
– И это...?
– Майк, даже не говори с ним, – сказала Кейлин Соренсен. – Я не хочу слышать об этом. Это сумасшествие...!
– Новый Орлеан, конечно, – сказал Селларс. – Самое логово Зверя. Мы в отчаянном положении, и, ретроспективно, мне кажется очевидным, что приближается конец игры. Я должен был подумать об этом пораньше.
Они опять куда-то ехали. Кристабель не знала точно почему, но это происходило не в первый раз и причина никогда не имела большого значения. Интересно, когда она будет большой, другие взрослые будут объяснять ей что-нибудь, или, если ты взрослый, ты и так все знаешь.
Очень грустно, что пришлось уехать из нового мотеля как раз тогда, когда он нашла автомат с конфетами. Но еще грустнее было то, что мистеру Селларсу опять пришлось отправиться в самый зад фургона, в то место, где папочка обычно хранил запасную шину. Ужасное место, такое узкое.
Старик сидел в двери фургона, ожидая когда папа закончит свои дела и поможет ему, и тут его нашла Кристабель.
– Ничего страшного, малышка Кристабель, – сказал он, когда она поделилась с ним своими опасениями. – Мне все равно, честное слово. В любом случае все эти дни я почти не пользовался своим телом. Пока мой ум свободен – что говорит Гамлет? "Я мог бы проживать в ореховой скорлупе и считать себя властителем безграничных просторов..." что-то вроде этого. – Какое-то мгновение об выглядел печальным. Если он хотел, чтобы она почувствовала себя лучше, подумала Кристабель, он выбрал плохой способ.
– Мамочка сказала, что у тебя внутри провода, – наконец сказала она. – Это правда?
Селларс тихо хихикнул. – Да, полагаю что так, мой юный друг.
– Это больно?
– Нет. У меня болят вот эти шрамы от ожогов и... и другие старые раны. А большая часть проводов уже даже и не провода. Мне помогли, и я очень много поменял внутри себя. Есть множество производителей всяких устройств, только и ждущих интересного заказа, и еще больше безработных наноинженеров, жаждущих заработать.
Кристабель не была уверена, что поняла его. Слово "наноинженеры" заставило ее вспомнить наноплатье Офелии Вейнер.
Инженеры, наверно, все равно, что машинисты, но идея о множестве машинистов поезда, одетых в платье, которому можно придать любые форму и цвет, объясняла не слишком много, так что она дала ей ускользнуть подальше, еще одна вещь, которую дети должны обходить стороной. – То есть ты хочешь сказать, что у тебя были провода, но больше нет?
– Провода сейчас устарели, есть много других способов передавать информацию. Но я тебя запутал, верно? Ты помнишь, как приносила мне суп?
Она кивнула, радуясь, что вернулась на знакомую почву.
– Так вот, иногда я ем самые смешные штуки, потому что мое тело делает что-то новое для меня или исправляет то, что работает не слишком хорошо. Иногда я ем маленькие кусочки полимеров – ты называешь их пластиком. Или металл. Иногда таблетки, и это помогает, но в них есть не все, что мне нужно. Обычно я съедал пару медных пенни в неделю, но теперь все это в прошлом. – Он кивнул ей и улыбнулся. – Это все ерунда, Кристабель. У меня внутри очень смешные штучки, но я все еще я. И неважно, что у меня внутри – важно, что ты мой друг, верно?
Она быстро кивнула. Она вообще не имела в виду что-нибудь плохое, и уж конечно она будет и дальше дружить с ним. Просто мама мимоходом сказала, что у него внутри провода – вот она и испугалась, что их острые концы впиваются в него изнутри, и едва не расплакалась.
– О, подожди минутку, Кристабель, – сказал ей Селларс, а потом приглашающе махнул рукой мистеру Рэмси.
Кристабель видела, что темноволосый мужчина не слишком счастлив, потому что он не улыбнулся ей, и хотя она знала его совсем недолго, она могла точно сказать, что такие мужчины, как он, почти всегда улыбаются детям. – Я чувствую себя ужасно, – сказал он мистеру Селларсу. – Я был настоящим идиотом. Так трудно воспринимать все это всерьез! Заботиться о том, чтобы тебя не выследили – это как какой-нибудь плохой сетефильм.
– Никто не обвиняет вас, – мягко сказал Селларс. – Но я хочу кое о чем спросуть вас, прежде чем я спущусь в свое sanctum sanctorum (* святая святых, уединённое убежище, латынь). Со времени нашего утреннего разговора, вы получили что-нибудь от Ольги Пирофски?
– Нет, ничего, ни звонка, ни сообщения.
– Можно я кое-что предположу? Если бы вы были ею и делали кое-что опасное и сомнительное, как бы вы отреагировали на сообщение вашего адвоката: "Не делайте ничего, не посоветовавшись со мной"?
Кристабель видела, что мистер Рэмси пытается придумать ответ, как она сама, когда не слушаешь учительницу, а она внезапно тебя спрашивает. – Не знаю. Наверно подумал бы, что адвокат собирается отговорить меня делать эту безумную вещь.
– Точно. И если бы вы были ею, вы бы ответили?
Теперь, хотя мистер Селларс говорил своим обычным ухающим голосом, мистер Рэмси стал похожим на нее саму тогда, когда учительница кричала на нее. – Нет. Скорее всего нет, не стал бы. Ведь я уже все для себя решил.
– Я думаю, что это и произошло. На вашем месте я послал бы ей что-то вроде следующего: "Я знаю, что вы собираетесь сделать, и, хотите верьте, хотите нет, считаю, что вы совершенно правы. Я хочу помочь вам безопасно войти внутрь. Пожалуйста, свяжитесь со мной.
– Верно. Верно. – Рэмси отвернулся и быстро зашагал к мотелю.
– Ну, дорогая Кристабель, – сказал мистер Селларс, – я вижу, что твой отец идет сюда и собирается помочь мне сесть в кресло пилота. Знаешь, самые лучшие капитаны всегда едут позади своих войск. Или даже под ними. – Он засмеялся, но Кристабель решила, но он не такой счастливый, как обычно. – Я выберусь наружу раньше, чем ты узнаешь об этом. Приятной поездки и скоро мы опять увидимся.
Мальчишка был уже в машине. Кристабель была так смущена и озабочена, что не обратила на него особого внимания.
– Что с тобой, mu'chita(*девчонка, исп. жаргон)? – спросил он.
Она ничего не ответила, пытаясь понять, почему мистер Селларс казался не таким как всегда – под его обычной улыбкой таилось что-то темное, тихое и очень усталое.
– Эй, я говорю с тобой, дурочка!
– Я знаю, – ответила она. – Я думаю. Поговори сам с собой.
Он опять позвал ее, но она предпочла не услышать. Она знала, что если бы мама не была здесь, рассовывая пакеты и коробки по всему фургону, он, скорее всего, стал бы драться и щипаться. Но ей было все равно, даже если бы он начал. Мистер Селларс был очень опечален. Случилось что-то плохое – что-то очень плохое, хуже тех самых худших вещей, которых она боялась до того, как родители раскрыли ее.
– Хорошо, хорошо, просто скажи мне, о чем ты думаешь, ну?
Она взглянула на него, удивленная тоном его голоса. Мальчишка не выглядел злым, насколько она могла видеть.
– Мистер Селларс. Я думаю о мистере Селларсе, – сказала она.
– Он странный viejo (* старик, испанский).
– Он испуган.
– Ага. Я тоже.
Какое-то мгновение она не понимала, что услышала. Ей пришлось повернуться и посмотреть на него, чтобы увериться, что это тот самый мальчишка без переднего зуба с лицом взрослого. – Испуган, ты?
Он уставился на нее так, как если бы ждал, что она засмеется над ним. – Ну, я же не дурак. Я слышал кое-что из того, о чем они говорили. Один военный хотел их убить, всех. Это все связано, сечешь? Аzules (* синие береты, исп), ну полиция и армия, чаще всего не бегают за такими, как твои папа и мама, они охотятся на детей, вроде меня, или больших бандитов. Но если твой па на самом деле спер viejo с военной базы, забрав оттуда всю свою семью и даже маленькую gatita (*кошечка, исп), вроде тебя – ну, ты знаешь, это большие неприятности. – Он выглянул из окна фургона. – Я думаю, что скоро свалю. – Внезапно он повернулся к ней. – Не говори никому, иначе я тебя прирежу. Без дураков.
Несколько дней назад Кристабель заплясала бы от радости при одной мысли о том, что мальчишка убежит. Но теперь ей стало только еще более одиноко и страшно.
Происходит что-то очень, очень плохое, но Кристабель никак не могла понять, что именно.
ДЛИННЫЙ Джозеф, вооружившись огромным пожарным топором, крался по коридору, очевидно решив, что таким образом он подражает военным уловкам своих войнолюбивых предков, зулусов. Джереми Дако не нашел для себя ничего лучше, чем ножка стола, та самая, которой он едва не размозжил головы Джозефу и Дель Рею. Тем не менее трудно было себе вообразить, что ему вообще представится возможность пустить ее в ход.
Джереми вообще не хотел брать с собой Джозефа, но оказалось совершенно невозможно убедить старика остаться рядом с оборудованием и неподвижными Рени и !Ксаббу. Кроме того самому Джереми было бы тяжело тащить на себе Дель Рея, единственный разумный довод. К чести Джозефа Сулавейо, на этот раз он держал рот на замке.
На пересечении коридоров Джозеф остановился и театральным жестом приложил пальцы левой руки ко рту; другой рукой он указал на правый коридор. Полная глупость – Джереми абсолютно точно знал, где находятся они и где лежит Дель Рей – и тем не менее только теперь Джереми полностью осознал грозящую им опасность.
Снаружи люди, которые хотят убить нас. Люди с револьверами и еще бог знает чем. Быть может те самые, которые избили доктора Сьюзен до смерти.
Он знал, что если остановится и подумает об этом еще немного, то ноги откажутся идти дальше, но, тем не менее, в нем бушевало пламя гнева. Джереми коснулся рукой груди Джозефа и, посмотрев на него самым решительным взглядом, который только смог изобразить, скользнул в коридор. Там он встал на четвереньки и пополз вперед, пока не увидел ног Дель Рея, одна в носке, туфля валялась в метре от нее. Джереми почувствовал, как его затошнило.
Вперед, парень. Нечего делать. Вперед.
Уверенный, что в любой момент кто-нибудь может выйти из теней – и еще хуже, этот "кто-то" может просто пристрелить его – Джереми пополз к Дель Рею... или, по меньшей мере, к его ногам.
Боже мой, а что если в меня пустят очередь из пистолета-пулемета?
Он прополз несколько метров по ковру, настолько старому и потрепанному, что чувствовал животом холодный бетон под собой, и наконец очутился совсем рядом с необутой ногой Дель Рея. На ощупь она была теплой и живой, но это ничего не значило – выстрелы прозвучали несколько минут назад. Испуганный до невозможности, Джереми закрыл глаза и дал своей руке пропутешествовать вдоль ноги Дель Рея, и, с огромным облегчением, почувствовал материю его рубашки, его руку, плечо и загривок. По меньшей мере он из одного куска.
Джереми поднял руку, чтобы подозвать к себе Джозефа, когда кто-то прошипел ему в ухо. – Куда они подстрелили его? В живот? Между глаз?
Сердце Джереми подпрыгнуло до рта; когда оно вернулось обратно, он повернулся и зло посмотрел на Джозефа: – Заткнись! Мы заберем его отсюда.
– Тогда скажу тебе кое-что, – прошептал Джозеф. – На его руке большая труба, вон там.
Джереми, почувствовав себя получше – он уже минуту ползал по открытому пространству, и никто еще не всадил пулю ему в спину – приподнялся и встал на колени рядом с Дель Реем. Он положил руку на грудь молодому человека, вроде колышется, потом нашел пульс под челюстью. Но облегчение сменилось ужасом, когда, отдернув руку, он обнаружил, что она покрыта чем-то темным и липким.
– О, Иисус Христос! У него из головы идет кровь.
– Тогда он покойник, – зло сказал Джозеф. – Никто, получив пулю в голову, не выходит в понедельник на работу.
– Заткнись и помоги перенести его. Мы должны забрать его туда, где я смогу получше ухаживать за ним.
Джозеф оказался прав – длинный кусок тяжелой трубы, толщиной с бутылку вина, лежал на руке Дель Рея. Они сбросили ее, не без усилий, и хотя Джереми вздрогнул, когда она со звоном ударилась о пол, постепенно он начал чувствовать себя легче. Возможно в Дель Рея вообще не стреляли. Возможно эта штука в темноте упала на него и разбила ему голову.
Джереми поглядел наверх и его сердце опять едва не остановилось. С потолка свисало чудовищное переплетение тяжелых железных труб, все под странными углами, как будто чья-то чудовищная рука потянулась к ним и наполовину вырвала из гнезд. Весь этот металл выглядел так, как будто мог упасть в любую секунду. Джереми махнул Джозефу и они потащили Дель Рея в коридор.
В последнее мгновение Джереми вспомнил о пистолете. Он заколебался, боясь оставаться на открытом месте еще несколько секунд, да и надо было немедленно обработать раны Дель Рея. Чем им сможет помочь один пистолет и несколько патронов? Джозеф беспокойно вздохнул. Джереми поколебался, и все-таки повернулся и пополз обратно, так тихо, как только мог, под нависшим над ним Дамокловыми сломанными трубами. Куртка Дель Рея лежала в тени, почти не видимая. Джереми подтащил ее к себе и ощупывал карманы до тех пор, пока не наткнулся на тяжелый кусок гладкого металла, потом со всех ног бросился подальше от предательского места.
Пока Джозеф проверял показания приборов В-капсул, Джереми положил Дель Рея на скатерть, содранной со стола в одном из конференц-залов. На голове молодого человека, слева, он нащупал отчетливую припухлость, шишку, а под ней длинную, но неглубокую рану. Пальцы быстро вымокли в крови. Джереми очень обрадовался бы, если бы это была единственная рана, но воротник и плечи рубашки тоже были темными и мокрыми. Он надеялся, что это только потому, что парень лежал в луже крови, лившейся из раненой головы, но не был уверен.
Может быть сначала его подстрелили, а потом получил упавшей трубой по голове.
Удовлетворившись тем, что Дель Рей по меньшей мере дышит, Джереми начал кромсать рубашку карманным ножом. Длинный Джозеф пришел из главного помещения и молча стоял, с непроницаемым выражением лица, но все-таки помог перевернуть безвольное тело Дель Рея, чтобы Джереми мог обследовать спину.
Джереми смочил водой из пластиковой бутылки неровный конец ткани и начал вытирать кровь, благословляя лампы дневного света, висевшие на потолке – одна мысль о том, без такого света он мог бы не заметить опасную рану, заморозила кровь в жилах. С облегчением он убедился, что других ран нет. Из маленького набора первой помощи он вынул бутылку, жидкостью из нее смочил относительно чистый кусок рубашки Дель Рея и начал прочищать рану на голове.
– Что это еще за дрянь? – спросил Джозеф.
– Алкоголь. Но не такой, какой можно пить.
– Знаю, – разочарованно сказал Джозеф.
Вероятно по опыту, подумал Джереми, но предпочел сохранить мысль для себя. Края раны были очень неровными, но осторожное прощупывание показало, что рана не глубокая и чистая, внутри ничего нет. Чувствуя себя лучше, чем за весь последний час, он сделал тампон из мокрой рубашки, рукавами перевязал рану и, при помощи Джозефа, перевернул Дель Рея обратно на спину.
И тут молодой человек так жалобно застонал, что на мгновение Джереми застыл в ужасе, как если бы он сделал что-то ужасное. Потом глаза Дель Рея открылись. Взгляд какое-то время бродил по помещению, не в силах сосредоточиться, испуганным ярким флуоресцентным светом.
– Это... это ты? – наконец сказал Дель Рей. Может быть он имел в виду кого-то другого, но Джереми не собирался придираться к пустякам.
– Да, это мы. Мы принесли тебя сюда, теперь ты в безопасности. Кажется, ты ударился головой. Что произошло?
Дель Рей опять простонал, но этот раз скорее от разочарования, чем от боли. – Я... я не уверен. Я только что отошел от лифта, когда что-то на потолке что-то бум. – Он прищурился и попытался отвернуться от света, но тампон не давал голове повернуться. Джереми наклонился вперед, чтобы на глаза Дель Роя упала тень. – Я думаю... я думаю, что они там что-то взорвали. Старались проникнуть в нашу часть базы. – Он мигнул и медленно поднял руку к голове, глаза слегка расширились, когда он нащупал повязку. – Что... насколько это плохо?
– Совсем не плохо, – ответил Джереми. – Я думаю, что на тебя упала труба. Они что-то делали там, наверху. Я слышал громкий треск, три раза – банг, банг, банг!
– Они, что собираются нас разбомбить? – сказал Джозеф. – Придурки. Они не возьмут меня так легко. Даже если они сделают дыру, я вылезу в нее и поотрываю им головы.
Глаза Джереми округлились. – В одном он точно прав, – сказал он Дель Рею. – Не думаю, что они смогут прорваться через бетонный пол или бронированную дверь лифта – прямой дороги нет.
Дель Рей что-то пробормотал, потом попытался сесть. Джереми наклонился вперед, пытаясь остановить его, но более молодой мужчина не остановился. Он побледнел и покачивался, но в остальном выглядел почти как всегда.
– Вопрос в том, – наконец сказал Дель Рей, – сколько времени нам придется сдерживать их. Неделю? Да, мы сможем. Вечно? Это не сработает.
– Да, не сработает, если ты собираешься и дальше гулять под падающими трубами, – заявил Джозеф. – Говорил я тебе, ты должен был дать мне пойти за этой штукой.
Усталый и раздраженный, Джереми решил не спорить. – Дель Рей, одно удовольствие видеть тебя без рубашки. Джозеф прав – ты действительно очень симпатичный молодой человек.
– Что? – Длинный Джозеф Сулавейо взвился на ноги, брызгая слюной от негодования. – Ты что, с ума сошел? Я ничего такого не говорил! Чего ты несешь?
Джереми громко, во весь голос, рассмеялся. Даже Дель Рей изобразил на лице гримасу, похожую на улыбку, когда более старший мужчина похромал в другое помещение, по-видимому собираясь утопить оскорбление в нескольких стаканах своего драгоценного вина.
– Я должен был сделать это, – сказал Джереми, когда он ушел, хотя и не смог удержаться от легкой улыбки. – Он совсем не такой плохой, но мы должны держаться вместе. Помогать друг другу.
– Ты уже помог мне, – сказал Дель Рей. – Спасибо.
Джереми махнул рукой. – Ерунда. Но я на самом деле испугался. Я подумал, что они пробились внутрь и застрелили тебя. Но они все еще там, снаружи, а мы здесь, в безопасности – пока. А! – Вспомнив, он наклонился и поднял с пола пакет Дель Рея. – И у нас даже есть пистолет.
Дель Рей вынул из пакета тяжелый пистолет и посмотрел на него так, как будто видел его в первый раз. – Да, – сказал он. – Один пистолет, но только два патрона. – Он вытер крошечную струйку крови, текшую по уху и, поморщившись, поглядел на Джереми. – Когда они пробьются внутрь, этого даже не хватит, чтобы застрелить самих себя.