СЕТЕПЕРЕДАЧА/ИСКУССТВО: Биггер X – Мертвый гений или просто мертвый?
(изображение: труп на Коксвелл Авеню, Торонто)
ГОЛОС: Мир искусства обсуждает смерть художника-партизана "Биггер X", погибшего в результате несчастного случая на улице Торонто. Уже сформировалось несколько противоборствующих лагерей. Многие верят, что Х ответил на "состязание в самоубийстве" другого художника, известного как "N 1", и устроил собственный "несчастный случай" как ответ на вызов N 1 и из уважения к любимому художнику Х, Т.Т.Дженсену. Другие предполагают, что Т.Т.Дженсен сам устроил его смерть, то ли недовольный постоянными ссылками Биггер Х на себя, или (еще более странная альтернатива) наоборот, как символ благодарности за похвалы Х. Другая группа предполагает, что это дел рук N 1, разочарованного тем, что Биггер Х не ответил на его "состязание в самоубийстве". И есть еще одна храбрая, но маленькая группа, которая предполагает, что смерть Х – именно то, чем она кажется: если брести по оживленной улице не глядя по сторонам, то рано или поздно на тебя обязательно налетит машина...
ОНА так долго глядела на стенной экран, что едва не заснула. Но началась стрельба, и она выпрямилась так быстро, что чуть не упала со стула.
Дульси автоматически посмотрела на кровать для комы, но Дред не пошевелился. Сейчас он по большей части находился в сети. Иногда ей казалось, что она – сиделка у постели умирающего.
Кто-то закричал на улице под окнами, пронзительный, но безусловно мужской крик гнева и боли. Дульси пересекла чердак на спотыкающихся ногах – она слишком долго сидела на одном месте! – и приподняла жалюзи.
Снаружи было темно, и это испугало ее еще больше – неужели ночь пришла так быстро? Внизу двигались люди – покрытые тенями фигуры исполняли агрессивный танец. Что-то вроде драки, трое или четверо молодых мужчин толкались и напирали друг на друга, но скорее спорили, чем дрались по настоящему. Дульси провела слишком много лет на Манхеттене, чтобы удивляться или даже заинтересоваться мелкой дракой, и не собиралась тратить время на уродов, которые собирались покалечить друг друга.
Мужчины. Они запрограммированы для этого, не так ли? Вроде маленьких строительных роботов. Идут вперед пока не натолкнутся на что-нибудь, и начинают толкать это, пока не сделают то, что вы хотите – или пока не толкнут сильнее, чем вы хотите.
Он опять подошла к маленькому шкафчику, рядом с которым, ожидая окончания работы взломщика систем безопасности, поставила стул, разложила пакеты со сладостями и еще кое-что в этом духе, и сделала что-то вроде области для отдыха, слабая замена домашнему уюту. Ссора внизу разгоралась, и она в первый раз сообразила, что не имеет ни малейшего понятия о системе безопасности этого места. Она не могла себе представить, что Дред не защитил дом от грабителей или убийц, особенно учитывая беспокойный район по соседству, но, с другой стороны, вряд ли он поставил себе систему защиты, подсоединенную к полицейской линии: Дред не из тех, кто звонит в полицию и умоляет защитить их. Она не могла представить себе его ждущим спасения от людей из частной охранной фирмы, или даже из людей, которых он сам выбрал, вроде тех, которые напали на остров Сантуарио. На самом деле она не могла представить себе, что он вообще кого-то ждет. Дред был из тех, кто хочет все делать сам.
Да, и мне достанется жирная порция чего-то очень вкусного, когда парочка грубых парней вломится сюда через окна, а он по-прежнему будет в стране Нет-и-не-будет.
Еще один крик, невнятная ругань, которая донеслась прямо из-под окна. Дульси вздрогнула. К тому времени, когда ты успеешь его разбудить, подумала она, кто-нибудь успеет воткнуть в тебя нож, Энвин. Она отложила кофе в сторону, пошла в комнату, которую Дред отдал ей, стала на колени, ухватилась за свой чемодан и вытащила его из под кровати.
Пока она находила и собирала различные пластиковые компоненты, некоторые из которых были спрятаны в уголках и колесиках чемодана, а другие казались обычными частями оборудования путешественника – набор ручек, будильник для тех экзотических областей, где вас время от времени лишают доступа к сети, небольшие щипцы для завивки волос – она думала о своих странных неровных отношениях с нанимателем. Было ясно, что он физически интересуется ею, и, надо признаться, он действительно интересный мужчина. После своей последней сетевой сессии он вскочил, бурля от радости, и она, удивляясь сама себе, заразилось его радостью и поторопилась рассказать об успехе, о взломе личных файлов Жонглера. Он похвалил ее, посмеиваясь над ее возбуждением; он весь дрожал от странного гиперактивного веселья, наполнявшего его, и на мгновение она захотела, чтобы он взял ее прямо сейчас, быстро и грязно, как один из книжных халтурщиков взял ее мать прямо в их доме, вместо обсуждения скучных деталей секса и любви со своим собственным ребенком.
Но хотя они исполнили что-то вроде сверхбурного вальса по всей огромной комнате, и Дред закидывал ее вопросами, делая себе кофе и принимая душ, она выбрала неправильный момент: он совершенно не интересовался ею, по меньшей мере сексуально, они вместе порадовались ее успеху и его приподнятому настроению, но только как коллеги.
И все-таки он был доволен ею, а это кое-что значило. В первый раз со времени приезда в Сидней она доказала свою ценность и незаменимость. Он вышел из душа, его черные прямые волосы сверкали, рубашка беззаботно открывала тугие мышцы живота. Он подошел к ней и сказал, что ее работа дала ему последний инструмент для большого удара.
Она застыла, рассеянно глядя на маленькие пластиковые кусочки, разложенные на дешевом ковре рядом с кроватью. Похоже он получил полный контроль над сетью своего нанимателя, что само по себе очень впечатляет, и, возможно, узнал настолько много, что может разбогатеть, хотя и трудно себе представить, как это можно сделать. Быть может он собирается продолжать проект Грааль и продавать сетевое бессмертие богачам, получая все деньги вместо Феликса Жонглера? Или, более вероятно, собирается продать все тайны своего нанимателя тому, кто больше заплатит? И где сам Жонглер? Неужели Дред расправился с ним так же, как с Боливаром Атаско? Но никто ничего не слышал о смерти Жонглера. Нет никаких сомнений, что если бы один из самых богатых и влиятельных людей в мире умер, сетевые новости мгновенно сообщили бы об этом, хотя бы как слух.
Дульси вынула трубку из щипцов для завивки волос и вкрутила ее в корпус будильника, работая достаточно медленно – с таким дизайном она еще не сталкивалась. Обычно она не возила с собой револьвер – Картахена все еще не давала ей покоя по ночам – но трудно сражаться с укоренившимися привычками профессионала, особенно в ее особой профессии. Тот револьвер, которым она убила хакера в Колумбии, так и остался там: Дред вызвался освободить ее от него, но она прочитала много детективов и посмотрела немало триллеров, и не собиралась оставлять каких-нибудь улик против самой себя. Она разобрала револьвер, тщательно промыла все части жидкостью для снятия лака, и бросила их в разные мусорные баки по всей Картахене.
Ты не доверяешь ему даже в этой мелочи, боишься, что он будет шантажировать тебя, но готова спать с ним? Интересно у тебя получается, Энвин.
Труднее всего разобраться в самой себе. Он очень живой, подвижный, каждый момент какой-то другой, но тот ли он, кого она хочет? Давным-давно она обнаружила, что сотрудники рекламных агентств из Лонг-Айленда и брокеры, озабоченные испытанием своих первых бронированных Бенцов, не заставляют биться ее сердце.
Энвин, скажи себе правду. Тебе нравятся только плохие парни.
И, более того, ей нравилось знать, что она сама плохая, порочная, только более скрытная.
Но когда ты совсем близко подошла к сексу, не только декорации меняются. Ты... ну да, ты сделала выбор, очень странный выбор.
Господи Иисусе, Дульси, ты попыталась броситься ему в объятия, а он... он не захотел. Так что поезжай-ка ты обратно в Нью-Йорк, пару дней попьянствуй, посмотри сетевой салат и пожалей себя – могло быть и хуже. Но, в любом случае, неужели ты думаешь, что можешь рассчитывать на долгие отношения с ним?
Ей пришлось признаться, что она не может представить себе, как можно жить достаточно долго в одном городе с этим парнем, не говоря уже о том, чтобы вместе выбирать занавески. Но почему же все так плохо? Он возбуждает ее. Она думает о нем все время, иногда она восхищается им, но временами испытывает к нему что-то более сильное и более опасное, чем нелюбовь или раздражение – скорее ненависть и страх.
Ну и что? Он то, что ты хочешь – плохой парень. Конечно трудно найти парня хуже, чем он, и тебя это пугает. Но ты же не можешь идти по туго натянутой проволоке и, одновременно, пользоваться сетью. Иначе для чего вообще проволока? У него слегка чужие навыки общения? Не забывай, что он международный преступник. По меньшей мере с ним не скучно.
Руки и пальцы действовали сами по себе, без участия головы: хотя все модели разные, но после того, как ты соберешь несколько таких пластиковых револьверов-"невидимок", то сможешь делать это с закрытыми глазами. Он встала с коленей, села на кровать, вытрясла несколько керамических пуль из бутылки с витаминами и вставила их в магазин. Клик, клик, клик... как восемь младенцев в одну колыбель. Дети, револьверы, виртуальные миры, старик, собиравшийся стать египетским богом – ничего удивительного, что ее голова идет кругом.
Тебе нужны каникулы, Энвин. Длинные. Очень длинные.
Какое-то время она раздумывала, потом пересекла комнату и подошла к окну. Ссора внизу закончилась: быстрый взгляд через окно показал, что на улице никого нет. Она положила револьвер на среднюю полку кофейного шкафчика, под салфетки.
Мне нужно, чтобы случилось что-нибудь волнующее. И большое.
КРИСТАБЕЛЬ стояла, держа стакан в руке. Ее вторая рука лежала на водопроводном кране, но она не осмеливалась включить воду, хотя едва не плакала от жажды. Она злилась на себя за то, что захотела пить и для этого встала с кровати. И сейчас она должна стоять в темной ванной как испуганная мышка и слушать, как папа с мамой спорят в соседней комнате.
– ... Это зашло слишком далеко, Майк. Я не могу заставить тебя вернуться со мной домой, но я совершенно не собираюсь оставаться здесь с Кристабель и рисковать ее жизнью, пока все не закончится. У мамы мы будем в полной безопасности.
– Черт возьми, Кей! – Папочка говорил так громко и с такой болью, что стакан чуть не выпал из руки и не разбился о твердый пол ванной. – Неужели ты не видишь, что происходит?
– Конечно вижу. И поэтому любой, у которого есть хотя бы на дюйм здравого смысла скажет, что здесь не место для маленькой девочки. Майк, ты даже дал кому-то направить на нее револьвер! На нашу дочку!
Очень долго никто ничего не говорил. Кристабель, которая собиралась поставить стакан на пол, потому что рука уже начала болеть, оставалась где была, как в ужасной игре "Заморозь Шпиона".
Наконец папочка заговорил, тихо и испуганно. Он никогда не слышала, чтобы он говорил таким голосом – и ей немедленно захотелось убежать. – Знаешь, я никогда не слышал от тебя более ужасных слов. Неужели ты думаешь, что мне не снятся кошмары, каждую ночь? Я не брал ее на встречу с Рэмси. Ты разрешила ей пойти в туалет. И что я должен был делать?
– О, извини. Я действительно что-то не то сказала. – И мамочка говорила каким-то сумасшедшим голосом. – Но я страшно напугана, Майк. Я... я так себя чувствую, словами не скажешь. Я хочу забрать мою малышку отсюда и собираюсь это сделать. И мальчика я тоже заберу. Он, конечно, совсем дикий, но от этого не перестал быть ребенком и нуждаться в защите.
– Кейлин, ты слышишь меня? Если бы я думал, что есть такое место, где вам было бы безопасно, то немедленно отправил бы вас туда – мой бог, поверь мне! Но я сейчас здесь, и только потому, что Якубиан решил избавиться от меня при помощи обычного персонала базы. Если бы Рон не вытащил меня, ты бы вообще больше обо мне не услышала. Без вариантов.
– Ты так говоришь, чтобы я бы почувствовала себя лучше?
– Нет! Но очень много из того, что говорит Селларс – правда. Я тебе точно говорю – как они схватили меня, что говорил и делал генерал, это все воняет. Там не было ничего по закону – чистое похищение. Рон и Рэмси спасли мне жизнь – и только потому, что были там.
– И?
– И что будет, если эти люди опять придут за мной? Не заботясь ни о каких военных законах, быть может ночью – по видом грабителей. Неужели ты думаешь, что они первым делом не проверят дом матери моей жены? И, если меня там не будет, неужели они не решат, что ты и Кристабель великолепно подойдут на роль заложников? Это не бойскауты. И что твоя мама сможет сделать с ними? Напустить на них кошку? Или позвонить в чертов отряд самообороны, который она всегда насылает на детей со скейтбордами?
– Майк, успокойся. Это совсем не смешно.
– Да, совсем не смешно. Это ужасно, Кей. По меньшей мере пока вы обе здесь, я могу защитить вас. Мы можем ехать, все время, и Селларс постоянно делает так, что мы остаемся в тени. А если ты останешься в каком-то одном месте, даже не таком очевидном, как дом твоей матери, нам останется только надеяться, что они не найдут тебя.
– Ты говоришь так, как будто веришь в этот... заговор. Во все безумные рассказы Селларса.
– А ты? Попробуй объяснить Селларса. Или Якобиана с его маленькой комнатой в отеле и головорезами-телохранителями.
Кристабель слишком долго стояла в одном месте и точно знала, что заплачет, если не поставит стакан хоть куда-нибудь. Она поставила его на край умывальника и стала выискивать плоское место.
– Я не могу объяснить этого, Майк, и даже не буду пытаться. Я просто хочу, чтобы мой ребенок был как можно дальше от этого... безумия.
– Я тоже этого хочу, и как можно быстрее. Но я вижу только один путь...
Стакан пошатнулся и начал падать. Кристабель схватила его, но он выскользнул из пальцев и ударился о пол со таким звуком, как будто взорвался в сети. Мгновением позже в ванне зажегся свет, и в дверях возник отец, такой большой и злой, что Кристабель невольно отшатнулась, оступилась и начала падать. Отец прыгнул вперед и так сильно схватил ее за руку, что она взвизгнула, но не упала.
– Боже мой, что ты здесь делаешь? А! Господи Иисусе, здесь повсюду стекло!
– Майк, что происходит?
– Кристабель только что разбила стакан. И мне в ногу воткнулся кусок стекла величиной с нож. Господи Иисусе!
– Дорогая, что случилось? – Мамочка подняла ее и перенесла в комнату, в которой спорили родители. – Тебе приснилось что-то плохое?
– Я сейчас соберу все стекло, – сказал папа из ванны. – И ампутирую себе ступню, чтобы спасти ногу. Не имеет значения. – Он говорил злым голосом, но Кристабель немного успокоилась – это не та развод-злость, которую она слышала только что.
– Я... мне захотелось пить, И потом я услышала... – Она заколебалась, возможно лучше не говорить, но потом решила, что если рассказать мамочке правду, быть может все будет хорошо. – Я слышала, как вы спорили, и испугалась.
– О, дорогая, конечно. – Мама крепко обхватила ее и поцеловала в макушку. – Конечно. Но ты не должна бояться. Папа и я спорили, пытаясь решить, что надо делать. Обычные взрослые споры.
– Которые приводят к разводу.
– А, вот что тебя пугает? О, моя сладкая, не воспринимай это всерьез. Это просто спор. – Но голос мамы прозвучал странно и хрипло, и она не сказала: "Папочка и я никогда не разведемся." Кристабель уткнулась головой в нее, отчаянно желая никогда больше не хотеть пить.
Они все еще говорили в другой комнате, хотя намного тише. Кристабель лежала в своей кровати, стоявшей напротив кровати мальчика Чо-Чо, который зарылся в одеяла, как какая-нибудь египетская мумия. Кристабель старалась дышать медленно, как ее учила мама, но никак не могла перестать думать о том, что только что произошло и ее вздохи больше походили на всхлипы.
– Заткнись, mu'chita (* девчонка, исп. жаргон), – внезапно сказал Чо-Чо приглушенным голосом – у него на лице лежала подушка. – Люди пытаются уснуть.
Она не обратила на него внимания. Что он может знать? У него нет ни мамочки ни папочки, которые постоянно спорят и хотят развестись. Не его вина, что все такие злые, как и она. Хотя ей было очень больно, она слегка приободрилась.
– Чегой-то там разбилось, – сказал Чо-Чо и скатился с кровати, взяв с собой все свои одеяла, так что матрас, покрытый простыней, внезапно стал голым и белым, как мороженное-сэндвич со срезанной верхушкой. – Невозможно спать. Мierda (* дерьмо, исп). – Он сбросил с себя все одеяла, остался в трусах и майке, и отправился в ванну.
– Куда ты идешь? Не ходи туда.
Он даже не посмотрел на нее и не закрыл дверь. Кристабель зарылась под одеяло, когда он начал писать. Потом из туалета послышался шум воды, и какое-то время было тихо. Когда она высунула голову из-под одеяла, он сидел на кровати и глядел на нее большими темными глазами.
– Эй, да ты боисся, что какое-нибудь чудовище тебя съест? Трусиха!
Кристабель уже встречалась настоящим чудовищем, улыбающимся человеком в комнате отеля, с глазами-гвоздями. Нечего и отвечать этому глупому мальчишке.
– Прости спи, – сказал он, немного помолчав. – Не о чем беспокоиться.
Это была чудовишная ложь, и она не смогла удержаться. – Ты ничего не знаешь!
– Я знаю, что ничего не случаается с маленькими ricas (* богатеями, исп), вроде тебя. – Он глядел на нее, глупо усмехаясь, но счастливым не выглядел. – И чо может случиться? Хочешь, я скажу тебе, чо будет со мной? Когда все кончится, ты опять поедешь в свой папамама дом, а маленький Чо-Чо отправится в лагерь. Секи, твой папуля приятный мужик. Los otros (* другие, исп) мужики могли бы просто пристрелить меня.
– Что за лагерь? – Это звучало не слишком плохо. Офелия, подруга Кристабель, была в лагере "Синяя птица", они там рисовали, ели сэндвичи и конфеты-маршмеллоу.
Чо-Чо махнул рукой. – Кросс Сити, они сунули туда моего tio (* дядю, исп). Заставили копать, носить и все такое. А хлеб с маленькими bichos (* насекомые, исп) внутри.
Кристабель закрыла рот ладошкой. – Ты сказал плохое слово.
– Что? – Он на секунду задумался, потом улыбнулся, показав отсутствующие зубы. – Бичос? Это значит жуки. – Он опять улыбнулся. – А ты подумала, что я сказал "блядос", а?
Она выдохнула. – Ты только что так сказал!
Мальчишка скользнул в кровать и уставился в потолок. Из-под подушки торчал только его нос. – Скажу тебе, вот, и не гляди на меня. Как только выпадут карты, Чо-Чо сделает ноги.
– Ты ... ты собираешься сбежать? Мистер Селларс, ты ему нужен! – Она не могла понять, это казалось чем-то злым, о чем им рассказывали в церкви, но не в воскресной школе, а в большой комнате с лавками и стеклянными окнами, на которых был изображен Христос. Сбежать от бедного старика?
И ее мама тоже огорчится, сообразила Кристабель. Хотя мамочка громко жаловалась, но, похоже, ей нравилось купать Чо-Чо, заставлять его носить чистую одежду и подкладывать дополнительные куски еды.
Мальчишка что-то забормотал, едва слышно – быть может опять засмеялся. – Я то думал, что здесь делают efectivo (* наличные деньги, исп), хорошие деньги, а оказалось, что кучка чокнутых пытается спасти мир, как фильме про шпионов, mierda. Малыш Чо-Чо, скоро сделает... большие... ноги.
Больше он ничего не сказал. Кристабель могла только лежать в кровати напротив него, пытаться услышать то, что тихо говорили родители, и думать, почему мир стал таким странным.
* * *
ОНА нарисовала молочным порошком на крышке стола столько египетских иероглифов, что хватило бы на диетическое издание "Книги Мертвых". Она столько раз слышала тихое шипение и жужжание, когда дорогая кровать для комы сама изменяла свое положение, что ей уже хотелось выть. Тысячи каналов сетевых шоу, и ни один из них не заинтересовал ее.
Дульси знала, она должна лечь и отдохнуть, но была уверена, что заснуть не сумеет. Она вынула легкий плащ и настроила цифровой замок на двери. Когда он звякнул, она заколебалась, вернулась обратно и взяла револьвер из потайного места в кофейном шкафчике.
Была почти полночь, и бугристые улицы Редферна светились от только что прошедшего дождя, хотя как раз сейчас на небе не было ни облачка. Шумная группа людей вывалилась из похоронного бюро недалеко от нее, главным образом белые подростки и азиатские дети, одетые в мешковатые черные плащи; их лица закрывали арабские капюшоны. Она оказалась позади самой большой группы; их голоса бились о фасады зданий, как возбужденный писк стаи летучих мышей. Казалось, что они кричат друг на друга на каком-то туземном диалекте. Дульси помнила времена, когда она могла стоять на улицах Сохо или Гринвич-Виллиджа рядом с группкой молодых людей вроде этих, давая глубокий социальный анализ каждого слова, каждого предмета одежды и каждой позы. А сейчас она даже не могла вспомнить, это под-под-группа Грязные Фермеры или Нет-Сидру, или какая-нибудь другая, за исключением того, что все они любили органические галлюциногены, громкую медленную музыку и искусственное отбеливание кожи.
Все это кажется важным когда ты молод, подумала она. Показать всем, кого ты знаешь, кто ты такой. А в настоящей жизни людям вполне достаточно было бы иметь уникальный личный номер, как у симов из ВР, и вместо того, чтобы пускаться во все тяжкие, рискуя получить кнутом по коже или клеймо на рожу, продемонстрировать маленькое сообщение: "Я люблю кошек и садомазо, не слушаю никакую музыку старше полугода, и папа наказывает меня за то, что у меня слишком много подкожных имплантантов."
Или, в моем случае "Мама наказывает меня за то, что я превратила свою жизнь в нечто такое, о чем ей лучше не знать." Имеет смысл, а?
Я в депрессии, поняла она. Ей не удалось соблазнить Дреда, то ли из-за плохого выбора времени, то ли из-за чего-то там еще, и упущенное мгновение внезапно превратилось в длинный кошмарный перечень того, что она должна была сделать или, наоборот, не должна. На самом деле, хотя ей и нравилось играть по его правилам – прыжок вперед, эмоционально и боязливо, легкая ласка, потом опять назад – такое слишком долгое ухаживание ей уже изрядно надоело. Быть может то, что она не любит его, начинает перевешивать все остальное.
А ухаживал ли он вообще за мной? Ведь он не сказал мне ни одного слова! Он затащил меня в это странное дело, промышленный шпионаж в огромных размерах, платит мне достаточно прилично, но не чтобы ах, и, насколько я знаю, только ищет способ превратить свинец в золото. У меня нет никаких гарантий. А что, если дело обернется плохо – я не дам ему даже забрать от меня револьвер, почему же я даю ему держать меня здесь, в темноте, в далекой чужой стране? Я даже не знаю австралийских законов на этот счет.
А то что он сказал мне, как будто подарил миллион – "Хочешь быть богиней, Дульси?" Быть может он имеет в виду бессмертие в сети Грааля? Кто знает? И, на самом деле, он ничего не предложил. Он ничего не преложил, кроме самого себя, и, хотя это не так уж и плохо, но недостаточно. Не для девушки.
Толпа быстро рассеялась, некоторые отправились на остановки автобуса, другие уехали на такси. Возвращаются домой после вечеринки по случаю джихада, с мрачным юмором подумала она, представив себе как группа юношей, одетых в черные тюрбаны, набились в наемный кэб как сельди в бочку. И только тут сообразила, что темная, хотя и широкая улица, еще мгновение назад переполненная галдящей толпой, совершенно опустела.
Где же я? Просто великолепно – заблудиться в полночь.
Указатели не говорили ей ничего, разъем она оставила на чердаке, так даже не могла посмотреть карту. Злясь на саму себя, хотя и не слишком беспокоясь – все-таки на улице еще были люди, даже парочки – она начала возвращаться по своим следам, стараясь вспомнить, где и как она поворачивала, идя следом за толпой. Ряды старых домов с ржавыми коваными решетками на балконах смотрели на нее пустыми не одобряющими лицами. Она пощупала карман плаща и почувствовала себя более уверенно. По меньшей мере она вооружена.
Три темнокожих мужчины глядели на нее, пока она подходила к углу, на котором они стояли, и хотя никто из них не пошевелился и не сказал ни слова – самой молодой из них даже сладко улыбнулся, когда она проходила мимо – и невольно убыстрила шаги, уходя от них по темной улице.
Как будто мы всегда в их тени, подумала она. Мужчины всегда закрывают свет, и мы ничего не можем поделать с этим. И почему? Только потому, что такое отношение к нам сформировалось много лет назад, в предисторические времена – и с самого начала они были сильнее, духовно и физически.
Внезапно ей вспомнился Феликс Жонглер, прекрасный экземпляр хищного старика. Его странный файл, Ушабти, последняя воля и завещание – если-ты-увидел-его-значит-я-умер – драма, заботливо приготовленная для наследника, которую так и не сыграли. Что об этом подумают настоящие наследники, когда он, наконец, сдастся и перестанет держаться за жизнь мертвой хваткой? Будут ли они так же поражены, как и она?
Мужчины и их секреты. Это часть их силы, так? Так трудно заставить их заговорить о действительно важных делах, если они думают, что кто-то пытается похитить их души. Дред, вот еще один пример – и очень подходящий. Что она вообще знает о нем? Конечно, учитывая то, чем он занимается, трудно было надеяться найти что-нибудь полезное во время ее ранних попыток исследовать его прошлое, и все равно на нее произвело большое впечатление насколько ничтожным он был – и кем себя сделал. Она не нашла ни одной фотографии Дреда, нигде – ни в международных файлах, ни в списках преступников. Достаточно только посмотреть на него, чтобы понять, что он австралиец, смешанной крови, как и миллионы других людей. Откуда он взялся? Как жил раньше? Это наверняка интересно. И у Жонглера есть тайны. У всех могущественных людей есть тайны. Но что скрывает Джонни Мор Дред?
Она услышала шум и тут же увидела несколько теней на тротуаре не очень далеко перед собой – тихий шорох, как будто кошка катает клубок шерсти. Она пошла медленнее, пытаясь понять, что перед ней – и только через несколько шагов увидела мужчину рядом со стоящей на коленях женщиной. Вначале Дульси решила, что он держит ей голову, пока ее рвет – результат усиленных развлечений в одном из баром или клубов – но когда ступила в водосточную канаву, чтобы обойти пару кругом, заметила, что мужчина на самом деле бьет ее лицом о тротуар.
Бледноволосый человек посмотрел на Дульси так, что она мгновенно разъярилась, несмотря на свой внезапный страх. Он опять посмотрел на женщину и что-то громко сказал на незнакомом языке, быть может славянском, и женщина, плача, выдохнула из себя несколько слов на том же языке. Дульси вспомнила, как Дред рассказывал ей, что множество иммигрантов оказалось в Редверне после несчастья в украинском зерновом поясе; он сказал это почти с раздражением, которое она тогда приняла за антибелый расизм, и только потом осознала, что таким образом экзотический мистер Дред выразил самое обычное человеческое чувство – недовольство появлением новых соседей.
Женщина, из нижней губы которой текла кровь, неуклюже попыталась встать. Мужчина, яростно сжав свои широкие челюсти, опять потянул ее вниз, как хулиган на детской площадке. В ее нервы, казалось бы давно закаленные Манхеттеном, вонзилась острая иголочка. Дульси остановилась в нескольких метрах от медленно боровшейся пары и сказала: – Отпусти ее.
Мужчина зло посмотрел на Дульси, потом опять перевел взгляд на женщину и так сильно толкнул ее вниз, что она перестала сопротивляться и упала на четвереньки.
– Я сказала, отпусти ее.
– Ты хочешь, тоже? – он говорил с густым акцентом, но довольно разборчиво.
– Просто дай ей встать. Если она твоя любовница, нечего над ней так измываться. Если нет, я позову полицию и твоя задница очень быстро окажется в тюрьме.
– Нет, – с отчаянием сказала женщина. Широкая рука мужчины все еще лежала на ее затылке; она выглядывала из под его пальцев как побитая собака. – Нет, не надо. Он ничего не сделал мне.
– Чушь. Ты вся в крови.
Лицо мужчины, вначале оживленное, начало меняться. Хмурая усмешка стала чем-то страшным. Он опять сильно толкнул женщину, и та улетела в канаву, потом повернулся к Дульси. – Ты нарываешься, да? Сейчас получишь.
Что-то такое, тлевшее в Дульси весь день, ярко вспыхнуло. Она выхватила револьвер из кармана плаща и направила его на мужчину, помахивая запястьем как опытный стрелок. – Нет, это ты сейчас получишь, засранец. – Было странно чувствовать себя богом с молнией в руке. – Хочешь поползать на коленях, да? – Она увидела, как рот мужчины открылся, и ее возбуждение возросло. Вот так, наверно, чувствуют себя заклинатели змей, держа в руке живую смерть.
– Ты... ты сумасшедшая. – Мужчина начал отступать назад, пытаясь сохранить лицо твердым, но не получилось. Женщина в канаве плакала, охватив руками голову.
Дульси почувствовала в себе искушение выстрелить, заставить ублюдка почувствовать ветер, пронесшийся мимо лица. но она еще не пристреляла револьвер и не знала, как болезненна будет отдача.
А если я промажу и отстрелю ему ухо, подумала она.Или еще хуже. И что?
Из мрачных глубин ее мыслей возникло лицо колумбийского хакера Селестино, его коричневые глаза, наполненные страхом, как у раненой собаки, хотя на самом деле она не видела страха на его лице, потому что он находился в сети и не видел, как она выстрелила в него.
Юный русский повернулся и быстро пошел по улице, едва ли не бегом. И прежде чем Дульси успела помочь женщине, та резко вскочила и – бросив на Дульси взгляд испуганного кролика – побежала ним. Обе ее туфли на высоком каблуке остались лежать на тротуаре.
Дульси все еще дышала немного быстрее и дрожала от возбуждения, которое уже начало сменяться злобой, когда опять оказалась на своей улице.
Это все власть, так? подумала она. Ты отдаешь им всю власть, разрешаешь им держать все в тайне, а они бьют тебя лицом об землю. Нужен уравнитель, или игра становится нечестной.
Но что скрывает Дред? Счет в швейцарском банке? Тайные делишки членов Грааля?
Она вспомнила маленький невидимый ящик в его системе, картонку под кроватью с грязными тайнами мальчишки, до которой не могут добраться Мать и Сестра.
Я могу взломать его, верно? Если я смогла взломать систему Джи Корпорэйшн, какого черта, я могу вскрыть и какое-то скрытое хранилище в домашней системе Дреда. Я могу входить в систему и выходить из нее, а он ни о чем не догадается. И тогда у меня на руках будет что-то на него. Как вы себя почувствуете тогда, мистер Дред?
Она чувствовала, что ему это не слишком понравиться, но сейчас, когда в крови пели страх, ярость и триумф, ей было все равно.