СЕТЕПЕРЕДАЧА/ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ: Так печально и одиноко...
(Изображение: рекламодатель М. Дж. [анонимно])
М. ДЖ.: "Мне больше не нужен никто. Здесь нет никого, и я больше не хочу пытаться. Это... это настоящее одиночество. Темнота. Я хочу, чтобы кто-нибудь позвонил мне, потому что я одна и я печальна. Но даже если кто-нибудь позвонит – боюсь, что ему никто не ответит..."
НЕ так-то просто было выпасть из Додж Сити и попасть в Египет, но этот второй переход оказался значительно тяжелее и болезненнее. Когда Пол пришел в себя, ему показалось, что его мысли плавают в темной окровавленной воде, как первобытные рыбы.
Он открыл глаза и обнаружил усмехающееся желтое лицо, плавающее перед ним. Пол застонал.
– О, хорошо, – сказал голос из-за клоунской маски цвета созревшего лимона. Маска сидела, как на насесте, на теле, завернутом в безупречно чистое одеяние мумии. – Ты проснулся. Я боялся, что сфинкс убил тебя, хотя он был очень нежен, по своему.
Мартина тяжело дышала от боли рядом с ним, как будто ее тоже не слишком нежно перенесли в это место, серую каменную комнату без окон. Т-четыре-Б и Флоримель тоже очнулись, и мрачно глядели на их похитителя.
– Что ты хочешь от нас? – Голос Пола звучал безнадежно и жалко. Руки оказались крепко связаны за спиной, щиколотки тоже. Четверо пленников подпирали стену, как брошенные посылки.
– Еще не решил, откровенно говоря, – ответил желтолицый. – Я полагаю, что Пта-искусник должен знать такие вещи, но я начал карьеру бога совсем недавно. – Он хихикнул. – Но теперь мне стало интересно, где же я встречал тебя раньше. Конечно я бы узнал моих бывших товарищей по путешествию, даже если бы они переоделись в другую одежду – привет! Но ты... – Он склонил голову на бок, разглядывая Пола. – Я встречал тебя раньше, верно? О, погоди, ты же друг Кунохары.
– Уэллс? – Пол был потрясен, но не мог не заметить несомненное, хотя и странное сходство. – Роберт Уэллс?
В ответ послушался довольный смешок. – О, да. Но в данный момент на сцене находится моя египетская реинкарнация. Повелитель Анубис оказался достаточно добр и простил мне плохой выбор союзников.
– Анубис? – глухо переспросила Мартина. – Ты имеешь в виду Дреда, личного убийцу Жонглера, не так ли?
– Да, полагаю, его так и зовут. Снаружи мне было намного легче делать дела, но здесь я должен волей-неволей налаживать отношения.
– Это преуменьшение, – сказал Пол. – Ты упал слишком низко, Уэллс, отдал себя и свою судьбу в руки палача-психопата.
– Не трать время понапрасну, Пол, – треснувшим голосом сказала Флоримель, с явным пренебрежением. – Он ничем не лучше Дреда.
– Любой, кто хоть немного понимает в бизнесе, знает, что иногда лучше не замечать некоторые причуды парня, являющегося генеральным директором твоей компании, если хочешь иметь с ним дело, – весело сказал Уэллс. – И, как раз сейчас, все карты на руках у мистера Дреда. А это означает, что я горд и счастлив принадлежать к его команде.
– То есть ты стоишь рядом и разрешаешь ему делать все, что он захочет, – сказал Пол. – Уничтожать сеть, насиловать и убивать, и только бог знает, что еще...
– Ответ – да, – сказал Уэллс. – Но он не собирается уничтожать сеть. Он хочет жить вечно, как и еще кое-кто. Вроде меня. – Он повернулся и коснулся двери. – Скоро он вернется, наш милосердный Повелитель Анубис, и, я уверен, он будет очень рад объяснить тебе все это.
Тяжелая дверь скрипнула и открылась, за ней обнаружилось три бритоголовых стражника, их смазанные маслом мышцы сверкнули в свете факелов. Потом дверь с грохотом закрылась за Уэллсом, засов лязгнул, возвращаясь на привычное место.
– Нас схватил Дред! – Мартина, казалось, говорила из далекого берега отчаяния. – Боже, помоги нам, мы в руках чудовища!
Усталые и павшие духом, со связанными руками и горящими болью мышцами, ни Пол, ни его товарищи не были расположены говорить. Примерно через час засов снова лязгнул, дверь открылась и появилось причудливый желтый сим Роберта Уэллса.
– Надеюсь вы славно повеселились, – сказал он. – Походные песни или что-то в этом роде? "Майкл, к берегу греби / Аллилуйя"? – Он улыбнулся, совершенно безумной улыбкой. – Я принес ваших приятелей, попоете вместе. – Пара стражников вошла в комнату, каждый нес на плече обмякшую фигуру. Пленники, оказавшись на ногах, закачались и рухнули на пол. Маленькую круглую женщину в изорванной египетской одежде Пол не знал, но, несмотря на кровь и раны, мгновенно узнал лицо мужчины.
– Нанди?..
Пленник с трудом перевел на него покрасневшие глаза с распухшими веками. – Простите... Я... никогда не думал...
– Да! – радостно сказал Уэллс. – Он никогда не думал, что ты когда-нибудь появишься здесь, иначе держал бы свой рот на замке и не стал бы рассказывать о встрече с тобой. – Желтая маска кивнула. – Мне потребовалось какое-то время, прежде чем я сложил два плюс два. И тогда я сообразил, что было бы чудом, если бы ты оказался другим Полом Джонасом, а не тем, о котором нам так охотно рассказал этот почтенный джентльмен.
– Чудовище! – Нанди Парадиваш попытался подползти к Уэллсу, но ближайший стражник с силой толкнул его обратно на пол, где он и остался лежать, всхлипывая и тяжело дыша.
– Пол Джонас. – Уэллс глядел на него сверкающим взглядом. – Или " Икс", как я долгое время называл тебя – загадочный эксперимент Жонглера. – Он скрестил на груди перевязанные руки. – Вскоре я узнаю чертовски больше. Ты объяснишь мне все. Сейчас это не так интересно – Жонглер мертв или ушел на покой – но я хочу знать.
Пол мог только с вызовом посмотреть на него. – Даже если бы я знал... а я нет... я ничего не сказал бы тебе. Мне стерли память.
– Тогда можешь уже сейчас меня благодарить, – весело сказал Уэллс. – Я помогу тебе вспомнить. – Он махнул рукой, стражники подбежали к Полу и подняли его в воздух, как свернутый ковер. У него даже не было времени крикнуть что-нибудь ободряющее своим товарищам, потому что стражники мгновенно вынесли его в освещенный факелами коридор. Голос Уэллса полетел следом за ним.
– Ребята, я приду через пару минут. Не забывайте, он должен остаться связанным. Да, и заострите все, хорошо?
КОД Дельфи. Начать здесь.
Никак не ожидала, что вновь произнесу эти слова.
Еще несколько часов назад я была уверена, что продолжать мой дневник перед лицом неминуемой смерти – дневник, который не сможет найти никто, кроме меня, даже если сеть не рухнет – было бы полным безумием. Эти записи должны помочь мне вспомнить мои нынешние чувства и мысли в том совершенно невероятном случае, если я захочу мысленно вернуться сюда из будущего, которого сейчас невозможно представить. Так что когда я, несколько часов назад, лежала на дне пропасти отчаяния, это казалось хуже чем сумасшедшим – бессмысленным и скучным. Я никогда не хотела оставлять последние душещипательные слова и завещание, которое никто не услышит. Я никогда не демонстрировала кому-нибудь бессмысленную храбрость и уж точно не хотела обременять кого бы то ни было исполнением моей последней воли.
Короче, я сдалась.
Я даже не знаю, изменилось ли что-нибудь – возможность спастись прежнему исчезающе мала – но у меня появилась неожиданная надежда. Нет, не надежда. Я все еще верю, что мы не доживем до конца всего этого. Решимость? Да, возможно.
Мы пережили кошмар Додж Сити только для того, чтобы попасть в плен в Египте. Еще хуже, мы обнаружили, что нас взял в плен – и еще держит – сам Дред. Я соскользнула на дно отчаяния. В яму. Дыру в темноте. Я не могла говорить, и не могла думать ни о чем, кроме той кошмарной комнаты в Доме, в которой Дред мучил меня. Если в то мгновение кто-нибудь предложил бы мне пулю в голову, я бы согласилась с благодарностью.
Потом все изменилось опять – к худшему, если такое вообще может быть. Наш тюремщик, Роберт Уэллс, ставший подручным Дреда, принес еще двух пленников и увел Пола Джонаса, вероятно для на допрос. Мне стало так плохо, что я даже не могла двигаться. Я боялась за Пола. Боже, как я боялась за него. Он и так прошел через такое!.. Мне стыдно, что мои собственные страдания заставили меня сосредоточиться на себе. Я не могу даже представить себе что испытал он, затерянный в сети, почти ничего не помнящий о своей настоящей истории и о том, что произошло с ним. При этом он остался таким разумным, добрым и храбрым... Это просто удивительно. И еще более удивительно, что я не осознавала, насколько восхищаюсь им, пока его не увели.
Не исключено, что он уже мертв. Или испытывает запредельную боль. Что хуже?
Это проклятие, которое я осознала уже давно, бремя, от которого я пыталась избавиться всю жизнь. Любить человека – значит сделать его заложником судьбы.
И я соскользнула вниз, в пропасть. Долгие минуты – быть может часы – я не могла говорить. Не могла думать. Ужас тисками сжал мое сердце, заморозил мысли и превратил в существо, которое не в состоянии сдвинуться с места, даже если бы могло.
Сейчас я понимаю, что это чуть более прямой вариант того, чем я занималась всю жизнь. Напуганная, я постепенно запечатывала себя каменных глубинах горы, в убежище, которое я делила только со своими механизмами. Не осознавая этого, я изо все сил делала себя чем-то намного меньшим, чем личность.
Тогда, охваченная ужасом, я ничего не соображала, и поняла это только сейчас, когда все прошло. Я бы так и осталась в глубинах черной паники, если бы не руки моих друзей, Флоримель и Т-четыре-Б, которые решили, что у меня сердечный приступ. Я чувствовала их и слышала как бы издалека, и какое-то время не хотела возвращаться обратно, к нервам и чувствам. Лучше прятаться в черной яме. Пускай победивший страх защитит меня, как дом, сделанный из блоков льда, защищает охотников в Арктике от холода.
Потом, находясь все еще далеко от себя, я почувствовала на себе другие руки, неловкие и запинающиеся, и услышала другой голос. Новая женщина-пленник пришла ко мне на помощь, не обращая внимания на свои многочисленные раны. Мне стало стыдно, даже в глубинах одиночества. Я только испугалась, а вот кто-то, кто страдает по настоящему, и она нашла в себе силы позаботиться обо мне, совершенно незнакомом человеке!
Я решила, что мне надо вернуться обратно, пока я навсегда не упала в медленно движущуюся темноту. Кстати, я почувствовала себя намного хуже, когда, вернувшись обратно, обнаружила, что мои усталые друзья и эта незнакомка, страдающая от многочисленных ран, заботятся обо мне так, как будто я – капризный ребенок, командующий группой взрослых.
Бывают случаи, когда доброта становится самым острым оружием.
Наконец приступ стыда прошел и я поняла, что знаю обоих новых пленников, по меньшей мере по имени – Бонни Мей Симпкинс, которая была так добра к Орландо и Фредерикс, и Нанди Парадиваш, тот самый, который первым объяснил Полу, что тот заперт в сети Жонглера. Нанди находился в состоянии, очень похожим на мое, его мучила вина за все, что случилось с Полом, и еще его жестоко пытали, но женщина Симпкинс говорила за двоих. Она рассказала, как открыла ворота и послала через них Орландо и Фредерикс, как оставшиеся члены Круга ждали слишком долго и не смогли убежать: появился Жонглер в облике Осириса, бога этого симмира, и огромный храм Ра рухнул. Жонглер пробыл недолго, и выжившие спрятались в руинах, надеясь найти другой путь из симуляции, но через несколько дней место Осириса занял Анубис, и ситуация из плохой стала ужасной.
Бонни Мей Симпкинс описала разрушение, которое последовало за сменой власти, оргию убийств и пыток, по меньшей мере такую же кошмарную, которую мы видели в Додж Сити. Хотя меня не удивишь рассказами о зверствах Дреда, все-таки я похолодела, когда она рассказала о массовых публичных сожжениях, о том, как Дред дирижировал симфонией убийств и о том, как дикие шакалы пожирали детей на глазах у родителей. Похолодела, потому что поняла, что даже в этой сети, где можно исполнить любую прихоть, нет верхнего предела безумцу, одержимому жаждой крови.
Сила Дреда и его амбиции все растут, но как долго симуляции могут кормить его аппетит? Если он сумеет унаследовать власть Жонглера не только внутри, но и снаружи сети – если Жонглер действительно мертв, почему бы Дреду не подчинить себе его корпорацию? – тогда его возможности станут устрашающе огромны.
Пока Бонни Мей говорила, мне пришла в голову неожиданная мысль и я спросила "А что случилось с другими детьми? Маленькими летающими детьми, о которых упоминал Орландо?" Я не помню, как эта группа детей называла себя, Озлобыши, Плохиши или что-то в этом духе.
Вопрос ее опечалил. Она сказала, что дети-обезьянки хотели уйти за ворота вместе с Орландо и Фредерикс, но их отвлек хаос в храме Ра, и они все остались, когда ворота закрылись.
Бонни Мей Симпкинс сказала, что она пыталась спрятать их, и когда солдаты нашли ее и Нанди, то дети-обезянки успели улететь, преследуемые стражами храма. Скорее всего, добавила она, их схватили и убили, потому что дети, еще даже не ходившие в школу, не могли рассказать Дреду ничего полезного.
И она продолжила рассказывать об ужасах, которые она и Нанди испытали, главным образом потому, что Дред знал, что их видели в компании Орландо и Фредерикс. У меня опять все похолодело внутри – достаточно плохо то, что скоро мы окажемся в руках Дреда, но еще хуже, что, оказывается, он активно ищет нас. И, похоже, заранее приготовил свою месть.
Но мысль о детях-обезьянах Орландо никак не хотела уходить из головы.
Я как бы повернула за угол. Я здесь и примирилась с мыслью о смерти, даже такой неприятной, которая нас ждет, но не могу пассивно ее ждать. Я сейчас расскажу, к чему это привело. Я все менее и менее внимательно слушала ужасные рассказы Бонни Мей Симпкинс, потому что... потому что мне нужно было подумать о чем-то другом. Теперь я понимаю почему Рени упрямо, закусив удила, всегда идет вперед – когда ты не можешь сделать нечего, ты должна сделать хоть что-нибудь.
Мы все умрем. Именно краткость придает жизни ее форму и даже красоту. Тогда почему мы должны думать о чем-нибудь другом, кроме собственных удовольствий? И, зная, что все может кончиться буквально в любое мгновение, не сдаемся?
Я не знаю ответа. Но знаю, что теперь не сдамся никогда.
Я сказала паре из Круга: "Не думаю, что маленьких обезьянок схватили. Дреду нравится ломать вашу волю – он любит это даже больше, чем причинять физическую боль. И он хочет заставить вас рассказать все, что вы знаете о Рени и всех нас. Так что если бы стражники схватили их, он стал бы мучить вас, расписывая в подробностях, что собирается с ними сделать. Он бы наслаждался, занимаясь этим."
"Быть может они действительно сбежали, – сказала Бонни Мей Симпкинс. – Пусть Бог поможет им, будем надеяться, что они в безопасности – бедные малыши." Я почти чувствовала, как она призывает последние капли оптимизма, еще сохранившиеся в ее душе, и опять устыдилась своего прошлого поведения.
Флоримель вспомнила, что Орландо и Фредерикс говорили о Нанди, и спросила, не может ли он открыть ворота прямо здесь, в тюрьме. Медленно и мучаясь от боли – я думаю, что у него сломано несколько ребер, хотя это очень трудно объяснить, учитывая то, что мы все в виртуальных телах – он объяснил, что может открыть ворота только в предназначенном для этого месте, и, определенно, не в этой тюрьме. Пока он говорил, я всерьез задумалась о том, что возможно, а что нет, и что на самом деле мы пленники не в каменном храме, а в идее храма.
Постепенно ко мне начали приходить и другие идеи. Ничего особенного, ничего такого, что могло бы взломать двери или убить стражников, но у меня появилось занятие, спасибо и за это. Нанди закончил свои объяснения, и я попросила остальных какое-то время помолчать. Даже Т-четыре-Б – который, на самом деле, был необычно сдержан с того мгновения, как к нам бросили Нанди и Бонни Мей Симпкинс – не запротестовал.
Как мне представляется, эта виртуальная вселенная составлена из сказок, и я подозреваю, что, частично, сама в этом виновата. Во всяком случае я верю, что помогала наполнить Иного сказками, когда система создавалась и идентифицировала сама себя. В частности из сказок он черпает свои надежды, если такое можно сказать об искусственном интеллекте. И, если говорить о нас, каждый стал олицетворением какого-нибудь характера – Рени, например, храбрый и иногда слишком упрямый герой, !Ксаббу – мудрый советчик, Пол сражается с судьбой, загадка для остальных, и так далее. Долгое время я считала, что моя роль прозрачно ясна. Слепая пророчица – я даже пошутила об этом в одном из указателей к записям моего дневника, для последующего использования. Но, с помощью !Ксаббу, я делала намного больше, открывая ворота там, где не мог никто другой. На самом деле много раз необычные особенности места давали мне возможность сделать то, что не мог никто из моих друзей.
Вероятно я волшебница – ведьма. Надеюсь, что добрая.
Здесь, в вымышленном мире, у меня есть сила. Пока я сидела в камере, размышляя о попытках Нанди заставить систему работать, я сообразила, что еще не полностью высвободила свою силу. И разве может быть лучшее время, чем сейчас, когда Дред может появиться в любое мгновение?
Я попросила товарищей помолчать и попыталась увидеть то, что находилось за стенами нашей маленькой камеры. Я уже неоднократно делала это, в мире Дома или в Жилище Заблудших, но всегда находилась на открытом месте и я могла считывать информацию с потоков воздуха и долгих эхо, хотя не всегда могла их идентифицировать. Мне всегда казалось, что мои способности – продолжение обычных чувств, и я думала, что они достаточно ограничены, но только сейчас сообразила, что не знаю, правда ли это. Пока мои друзья ждали в растерянной боязненной тишине, я открыла себя и попыталась увидеть, услышать, почувствовать – на самом деле нет подходящего слова – то, что находится снаружи.
Исследуя систему вместе к !Ксаббу, я всегда ощущала фундаментальное различие между его восприятием и моим, как между игрой в веревочки и ее математическим обоснованием – оба помогают постигнуть мир, но различие никогда полностью не исчезнет. Сейчас я начала думать о том, что означает эта разница – почем совсем молодой человек со столь малым опытом в области информации может воспринимать то, что я, после стольких лет учебы и со своими расширенными способностями, воспринимаю с большим трудом? Причина, решила я, в том, что я сама себя ограничиваю. Народ !Ксаббу научил его принимать все, что посылает мир, и, тщательно исследовав самые важные детали, реагировать соответственно. Кроме того он очень умен в высшей степени гибок. Оказавшись лицом к лицу с новым миром, он не пытается привести его в соответствие со своими ожиданиями, но прежде всего старается понять законы и правила мира, без предрассудков и предвзятых представлений, черпая информацию отовсюду.
Но меня – и всех нас, я думаю – обманывает невероятная правдоподобность этой сети, и мы пытаемся понять этот мир, как если бы он был настоящим. Даже используя те удивительные возможности, которые у меня есть, я разрешала себе слышать только то, что могла услышать, касаться того, что могла коснуться и направляла результаты в то, что можно назвать моделью настоящего мира. Какая-то дьявольская ирония – слепая женщина отчаянно борется за то, чтобы превратить мир, в котором она превосходит своих товарищей, в нечто, более похожее на настоящий мир, в котором она им уступает.
Итак, что бы сделал !Ксаббу? Даже охваченная ужасом и отчаянием, я мысленно улыбнулась. Что бы сделал !Ксаббу? Открыл себя. Дал бы окружающему миру заговорить и слушал, без всякого предубеждения, не пытаясь втиснуть информацию в заранее нарисованную схему.
Я попыталась сделать то же самое.
Во первых я обнаружила, что все еще страшно напугана, несмотря на внешнее спокойствие. Сердце билось слишком быстро, мысленно я все еще слышала испуганное дыханье Пола Джонаса в тот момент, когда его схватили стражники, как если бы эхо этого события навсегда поселилось в нашей камере. Эта мысль привела меня к другой, которую я на мгновение отставила в сторону, сосредоточившись на том, чтобы успокоиться и очистить сознание. Я сделала все, что могла, но была слишком слабой, чтобы за несколько минут достичь нужной степени спокойствия.
Труднее всего было избавиться от мысли, что стены камеры и весь храм – настоящие и твердые. Я полагаю, что мистики и ученые делают подобные усилия, чтобы воспринимать физический мир как сочетание энергий. У меня было смутное представление о том, что находится за пределами нашей тюрьмы – звуки, запахи – и они уже были более существенны для меня, чем для любого из моих друзей, но мне надо было намного больше. Я должна была заставить себя воспринимать их по меньшей мере такими же существенными, как и то, что находится внутри камеры, заставить стены замерцать, становясь несущественными, и так до тех пор, пока бы все эти симуляции препятствий не стали дополнительными источниками информации. Переводя на язык зрения, я должна была научиться глядеть сквозь стены, а не на них.
Потребовалось много времени, но все-таки это произошло, достаточно внезапно – простой изгиб восприятия, и я почувствовала, как информация открывается передо мной, уровень за уровнем, информация о стражниках в коридоре, такая же существенная, как и информация о товарищах в камере. Один из чесал голову. Я засмеялась. Я чувствовала себя так, как будто открыла секрет фокуса, как в детстве в тот день, когда научилась ездить на двухколесном велосипеде. Я двигалась осторожно, все дальше и дальше, вдоль стены-информации на дальней стороне коридора, потом скользнула сквозь нее, проверяя коридоры и комнаты.
Эта способность оказалась ограниченной. Чем дальше от себя направляла я свою проекцию, чем больше барьеров преодолевала, тем меньше получала информации. В сотне метров от нашей камеры личность – то есть сим, претендующий на то, чтобы быть личностью – мало чем отличалась от человекоподобной фигуры, которую можно было узнать главным образом по движению. На вдвое большем расстоянии я замечала только движение. Во время обследования я обнаружила несколько скоплений человеческих тел и движений, любое из них могло быть Полом и его похитителями, но узнать их было невозможно – слишком далеко.
Я разрешила своей проекции выйти наружу, пытаясь найти энергетическую тень ворот, которая оставалась даже тогда, когда сами ворота были закрыты. Я нашла нечто похожее на самом краю замка-дворца, но к этому времени моя голова гудела от боли. Я вернулась обратно к товарищам и рассказала то, что обнаружила. Я задала несколько вопросов Нанди и его ответы подтвердили мнение Орландо, который считал Нанди экспертом по путешествиям в сети. Вооружившись его указаниями, я опять попыталась найти ворота.
На этот раз это оказалось намного труднее. Я устала, голова болела, но мне нужно было проверить ворота и убедиться, что они работают. Ворота казались вполне в рабочем состоянии, но, странно, у меня не было доступа к их обычной информации. Но, самое главное, они могли перенести нас куда-нибудь прямо сейчас, все остальное не имело значения.
Я едва успела объяснить это остальным, а потом свалилась от усталости и заснула мертвым сном. Проснувшись, возможно через час, я заметила, что небольшое оживление, вызванное моими новостями, опять сменилось беспомощным молчанием, потому что пока мы сидим в тюрьме, даже самые близкие к нам ворота могут быть хоть на луне.
Несмотря на ощущение, что моя голова сделана из старого хрупкого стекла, я решила попробовать что-нибудь другое. Время бежало – и очень быстро. Я не могла позволить себе ждать, когда голове станет полегче; Дред мог появиться в любое мгновение, но я не хотела и возбуждать несбыточные надежды.
На самом деле, хотя последняя попытка оказалась сравнительно удачной, я все еще не обнаружила почти ничего полезного.
Я снова открыла себя. На мгновения я испугалась, что потеряла сноровку, потому чти стены остались твердыми и непроницаемыми, но потом подумала о !Ксаббу, успокоилась им, наконец, произошел сдвиг. Я потянулась наружу, но не в каком-то одном направлении, но в целом, разрешив моему сознанию рассредоточиться и вылететь наружу через информационные каналы. Я искала кое-что менее специфическое, чем ворота, и чем дальше я улетала от камеры, тем тяжелее было просеивать информацию.
Я уже почти сдалась, когда нашла то, что искала. Круговорот существ и передвижений на дальней стороне храма. Центр располагался в алькове, возможно в нише за настенным ковром, меня это очень обеспокоило. Вторая, и менее определенная часть плана стала очень трудной.
Запомнив, где находится это место, я всплыла на поверхность. Голова разрывалась от боли, но только вспомнив, что вынесли Нанди и Бонни Мей Симпкинс и что ждет нас самих, я заставила себя встать с пола и подойти к двери камеры, где я легла на пол, лицом к щели под дверью.
"Что ты делаешь? – обеспокоено спросила Флоримель. – Тебе трудно дышать?"
"Мне, более чем когда, нужно полное молчание, – сказала я ей. – Пожалуйста, ждите. И попытайтесь не двигаться, если хотите помочь."
Повернув ухо к щели, я прислушалась. Я слушала точно таким же способом, как тогда, когда разрешила моим чувствам улететь, но сузив фокус. Сейчас я хотела только звук, в любой форме, в которой могла воспринимать его. Я представила себе храм как двумерный лабиринт, и постаралась найти все воздушные потоки, летящие вдоль пути, который я нашла раньше. Наконец я услышала тихую возню и шепот из алькова. Описывая, как мне это удалось, я упрощаю, не из скромности – это было невероятно тяжело – но потому, что у меня нет времени описать все более подробно.
Как только я услышала ожидаемо слабые звуки, которые искала, я начала самую трудную часть. Я опять повернулась лицом к щели и тихо прошептала несколько слов, а потом последовала за ними. Увы, звуковые волны быстро рассеялись, не долетев даже до конца коридора.
Кто-то, я думаю Т-четыре-Б, слегка пошевелился у меня за спиной, но для моих жестоко напряженных чувств это оказалось рокотом океана. Я сдержалась, и не стала кричать на своих друзей. Вместо этого я попыталась еще раз.
Мне потребовалось почти два часа, и могло бы длиться вечно, если бы коридор, которым я пользовалась, не оказался почти пуст. Это все равно, как играть в самую сложную бильярдную игру во вселенной, передавая небольшую последовательность звуков из одного конца храма в другой – отражая ее от стен и заводя за углы; все зависело от почти микроскопической разнице в начальном направлении и от того, насколько мне удастся угадать направление движения ветра. И то что я, преодолевая головную боль, сумела это сделать, было исключительной удачей.
Услышать ответ было намного легче, хотя и заняло несколько мучительных мгновений. Никто, кроме меня, не мог услышать его – звук был настолько слаб, то я не услышала, а прочитала его.
"Кто это? – спросили меня. – Откуда ты знаешь имя Зунни? Откуда ты знаешь об Озлобышах?"
Трудно вести такие переговоры – могут потребоваться часы работы наугад – и опираться на истории, которые мне рассказали. Кроме того я не верила в терпение детей-Озлобышей. Все, что я хотела им сказать, я высказала в одном сообщении.
"Мы друзья Орландо Гардинера. Нас заперли в тюрьме храма. Они собираются нас пытать. Нам нужна помощь, прямо сейчас."
Ответа я не услышала. Снаружи заговорил стражник, разрушив тонкие пространственные трубки и движения.
Вот и все. Вероятность того, что они услышали мое послание и что-то смогут сделать, до смешного мала, но это единственный план, которые я смогла разработать. По меньшей мере в одном я оказалась права – дети-обезьяны действительно все еще прячутся в храме. И, несмотря на все, я сказала хоть кому-нибудь, что мы здесь, что нам нужна помощь. Нам не стало хуже оттого, что теперь наши жизни зависят от группы дошкольников. Хотя и не намного лучше.
Тем не менее, хотя Бонни Мей Симпкинс была счастлива услышать, что дети выжили, остальные не обрадовались, услышав насколько тонка ниточка, на которую я потратила столько времени и энергии, и на которой висят все наши надежды.
Я, однако, настолько устала и настолько плохо себя чувствовала, что если бы даже не Дред, а сам Сатана постучал в дверь камеры, я бы не испугалась. Я упала на пол и мгновенно уснула, несмотря на барабаны, стучавшие в голове. Сейчас я проснулась, но ничего не изменилось. Моя голова все еще болит, и страх настойчиво бьется во мне. Бедный Пол Джонас, один, подвергается бог знает каким пыткам. Остальные ждут смерти – или худшего. Мы ждем Дреда. Возможно я не добилась ничего – возможно я потерпела поражение, как ведьма. Но по меньше мере я сделала... что-то.
Если я скоро умру, то это будет небольшое утешение. Очень маленькое.
Код Дельфи. Закончить здесь.
ОН был связан и абсолютно беспомощен, спина притянута к каменному столу, и он чувствовал себя так, как будто при малейшем прикосновении живот лопнет. В дымной, освещенной только факелами комнате желтое лицо Пта плавало над ним, как неяркое солнце.
– Удобно?
Пол дернулся в веревках, которые уже натерли кожу на запястьях и щиколотках. – Зачем тебе все это надо, Уэллс?
– Потому что я хочу знать. – Пта выпрямился и сказал стражнику, который связывал Пола. – Позови Узерхотепа.
– Но я сам ничего не знаю! Как ты можешь пытать того, кто не знает то, что ты хочешь от него узнать?
Роберт Уэллс покачал головой, насмешливо печально. – О, конечно не могу. В любом случае это не настоящий мир, Джонас. Это кое-что значительно более сложное – и более интересное.
– Действительно интересное, особенно если твоему новому хозяину не понравится то, что ты сделаешь со мной, и он убьет тебя.
Его похититель рассмеялся. – О, не беспокойся, я оставлю ему с чем поиграться. Но вначале мы попробуем несколько своих фокусов. – Послышались шаги и он поднял голову. – А, вот и главный фокусник, собственной персоной.
– Я живу, чтобы служить тебе, о Повелитель Белых Стен. – Человек мог быть молод или стар – в затемненой комнате было плохо видно, к тому же лицо незнакомца было мясистым, но гладким. Он не был толстым – хотя под необычайно белой кожей перекатывались чудовищные мускулы – но каким-то округлым, почти женственным, и с бесполым взглядом евнуха.
– Узерхотеп – особая личность, – торжественно сказал Уэллс. – Э... черт побери, что за слово? Тут есть такая маленькая змея, которая все время говорит мне в ухо и почти никогда не замолкает, я уже устал ее слушать. А, правильно, керихеб. Особый жрец.
– То есть палач, – прервал его Пол. – А ты – заносчивый ублюдок, и еще преступник, Уэллс. Как это переведет на египетский твоя змея-переводчик?
– Ты и так знаешь перевод. Это... бог. – Роберт Уэллс улыбнулся. – Но Узерхотеп обладает намного большими талантами, чем любой палач. Он лектор-жрец. То есть маг. И он поможет тебе рассказать все, что ты знаешь. И все, что не знаешь, тоже.
Узерхотеп подвинулся ближе, поднимая руки над ничем не защищенным животом Пола. Пол вздрогнул, жрец нахмурился, но его взгляд остался таким же пустым, как стеклянный взгляд рыбы.
Нет, акулы, с ужасом подумал Пол. Того, кто использует зубы только потому, что они и него есть.
– Нет необходимости корчиться заранее, – сказал ему Уэллс. – Боль – самая маленькая часть процесса. Кстати, я потому и посадил к тебе пару приятелей, чтобы ты пораскинул мозгами. Нет, Узерхотеп наложит на тебя заклинание, и ты запоешь, как канарейка.
– Ты слишком долго пробыл здесь, Уэллс, если думаешь, что какое-то египетское мумбо-юмбо заставит меня сказать хоть что-нибудь. – Он, несмотря на веревки, поднимал голову до тех пор, пока не сумел увидеть бесполое лицо Узерхотепа. – Ты код, ты это знаешь? Ты даже не существуешь. Ты – мнимая величина, последовательность номеров в большой машине.
Уэллс хихикнул. – Он не может слышать то, что не соответствует симуляции, Джонас. И это ты, кто мало что понимает, если думаешь, что это... мумбо-юмбо на окажет на тебя никакого воздействия.
Узерхотеп наклонился. Чрез мгновение он выпрямился, в его руке свернул длинный бронзовый клинок, скорее напоминающий опасную бритву, чем кинжал. Прежде, чем Пол успел что-то сделать, жрец уже полоснул его по груди. Узерхотеп успел сделать три неглубоких надреза, прежде чем Пол почувствовал жгучую боль в первом.
– Ублюдок!
Не обращая внимания на Пола, Узерхотеп поднял с пола кувшин, вылил на грудь Пола немного черной и липкой жидкости, и втер ее в разрезы. Грудь полыхнула огнем, Пол даже не мог кричать.
– Я думаю, что эту пасту, скорее всего, делают из семян мака, – заметил Уэллс. – Что-то вроде примитивного опиума, чтобы помочь тебе увидеть сны. О, они подходят к делу серьезно, со всех сторон – немного науки, немного магии, немного боли...
О боги, пред вами злодей,
запел жрец.
Он тот, чей рот закрыт пред вами на засов,
Он тот, кто никогда не говорит ни слова правды,
Пока вы не откроете его рот и дух его не выйдет из тени,
Скрывавшей его!
Откройте мне источник его языка!
Откройте мне тайны его сердца!
Узерхотеп пел, и, одновременно, его пальцы опять и опять скользили по коже Пола, втирая в каждую рану соленую черную пасту. Высокий пронзительный голос, далекий и безучастный, как бы отсчитывал минуты никому неважной встречи, но в его холодных глазах было странное напряжение: по мере того, как боль разгоралась, они сверкали все ярче и ярче, пока вся остальная комната не провалилась во тьму и осталось только одно лицо.
– Видишь ли, не имеет значения, веришь ты или нет, – откуда-то из-за него сказал Уэллс, желтое лицо Пта затмило круглое лицо жреца, как луна солнце. – Это одна из самых странных особенностей этой сети – скажи спасибо Жонглеру, он настоящий гений...
– Я не помню ничего! – прорычал Пол, безуспешно борясь с веревками, обжигавшими кожу.
– О, ты вспомнишь. И если мы сыграем по правилам системы, прочитаем правильные заклинания, ты заговоришь, хочешь того или нет – помнишь ли или нет. Ты уже заметил, что сеть работает на уровне подсознания? Что все совершенно, как настоящее? Что сеть имитирует то, что действительно существует, и даже убивает людей, убеждая их, что они мертвы? Если бы я знал, как Жонглер добился этого, я бы давно послал старого хрена в задницу. – Смешок Уэллса медленно добрался до ушей Пола – понимать что-нибудь становилось все труднее, сознание затуманилось от боли и беспокойства.
Видишь, боги ждут тебя в пещерах Нижнего Мира!
Смотри, как они разбивают сердце твоего молчания!
Смотри, вот они во всем своем величии, познай страх!
Поднявший Голову!
Ужасный!
Отвернувший Лицо!
Он из Гроба!
Она, которая причесывается!
Кобра, говорящая из Пламени!
– ... Конечно, он никогда не расскажет нам, как это работает. – Голос Уэллса слышался издалека, едва различимый на фоне песни жреца. Жуткая боль терзала суставы Пол, угрожая оторвать руки и ноги. – Что же это за маленькая шутка? Механизм Продолжения Реальности. Понял? МПР, что-то вроде сна. Но черт побери, ты должен согласиться, что он работает. Чувствуешь?
Пол безуспешно пытался вздохнуть. Черный жар полз через него, горячий и жирный, как маковая паста, темный, как пещеры в заклинании жреца, пещеры, которые он почти видел, невероятно глубокие, полные ждущих глаз...
– А теперь, Джонас, пришло время рассказать все, что ты знаешь о нашем друге Жонглере. – Желтое лицо бога вернулось, плавая в водовороте теней. – Расскажи мне, что там произошло...
Дай мне силу его языка, и я сделаю из него бич, которым накажу врагов богов!
сказал жрец, в его жужжании появилась триумфальная нота.
Дай мне силу его языка, я сделаю из него бич,
и он больше не спрячет ни одной тайны!
Сделай меня властелином его молчания!
Сделай меня жрецом его упрямого сердца!
Говори!
Говори!
Говори!
Боги приказывают тебе...!
– Я... я не... – Голос жреца гремел в ушах, ужасающий гром, который не давал думать. Из прошлого налетели картины, куски жизни в башне, печальные темные глаза Авы, запахи оранжереи. Его собственные слова зазвучали одновременно внутри и снаружи головы. – Я... я... – Он увидел сам себя, увидел все и время распахнулось, как будто с плоти сорвали кожу, обнажив прошлое – болезненно, пронзительно болезненно, но воспоминания стали подниматься на поверхность.
Темнота исчезла, упав во что-то более глубокое. Он услышал свой собственный голос, говорящий как будто издали.
– Я... сирота.