СЕТЕПЕРЕДАЧА/РЕКЛАМА: АНВАК означает "Доверие"
(Изображение: гуляющие собаки и дети на фоне загородных домов и парков)
ГОЛОС: В эти дни говорится много глупостей, но когда люди называют нашу компанию замкнутой, высокомерной или мстительной, они заходят чертовски далеко. Наш бизнес – защищать людей. Да, среди наших клиентов действительно есть ведущие мировые политики и бизнесмены, но большинство из них такие же обычные люди, как и вы. Хорошие люди. Люди, которые знают, что для счастья нужна безопасность, а безопасность – это АНВАК.
Многие спрашивают: "Что означает ваше имя? Это первые буквы чего-то особого?" Это наше внутреннее дело. Мы – частная корпорация, и нам, как и вам, не понравится, если кто-нибудь проникнет к нам в дом и начнет читать наши старые записи. У нас тоже есть право на личную тайну. А вам достаточно знать, что мы стоим на страже наших пользователей, и что буквы А-Н-В-А-К на самом деле означают "доверие"...
ОНА стояла на платформе, не в силах пошевелиться, и смотрела на белую трапецию, которая подлетела к ней, зависла в воздухе, и качнулась обратно, в тень верхушки огромного тента. Она знала, что должна прыгнуть и схватиться за трапецию при следующем махе, иначе она никогда не схватится за нее и останется на высокой платформе, навсегда. Но она знала и то, что предохранительной сетки нет, и упасть в круг с опилками, сейчас невидимый из-за яркого света прожекторов – все равно, что нырнуть с высоты в восемьдесят футов в цемент.
Трапеция опять полетела к ней и, судя по ее слегка изменившейся траектории, возможности прыгнуть больше не было. Она напрягла мышцы и через подошвы мягких тапочек почувствовала край платформы, и, против всех инстинктов, наклонилась вперед так, что едва держала равновесие. Все, возврата назад нет. Когда перекладина приблизилась к концу размаха и уже замедлялась, чтобы повиснуть в воздухе на долю секунды, она прыгнула вперед, в колонны света и бесконечную тьму.
Только тогда, когда она коснулась перекладины, схватилась за нее и почувствовала, как она мнется под ее пальцами, как кусок мыла, только в тот момент, когда она на мгновение потеряла вес, но смерть и вечность затвердели вокруг нее, превратив ее из личности в доказательство закона всемирного тяготения – только тут Ольга сообразила, что она спит. Во сне зрители зааплодировали от удивления и ужаса, оглушив ее, пока она падала, а потом она выдохнула уже на полу кладовой, в которой заснула, дрожа и сражаясь за каждый вздох, пока кондиционер над ее головой ревел как мотор самолета.
К тому времени, когда она нашла фонтанчик с водой и напилась, руки уже перестали трястись. От низкого гула кондиционера она чувствовала себя больной, поэтому быстро собрала вещи и отправилась на другую сторону склада.
Непреднамеренный сон взбодрил ее, она почувствовала себя лучше. И все-таки она еще чувствовала, как скользит и падает, ведь даже после стольких лет работы над сеткой вместе с отцом и его воздушными акробатами, она никогда не переставала бояться.
Цирк перестает быть цирком, если никто не может умереть.
Странно, но эта мысль слегка успокоила ее. Ничто не может тебе гарантировать жизнь – даже хорошая сетка. Дженси, венгерский канатоходец, хороший друг отца, во время тренировки упал на сетку, зацепился за нее ногой, и каким-то образом перевалился через край. Всего-навсего пятнадцать футов высоты, но его парализовало.
Никаких гарантий, даже с сеткой.
Она выпила еще немного воды, опять попробовала позвонить Рэмси, но магия, через телематический разъем связывающая ее с настоящим миром за стенами башни, исчезла. Карета опять стала тыквой, а лакеи мышами. И она была предоставлена самой себе.
Она собрала свои скромные пожитки и отправилась к служебному лифту.
Почти полный день жизни в стенах дома Жонглера научил ее прятаться не хуже крысы. Когда лифт открылся на антресоли, она выглянула из него прежде, чем выйти, и немедленно бросилась обратно, увидев в конце коридора молодого человека, огибающего угол. На нем была рубашка без воротничка и рабочие брюки, но он казался скорее служащим, одетым в повседневную одежду, чем уборщиком – возможно юный менеджер-карьерист, решивший произвести на боссов впечатление работой в неурочные часы. Он быстро скрылся из виду.
Даже черти в аду не переодевались в уикенд, подумала она. Во всяком случае я не помню, чтобы мистер Данте упоминал об этом.
Она подержала двери несколько лишних мгновений, для безопасности, и подумала о самых-обыкновенных-служащих, которых она видела в здании, занимающихся самыми-обыкновенными-делами. На самом деле все, что она видела здесь, говорило только об одном: сюда ее привел самый-обыкновенный-бред. За черным фасадом штаб-квартиры Джи Корпорэйшн не было нечего, что она не могла бы найти в любом небоскребе города. И даже бронированный офис охраны наверху не был чем-то необычным, учитывая то, что здание являлось резиденцией одного из самых богатых людей в мире.
Разумный человек не смог бы не признать, что фантазия о похищенных детях и мировом заговоре стала казаться все более и более надуманной – а Ольга сама себя считала разумным человеком.
Можно ли быть разумной и безумной одновременно? спросила она саму себя. По-моему это немного чересчур.
Убедившись, что коридор пуст, она спустилась по лестнице с антресоли в обширное фойе с пирамидальной крышей. Хотя оно и видела, как несколько людей пересекают его, идя от одного лифта к другому, сейчас оно было пусто – шокирующе пусто, как бывает только в закрытых общественных зданиях. Она быстро пошла по черному мраморному полу к главной стойке администратора, эхо ее шагов било в уши как выстрелы из пистолета. Добравшись до стойки, она устроила шоу для невидимых камер, как бы случайно перевернув квадратную вазу с цветами, стоявшую на ней, так что вода и увядающие ирисы, политые еще в пятницу утром, оказались на полу перед стойкой. Сделав вид, что она ничего не заметила, она заторопилась обратно, в сравнительную безопасность антресолей.
Из безопасного места – целой рощи декоративных деревьев в горшках – она глядела на болезненно-медленную струйку сотрудников Джи Корпорэйшн, лившуюся через дверь, быть может на какую-нибудь вечеринку, или переходивших через фойе из одной части здания в другое. Некоторые из них вроде бы заметили лужу с водой и рассыпанные цветы перед стойкой администратора, но если кто-нибудь из них и сообщил об этом, то использовал свой разъем, и Ольга никак не мог быть уверенной в этом.
Прошел час. Быть может двадцать или тридцать служащих прошли через фойе, но разбитая ваза все еще лежала на месте. Огромные настенные часы, четырехугольник из золота размером с кабину грузовика, внутри которого находились фигуры египетских богов, показали почти восемь вечера. Вечер субботы, ее время кончилось почти наполовину, и она все еще не сделала ничего. Ольга всегда была терпеливой женщиной, но сейчас она чувствовала себя так, как будто идет по тонкому канату, качаясь под любым ветерком, и канат вот-вот лопнет. Она уже решила, что ей придется рискнуть и самой поискать на нижних этажах, когда нескладная фигура вывалилась из служебного лифта и пошла к цветам, толкая перед собой пластиковую урну для мусора на колесах; швабру он держал на плече, как часовой винтовку.
Ольга с облегчением выдохнула. Уборщик медленно и аккуратно собрал упавшие ирисы, потом опустил швабру. Убедившись, что это он – кто знает, сколько уборщиков работает в уикенд? – она поспешила к лифту. Через минуту она уже была на уровне фойе. И сделала вид, что страшно удивлена, когда он вошел внутрь.
– Привет Джером, – сказала она, когда он поставил свою корзину в крошечное отверстие между кабиной и дверью. Она улыбнулась своей лучшей улыбкой. – Что ты здесь делаешь?
– Я ничего не знаю об этом, Оль-га. – Он говорил спокойно, хотя и волновался. – Все эти этажи закрыты. Я бываю там только тогда, когда ребята из охраны просят меня кое-что подвинуть. – Он сидел и напряженно думал: рот открыт, молочные глаза полузакрыты, в руке, остановившейся на пол пути ко рту, половина сэндвича.
Ольга заставила себя съесть немного сэндвича с ливерной колбасой, которую он настойчиво ей предложил. Поскольку ей ни в коем случае нельзя было входит в закусочную для уборщиков, она убедила его расположиться вместе с ней на складе – она столько времени провела в нем, что уже начала чувствовать себя в нем как дома – и даже не выбросила сэндвич, несмотря на очень смешанное отношение к ливерной колбасе. – Значит... значит ты бывал на этих этажах.
– Да, конечно. Много раз. Но только в офисе охранников. – Он опять нахмурился. – Однажды был в комнате наверху, со всеми этими механизмами, потому что один из боссов очень разозлился, увидев там мышь, и захотел показать мне. Но я сказал ему, что даже не чищу эту комнату, откуда в знаю, есть там мышь или нет? – Он засмеялся, потом сконфуженно смахнул кусочек колбасы с подбородка. – Лена сказала, что мышь поднялась по лифту. Мы долго смеялись.
Ольга попыталась подавить почти болезненный интерес ко второй генераторной. Что это ей даст? Она даже не знает, как и к чему подсоединять устройство Селларса, и, в любом случае, Селларс не сумеет воспользоваться им. Но это часть башни, куда бы она хотела попасть. – Ты можешь взять меня туда?
Он покачал головой. – Нет, нам запрещено. Будут неприятности.
– Но я уже говорила тебе, что все равно попаду в беду, так или этак.
– Я все еще не понимаю, – сказал он, энергично жуя.
– Неужели ты забыл? Мой друг, из другой смены, взял меня наверх в пятницу, просто чтобы показать мне. И я уронила там бумажник, понял? Случайно. Если кто-нибудь найдет ее, меня сразу выгонят. И там мои кредитные карты и еще кое-что.
– Похоже дело плохо, а?
– Да. Точно выгонят. И я не смогу помочь моей дочке и маленькой внучке. – Ольга разрывалась между отвращением к себе и увеличивающимся отчаянием. Никто, кроме мужчины-полуидиота не купился бы на эту плохо состряпанную историю. Нужно использовать Джерома, потому что он доверчив и стремится угодить – вероятно психически больной – и все равно Ольга почувствовала себя последней стервой. И только воспоминание о спящих детях, о том, как они слетаются к ней, как стайка испуганных птиц, ищущих убежища, об их умоляющих безнадежных голосах, смогло немного облегчить боль того, что она делала.
– Может быть... мы можем просто сказать кому-нибудь из парней службы безопасности, – наконец сказал Джером. – Это очень приятные ребята. Они найдут его и отдадут тебе.
– Нет! – Она смягчила тон и попробовала снова. – Нет, они должны будут составить рапорт, иначе сами окажутся в беде, понимаешь? И тогда будет плохо и моему другу, который взял меня наверх. Всем будет плохо, а я не хочу, чтобы кого-нибудь выгнали из-за моей оплошности.
– Ты такая симпатичная, Оль-га.
Она мигнула, но попыталась сохранить на лице улыбку. – Ты можешь помочь мне, Джером?
Конечно он явно расстроился и очень не хотел нарушать правила, но она видела, что он с усилием думает. – Я могу попробовать, но не знаю, откроется ли лифт. На каком этаже ты уронила бумажник?
– На том, где машины. – Скорее всего именно он самый редко посещаемый, и оттуда можно будет попасть на другие – неужели даже в самом суперсекретном и охраняемом здании в мире нет обычных лестниц и пожарных выходов? А как избавиться от Джерома она придумает на месте, по ходу дела.
Быть может, Ольга, тебе придется стукнуть его по голове, кисло подумала она. Для полноты картины.
Джером сунул недоеденный кусок сэндвича в пластиковый пакет и тщательно запечатал его. Похоже его аппетит куда-то пропал. – Пошли и посмотрим, Оль-га. Но если ничего не получится, не сердись на меня, хорошо?
– Обещаю. – И да простит меня Бог, подумала она.
РЭМСИ оглядел комнату, стараясь не пропустить ничего. Даже в виртуальном мире и многоуровневом пространстве, где тяжесть не проблема и размер комнаты – просто иллюзия, она выглядела ненормально захламленной. Его внимание привлекала неприятная куча голов в стеклянных ящиках, человеческих и нечеловеческих, коллекция трофеев, скорее похожих на застывшие голограммы, чем на действительно отрубленные головы, но у нее было много конкурентов. Странные предметы грудами валялись повсюду: мечи, копья и полные наборы вооружения рыцаря, геммы, размером с виртуальный кулак Рэмси, огромные черепа животных, которые – слава богу! – никогда не жили в настоящем мире. Даже перила оказались огромной неподвижной змеей с головой в половину роста Рэмси. Через холмы реликвий можно было с трудом рассмотреть две стены, которые показывали совершенно разные сцены из мира за пределами электронного коттеджа Орландо Гардинера во Внутреннем Районе.
Первая показывала симуляцию болота позднего мелового периода – сейчас мама-гидрозавр убегала от худого дромеозавра, с безучастным видом идущего к ее яйцам; совершенно понятно, почему Орландо заинтересовался ей. Зато в другой, обширной безжизненной равнине с красной пылью, не было ничего интересного.
А в целом обыкновенная мальчишеская комната в месте без границ, и мальчик, который так гордился ею, больше никогда не вернется сюда. Рэмси вспомнил мальчика-фараона Тутанхамона, чью могилу, набитую его личными вещами, отрыли и выставили на показ спустя тысячи лет после его смерти. Останется ли в сети комната Орландо? Скорее всего Гардинеры прекратят платить за нее. А что, если продолжат? Быть может в будущем кто-то наткнется на нее и попытается представить себе облик и мир ребенка двадцать первого века? Странная и печальная мысль: жизнь, во всей своей сложности, сводится к нескольким игрушкам и сувенирам.
Ну, быть может не нескольким...
В полу открылась дыра и оттуда, в сопровождении облака мультяшной пыли, вылезло что-то, похожее на головку большой черной швабры.
– Спасибо, что согласился встретиться со мной здесь, – сказал Бизли.
– Никаких проблем. Но это... – он хотел спросить, не является ли это место для агента чем-то особым, но обнаружил, что опять смутился. Бизли не походил на искусственный интеллект. В сущности он был детской игрушкой. – Ты часто бываешь здесь?
Выпученные глаза Бизли закружились, потом остановились. Ответ оказался странно уклончивым. – Я знаю здесь все. Это хорошее место. Чтобы делать вещи.
– Хорошо. – Рэмси оглянулся, ища, куда бы сесть. Однако единственным предметом, приспособленным для человека, оказался гамак, висевший в углу.
– Ты хочешь стул? – Бизли нырнул в дыру, и, с громким шумом, выволок наружу стул в три или четыре раза больше себя. – Садись. Я расскажу тебе, что нашел.
Пока Рэмси устраивался поудобнее, Бизли вытащил маленький черный куб, слегка ударил по нему, и тот превратился в туманное трехмерное тело, повисшее посреди комнаты. Мгновением позже туман исчез, открыв высокий черный предмет.
– Здание Джи Корпорэйшн.
– Да. – Бизли коснулся просвечивающего куба и здание открылось, как книга, обнажив внутренности. – Это из заметок того парня, Селларса.
– Ты нашел их!
– Этот парень, он робот или как? Он пишет заметки на машинном языке.
– Нет, насколько я знаю он не робот, но это долгая история и я тороплюсь. Ты можешь связать меня с Ольгой Пирофски?
– Хочешь увидеть, где она? – Бизли махнул уродливой лапкой и крошечная красная точка сверкнула примерно на трети высоты здания. – Селларс следил за ней – у нее есть что-то вроде значка, верно? – через считыватели, которые есть на каждом этаже. Слабый сигнал, но вполне достаточный, чтобы установить ее местоположение.
Пока Рэмси глядел на нее, красная точка начала медленно двигаться. Она жива, подумал он. Если, конечно, кто-то не несет ее тело. – Селларс хотел что-то сделать с ее помощью. Вроде бы проникнуть в поток данных корпорации. Есть ли в его заметках что-нибудь об этом?
– Типа того, – сказал Бизли рассеянным голосом таксиста. – Твоя подруга – она движется.
– Вижу... – начал было Рэмси и внезапно сообразил, что красная точка начала медленно подниматься вверх. – Бог мой, что случилось? Что она делает?
– Служебный лифт. Она поднимается.
– На самый верх!.. Селларс говорил, что там резиденция и охрана. Я должен остановить ее! – Внезапно его осенило. – Ее значок, он разрешает ей подняться туда?
Бизли сделал вид, что пожимает плечами, насколько это может сделать существо, у которого нет плеч и слишком много ног. – Нет, если она не сделала что-то, что изменило его. Дай мне проверить. – Мгновение помолчав, он сказал: – Нет. Она должна остановиться на этаже с охраной. Если она попытается подняться выше сорок пятого этажа, скорее всего включится тревожная сирена.
– Иисус Христос. Ты можешь связать меня с ней?
– Я еще не закончил все проверки, но могу попробовать. – В полу рядом с Бизли открылась еще одна дыра. Он шагнул к ней, потом остановился. – Ты знаешь, что на острове торчит целая армия? Какого черта ты хочешь взбудоражить место вроде этого?
– Просто свяжи меня! – крикнул Рэмси.
Бизли сделал несколько запинающихся шагов и упал в яму. Мгновением позже в электрическом коттедже застучал бурильный молоток и, разрывая уши, завизжала пила.
– Иисус Христос, что ты делаешь?
Из дыры в полу донесся голос Бизли. – То, что ты попросил меня сделать, босс. А теперь, не дашь ли ты мне поработать?
Красный огонек продолжал карабкаться вверх. Рэмси уже не мог смотреть на него. Он отвернулся и уставился на пыльную пустыню, покрывавшую всю ближайшую стену. Присмотревшись, он увидел маленькие, похожие на жуков фигуры, наполовину покрытые песком и неподвижные, как ископаемые. Он смутно припомнил, что читал в сети о марсианском проекте МБС, и почему маленькие роботы остановились.
Это научит их доверять машинам, горько подумал он, вздрогнув, когда пила опять завизжала под аккомпанемент бурильного молотка. Стены коттеджа затряслись и, казалось, должны были обрушиться через считанные секунды. Из дыры взметнулся столб пыли. Череп дракона на полке затрясся и разлетелся на куски, кусок челюсть запрыгал за ногами Рэмси.
И посреди всего этого красная точка продолжала безмятежно подниматься.
Тихий лифт поднимался очень гладко, но Ольга все равно чувствовала себя так, как будто гигант сжал ее гигантским кулаком и поднимает вверх к чудовищному лицу, которое она не хочет видеть. Внезапно она сообразила, почему ей приснился цирк, актеры которого умерли – и часть ее жизни умерла вместе с ними. Сейчас она делало почти то же самое, что и тогда – взбиралась по лестнице на высокую платформу, и не важно, что она уже сотни раз делала это, что она поднималась почти механически, переставляя руку за руку отработанным движением, и даже в голове у нее звучали навсегда затверженные слова отца и она готовилась к тому, что будет потом.
"Ты всегда должна быть внутри своих мыслей и вне своего тела, моя дорогая." Внезапно она почти увидела его рядом с собой, на месте Джерома. Папа с чистой, седой бородой и шрамом на носу. Он получил его еще в юности, когда его собственный брат сломал ему нос во время совместного выступления, и это был только один из многих шрамов – на его больших руках остались следы от сетки, канатов шатра и проволочных растяжек. Он часто говорил, что получил их выступая в "Королевском Цирке" вместе с метателем ножей. Впервые он рассказал ей об этом, когда ей были три или четыре года, она страшно испугалась и заревела, и ему пришлось уверить ее, что он пошутил.
От него пахло сосновой смолой, всегда, он использовал ее, чтобы руки оставались сухими. Этим, и вонючими сигаретами мамы, произведенными в России, и даже сейчас, после стольких лет, эти два запаха на мгновение вернули ее в детство. Большие руки отца обнимают маму за плечи или за талию, пока они вместе смотрят репетицию. Мама всегда с сигаретой в уголке рта, подбородок поднят, чтобы дым не ел глаза. Она всегда была прямая, как шомпол, худая, с мускулистым телом танцовщицы, даже когда ей уже исполнилось семьдесят, до того, как она заболела.
– Моя польская принцесса, – так папа называл ее. – Вы только посмотрите на нее, – говорил он, наполовину в шутку, наполовину с гордостью. – Она, может, и не королева, но сложена по-королевски. Зада вообще нет, бедра как у мальчика. – И потом он дружески шлепал маму по заду, и она шипела на него как кошка, защищающая котят. Папа смеялся, подмигивая Ольге и миру. Вы только посмотрите, как великолепно выглядит моя жена, вот что это означало. И посмотрите на ее характер!
Они оба давно ушли: мама умерла от рака, папа вскоре последовал за нею, и все знали, что так и будет. Он сам не раз говорил: "Я не хочу пережить ее. Ты и твой брат, Ольга, пускай бог дарует вам долгую жизнь. И не обижайтесь, если я не доживу до внуков."
Но, конечно, никаких внуков не было и в помине. Брат Ольги, Бенджамен, умер вскоре после родителей, причудливый каприз несчастной судьбы – у него прорвался аппендицит именно тогда, когда он был с друзьями из университета в горах. И задолго до этого она в одну неделю потеряла единственного сына и мужа – и ними все надежды на счастье.
Я последняя, подумала она. Вся цирковая династия – папа, мама, их родители – все заканчивается мной, и может быть закончится сегодня, в этом мрачном здании. В первый раз за все эти дни она почувствовала себя разбитой и раздавленной. Такой печальный финал. Все планы, которые строили эти люди, все детские одеяла, которые они шили, деньги, которые хранили – все закончится вместе с жизнью немолодой женщины, которая собирается отдать жизнь за иллюзию.
Лифт, казалось, полз вверх так же медленно, как поднимающаяся волна прибоя, маленькие квадратики на черной стеклянной панели вспыхивали один за другим. Так печально.
– У тебя есть семья? – спросила она Джерома только для того, чтобы услышать человеческий голос.
– Только мама. – Он, как загипнотизированный, глядел на мигающие на панели огоньки. Она даже спросила себя, видит ли он их вообще. Они переползли с 35 на 36, потом на 37. Для современных лифтов, подумала Ольга, невероятно медленно. – Она живет в Гранвиле, – продолжал Джером. – И еще брат, он живет в Хьюстоне, Техас.
– Ольга? Вы меня слышите? – Внезапный голос в голове заставил ее подпрыгнуть и выдохнуть.
– Что случилось, Оль-га? – спросил Джером.
– Голова заболела. – Она погладила висок. – Кто это? – неслышно сказала она. – Мистер Рэмси, это вы?
– Иисус Христос, не думал, что сумею добраться до вас. Вы должны немедленно выйти из лифта.
Она взглянула на панель. 40.41. – О чем вы говорите? Откуда вы знаете?...
– Оль-га, ты выглядишь больной.
Она махнула рукой, показывая, что не хочет говорить.
– Просто выйдите из лифта! – Очевидный страх Рэмси победил ее растерянность. – Немедленно! Если дверь откроется на сорок пятом этаже, включится сирена тревоги. Охрана бросится на вас прежде, чем вы успеете мигнуть.
Выдуманная головная боль стала настоящей. – Останови кабину, – сказала она Джерому. – На каком мы этаже? – На панели мигало 43. – Мне нужно в туалет, Джером. Хорошо?
– Да, конечно. – Он нажал на кнопку, но кабина уже поднималась на следующий этаж. Ольга затаила дыхание. Наконец кабина остановилась, дверь с шипением открылась, открыв вестибюль, устланный ковром и весело освещенный – на стенах висели сверкающие неоновые картины. Джером столбом застыл в двери лифта. Через мгновение Ольга сообразила, что она должна знать, где туалеты. В конце концов она здесь работает, разве нет?
– Я никогда не была на этом этаже, – объяснила она. Он объяснил ей, куда идти, и она попросила его подождать в вестибюле рядом с лифтом, боясь, что кто-нибудь обратит внимание на то, что лифт слишком долго стоит открытый.
В туалете никого не было. Она вошла в самую дальнюю кабинку и села, не раздеваясь. – Скажите мне, что произошло, – сказала она Рэмси. – Куда вы пропали? Я пыталась дозвониться до вас весь день.
Он объяснил ей что произошло, и Ольга почувствовала себя намного хуже – было трудно представить себе, что даже та маленькая уверенность в себе, которая ей осталась, полностью уничтожена. – Помоги нам бог, Селларс, он... ушел? И кто такой Бизли, который теперь помогает вам? Он армейский специалист или что-то в этом роде?
– Долго рассказывать. – Похоже Рэмси не рвался все объяснять. – Сейчас мы должны представить себе, что собираемся делать. Вы в безопасности?
Она даже рассмеялась. – Я на вражеской территории, мистер Рэмси! И я в такой же безопасности, как таракан в ванной, когда на него падает свет. И если кто-нибудь не раздавит меня каблуком, я буду очень довольна.
– Я делаю все что могу, Ольга, честное слово. Вы даже не представляете себе, как трудно было восстановить связь после того, как Селларс... после того, что случилось с ним. – Он глубоко вздохнул. – Я хочу передать трубку Бизли. Он... он слегка эксцентричен. Но не бойтесь – он доброжелателен и делает хорошо все, за что берется.
– С эксцентриками я смогу жить, мистер Рэмси.
Голос, раздавшийся в ухе, напомнил ей голоса актеров из старого шоу Телевизионная Эра. – Ты Ольга, верно? Рад встречь.
– Я тоже. – Она тряхнула головой. Она сидит полностью одетая на унитазе и говорит с беженцем из округа Катскилл, а в двадцати футах над ней находятся вооруженные мужчины, которые с радостью пристрелили бы ее или избили до потери сознания, если бы только узнали, что она собирается делать. Есть намного более приятные способы покончить с собой, сказала она себе.
– Смотри, быть может эта куча всяких машин – то самое, что искал Селларс, – сказал ей Бизли, когда она пересказала ему то, что услышала от Джерома. – Но мы не узнаем этого, пока не найдем ее, и даже тогда все равно ничего не узнаем, потому что Рэмси говорит, что этот Селларс валяется в отключке. – Он возмущенно фыркнул, очень явственно и очень забавно. – Но если ты попытаешься прогуляться там без разрешения, станешь кормом для собак, усекла?
Голос казался немного слишком взрослым для детского сленга, но Ольга провела всю жизнь среди людей искусства, которые любили подчеркивать, что они богема. – Думаю, что усекла.
– Мы должны поиграться с твоим значком. Я не знаю, что собирался с ним делать Селларс. Я на нашел никаких заметок на этот счет, но я еще ищу. Он мог бы вставить туда какой-нибудь код, для большего доступа, но я не нашел его. Быть может ты можешь найти кого-нибудь с таким доступом, и тогда я смогу подделать разрешение.
– Тут есть один уборщик, который помогает мне, – нерешительно сказала Ольга. Он пару раз бывал на этих этажах.
– Что? – вклинился Рэмси. – Ольга, мы не можем сказать никому!..
– Я ничего не говорила ему, кроме большой и глупой лжи, – зло сказала она. – Вы должны доверять мне. Он сумасшедший, или, возможно, умственно отсталый, и вы можете себе представить, что я чувствую, используя его. – Она опять едва не заплакала. – Бизли, информация из значка поможет тебе?
– Да. – Какое-то время незнакомец, называвший себя Бизли, молчал. – Быть может мы сможем сделать вид, будто этот уборщик ошибся этажом – типа того.
– Если ты как-нибудь повредишь ему, я тебя убью!
– Убьешь меня? – В ухе раздался скрипучий смех. – Леди, родители мальчика несколько недель пытались выключить меня и не сделали даже первый шаг, так что я не представляю, как ты думаешь это сделать.
Полностью сбитая с толку этим странным non sequitur (* букв. "из этого не следует", т. е. нелогичное заключение, латынь), Ольга предпочла промолчать.
– Просто добудьте нам информацию из его значка, – сказал Рэмси. – У вас еще есть кольцо, верно?
– Лучше использовать ее разъем, – сказал Бизли.
– Отлично. Ольга, сделайте это. И потом мы решим, что делать дальше.
Чувствуя себя персонажем древнего фарса, она быстро вышла из уборной и зашагала по коридору. Джером все еще стоял в фойе рядом с лифтом, внимательно разглядывая свои ботинки. Свет, лившийся сверху, подчеркивал его выдающиеся вперед скулы и делал его похожим на остановившегося робота.
Услышав шаги, уборщик поднял голову. Улыбка изменила уродливое лицо, сделала его более привлекательным – старая кукла, сломанная, но знакомая.
– Я просто хотела, чтобы ты знал – я почти пришла в себя, – сказала она. – О, моя туфля! Можно опереться на твое плечо? – Она подошла совсем близко к нему и, делая вид, что поправляет туфлю, поднесла телематический разъем к его значку, потом заторопилась обратно в туалет. Рэмси и его новый друг уже анализировали результаты.
– Я могу кое-что сделать для тебя, – наконец сказал Бизли. – Но это не обманет никого, если они проверят значок, и они скорее всего заметят, что кто-то поработал над ним. Судя по схеме, на каждом этаже есть камеры наблюдения. И еще есть небольшие индикаторы, которые могут зажужжать.
– Это не сработает, – с несчастным видом сказал Рэмси. – Даже если у нее будет время установить маленькое устройство Селларса и мы выясним, что это то самое место, кто-нибудь обязательно проверит его и найдет ее с подделанным разрешением на вход. У них наверняка есть дежурные инженеры.
Ольгу испытала такое облегчение, поняв, что ей нельзя показываться на верхних этажах, что она только сейчас поняла, насколько боялась оказаться там. – Никакой надежды?
– Леди, я не умею делать чудеса, – проскрежетал Бизли. – Мой хозяин, Орландо, всегда говорил...
– Погоди, – сказал Рэмси, прерывая еще одно удивительное замечание. – Вы же принесли не только это устройство. Мы можем взорвать дымовую шашку.
– И как это поможет? – Ольга уже приготовилась к поражению. Все стимулы идти вперед, даже память о детях, притупилась растущим страхом. Ей отчаянно хотелось опять увидеть небо, почувствовать на лице настоящий ветер и даже тот горячий пар, который в этой части Соединенных Штатов называется воздухом. – Взрыв не вышибет двери и я настолько далеко внутри здания, что дым не спрячет меня ни от кого, не задушив до смерти.
– Да, но если они начнут эвакуировать здание, то не обратят внимание на то, что происходит на сорок шестом этаже.
– Вы сказали, что у них повсюду камеры. Даже если какое-то время они меня не будут видеть, они смогут осмотреть все здание, когда обнаружат, что тревога ложная.
– Если нам повезет – если вам повезет, я бы сказал, потому что я знаю, что главным образом рискуете вы – вы уже будете снаружи, и все это будет неважно. Но вам придется действовать быстро. Установить зуб вампира и немедленно сбежать.
У нее закружилась голова. – Я... я могу попробовать. Вы хотите взорвать шашку прямо сейчас?
– Еще нет, – сказал Рэмси. – Бизли нужно подделать ваше разрешение – не будет ничего хорошего, если мы заставим их подумать, что здание горит, а вы не сможете выйти с этого этажа. И я хотел бы изучить заметки Селларса. Я позвонил вам в такой спешке, что у меня не было времени подумать. – Его голос опять помрачнел. – Я действительно никогда не готовился к таким делам.
– А кто готовился? Я? – Ольга опустила ноги на пол туалета.
– Вы можете где-нибудь спрятаться, где вас никто не найдет? В полночь мы позвоним опять.
– Отлично. – Она разорвала связь, чувствуя себя так, как будто смотрит как отплывает корабль, который должен был вывести ее с необитаемого острова.
Дверь туалета зашипела, закрываясь за ней, и она отправилась обратно к Джерому, чтобы сказать ему, что ее планы изменились. Даже хорошо, что не надо тащить его прямиком в логово тигра. Во всяком случае теперь он не пострадает. Она подумала о пропавших детях. Похоже это ее судьба – стать их защитником и паладином, есть ли в этом смысли или, хочет она того или нет. Будем надеяться, они оценят это. Что ее мать как-то говорила о благодарности?
"Благодари меня сейчас, пока я еще жива. Сэкономишь на почтовых расходах."
Но я не собираюсь платить за почту, мама, подумала она. Пока у меня нет твоего адреса.
МАМА хотела, чтобы она пошла в магазин вместе с ней, но Кристабель не хотела идти. Она вообще не хотела ничего делать. Она сказала мамочке, что хочет остаться в отеле и посмотреть сетевое шоу, но на самом деле не хотела и этого. Мама с папой слегка поссорились – папа не хотел, чтобы мама пошла туда, где кто-нибудь сможет увидеть ее.
– Нам нужно сидеть тише воды ниже травы, – сказал он.
– Я не собираюсь сидеть и ждать, пока мой ребенок помрет с голоду или будет вынужден есть отбросы, – сказала мама. – В номере есть кухня и я собираюсь ею воспользоваться. Ребенок не должен касаться плохо прожаренных овощей.
Это была маленькая ссора, и Кристабель чувствовала себя плохо вовсе не из-за нее, хотя она ей и не понравилось. Мама и папа больше не шутили, папа не обнимал маму и не целовал ее в шею. Он поднял Кристабель на руки и крепко обнял, но ни он, ни мамочка не казались счастливыми. А с тех пор, как с Чо-Чо и мистером Селларсом случилась эта плохая вещь, они не могли слова сказать друг дугу, не поссорившись.
– Ты уверена, что не хочет пойти со мной, моя сладкая? – спросила мама. – В магазине ты могла бы выбрать сериал себе по вкусу.
Кристабель покачала головой. – Я устала.
Мама закрыла дверь, вернулась в комнату, пощупала лоб Кристабели и вздохнула. – Температуры нет. Но ты не выглядишь здоровой, а?
– Нет, я себя чувствую хорошо.
– Скоро мы уедем отсюда, – сказала мама. – Так или иначе. И я куплю тебе что-нибудь вкусненькое.
– Я тебе позвоню, если ты не вернешься через полчаса, Кей, – сказал папа.
– Полчаса? Да мне потребуется больше, чтобы сходить туда и обратно. – На мгновение злой взгляд, которым она всегда глядела на папу в последние дни исчез, и она посмотрела на него так, как обычно. – Я обещаю, что если не вернусь через час, то позвоню.
Она ушла, и папа отправился в соседнюю комнату, чтобы поговорить с мистером Рэмси. Кристабель попыталась посмотреть стенной экран, но не было ничего интересного. Даже Дядюшка Джингл казался глупым и печальным в истории о Принцессе Попо, новом ребенке Королевы Облачных Котов, потерявшейся в цирке. И даже самые смешные шутки, вроде той, когда слон схватил Дядюшку Джингла за ногу и стал крутить его по кругу, вызвали у ней только улыбку.
Чувствуя себя настолько усталой, что хотелось плакать, она открыла дверь и вошла в соседнюю комнату. Папочка разговаривал с мистером Рэмси, они оба глядели в блокнот мистера Рэмси и не видели нечего вокруг. Она прошла в спальню и посмотрела на кровать, на которой лежали мистер Селларс и Чо-Чо, рядом друг с другом, тихие и неподвижные. Она долго смотрела на них, надеясь, что мистер Селларс откроет глаза и она побежит к родителям и мистеру Рэмси и расскажет им, что он проснулся. Они будут гордиться ею, мистер Селларс сядет на кровати и назовет ее "Маленькой Кристабель" и поблагодарит ее за то, что она хорошо смотрела за ним. Может быть и Чо-Чо проснется, тоже, и станет не таким противным.
Но глаза мистера Селларса не открылись, и она даже не видела, как шевелится его грудь. Она коснулась его руки. Теплая. Значит ли это, что он не мертв? Или надо трогать его за шею? В сети всегда так и делали, но она никак не могла как.
Чо-Чо выглядел очень маленьким. Его глаза были тоже закрыты, зато рот отрылся и слюна текла на подушку. Кристабель подумала, что это совершенно отвратительное зрелище, но он в нем не виноват.
Она наклонилась к кровати. – Просыпайся, мистер Селларс, – прошептала она, так громко, чтобы он мог услышать, но не настолько громко, чтобы услышал папочка в другой комнате. – Просыпайся, пожалуйста.
Но он не проснулся. Он выглядел плохо, как тот, кого сбила машина и он лежит на обочине. И ей опять захотелось плакать.
Дядюшка Джингл лучше не стал. Она перепробовал множество других шоу – даже "Молодежную Банду", которую так не любили ее родители, называя ее "вульгарным", что означало плохим или страшным, она точно не знала. Папочка вернулся, и она быстро переключилась на другой канал.
– С какой стати ты смотришь лакросс (* (фр. la crosse – "клюшка") – командная игра, в которой две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и снарядом, представляющим собой нечто среднее между клюшкой и ракеткой)? – спросил он ее.
Она решила, что так называется игра. Игроки махали палками один на другого. – Даже не знаю. Интересно.
– Хорошо. Я собираюсь прилечь на несколько минут. Через четверть часа должна позвонить твоя мать, так что если не будет звонка, разбуди меня, договорились? – Он указал на часы в уголке стенного экрана. – Ровно в 17:50, хорошо?
– Хорошо, папочка. – Она посмотрела, как он идет в спальню, потом переключилась обратно на "Молодежную Банду". Люди в шоу похоже всегда говорили о том, кто что танцует – хотя она никогда не слышала о таких танцах, вроде "Сыграть-в-ящик" и "Подрыгнуть до Неба". Кто-то сказал: "Клорина собирается поиграть в Бампере с чем-то жидким" и Кристабель не поняла, говорят ли они о еще одном танце или о настоящем бампере, хотя вроде ни одного автомобиля в шоу не было, а тут еще кто-то сказал "Да, вот почему она всегда ходит ударенная" и это больше относилось к машинам, чем к танцам. Она выключила экран.
Все казалось не так. Мистер Селларс болен, может быть умирает, а ему даже не позвали доктора. А что, если ему нужно какое-нибудь лекарство. Мамочка пошла за покупками, но Кристабель знала, что в супермаркете лекарства не продают, в лучшем случае всякие фруктовые сиропы от кашля. И если кто-то болел по настоящему, вроде бабушки Соренсен, то ему покупали лекарства в аптеке или везли в больницу.
Она прошлась по комнате, спрашивая себя, не поговорить ли с мистером Рэмси. Мама позвонит только через десять минут и Кристабель чувствовала, что это будут самые долгие десять минут в мире. И она действительно хотела есть. И очень устала, вот. Быть может ей стоило пойти в магазин с мамой.
Она поискала в кармане папиного плаща крендельки, которые он забрал у нее утром, потому что ей не разрешали есть их на завтрак, и внезапно нашла книгоочки.
Она слегла удивилась, потому что думала, что папа оставил их дома. Она вспомнила тот день, когда они уехали, и внезапно ей действительно стало очень тоскливо – захотелось увидеть других детей, даже Офелию Вейнер, которую не всегда выносила. И спать в своей комнате, вместе с постером Зумера Зизза, куклами и животными.
Она села на диван, надела очки и какое-то время просто глядела в темноту, которая была намного более интересной, чем этот глупый печальный отель. Потом она включила их, и, хотя стекла остались темными, в ухе неожиданно зазвучал голос мистера Селларса.
– Если эти ты, малышка Кристабель, скажи мне наш код. Ты помнишь?
Секунду она вспоминала. – Румпельштильцхен, – прошептала она.
– Хорошо. Я хочу тебе кое-что сказать...
– А где ты? Ты в порядке? Ты проснулся? – Она уже бежала через комнату в спальню, чтобы посмотреть на него, но он говорил, не слушая ее, и вопросы замерли у нее во рту.
– ... и я не могу объяснить тебе, но я очень, очень занят. Я знаю, это выглядит так, как будто я болен, но это не так – просто сейчас а не могу быть в своем теле. Надеюсь, ты не слишком переживаешь.
– Тебе будет лучше? – спросила она, он опять начал с начала и только сейчас она поняла, что это запись и что он не звонил ей сказать, что проснулся. Обычное сообщение.
– Мне нужно, чтобы ты очень внимательно выслушала меня, маленькая Кристабель. Я не хочу, чтобы ты боялась. У меня всего несколько секунд, потом я опять буду очень занят, поэтому я оставляю тебе сообщение.
Я подозреваю, что Чо-Чо в таком же положении, как и я – выглядит больным или спящим. Не беспокойтесь о нем. Он здесь, со мной.
Хотела бы она знать, где это "здесь", но она знала, что он не ответит.
– Я оставляю это сообщение по двум причинам, – продолжал голос мистера Селларса. – Во первых, что бы там не говорили мы, взрослые, дела не всегда идут так, как нужно. Я надеюсь, что вскоре опять увижу тебя и мы будем дружить еще долго-долго. Но если что-нибудь случится со мной – помни, Кристабель, я очень стар – я хочу, чтобы ты запомнила, что я считаю тебя самой храброй и доброй девочкой, которую я когда-нибудь встречал. А я прожил долгую жизнь, и слов на ветер не бросаю.
И еще я хочу сказать тебе, что если я сумею... остаться здесь немного подольше и сделать кое-что из того, над чем я сейчас работаю, мне может потребоваться твоя помощь. Я не очень уверен, что сам понимаю в чем тут дело, и, в любом случае, у меня очень мало времени – я занят так, как и той ночью, когда мы сожгли наш дом и я ушел в туннели, помнишь? – но я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня и запомнила то, что я скажу.
Когда ты впервые встретила Чо-Чо, он испугал тебя. Я думаю, сейчас ты понимаешь, что он не такой уж плохой – возможно ты поняла, что у него была очень тяжелая жизнь, он не доверяет людям и постоянно опасается, что с ним случится что-то плохое. Он жил совсем другой жизнью, чем ты, но внутри него есть много хорошего и доброго.
Я хочу, чтобы ты помнила об этом, малышка Кристабель, потому что мне может потребоваться твоя помощь. И тогда я попрошу тебя... встретится кое с кем. Мне трудно объяснить тебе это, но этот кое-кто может оказаться еще более страшным, чем Чо-Чо, и совсем другим. И тебе придется быть такой храброй, как всегда, Кристабель. И даже храбрее, чем обычно...