Когда столичный синод назначил Ршаву прелатом Скопенцаны, священник решил, что его отправляют в ссылку. Более того, он счел это оскорблением императорской семье, ибо разве не была его бабушка сестрой деда Малеина II, автократора Видесса? Мягко говоря, Ршаве не хотелось покидать столицу империи и перебираться в дальний городок на северо-восточной окраине Видесса.
Старому Небулу, вселенскому патриарху Видесса, в конце концов пришлось поговорить со священником с глазу на глаз и вразумить его. Небул, облаченный в роскошное парчовое одеяние с солнечным диском Фоса, вышитым блестящим синим шелком на левой стороне груди, усадил Ршаву в кабинете своей резиденции, неподалеку от Собора. Длинная кустистая седая борода патриарха колыхнулась, когда он разливал по кубкам вино.
— Это не ссылка, — повторил Небул. — Вовсе нет, клянусь владыкой благим и премудрым. Это возможность.
— Вам-то легко говорить, — возразил Ршава. — Вам никуда ехать не надо.
В то время ему было лет двадцать пять, но ни положение, ни возраст Небула его не смутили. Ршава был высоким и худым, с блестящими из-под густых аристократических бровей черными глазами. Его длинное, узкое лицо с крючковатым носом в профиль напоминало лезвие топора. Выбритая тонзура лишь подчеркивала высоту его лба. Ршава имел репутацию одного из самых незаурядных богословов — возможно, самого яркого в своем поколении — и прекрасно об этом знал.
Равно как и Небул, который умиротворяюще помахал рукой, прежде чем поднять свой серебряный кубок.
— Пей, пей, — посоветовал старик.
Ршава сердито взял свой кубок — такой же, как у патриарха. Оба были украшены рельефными изображениями Фоса, бога светлого и благого, торжествующего над своим извечным соперником Скотосом, что обитает в вечном льде и мраке и творит зло. Ршава и Небул воздели руки и нараспев произнесли символ веры в благого бога:
— Благословен будь, Фос, владыка благой и премудрый, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.
Потом сплюнули, совершив ритуал отрицания Скотоса, и только после этого Ршава выпил. Даже необузданный характер не помешал ему заметить, что Небул налил ему очень хорошего вина. «Хочет меня смягчить, умаслить, — гневно подумал молодой священник. — Да провалиться мне в лед, если я попадусь на эту уловку!»
— Возможность? — презрительно вопросил Ршава. — Разве за стенами столицы есть хоть какая-то возможность?
— Клянусь благим богом, Ршава, возможность есть там, где ты ее находишь. — Небул очертил напротив сердца солнечный круг Фоса, показывая, что говорит серьезно. — Ты ведь родился здесь, в столице, и для тебя это, наверное, не столь очевидно. А я родом из Резаины, что в западных провинциях. Я там вырос. И если бы я там не вырос, то не сидел бы сейчас здесь. — И он провел рукой сверху вниз по переливающейся рясе патриарха, которая в этом уютно-скромном, забитом свитками кабинете смотрелась несколько неуместно.
— Да, да, — отозвался Ршава, все еще полный гнева и нетерпения. — Но я-то здесь. И могу возвыситься здесь. Есть ли в Скопенцане приличная библиотека? А там вообще есть библиотека? Как же мне там изучать деяния благого бога и славу его, не имея всего, что полагается ученому человеку?
— Книги в Скопенцане будут. Скопенцана богата, и много чем богата. А среди того, чем она богата, — твой шанс руководить главным храмом. И такой шанс тебе будет нелегко отыскать здесь, в столице, каким бы благородным ни оказалось твое происхождение.
— О… — Ршава неожиданно задумался. Теперь ему пришлось подогревать затухающий гнев. — Меня никогда особо не привлекало руководство храмом. Я предпочитаю следовать путем Фоса, нежели вести за собой людей.
— Но, дорогой мой… — На секунду Небул словно потерял начатую мысль. Он потеребил пышную седую бороду, и это вроде бы помогло ему в раздумьях, потому что он продолжал: — Как видишь, я стар. И мне недолго осталось быть патриархом.
— Живите сто двадцать лет, пресвятой отец! — воскликнул Ршава.
— Спасибо на добром слове. Поверь, я тебе благодарен, но сто двадцать лет я не проживу. В моем возрасте уже не начинают долгих исследований по толкованию священных книг Фоса. Мне неизвестно, кто меня сменит, это решать синоду и автократору. Зато я хорошо представляю, кто может стать преемником моего преемника.
— Да? И кто же? — Слова патриарха стали вдруг такими трудными для понимания Ршавы, будто старец перешел на язык варваров-халогаев, живущих севернее и без того далекой Скопенцаны.
Ршава всегда вспоминал, как Небул в то мгновение улыбнулся его наивности:
— Кто? Конечно же ты.
От возраста указательный палец вселенского патриарха скрючило, но не до такой степени, чтобы он не смог направить его прямо в грудь Ршавы.
— Я?! — переспросил молодой священник внезапно севшим от волнения голосом. — Я никогда не хотел стать патриархом. И никогда не думал об этом. Почему я?
— Скромность делает тебе честь, святой отец. — Небул усмехнулся. — Почему ты? Ты образованный. Ты умный. Прости уж старика за откровенность, но ты умнее и образованнее, чем положено быть в твоем возрасте. Это одна сторона монеты. Другая же состоит в том, что у тебя есть родство с императорской семьей. Автократор наверняка захочет сделать патриархом человека, который может хорошо руководить храмами и не намерен ссориться с ним.
— Он может и не получить того, что хочет! — Ршава отличался вспыльчивостью, когда затрагивали его честь, и еще большей горячностью, когда дело касалось чувства долга. — Я буду делать то, что сочту правильным и должным, невзирая на последствия.
— Понимаю. Но все равно кровь взывает к крови. Я считаю, что ты станешь патриархом — если сделаешь то, что следует, прежде чем наденешь золотое облачение. И ты должен проследить за тем, чтобы великое искушение жизни разрешилось тебе во благодать. — Небул улыбнулся, использовав слова символа веры в новом контексте.
Ршава же, наоборот, нахмурился. Он заподозрил здесь фривольность. Но какими бы ни были его подозрения, они не отвлекли священника от главного:
— Тогда зачем посылать меня в Скопенцану?
— Как ты можешь надеяться управлять всеми храмами, если не докажешь, что способен управлять хотя бы одним? — ответил Небул. — В этом назначении есть свой смысл — позволить тебе управлять храмом, научить тебя управлять им. Доказав же, что ты на это способен, ты вскоре — и я в этом не сомневаюсь — будешь возвращен в столицу. И когда-нибудь усядешься на эту скрипучую старую кушетку. А когда это случится, будь добр, вспоминай меня хотя бы изредка.
Некоторое время Ршава молчал, не зная, что на такое ответить. Наконец он негромко спросил:
— Вы искренне верите, что мне следует так поступить?
Небул еще раз обвел на груди солнечный круг:
— Это так, клянусь владыкой благим и премудрым. Ты еще понадобишься Видессу. И вере нашей ты тоже понадобишься. Я мог бы тебе приказать. Несмотря на всю твою гордость, я все еще твой церковный повелитель. Но я не приказываю. Я тебя прошу.
Ршава склонил голову:
— Да будет так. Пусть сбудется воля благого бога.
Прошло пятнадцать лет. Через несколько лет после того разговора Небул покинул сей мир, и его душа прошлась по узкому Мосту Разделителя, где должна была узнать, суждено ли ей попасть на небеса к Фосу или же рухнуть в темную бездну, в вечный лед Скотоса. Его преемник, некий Камениат, был переведен в столицу из западного города Аморион, где он служил прелатом.
Насколько Ршаве было известно, Камениат пребывал в добром здравии. Теперь это волновало прелата Скопенцаны гораздо меньше, чем в те дни, когда он только оказался на северо-восточной окраине империи. Он уже примирился и со своим назначением, и с новым городом. Это был не Видесс, столица империи. Никакой другой город империи, никакой в мире — даже Машиз, столица Марукана, западного соперника Видесса, — не мог тягаться с Видессом.
Но и у Скопенцаны имелись свои достоинства. До приезда сюда Ршава ни за что не поверил бы, что какое-либо место помимо имперской столицы может обладать своей неповторимостью, собственным характером. По его мнению, все за пределами высоких и несокрушимых стен города Видесс было только лишь провинцией. То есть скучным местом, где никогда не происходит ничего интересного, где ни у кого нет ни свежей мысли, ни желания ее услышать, и где пастухи, вполне возможно, слишком близко общаются со своими овцами.
За эти годы Ршава понял, насколько он ошибался. В Скопенцане кипела насыщенная интеллектуальная жизнь, хотя и иного сорта, нежели та, к которой он привык в столице. Здесь как раз столичных жителей считали провинциалами, поскольку те ничего не знали о том, что происходит в Халоге на севере или среди кочевников-хаморов в бескрайних степях Пардрайи на западе. Даже поэзия здесь была другой. Испытывая влияние поэтических моделей халогаев, она придавала больше значения аллитерации и неполным рифмам и меньше — ритму, чем это делалось в столице. Ршава несколько раз пробовал свои силы в местном стиле и удостоился похвалы людей, чье мнение уважал.
Он не ожидал такого, приехав сюда. И он не ожидал, что Скопенцана окажется красивым городом. Но это было так, хотя его красота не имела ничего общего с величием семи холмов, на которых блистала столица. Мимо Скопенцаны бежала к морю река Аназарб. Каждую вторую поэму в этих краях слагали о реке и ее берегах из золотистого песка. Эти стихи уже давно осточертели бы Ршаве, если бы не говорили правду. Бывали времена, когда его тошнило от поэзии как таковой, но причиной тому служил лишь обитавший в его душе слишком придирчивый критик.
Тенистые сосновые и еловые леса, рано наступавшие долгие зимы, длинные и туманные летние дни, когда Ршаве казалось, что солнце никогда не зайдет… Солнечные лучи на севере обладали какой-то удивительной насыщенностью тонов, которая еще больше подчеркивалась желтым песчаником почти всех зданий в Скопенцане. Ршаве пришлось привыкать к крутизне местных крыш. Увидев весной, как с них соскальзывает снег, он понял, почему они такие.
Ему также пришлось привыкать к регулярному проповедничеству в храме, примыкавшем к центральной площади Скопенцаны напротив резиденции городского эпарха. Ршава слышал, что большая часть храмов по всей империи строилась по образцу величественного столичного Собора. Здесь он ожидал увидеть еще одну провинциальную копию и уже настроился оценить, насколько эта копия близка к оригиналу.
Однако Ршава никак не ожидал, что главный храм Скопенцаны возрастом не уступает Собору, и к тому же отличается от него, как хлеб от пива. (Ршаве пришлось привыкать и к пиву, потому что привозное вино стоило весьма дорого в этих краях, где не рос виноград. Пить это горьковатое варево он научился, но полюбить его не смог.) Огромный купол Собора, установленный на парусах, был чудом света. Еще одним чудом явился потрясающий мозаичный лик Фоса, сурово взиравший с этого купола на прихожан.
А в главном храме Скопенцаны центрального купола не было. Впервые увидев его, Ршава воскликнул:
— Такое впечатление, что кто-то установил вместо крыши перевернутый корабль!
В тот момент его воспоминания о кораблях еще не утратили яркости. Большую часть путешествия от столицы он страдал морской болезнью, а судно, на котором он проплыл последний отрезок пути, едва сумело оторваться от пиратов-халогаев.
Как потом выяснил Ршава, он не очень-то и ошибся. Для строителей храма одним из источников вдохновения послужил халогайский «длинный дом» — а в таких домах, где жило по нескольку семей, крышей нередко служил корабль, слишком дряхлый, чтобы выходить на нем в море. Поэтому и здание храма получилось непривычным, и службы в нем, в каком-то смысле, тоже велись иначе. В столичном Соборе алтарь стоял в самом центре, под куполом, а прихожане окружали его равномерно со всех сторон. Здесь же они располагались перед алтарем и за ним и лишь очень немногие — по бокам. Священники, обслуживавшие алтарь, были вынуждены приспосабливаться к форме здания, которое у них имелось.
…Как и в тот день, когда жизнь Ршавы изменилась навсегда, он стоял на центральной площади, между резиденцией эпарха и храмом. Площадь была уставлена изваяниями знаменитых личностей, местных и не только. Среди них громадными размерами выделялся бронзовый автократор Ставракий — живший два столетия назад великий завоеватель. Его окружали статуи менее знаменитых личностей, выполненные в бронзе, мраморе и местном золотистом песчанике. Казалось, что все они глядят на Ставракия, ожидая дозволения встать рядом. Иллюзия, разумеется, но весьма эффектная.
Ршава тоже смотрел на Ставракия. Даже с голубиным пометом на носу древний автократор выглядел сурово. Судя по всему, что знал о нем Ршава, тот действительно шутить не любил. Он заставил бояться себя и халогаев, и макуранцев — а это далеко не пустяк, когда враги обитают на противоположных концах империи.