— Вот ведь гадость какая.
Несколько человек согласно рассмеялись.
Другой мужчина высунул голову из хижины и спросил:
— Вы в порядке?
— Вполне, — ответил Ршава.
Мужчина помахал ему и скрылся внутри.
Постепенно сердце Ршавы перестало колотиться. Толчки выматывали путников. Они постоянно грозили обернуться сильным землетрясением, и ни один человек не мог опровергнуть эти страхи. Оставалось ждать и надеяться, что толчки утихнут сами собой, но все боялись, что этого не произойдет еще очень долго.
Ршава заметил какое-то движение возле хижины женщин, и его пальцы стиснули древко копья. Секунду спустя он понял, что глупо ждать опасности с той стороны — во всяком случае, такой опасности, с которой не справится копье.
Он узнал Ингегерд даже в темноте. Две другие женщины были приземистыми и полноватыми, рядом с ними она казалась елью возле раскидистых дубов.
— Ты в порядке? — окликнул ее прелат.
Ингегерд повернула голову. Скорее всего, она не знала, что он там стоит.
— Это вы, святейший отец?
— Кто же еще?
— Тогда как другу могу свободно сказать, что я не в порядке. Всякий раз, когда земля трясется, сердце во мне замерзает. Я хочу кричать. Я хочу бежать. И знаю, что ни то ни другое мне ни капли не поможет. Мой народ — воины. И мне стыдно за мою трусость, но еще стыднее лгать.
— Нельзя быть героем против землетрясения. Как может человек сопротивляться тому, что настолько его сильнее?
— Знаю. — И, помолчав, она добавила: — Как человек может вызвать то, что настолько его сильнее?
— Не знаю, я ли это сделал, — ответил Ршава. — И даже если сделал… — в этом он не признавался даже себе, пока не увидел, как четверо хаморов падают с лошадей и умирают, — даже если сделал, то не знаю как.
Выглянула луна, превратив золотые волосы Ингегерд в сияющее серебро. Глаза ее почти по-кошачьи отражали свет. Она приблизилась к Ршаве на несколько шагов.
— Не будь вы очень святым человеком, то, конечно же, не смогли бы этого сделать.
Его смех прозвучал хрипло, как воронье карканье:
— Если бы я был таким святым, каким ты меня представляешь, тебе не пришлось бы сторониться меня, после того как мы спали под одним одеялом.
К его изумлению, Ингегерд тоже рассмеялась:
— Это все еще не дает покоя вам? Меня это не волнует вовсе. Даже самый святой мужчина остается мужчиной, с желаниями мужчины. Вы ваш обет не нарушили, и вы насиловать меня не стремились. Вот и хорошо. Все забыто.
«Для тебя — может быть», — подумал Ршава. Он же не забудет до конца своих дней, сколько бы ему ни осталось, как их тела соприкасались и как это его возбудило. И багровую ярость, питавшую его проклятия, он тоже не забудет. Какое все это имеет отношение к святости? Насколько он мог судить — никакого.
— Думаю, ты можешь спокойно вернуться в дом, — сказал Ршава. — Уж если такой сильный толчок не развалил его, то и другой вряд ли разрушит.
— Несомненно, вы правы, — ответила она. — Вы человек разумный и здравомыслящий.
Много лет Ршава старался быть именно таким. И никогда еще так не сожалел, что преуспел в этом.
— Я говорю себе, что все хорошо будет, но заставить себя не могу в это поверить, — пожаловалась Ингегерд.
— Когда вся империя перевернулась вверх дном и даже сама земля содрогается у нас под ногами, подобно раненому зверю, надежда приходит с трудом. И все же отрицать надежду — все равно что отрицать владыку благого и премудрого и отдаваться в руки Скотосу.
— Значит, я делать этого не стану, — произнесла Ингегерд с твердой решимостью, чуждой большинству видессиан.
Она кивнула Ршаве и направилась в хижину с таким видом, будто ей предстояло сразиться с драконом. И если бы вместо двух мирных видесских женщин внутри ее ждал дракон, она бы его убила. В этом Ршава не сомневался.
«А как поступил бы я?» — задумался он. Драконов он почему-то боялся меньше, чем Ингегерд… или себя самого.
Путники брели на юг. Даже когда Ршава сидел на хаморской лошадке, ему порой казалось, что он пробивается сквозь грязь. Ему и Ингегерд приходилось сдерживать лошадей, чтобы не опережать идущих пешком. Прелат не видел никакой пользы в том, чтобы держаться кучей; однако и бросать пеших беженцев он тоже не хотел.
Впереди, намного дальше выстрела из лука, показались трое хаморов. Они долго разглядывали путников, не пытаясь напасть. Потом развернули лошадей и ускакали.
— Они за своими товарищами поехали, святейший отец, — встревоженно сказала Ингегерд. — Вам надо их проклясть, чтобы этого они не сделали.
Ршава протянул руку к удаляющимся хаморам, но через секунду опустил ее:
— Во мне нет силы.
— Почему? — удивилась она.
— Не знаю, но чувствую, что проклятие не сработает.
Ингегерд прикусила губу, но не стала его уговаривать. Ршава даже не понял, что именно это качество делало ее образцовой женщиной… Он запутался в собственных мыслях. Почему он был настолько уверен, что проклятие, произнесенное сейчас, не будет иметь силы?
Единственное объяснение, пришедшее ему в голову: он недостаточно разгневан. Ведь он испытывал настоящую ярость, когда проклинал Токсара, когда призывал землетрясение на Скопенцану, когда убивал хаморов, напавших на него и Ингегерд.
А теперь… Ну как он может испытывать ярость к людям, скачущим прочь? Вот если они вернутся и нападут, все станет иначе. Во всяком случае, он на это надеялся. А сейчас внутри него не пылала ярость.
Другие видессиане тоже заметили степняков и, конечно, поняли, что хаморы ускакали вовсе не из желания отпустить беженцев с миром.
— Надо найти место, где мы сможем обороняться, — сказал один из мужчин.
Это было легче сказать, чем сделать. На заснеженной местности, которую они пересекали, не было ни ферм, ни амбаров, ни изгородей. То была просто равнина. Ее монотонность нарушала лишь сосновая рощица в отдалении. Ингегерд указала на нее:
— Мы должны там оборону занять, и быстро. Если наша главная надежда не оправдается, мы отбиваться там будем, как сможем.
Под главной надеждой она подразумевала Ршаву, но остальные об этом не знали. Некоторые с недовольством пробормотали:
— Кто такая эта чужеземка, чтобы указывать нам, что делать? — но ее предложение было настолько очевидным, что ворчание вскоре утихло.
— Мы оставляем такой след, что варвары без труда нас отыщут, — с сожалением произнесла одна из женщин.