— О, полагаю, я смогу найти тот или иной способ их убедить. Пойдешь ли ты со мной, прикроешь мне спину? Истине понадобятся все защитники, каких она сможет найти. А ведь мы оба знаем истину, не так ли?
Аротр облизнул губы:
— Наверное, ты сошел с ума, если думаешь, что сможешь убедить людей в том, что темный бог сильнее светлого. Ты умрешь — вот что с тобой станет. И будешь умирать долго и мучительно. А я хочу прожить полную жизнь. Если ты хочешь иного, это твое дело.
— Разве твои убеждения не придают тебе храбрости? — вопросил Ршава.
— Я верю в то, во что верю. Скажу кое-что еще: в частности, я верю в то, что тебе не удастся изменить мышление людей. Они слишком цепляются за привычное. А кроме того, они живут в столице империи, а там все… почти нормально. Настолько, насколько это сейчас возможно. С таким же успехом можешь попытаться доказать им, что мир круглый.
Одна из этих мыслей приходила в голову и Ршаве. А над абсурдностью другой он рассмеялся. Время от времени корабли отплывали на восток из Калаврии, самого восточного острова, которыми владела империя. Ни один из них так никогда и не вернулся. Если они не упали с края земли, то что с ними произошло? Никто и понятия не имел. И ни один чужеземный корабль с востока тоже никогда не приходил.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — пояснил Аротр. — Обратить их в свою веру не получится. Никому это не удастся, и тебе тоже.
— Мне — удастся. И я намерен это сделать. — В голосе Ршавы звучала гордость церковника, знающего то, что он знает, и гордость отпрыска императорской семьи, уверенного, что на него обратят внимание просто потому, что он тот, кто есть.
— Что ж, удачи тебе, — повторил Аротр. — Если из столицы придет указ прекратить верить в одно и начать верить в другое, то я так и сделаю, будь уверен. А если не придет, то не стану делать, а уж демонстрировать — тем более. Очень сожалею, святейший отец, но во мне нет того, что есть у мучеников за веру. Я слишком люблю жизнь, чтобы желать ее завершения, и в особенности… — он содрогнулся, — таким способом.
— Никакой бог не бережет равнодушного верующего, — предупредил Ршава, но Аротр лишь пожал плечами. Ршава задумался, не стоит ли его проклясть, но, с некоторым сожалением, решил этого не делать. Если он начнет проклинать всех равнодушных, погибнет половина империи. Как только он воплотит свой замысел в жизнь, Аротр будет волен сделать выбор.
Вероятно, Аротр хорошо представлял, о чем Ршава думает. И толстый священник угрюмо сказал:
— Быть правым ты хочешь больше, чем обрести безопасность. Извини, Ршава, я никогда таким не был.
— Мы правы: ты, я и все, кто думает так, как мы. А таких непременно должно быть много. — Как и обычно, Ршава говорил с большой убежденностью. — И поскольку мы это знаем, у нас есть право — нет, мы просто обязаны — донести нашу правду до каждого в империи.
В нем ярче прежнего вспыхнуло миссионерское рвение. В нем, но не в Аротре.
— Как я уже сказал, удачи тебе. А я останусь здесь, буду маленьким человеком и постараюсь уцелеть.
— Следуй за истиной, куда бы она тебя ни повела, — предложил Ршава.
— Я знаю, о чем я думаю, — печально ответил Аротр. — И знаю, что произойдет, если о моих мыслях узнают не те люди. Я лишь не знаю, как у меня хватило смелости поведать о них тебе. — Он встал. — И не знаю, закончится ли все так, как ты надеешься. Боюсь, что нет, и мне заранее жаль. А сейчас мне лучше уйти.
Кивнув на прощание, он торопливо вышел из таверны.
— Вы ведь ничего не сделаете со святым отцом? — спросил хозяин таверны. — Здесь его любят. И мы не хотим для него неприятностей.
— Я тоже его люблю, — подтвердил Ршава. — Мы придерживаемся одной доктрины. Он просто не хочет следовать ей до конца, в отличие от меня.
— Меня его доктрина не интересует, — заявил хозяин (что, если было правдой, делало его почти уникальной личностью в истории Видесса). — Но он хороший человек, и я не хочу, чтобы с ним стряслось что-нибудь скверное.
— Я ведь сказал: я тоже не хочу. И ничего с ним не случится. Ничего такого, что имело бы отношение ко мне.
— Лучше бы не случилось. — Хозяин принялся тереть мокрой тряпкой отполированные доски прилавка, давая себе время подумать. Ршава видел этот жест у стольких трактирщиков, что и не сосчитать. — Я вот что вам скажу, святой отец, — предложил хозяин. — Если хотите, можете переночевать здесь, и бесплатно.
Попытка подкупить его оказалась примерно такой же деликатной, как тычок в зубы. Ршаве захотелось об этом сказать, но он промолчал. Хозяин делает то, что может, и предлагает то, что имеет.
— Вы очень любезны, — ответил Ршава, секунду подумав. — Пожалуй, я соглашусь.
— Хорошо. Это хорошо! — с облегчением сказал хозяин. — Я так сразу и подумал, что вы человек здравомыслящий. Не желаете ли еще чего-нибудь, пока вы здесь, чтобы приятнее провести время?
Ршава не собирался требовать чего-либо, что священнику иметь не полагалось, — во всяком случае, на словах. Пожав плечами, он осведомился:
— А почему бы вам меня не удивить?
— Что ж, святой отец, попробую что-нибудь сделать. А вы предоставьте все мне.
Он подал прелату огромную миску говяжьего супа с ячменем — такого ужина Ршава не ел со времен Скопенцаны. В супе отыскалось несколько мозговых костей, из которых Ршава с удовольствием высосал их содержимое. Хозяин лишь улыбнулся, слушая, как он причмокивает.
Когда Ршава поднялся наверх, то обнаружил, что его комната едва ли лучше или хуже тех, которые он снимал в гостиницах по всей империи. Он уже готовился лечь спать, когда в дверь постучали.
В некоторых местах, где ему довелось побывать, Ршава не открыл бы дверь: это могло стоить жизни. Но здесь ему было нечего опасаться. Когда он приоткрыл дверь на ширину ладони, готовый при необходимости захлопнуть ее, из коридора на него взглянула женщина.
— Что тебе нужно? — поинтересовался он.
— Нет, святой отец, — покачала она головой, — что нужно вам? Мелай велел сделать вас счастливым, ежели вы пожелаете.
— Мелай? — не понял Ршава.
Женщина указала вниз:
— Хозяин.
— А-а… — Когда имя и личность соединились, все стало понятнее. — Так это он тебя послал?
Она кивнула:
— Можно к вам?
Он открыл дверь шире, и женщина вошла. Она выглядела довольно привлекательно — и, наверное, была еще красивее, пока тяжелая жизнь не стала брать свое.
— А он сказал тебе, что я священник? — уточнил Ршава.
Она взглянула на него:
— А это имеет значение? Если да, то вы меня выгоните. А если не выгоните, значит, это не важно.
Подобный цинизм проявила и первая служанка из тех, с кем он переспал.
— Это не важно, — грубовато ответил он.
— Вот и хорошо. — Она стянула через голову длинную тунику. — Тогда давайте за дело.
Когда они улеглись, Ршава узнал парочку новых для себя вещей. Не потому, что она повела себя как-то необычно, скорее потому, что его опыт по женской части был еще скудноват. Сама она не получала удовольствия и даже не стала притворяться, будто получает. Когда все кончилось, прелат спросил:
— Сколько я тебе должен?