Однако здесь он не будет лишь свидетелем грабежа, не будет пытаться спастись от него. Ршава будет в нем участвовать. Что же до видессиан, чьи дома и жизни он только что погубил… что ж, тем хуже для них.
«Взывайте к Фосу, — подумал Ршава. — Валяйте. Сами увидите, много ли пользы это вам принесет. Столько же, сколько приносило мне».
Рядом с его головой свистнула стрела. Кто-то в руинах пытался обороняться. Ршава пригнулся, но к этому моменту стрела, разумеется, уже пролетела мимо. Кочевники перебирались через груды камней на месте развалившейся городской стены. Из развалин после землетрясения доносились крики ужаса; теперь к ним добавились и новые.
Повторный толчок заставил его пошатнуться. Первый толчок Ршава вызвал сам. Он уже завершился, но землетрясение, начатое Ршавой, продолжалось в точности как любое другое. Теперь повторные толчки будут длиться месяцами, если не годами. Некоторые из них окажутся достаточно мощными, чтобы привести к новым разрушениям.
Когда земля перестала вздрагивать, Ршава побежал к стене. Она обвалилась даже сильнее, чем он надеялся. Вблизи он понял почему: стена была земляной, лишь облицованной камнем снаружи и внутри, а не сложенной целиком из камней, скрепленных известкой. «Решили сэкономить? — усмехнулся Ршава. — Вот и получили то, за что заплатили. И то, что заслуживаете».
Он без особого труда вскарабкался на разрушенную стену и перебрался в Имброс. Некоторые из зданий в городе рухнули, другие все еще стояли. Ршава вновь рассмеялся, увидев валяющиеся на улицах шпили, увенчанные позолоченными шарами, символизирующими солнце. Храмы Фоса не устояли перед силой Скотоса. Иного он не ожидал и возрадовался тому, что оказался прав.
Сталь звякала о сталь: видесский солдат, уцелевший после землетрясения, сражался со степняком. Другой хамор обеими руками швырнул в него большой камень. Тот угодил солдату в грудь и едва не сбил с ног. Кочевник, с которым бился солдат, взмахом сабли перерезал ему горло, не дав прийти в себя. Захлебываясь кровью и зажимая зияющую рану, солдат рухнул на колени. В том, как сражались хаморы, не было никакого благородства. А эффективность? Это совсем другое.
Но не меньше, чем крови, степняки жаждали добычи. Они саранчой налетели на лавку ювелира и вышли, увешанные золотыми и серебряными цепями, кольцами и браслетами. Ршава подумал о том, где сейчас ювелир. Похоронен в развалинах? Или ему хватило ума понять, что жизнь дороже этих побрякушек?
Высоко и пронзительно завопила женщина. Ршаве был знаком этот крик. И точно: несколько степняков повалили горожанку и принялись насиловать. Заметив Ршаву, одетого так же, как и они, хаморы махнули ему, приглашая присоединиться.
На миг ему вспомнилась Ингегерд. И то отвращение к себе, которое он потом испытывал… Но там все было иначе. Он действительно горел от чувства к ней, и женщине следовало откликнуться — особенно после всего, что он для нее сделал. И вдобавок тогда он еще не понимал, как устроен мир, — так, как понимал сейчас.
А эта невезучая имбросская женщина? Она для него всего лишь тело, и не более того. Ршава кивнул хамору и встал в очередь. Она подошла быстро. Он тоже управился быстро и встал, завязывая штаны. Его сменил очередной кочевник. Женщина уже не кричала и не шевелилась. Интересно, оставят ли они ее так, закончив развлекаться, или перережут горло? Впрочем, это интересовало его не настолько, чтобы подождать и выяснить. Да и для женщины уже могло не иметь значения, как поступят кочевники.
Взлохмаченный мужчина, все еще в ночной рубашке, погрозил Ршаве кулаком и крикнул:
— Мерзкий варвар! Будь ты проклят навеки остаться во льду Скотоса!
В ответ Ршава указал на него:
— Нет, будь проклят ты.
У горожанина едва хватило времени осознать, что тот, кого он принял за кочевника, говорит на безупречном видесском. Не успев до конца удивиться, он рухнул замертво.
Таверны тоже привлекли особое внимание хаморов. Степняки заливали в себя вино так, словно пили его последний в раз в жизни. Вспоминая вкус их обычного напитка, сброженного кобыльего молока, Ршава едва ли мог их за это винить.
Некоторые из хаморов явно стремились как можно быстрее напиться до бесчувствия. Возможно, у них были друзья, которые присмотрят за ними, пока они не очнутся. А может быть, они не опасались горожан, считая, что вскоре в Имбросе останется так мало живых видессиан, что и беспокоиться не о чем.
И они вполне могли оказаться правы. Кроме вина и грабежей, хаморы с восторгом занимались резней. Они стреляли, рубили, кололи или проламывали головы видессианам сотнями — нет, тысячами. И это приводило их в ликование, от которого стошнило бы самого жестокого видесского бандита. Кое-что из увиденного вывернуло желудок Ршавы — а уж он натворил больше жестокостей, чем любой когда-либо живший видесский бандит.
«Ты этого хотел, — напомнил он себе. — Это то, чего заслуживает весь Видесс». Он кивнул. Он знал это. Но одно дело — знать и совсем другое — видеть, как это происходит у тебя на глазах.
Нескольким горожанам удалось вырваться. Ршава видел, как они бегут на восток и на юг. В каком-то смысле это было хорошо: они расскажут обо всем, что здесь сегодня натворили варвары. Но, с другой стороны, сюда непременно явятся солдаты, чтобы отомстить. Ршава отправился на поиски Колакши.
Вождь выслушал его и пожал широкими плечами:
— Мы уйдем, когда уйдем. Если солдаты придут, мы убегать или мы сражаться. Сейчас нет солдат. Сейчас грабить. Сейчас убивать. Сейчас женщины. Сейчас вино. — И он протянул Ршаве кувшин.
— Ты вождь. Ты можешь приказать…
Ршава оборвал себя на полуслове. Колакша не мог приказывать, в отличие от видесского генерала или даже капитана. Ни одна его команда не имела поддержки закона; основанием для них была лишь сила его характера. Если другие степняки — особенно не из его племени — не захотят прислушаться к вождю, как он может их заставить? Никак — и он это понимал. Ршава полностью осознал это только сейчас.
У него возникло чувство, что его предали. Что толку от вождя, который в реальности никем не командует? Для Ршавы — никакого толку, хотя хаморов такое вполне устраивает. Но что они могут об этом знать? Они всего лишь варвары.
«Они — инструмент, — подумал он. — Я должен на нем играть». Но как? В этом инструменте нет и двух струн, готовых звучать в унисон. Как можно сыграть на нем мелодию?
Пока он размышлял, кочевники продолжали заниматься тем, чем хотели. К своему ужасу, Ршава осознал, что ничем другим они заниматься и не собирались. Они воспользовались им, чтобы разрушить стены Имброса. А дальше занялись тем, что стали бы делать, проникнув в город любым другим способом. Это они играли им, а не наоборот.
Он отвернулся от Колакши и вышел из разрушенного города. Ршава все еще испытывал удовольствие от падения Имброса: часть его мести Видессу осуществилась. Но слишком малая часть, чтобы удовлетворить его полностью. Ему хотелось чего-то менее дикого, более утонченного — лучше всего, чтобы Видесс перевернулся вверх ногами и начал поклоняться Скотосу.
На миг ему пришла мысль о путешествии в Макуран — единственную другую цивилизованную страну, известную в Видессе. Не без сожаления, Ршава все же покачал головой. И отнюдь не мысль о долгом путешествии заставила его передумать. У макуранцев была своя вера, в Четырех Пророков. Как и любой видессианин, Ршава считал ее чепухой. Судя даже по тому немногому, что он знал об идеях этой веры, она была полна таких же глупостей, как и поклонение Фосу. И одинокому человеку, особенно одинокому видессианину, ниспровергнуть ее будет нелегко.
И что ему остается? Только два инструмента: хаморы и халогаи. Громадные светловолосые северные варвары пугали его; даже если бы на совести Ршавы не было Ингегерд, он все равно бы их опасался. У них были собственные боги — наверняка такие дикие, что вполне могли выбраться в этот мир изо льда Скотоса. Но вряд ли халогаи прислушаются к видессианину, который станет им проповедовать, а точнее, поучать их. История великомученика Квельдульфия была тому наглядным примером.
Значит, хаморы. Придется иметь дело с ними. Но не с этими хаморами, решил Ршава. Повсюду вокруг Имброса стояли стреноженные лошади. Степняки наверняка поручили кому-то из своих за ними приглядывать. Однако почти все они отправились в город за своей долей вина и добычи. Это Ршаву ничуть не удивило. У хаморов не имелось даже подобия воинской дисциплины.
Он отыскал степную лошадку, полученную от Колакши взамен видесской клячи, на которой он приехал. Ршава прихватил еще две, чтобы не слишком утомлять одно животное, и поехал от Имброса, ведя их в поводу. Катастрофа, обрушившаяся на город, была необходимой, но недостаточной. Он хотел, он жаждал более впечатляющих деяний.
Его окликнул кочевник, оставшийся караулить лошадей. Ршава ответил, но не словами, а просто крикнув. Фокус не удался: хамор вскочил на лошадь и поскакал к Ршаве, явно желая узнать, кто он такой и куда направляется. Ршава вздохнул.
— Проклинаю тебя, — произнес он, и мертвый хамор свалился с лошади.
Ршава негромко выругался. Он не хотел этого делать: ведь тело могло подсказать степнякам, куда он направился, а заодно предоставить более вескую причину для преследования, чем кража пары лошадей.
Спешившись, он оттащил мертвеца за кусты, а его лошадь привязал к своим. Может быть, кочевники некоторое время не смогут отыскать своего товарища. А к тому времени над телом могут поработать стервятники, и никто уже не увидит, что тот умер без видимых причин. Если на то пошло, хаморы вообще могут не связать его смерть с Ршавой. И возможно, обнаружив его бегство, не станут искать его на северо-востоке. Во всяком случае, Ршава на это надеялся. Разве не придет им в голову, что он переполнился отвращением от увиденного и отправился к своим соотечественникам? Вполне логичный вывод. Хотя известная ему логика и логика хаморов могли… интересно различаться. Ведь, с точки зрения степняков, их поступки вполне естественны.
В седельных сумках Ршава отыскал пшеничные лепешки и копченое мясо, составившие неплохой ужин. И те кочевники, чьих лошадей он украл, тоже, несомненно, возили с собой неприкосновенный запас. На некоторое время этих запасов ему хватит. Когда настала ночь, Ршава развел костер и укутал его той непроницаемой тьмой, что так помогла ему в Соборе. Любому, кто проедет мимо, она покажется лишь кляксой темноты под деревьями.
Прошептав благодарственную молитву Скотосу за такую защиту, переделанную из аналогичного заклинания Фосу, Ршава завернулся в одеяло и уснул.
Видесс все еще контролировал реку Астрис. Ее патрулировали боевые галеры, подобные тем, что плавали по морям. У хаморов не было лодок крупнее долбленок из древесных стволов. Если бы империя держала больше кораблей на этой реке, Видесс не позволил бы варварам переправиться через нее. В реальности же галеры отгоняли их, когда могли.
Выехав на берег, Ршава избавился от хаморской одежды и переоделся в рясу. Он также впервые за несколько последних недель побрил голову. Он хотел, чтобы на галерах в нем сразу узнали видессианина.
Галеру он увидел лишь на следующий день. Она шла на веслах неподалеку от берега.
— Что вы там делаете, святой отец? — окликнул его кто-то из команды.
— Собираюсь обратить в истинную веру язычников на другом берегу, — ответил Ршава, сказав ту часть правды, которая могла бы прийтись по душе команде галеры. — Мне надо перебраться через реку.
— Тех дикарей? Да они вас съедят без соли!
— Я ничего не боюсь, ибо бог на моей стороне, — возвышенно ответил Ршава, снова не солгав, но и не раскрыв истины тем, кто его слушал. Потом он решил немного сблефовать: — Если вы откажетесь мне помочь, автократор и вселенский патриарх об этом узнают.
Поразмыслив, он решил, что даже эти слова не были полностью блефом. Капитан галеры наверняка это поймет, когда в столице догадаются, кого он переправил через Астрис. И уверенность в голосе Ршавы добавила веса его словам.
Галера пристала к илистому берегу, с борта перекинули сходни. Несколько моряков перешли по ним и помогли Ршаве завести лошадей на корабль.
— Похоже, что этих лошадей вы получили прямо от варваров, — заметил один из них.