Мумия - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Часть вторая

1

Колониальный отель был похож на гигантский розовый торт – с мавританскими арками, мозаичными полами, лакированными ширмами и плетеными креслами, с широкими верандами, которые спускались к сверкающему на солнце песку и голубой глади Средиземного моря.

В огромном вестибюле и других общих залах роились одетые в белое американцы и европейцы. В одном из открытых баров оркестр играл венскую музыку. В другом юный американский пианист наяривал регтайм. Обитые латунью кабины лифтов, расположенные прямо напротив огромной изогнутой лестницы, казалось, находились в непрерывном движении.

Конечно, если бы Рамзес увидел подобное здание в каком-то другом городе, он не был бы так изумлен. Эллиот заметил, в какое состояние тот пришел в первый час пребывания в Александрии.

Куда подевались жизнерадостность и бьющая через край энергия? За чаем он был тих и молчалив и наотрез отказался от прогулки.

За ужином, когда все начали обсуждать внезапный отъезд Генри в Каир, царь рассердился.

– Джулия Стратфорд – взрослая женщина, – сказал он, глядя на нее. – Глупо думать, что она нуждается в компании пьяного, опустившегося человека. Разве мы не джентльмены? Так ведь вы говорите?

– Это верно, – с готовностью подхватил Алекс. – И все-таки он ее брат, и ее дядя хотел, чтобы…

– Ее дядя не знает своего сына! – заявил Рамзес.

Джулия оборвала этот разговор:

– Я рада, что Генри уехал. Довольно скоро мы догоним его в Каире. Там с ним будет трудно. А уж в Долине царей он был бы просто невыносим.

– Точно, – вздохнул Эллиот. – Джулия, теперь я буду твоим стражником. Официально.

– Эллиот, эта поездка для вас слишком утомительна. Вам тоже следовало бы отправиться в Каир и дождаться нас там.

Алекс хотел было возразить, но Эллиот жестом приказал ему не вмешиваться.

– Вопрос уже решен, дорогая, ты знаешь. Кроме того, мне хочется снова повидать Луксор и Абу-Симбел, может быть, в последний раз.

Джулия задумчиво посмотрела на Эллиота. Она знала, что он говорит вполне искренне. Он не мог позволить ей путешествовать вдвоем с Рамсеем, хотелось ей того или нет. И он на самом деле мечтал снова увидеть знаменитые памятники. Но Джулия чувствовала, что у него есть еще какие-то глубоко личные соображения.

Эллиот принял ее молчание за согласие.

– А когда мы поедем на пароходе по Нилу? – спросил Алекс. – Сколько времени ты хочешь пробыть в этом городе, старина? – обратился он к Рамсею.

– Не очень долго, – мрачно ответил Рамсей. – От времен Древнего Рима здесь мало что сохранилось.

По привычке не воспользовавшись ни вилкой, ни ножом, Рамсей быстро уничтожил три блюда и, не дожидаясь, пока остальные закончат ужинать, извинился и ушел.

Весь день он пребывал в унынии. На следующее утро за завтраком не проронил ни слова; отказался сыграть в бильярд и снова ушел один. Видимо, он бродил по улицам и днем и ночью, оставив Джулию проводить время в обществе Алекса. Он не подпускал к себе даже преданного Самира.

Он в одиночестве переживал внутреннюю борьбу.

Эллиот понаблюдал за всем этим и принял решение. С помощью своего слуги Уолтера он нанял мальчишку-египтянина, который был занят исключительно подметанием лестничных ковров в отеле, нанял для слежки за Рамсеем.

В этом был определенный риск. Кроме того, Эллиота мучила совесть. Однако соблазн оказался сильнее.

Все время он проводил в удобном плетеном шезлонге или за чтением египетских газет, или наблюдая за снующими взад-вперед людьми. В подходящие моменты, когда рядом никого не было, мальчишка-египтянин на сносном английском отчитывался перед ним.

Рамсей гулял по городу. Рамсей часами глядел на море. Рамсей осмотрел большие поля за городом. Рамсей, уставясь в пустоту, сидел в европейских кафе и поглощал в диком количестве сладкий египетский кофе. Рамсей также сходил в бордель, повергнув в изумление жирного владельца тем, что с заката до восхода затребовал в свою комнату всех женщин по очереди. Это означало двенадцать совокуплений за ночь. Старый сводник ни разу за всю свою жизнь не видел ничего подобного.

Эллиот улыбнулся. Значит, он употребляет женщин в той же манере, что и пищу. Аппетит у него просто сумасшедший. И еще это значит, что Джулия Стратфорд пока не впустила его в свое святилище. Или впустила?

Узкие улочки – старая часть города, так они называют этот район. Но ему не больше нескольких сотен лет, и никто не знает, что когда-то здесь стояла огромная библиотека. Что ниже холма располагался университет, где читались лекции сотням слушателей.

Академией древнего мира, вот чем был этот город; теперь это приморский курорт. И отель стоит на том самом месте, где был ее дворец, где он обнимал ее и умолял забыть о пагубной страсти к Марку Антонию.

«Этот человек проиграет, неужели ты не видишь? – молил он. – Если бы Юлия Цезаря не убили, ты стала бы императрицей Рима. Но этот человек никогда не даст тебе ничего. Он слаб, падок на деньги, он бесхарактерный». Именно тогда он впервые увидел в ее глазах настоящую бешеную страсть. Она любила Марка Антония. И больше ее ничего не волновало! Египет, Рим, какая разница? Когда же она перестала быть царицей и стала самой обычной смертной женщиной? Он не знал. Он знал только одно: его планы и мечты разрушены.

«Что ты так беспокоишься из-за Египта? – спрашивала она. – Ты хочешь, чтобы я стала римской императрицей? Нет, ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы я выпила твой волшебный напиток и стала бессмертной, как ты. И к чертям мою земную жизнь! Ты хочешь уничтожить мою земную жизнь и земную любовь. Но я вовсе не хочу умирать ради тебя!»

«Ты не понимаешь, что говоришь!»

Замолчите, голоса прошлого! Надо слушать только волны, разбивающиеся о прибрежный песок. Пройтись к тому месту, где было старое римское кладбище – они отнесли ее туда, к Марку Антонию.

Мысленным взором он снова увидел похоронную процессию. Услышал плач. И что хуже всего – опять увидел ее в те последние часы. «Отстань от меня со своими обещаниями. Антоний зовет меня из могилы. Я хочу к нему».

А теперь от нее не осталось и следа, только его память. И легенды. Он снова услышал шум толпы, которая запрудила узкие улочки, струилась вниз с холма, чтобы в последний раз увидеть ее в гробу в мраморном мавзолее.

«Наша царица умерла свободной»...

«Она обманула Октавиана».

«Она не стала рабыней Рима».

Боже, но ведь она могла стать бессмертной!

Катакомбы. Единственное место, куда он еще не ходил. Почему он позвал с собой Джулию? Он, наверное, совсем слаб, раз не смог обойтись без нее. И он так и не сказал ей ничего.

Царь видел, что ей интересно. Она выглядела так мило в своем длинном, бледно-желтом платье с кружевами. Все эти современные женщины, казалось ему поначалу, надевали на себя слишком много тряпок, но потом он понял, в чем прелесть их одежд, – и ему стали казаться нормальными и длинные узкие рукава с широкими манжетами, и перетянутые талии, и широкие развевающиеся юбки.

И вдруг он пожалел, что они находятся в Египте. Лучше бы они были опять в Англии или в далекой Америке.

Но катакомбы он обязательно должен увидеть перед отъездом. Так что они шли вместе с другими туристами, слушали нудный голос экскурсовода, который рассказывал о том, как здесь прятались христиане и давным-давно совершались древние обряды.

– Ты уже бывал здесь раньше? – прошептала Джулия. – Для тебя это важно?

– Да, – еле слышно ответил он, крепко прижимая к себе ее руку. Ах, если бы он мог навсегда покинуть Египет. Почему же так больно?

Нестройная группа перешептывающихся туристов остановилась. Глаза Рамзеса беспокойно забегали по стене. Он увидел его, тот узкий проход. Остальные двинулись вперед, боясь отстать от экскурсовода, а царь потянул Джулию назад и, когда голоса туристов затихли вдали, включив электрический фонарик, вошел в проход.

Тот ли это путь? Он не был уверен. Он помнил лишь то, что случилось тогда.

Тот же запах сырых камней. Латинские надписи на стенах.

Они вошли в большую пещеру.

– Смотри, – позвала его Джулия. – Там наверху в скале пробито маленькое окошко. Странно. А в стены вбиты какие-то крючья, видишь?

Ему казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Он хотел ответить, но не мог вымолвить ни слова.

Затуманенным взором он смотрел на прямоугольный камень, на который показывала Джулия. Она произнесла слово «алтарь».

Нет, это не алтарь. Ложе. Ложе, на котором он проспал триста лет, спал до тех пор, пока не открыли верхнее окно. Древние цепи подняли тяжелый деревянный ставень, и вниз проникло солнце, согревая своим теплом его веки.

Он услышал девичий голос Клеопатры: «О боги, это правда! Он жив!» Ее глубокий вздох эхом прокатился под каменными сводами пещеры. Солнечные лучи согревали его тело.

«Рамзес, проснись! – закричала она. – Тебя призывает царица Египта!»

Он почувствовал покалывание во всем теле; почувствовал, как дрогнули его волосы и кожа. Еще не проснувшись, он сел и увидел прямо перед собой юную женщину с черными волосами, свободно спадавшими на плечи. И старого жреца, который дрожал от страха и что-то бормотал себе под нос, сложив ладони в молитве. Жрец беспрерывно кланялся.

«Рамзес Великий! – воскликнула она. – Царица Египта нуждается в твоем совете».

Снаружи, из мира двадцатого века, врывались в пещеру столбы золотистой пыли. С улиц Александрии доносился рев автомобилей.

– Рамзес!

Он обернулся. На него смотрела Джулия Стратфорд.

– Красавица моя, – прошептал он и нежно обнял ее. Это не страсть, это любовь. – Моя прекрасная Джулия.

Они пили чай в гостиной. Ритуал чаепития вызвал у царя приступ безудержного смеха. Лепешки, яйца, бутерброды с сыром – и это не называется едой? Но зачем жаловаться? Он мог съесть в три раза больше, чем они, и все равно страшно проголодаться к ужину.

Рамзес наслаждался присутствием Джулии. И тем, что рядом нет ни Алекса, ни Самира, ни Эллиота.

Он сидел и смотрел на море шляпок с перьями, на легкомысленные зонтики. И на огромные сверкающие автомобили с открытым верхом, подкатывающие к центральному входу, возле которого стояло множество таких же открытых экипажей.

Людей его эпохи здесь больше не было. Произошло полное расовое смешение. Джулия сказала, что в Греции он увидит ту же картину. А сколько еще городов предстоит ему посетить! Стало ли ему легче?

– Ты была так терпелива со мной, – улыбаясь, сказал он. – Ты не просила никаких объяснений.

О, как она ослепительно прекрасна в этом шелковом платье с бледными цветочками, с кружевами на запястьях и с маленькими жемчужными пуговками, которые так ему нравятся! Слава богу, она не надела то открытое платье, которое было на ней в ту первую ночь на корабле. Вид ее обнаженного тела сводил его с ума.

– Ты все расскажешь, когда сам этого захочешь, – сказала Джулия. – Для меня невыносимо только одно – видеть, как ты страдаешь.

– Все именно так, как ты говорила, – пробормотал Рамзес. Он уже выпил свой чай, напиток, который ему никогда не нравился. Ни то ни се. – Все сгинуло без следа. Мавзолей, библиотека, маяк. Все, что построил Александр, что построила Клеопатра. Скажи, почему тогда в Гизе до сих пор стоят пирамиды? Почему сохранился мой дворец в Луксоре?

– Ты хочешь увидеть их? – Джулия наклонилась над маленьким столиком и взяла царя за руку. – Ты готов ехать прямо сейчас?

– Да, уже пора. А после того как посмотрим на них, можем уехать из этой страны. Ты и я… То есть если ты хочешь остаться со мной.

Какие чудесные карие глаза с длинной бахромой густых ресниц, какая чистая улыбка, какие нежные губы…

Из лифта вышли Самир и граф со своим милым простофилей сыном.

– Я поеду с тобой хоть на край света, – прошептала Джулия.

Рамзес долго не отрывал взгляда от ее глаз. Понимает ли она, что говорит? Нет. Вопрос в другом: понимает ли он, что она говорит? Что она его любит, да. Но другой, другой вопрос так и не был задан.

Почти целый день они плыли по Нилу, солнце поджаривало полосатые тенты их маленького элегантного пароходика. Содержимое кошелька Джулии и подарки, которыми осыпал команду Эллиот, позволили им путешествовать в роскоши. Каюты пароходика оказались ничуть не хуже кают огромного корабля, который перевез их через океан. Салон и столовая тоже очень уютные. Повар был европеец, а слуги, за исключением Риты и Уолтера, египтяне.

Но самой большой роскошью было само судно. Они путешествовали одни. И стали, к удивлению Джулии, очень сплоченной и дружной группой туристов. Наверное, потому, что отсутствовал Генри. И это было здорово.

Он трусливо смылся, как только они приехали в Александрию. Экая глупость – он будто бы намеревался подготовить все к их приезду в Каир. Для них и так все готово в отеле Шеферда. Перед тем как отправиться в Абу-Симбел, они телеграфировали в Каир и заказали номера. Они не знали, сколько времени продлится их круиз, но отель Шеферда, привычное место отдыха британских туристов, подождет их.

Им сказали, что скоро откроется сезон в опере. Может, портье закажет для них ложу? Джулия согласилась, хотя сама не знала, чем закончится их плавание.

Она видела, что Рамзес пребывает в отличном настроении, что ему очень нравится плыть по Нилу. Он часами стоял на палубе и смотрел на золотую пустыню и пальмы, окружавшие их с обеих сторон, на блестящую коричневую ленту нильской воды.

Джулии не надо было объяснять, что на стенах древних гробниц были нарисованы точно такие же развесистые красавицы пальмы. И что темнолицые крестьяне черпали из реки воду тем же примитивным способом, что и четыре тысячелетия назад. Ей не надо было объяснять, что проплывавшие мимо них лодочки своим видом мало отличались от лодок времен Рамзеса Великого.

А солнце и ветер и вовсе не изменились.

Джулии оставалось сделать кое-что еще. Откладывать больше нельзя. Она отдыхала в салоне, лениво наблюдая за игравшими в шахматы Самиром и Эллиотом. Когда Алекс вышел на палубу, она последовала за ним.

Вечерело. Ветерок стал прохладным, а небо из голубого постепенно превращалось в темно-фиолетовое.

– Ты такой родной, – произнесла Джулия. – Мне так не хочется обижать тебя. Но мне совсем не хочется выходить за тебя замуж.

– Знаю, – сказал он. – Я давным-давно понял это. Но все равно буду надеяться, что это не так. Как надеялся всегда.

– Алекс…

– Нет, дорогая, не надо давать советов. Пусть все будет как есть. В конце концов, преимущество женщин и состоит в том, что они непостоянны. Твое настроение может измениться, так что я буду ждать. Нет, больше ничего не говори. Ты свободна. Ты вообще всегда была свободна.

Джулия затаила дыхание. Глубокая боль пронзила ее, сдавила грудь, не давая дышать. Ей хотелось плакать, но слезы сейчас были неуместны. Она быстро поцеловала его в щеку и побежала по палубе в свою каюту.

Слава богу, Риты не было. Джулия упала на маленькую кушетку и тихо заплакала, уткнувшись в подушку. Измученная, она погрузилась в дрему. Последнее, о чем она подумала, было: «Лучше бы он не знал, что я никогда его не любила. Лучше бы он подумал, что я влюбилась в другого, что у него появился соперник, который сбил меня с толку. Это он понял бы».

Когда она открыла глаза, за окнами было темно. Рита зажгла небольшую лампу, и Джулия поняла, что в каюте находится Рамзес.

Она не испытала ни гнева, ни страха.

Неожиданно Джулия поняла, что все еще дремлет. Только теперь она окончательно проснулась. Каюта была залита светом и абсолютно пуста. Ах, если бы он был здесь! Тело жаждало его. Джулию больше не волновало ни прошлое, ни будущее. Ее волновал он один, и он это понимал.

Когда Джулия вошла в столовую, царь вел оживленную беседу. Стол был заставлен экзотическими блюдами.

– Мы не знали, стоит ли будить тебя, дорогая, – сказал Эллиот, тут же поднимаясь, чтобы пододвинуть ей стул.

– Ах, Джулия, – проговорил Рамзес, – здешняя еда просто восхитительна. – Он весело разделывался с мясом, завернутым в виноградные листья, приправленным специями, названия которых Джулии были неизвестны. Его пальцы двигались, как всегда, проворно и аккуратно.

– Подождите-ка, – сказал Алекс. – Вы хотите сказать, что раньше никогда этого не ели?

– Если память мне не изменяет, в том диком розовом отеле мы ели только мясо с картошкой, – сказал Рамзес. – А этот цыпленок с корицей очень вкусный.

– Постойте, – сказал Алекс, – разве вы не египтянин?

– Алекс, пожалуйста, не надо. Мне кажется, мистеру Рамсею нравится держать в тайне свое происхождение, – заметила Джулия.

Рамзес рассмеялся и осушил бокал вина.

– Должен признать, это верно. Но если уж вам так хочется, что ж, я на самом деле египтянин, да.

– И где же, скажите на милость…

– Алекс, ну пожалуйста… – перебила его Джулия. Алекс пожал плечами:

– Вы настоящая загадка, Рамсей.

– Разве я вас чем-нибудь обидел, Александр?

– Еще раз назовете меня так, и я вас вызову на дуэль, – сказал Алекс.

– Что это значит?

– Ничего. – Эллиот похлопал сына по руке.

Но Алекс вовсе не был рассержен. И обиженным он себя тоже не чувствовал. Он посмотрел через стол на Джулию и улыбнулся ей таинственной грустной улыбкой, за которую она была очень ему признательна.

В полдень в Луксоре было нестерпимо жарко. Они дождались, пока спадет жара, и только тогда вышли на берег и пешком направились к дворцовому комплексу. Джулия видела, что здесь Рамзес не нуждается в одиночестве. Он шел среди колонн, пребывая в глубокой задумчивости, лишь изредка оглядываясь по сторонам.

Эллиот не захотел отказываться от этой прогулки, несмотря на то что передвигаться ему было довольно тяжко. Алекс шел рядом, чтобы отец мог опираться на его руку. Самир тоже шагал рядом с графом. Казалось, они были увлечены каким-то серьезным разговором.

– Боль уже отпустила, да? – спросила Джулия.

– Когда я смотрю на тебя, я вообще не чувствую боли, – ответил Рамзес. – Джулия так же прекрасна в Египте, как и в Лондоне.

– Когда ты видел все это в последний раз, здесь тоже были развалины?

– Да, и они были покрыты песком, торчали только верхушки колонн. Аллею сфинксов засыпало полностью. Прошло тысячелетие с тех пор, как я гулял по этим местам, будучи смертным, дураком, который считал, что Египетское царство представляет собой цивилизованный мир и что за его пределами нет ничего хорошего. – Он остановился, повернулся к Джулии и быстро поцеловал ее в лоб. Потом бросил виноватый взгляд в сторону бредущей позади группы. Нет, не виноватый, просто рассеянный.

Джулия взяла его за руку, и они пошли дальше.

– Когда-нибудь я расскажу тебе все-все, – сказал Рамзес. – Я буду так долго рассказывать, что ты устанешь слушать. Я расскажу, как мы одевались, как разговаривали друг с другом, как мы обедали, как танцевали; какими были эти храмы и дворцы, когда краски на их стенах еще не стерлись; как я выходил на рассвете, в полдень и на закате, чтобы поприветствовать бога и сотворить молитвы, которых ожидал от меня народ. Ладно, уже пора переплыть реку и подойти ко дворцу Рамзеса Третьего. Мне очень хочется посмотреть на него.

Он подозвал одного из глазевших на них египтянина в тюрбане и попросил подать легкую повозку. Джулия рада была хоть на короткое время избавиться от всех остальных.

Но когда они переплыли реку и приблизились к разрушенному храму без крыши, с сиротливо разбросанными внутри колоннами, Рамзес погрустнел и затих. Он молча разглядывал сохранившиеся на стенах рельефы, изображавшие царя во время битвы.

– Он был моим первым учеником, – сказал Рамзес. – Первым, к кому я пришел, возвратившись из странствий. Я вернулся домой в Египет, чтобы умереть, но смерть не брала меня. И тогда я понял, что нужно делать – пойти в царский дворец, стать стражником или учителем. Он поверил мне, этот фараон, мой тезка, мое далекое дитя. Когда я говорил с ним об истории и о дальних странах, он внимательно слушал.

– А эликсир, он не хотел его выпить? – спросила Джулия. Они стояли одни среди руин огромного зала, окруженного изогнутыми колоннами. Пустынный ветер стал холодным. Он спутал волосы Джулии. Рамзес обнял ее обеими руками.

– Я не рассказывал ему, что когда-то был смертным человеком, – сказал он. – Знаешь, я никому из них об этом не рассказывал. За последние годы своей земной жизни я понял, какая опасность таится в моем секрете. Я видел, как мой собственный сын, Мернептах, из-за эликсира стал предателем. Разумеется, ему не удалось посадить меня в тюрьму и выведать у меня эту тайну. Я отдал ему свое царство и покинул Египет на долгие столетия. Но я знаю, что делает с людьми обладание секретом бессмертия. Прошло много лет, и я открыл свой секрет Клеопатре.

Он замолчал. Было понятно, что продолжать ему не хочется. Вернулась боль, которая мучила в Александрии. Взгляд его поскучнел.

Так же молча они возвратились к повозке.

– Джулия, пусть это путешествие будет кратким, – сказал Рамзес. – Завтра съездим в Долину царей и опять поплывем на юг.

Они отправились на рассвете, пока солнце не засияло в полную силу.

Джулия держала Эллиота под руку. Рамзес был вновь разговорчив и с воодушевлением отвечал на все вопросы Эллиота, пока они спускались по тропе среди раскрытых гробниц, где уже полно было туристов, фотографов и разносчиков в тюрбанах и грязных хламидах, которые продавали булочки и блинчики с фантастическими названиями.

Джулию мучила жара. Большая широкополая соломенная шляпа не спасала, приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться. От запаха верблюжьего помета и мочи мутило.

К ней подскочил разносчик. Джулия взглянула вниз и увидела вытянутую черную руку со скрюченными пальцами, похожими на паучьи лапки.

Она завизжала.

– Убирайся! – грубо приказал Алекс. – Эти местные ребята просто невыносимы.

– Рука мумии! – вопил разносчик. – Рука мумии! Очень древняя!

– Как же, – засмеялся Эллиот. – Наверное, с какой-нибудь фабрики мумий из Каира.

Но Рамзес застыл как вкопанный и не отрываясь смотрела разносчика и на руку. Внезапно и разносчик замер, на лице его появился ужас. Рамзес потянулся к нему и вырвал у него высохшую руку. Разносчик не противился – наоборот, рухнул на колени и вот так, на коленях, попятился прочь от тропы.

– В чем дело? – спросил Алекс. – Неужели вам нужна эта вещь?

Рамзес смотрел на руку, на гнилые лохмотья пелен, прилипшие к ней.

Джулия не понимала, что произошло. Может, царя привело в ярость святотатство? Или эта вещь о чем-то ему напомнила? Она тоже вспомнила – мумию, лежащую в саркофаге в отцовской библиотеке. Этой мумией тогда был тот человек, которого она так любит.

Странно, кажется, что с того времени прошло целое столетие.

Эллиот с любопытством наблюдал за происходящим.

– Что это, сир? – тихо спросил Самир.

Слышал ли его Эллиот?

Рамзес достал несколько золотых монет и бросил их в песок возле разносчика. Тот схватил деньги и, поднявшись с колен, сломя голову помчался прочь. Рамзес вынул носовой платок, аккуратно завернул в него руку и опустил сверток в карман.

– Так о чем вы говорили? – вежливо спросил Эллиот, продолжая прерванный разговор, будто ничего не произошло. – По-моему, о том, что главной особенностью нашего времени являются перемены?

– Да, – вздохнув, отозвался Рамзес. Казалось, теперь он смотрит на Долину царей совсем другими глазами. Он видел зияющие отверстия вскрытых гробниц и лежавших у входа собак, которые грелись на солнце.

Эллиот продолжал:

– А главным убеждением древних людей было то, что все остается неизменным.

Джулия видела, как меняется лицо царя – страдание снова исказило его черты. Но Рамзес нашел в себе силы спокойно ответить Эллиоту:

– Да, никакого представления о прогрессе. Но тогда не было и представления о времени. С рождением нового царя начинался новый отсчет времени. Вы это знаете, конечно. Никто не вел счет на столетия. Я не уверен, что египтяне вообще понимали, что такое столетие…

Абу-Симбел. Наконец-то они добрались до самого грандиозного храма Рамзеса. Из-за жары экскурсия по берегу была очень краткой, но теперь над пустыней лежала прохладная ночь.

Рамзес и Джулия бесшумно спускались по веревочной лестнице в ялик. Джулия накрыла плечи шалью и туто затянула ее. Над мерцающей водной гладью висела низкая луна.

Они переплыли реку, с помощью местного проводника забрались на ожидающих их верблюдов и поехали к гигантскому храму, где сохранились грандиозные статуи Рамзеса Великого.

Это было здорово – ехать верхом на диком страшном звере. Джулия смеялась ветру в лицо, хотя побаивалась смотреть на землю, которая качалась далеко внизу. Правда, когда они остановились, она обрадовалась. Рамзес спрыгнул на землю и помог ей спуститься.

Проводник увел верблюдов. Они стояли одни, Джулия и Рамзес, под звездным небом, овеваемые легким пустынным ветерком. Далеко вдали мерцали огоньки их палаточного лагеря. Джулия видела лампу, светившую сквозь полупрозрачную ткань палатки; она видела крошечный огонек костра, танцующий на ветру, – он мигал, словно бы угасал, но потом снова превращался в сноп желтого пламени.

Они прошли внутрь храма между гигантскими ногами бога-фараона. Если на глаза Рамзеса и набежали слезы, ветер унес их, но вздох его Джулия услышала. Почувствовав, как задрожала его теплая ладонь, она прижалась к нему.

Они шли дальше, рука об руку – его глаза все еще оглядывали величественные статуи.

– Куда ты отправился, – прошептала она, – когда закончилось твое правление? Ты отдал трон Мернептаху и уехал…

– Я забрался на край света. Настолько далеко, насколько хватило смелости. Куда не осмеливался заезжать смертный человек. Я видел обширные леса Британии. Люди там носили шкуры животных, прятались на деревьях и сверху стреляли деревянными стрелами. Я ездил на Дальний Восток; я открывал города, которые теперь навсегда исчезли. Я уже тогда начинал понимать, что эликсир действует на мой мозг так же, как на мышцы. За считанные дни я мог выучить новый язык; я мог… как бы поточнее выразиться… быстро адаптироваться. Но вместе с этим началась путаница.

– Что ты имеешь в виду?

Они остановились и теперь стояли на плотно утрамбованном песке. Царь смотрел на Джулию сверху вниз, и лицо его освещалось мягким сиянием звездного неба.

– Я больше не был Рамзесом. Я больше не был царем. У меня не стало национальности.

– Я понимаю.

– Я говорил себе, что мир как таковой – это все, что мне нужно. А что мне нужно еще, кроме как странствовать, наблюдать? Но это было не так. Я должен был вернуться в Египет.

– Вот тогда ты и захотел умереть.

– И я пошел к фараону, к Рамзесу Третьему, и сказал ему, что хочу стать его стражником. Это случилось тогда, когда я убедился, что меня не берет ни один яд. Даже огонь не смог меня уничтожить. Мне было очень больно, нестерпимо больно, но огонь меня не убил. Я был бессмертен. И это сделал со мной один глоток эликсира. Бессмертен!

– Как это жестоко, – вздохнула Джулия. Она не все поняла, но переспросить не осмеливалась и терпеливо ждала, пока он сам расскажет.

– После храброго Рамзеса Третьего было много других великих цариц и царей. Я приходил к ним, когда мне этого хотелось. И так я стал легендой – призраком человека, который разговаривал только с правителями Египта. Когда я появлялся, это считалось великим знамением. Конечно же у меня была своя тайная жизнь. Я шатался по улицам Тебе-са как самый обычный человек, в поисках друзей, женщин, выпивки.

– Но никто не знал тебя настоящего, не знал твоего секрета? – Джулия покачала головой. – Как ты мог это вынести?

– Да, я больше не мог терпеть, – согласился Рамзес. – И вот тогда я записал свою историю на папирусных свитках, которые твой отец нашел в моей тайной лаборатории. Но в те далекие дни я был храбрее. И меня любили, Джулия. Пойми.

Он помолчал, будто прислушиваясь к ветру.

– Мне поклонялись, – продолжал он. – Как будто я все-таки умер и стал тем, кем объявил себя, – стражником царского дома. Защитником правителей, палачом негодяев. Преданным не царю, но самому царству.

– Может, боги тоже чувствуют себя одинокими? Рамзес добродушно рассмеялся:

– Ты знаешь ответ. Но не понимаешь до конца силы снадобья, которое превратило меня в того, кто я есть. Я сам не до конца это понимаю. О, безрассудство тех первых лет – я постоянно проводил над собой эксперименты, словно какой-нибудь физик, – Горькая складка пролегла вокруг его рта. – Понять этот мир – вот наша задача, разве нет? Даже простые вещи ускользают от нас.

– Да, с этим трудно спорить, – прошептала Джулия.

– В самые трудные минуты я полагался только на свою веру. Я понимал то, чего не понимали другие. «Все пройдет» – вот древняя истина. И все-таки я так устал… так устал.

Он обнял ее, нежно прижимая к себе, и они направились обратно. Ветер стих. Рамзес согревал Джулию, и только теперь она полностью открыла глаза, не опасаясь, что в них попадут крошечные песчинки. Царь говорил тихо, медленно, вспоминая:

– Потом на нашу землю пришли греки. Александр, построивший много новых городов, сотворивший новых богов. Мне хотелось только одного: погрузиться в сон, похожий на смерть. И все-таки я боялся смерти, как всякий обычный человек.

– Понимаю, – прошептала Джулия, чувствуя, как дрожь пробежала по ее телу.

– Наконец я решился на трусливую сделку. Уйду в гробницу, во тьму, – а это, я знал, лишит меня сил, – постепенно ослабею, погружусь в глубокий сон и уже не очнусь. Но жрецы царского дома, который я охранял, будут знать, где я лежу, будут знать, что солнечный свет может возродить меня к жизни. Они будут передавать этот секрет каждому новому правителю Египта, предупреждая, что мое пробуждение должно сослужить добрую службу Египту. И горе тому, кто осмелится разбудить меня из простого любопытства или со злыми намерениями, потому что тогда я жестоко отомщу.

Они прошли через двери храма и остановились. Рамзес оглянулся и в последний раз окинул взором колоссальные статуи. Лицо царя купалось в лунном свете высоко наверху.

– Но когда ты спал, ты был в сознании?

– Не знаю. Я не раз задавал себе этот вопрос. И тогда и теперь мне часто казалось, что я вот-вот проснусь, в этом я уверен. И мне снились сны. О, какие мне снились сны! И если я что-то узнавал, то это происходило во сне. Понимаешь, сам я не мог проснуться. У меня не было сил потянуть за цепь, приподнимавшую обитый железом ставень, который мог пропустить в гробницу солнечный свет. Может быть, я и знал, что происходило снаружи. Во всяком случае, позже меня ничто особенно не удивляло. Я превратился в легенду – в Рамзеса Проклятого, Рамзеса Бессмертного, который спит в пещере, ожидая, когда какой-нибудь храбрый царь или царица Египта разбудит его. Не думаю, что они верили этой легенде. Пока…

…не пришла она.

– Она была последней царицей Египта. И единственной, кому я рассказал всю правду.

– Но, Рамзес, неужели она на самом деле отказалась от эликсира?

Он помолчал, словно не хотел отвечать. Потом все-таки произнес:

– Она отказалась от него – по-своему. Видишь ли, она не могла до конца понять, что представляет собой этот эликсир. Позднее она умоляла меня дать его Марку Антонию.

– Понятно. Странно, как я не догадалась.

– Марк Антоний разрушил и свою, и ее жизнь. Она сама не знала, о чем просит. Она не понимала, во что это выльется, – эгоистичный царь и царица, обладающие страшной властью. И потом, им захотелось бы узнать и саму формулу. Неужели Антоний не пожелал бы создать армию, состоящую из бессмертных?

– О господи! – прошептала Джулия.

Вдруг Рамзес остановился и отодвинулся от нее. Они отошли от храма на довольно большое расстояние, и он оглянулся, чтобы снова увидеть гигантские статуи.

– Но почему ты записал свою историю на свитках? – спросила Джулия.

– Трусость, любовь моя. Трусость и мечта о том, что кто-нибудь когда-нибудь обнаружит меня и мою странную повесть и снимет бремя тайны с моих плеч. Я проиграл, любовь моя. У меня не хватило сил. И я погрузился в дрему и оставил там свою историю… Бросил вызов судьбе. Я больше не мог оставаться сильным.

Джулия подошла к нему и обвила его руками, но Рамзес даже не взглянул на нее. Он все еще смотрел на статуи, и в глазах его блестели слезы.

– Может быть, я мечтал, что когда-нибудь меня опять разбудят для новой жизни. Я окажусь среди мудрых людей… Может быть, я мечтал о ком-то….. кто примет вызов. – Его голос дрогнул. – И я больше не буду одиноким странником. И тогда Рамзес Проклятый снова станет Рамзесом Бессмертным.

Казалось, эти слова удивили его самого. Он посмотрел на Джулию и, обхватив ее плечи, приподнял над землей и поцеловал.

Она не сопротивлялась. Почувствовала, как его руки поднимают ее. Склонила голову ему на грудь, и он понес ее к палатке, к мигающему костру. Звезды падали на далекие сумрачные холмы. Пустыня напоминала спокойное море, раскинувшееся во все стороны вокруг теплого убежища, в которое они вошли.

Здесь пахло расплавленным воском. Рамзес усадил Джулию на шелковые подушки, на темный ковер с вытканными цветами. Танцующий свет свечей заставил ее закрыть глаза. От шелка пахло духами. Этот шатер он сделал для нее, для себя, для такой минуты.

– Я люблю тебя, Джулия Стратфорд, – прошептал он ей на ухо. – Моя английская царица. Моя красавица.

Его поцелуи завораживали Джулию. Закрыв глаза, она легла на спину и позволила расстегнуть свою кружевную блузку и крючки на юбке. Наслаждаясь собственной беззащитностью, она чувствовала, как он снимает с нее сорочку и корсет и стягивает длинные кружевные панталоны. Она лежала обнаженная и смотрела на него, стоящего над ней на коленях, смотрела, как он снимает с себя одежду.

Он был похож на царя – отблески пламени играли на его широкой обнаженной груди, плоть его напряглась. Джулия почувствовала на себе приятную тяжесть его тела. Из глаз ее брызнули слезы – слезы облегчения. Слабый стон сорвался с ее губ.

– Отопри дверь, – прошептала она. – Врата девственности. Открой их, и я твоя навеки.

Он вошел в нее. Боль, крошечная, точечная боль, которая тут же сменилась все нарастающим наслаждением. Джулия осыпала его страстными поцелуями, слизывая жар и соль с его шеи, лица, плеч. Он вонзался в нее – снова и снова, и она выгнулась дугой, приподнялась, чтобы крепче прижаться к нему.

Когда первая волна захлестнула ее, Джулия закричала так, словно умирала. Она слышала, как из горла царя вырвалось сдавленное рычание, – он тоже пришел к финалу.

Но это было только начало.

Эллиот видел, как втянули наверх веревочную лестницу. В бинокль он разглядел среди пологих песчаных дюн далекий огонек палаточного лагеря, крошечную фигурку слуги, верблюдов.

Он встал и, держа трость на весу, чтобы не шуметь, пошел по палубе к двери в каюту Рамзеса. Потянул за ручку – не заперто. Эллиот зашел в полуосвещенное помещение.

Эта вещь превратила меня в трусливого воришку, подумал он. Но остановиться не мог. Эллиот не знал, сколько лет ему осталось прожить. И вот теперь, при тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь маленькое окошко, он обыскивал чужой гардероб с аккуратно развешанной на плечиках одеждой, шарил в ящиках комода, копаясь в рубашках и белье, осмотрел даже пустой чемодан. В каюте секретной формулы не оказалось. Или она была здорово спрятана.

Наконец он сдался. Подошел к столу и уставился на стопку книг по биологии. И тут ему бросилось в глаза что-то черное и уродливое, и он замер в испуге. На листе бумаги лежала скрюченная высохшая кисть мумии.

Какой же он идиот! Стыдно. И все-таки он стоял без движения и смотрел на эту скрюченную руку. Сердце в груди сильно колотилось, потом появилась обжигающая боль под лопаткой, которая всегда сопровождала подобные эксцессы, а затем онемела левая рука. Эллиот стоял не двигаясь и старался дышать ровнее и глубже.

Наконец он успокоился, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Трусливый воришка, подумал он, грузно навалился на трость с серебряным набалдашником и побрел по палубе к салону.

Уже рассветало. Они вышли из теплой палатки и, завернувшись в шелковые простыни, зашагали к пустынному храму. То и дело останавливались и занимались любовью прямо на песке. Лежали в темноте, и он смотрел на звездное небо, царь, построивший некогда этот храм.

Слов больше не было. Было только тепло его обнаженного тела и руки, обнимавшей ее. И прохлада обвивавшего ее гладкого шелка.

Показался краешек солнца. Эллиот дремал в кресле. Он услышал, как к борту подплыла лодка, как зашуршала по обшивке веревочная лестница – вернулись двое любовников. Он слышал их торопливые крадущиеся шаги. И опять стало тихо.

Когда он снова открыл глаза, рядом стоял сын. В мятом костюме, словно и не ложился спать, небритый, измученный. Эллиот видел, как сын вытащил сигарету из лежавшего на столе портсигара из слоновой кости и закурил.

Наконец Алекс заметил отца. Некоторое время оба они молчали, потом Алекс улыбнулся своей застенчивой улыбкой.

– Знаешь, отец, – медленно произнес он, – хорошо бы вернуться в Каир. Я соскучился по цивилизации.

– Ты хороший человек, сынок, – ласково сказал Эллиот.

Наверное, они уже все знают, подумала Джулия. Она лежала рядом с Рамзесом под теплыми одеялами на своей кровати. Маленький пароход снова плыл на север, к Каиру.

И все-таки они встречались тайком. Рамзес приходил и уходил только тогда, когда никто не мог его увидеть. Они старательно скрывались от посторонних глаз. Но с упоением наслаждались краденым счастьем и каждую ночь до рассвета занимались любовью – дрожа, сражаясь друг с другом в темноте под грохот мотора.

Казалось, чего еще можно желать? Но Джулия хотела большего. Она хотела избавиться от своих близких, остаться с ним наедине; она хотела стать его невестой или оказаться среди тех, кто не задает лишних вопросов. Она знала, что по приезде в Каир придется на что-то решаться. Она больше не увидит Англию, долго не увидит – до тех пор, пока этого не захочет Рамзес.

Четыре часа. Рамзес стоял возле постели. Джулия спала, раскинувшись, ее распущенные волосы черной тенью выделялись на ослепительно белой подушке – она была так хороша во сне. Чтобы она не замерзла, Рамзес бережно укрыл ее одеялом.

Вытащил из-под пальто брюки и пояс с зашитыми в него монетами, нащупал под плотной тканью четыре сосуда, осторожно обернул пояс вокруг талии, застегнул пряжку и быстро оделся.

На палубе никого не было, однако в салоне горел свет. Царь посмотрел сквозь деревянные ставни и увидел дремавшего в кожаном кресле Эллиота. На коленях у него лежала раскрытая книга, рядом на столике стоял наполовину пустой бокал с красным вином.

Больше никого.

Рамзес отправился в свою каюту, запер дверь на ключ и закрыл окно деревянными ставнями. Подошел к столу, повернул маленькую зеленую лампу, сел на плетеный стул и стал смотреть на кисть мумии, лежавшую на столе: на скрюченные пальцы, прижатые к ладони, на желтые сухие ногти, похожие на слоновую кость.

Неужели у него хватит решимости сделать то, что он задумал? Разве многие годы назад он не пресытился этими отвратительными экспериментами? Но ему надо было понять. Ему надо было понять, сохранилась ли сила снадобья. Он уговаривал себя подождать, пока у него будет настоящая лаборатория, оборудование, необходимое для химического анализа, пока он встретится с учеными.

Но ему так хотелось узнать все прямо сейчас! С тех пор как он увидел в Долине царей сморщенную высохшую кисть, эта мысль не давала ему покоя. Он знал, что перед ним не подделка. Он понял это, когда увидел кусочек кости, торчавшей из обрубленного запястья, и присохшую к ней черную плоть.

Рука была такой же древней, как он сам.

Рамзес отодвинул в сторону учебники биологии. Положил кисть прямо под лампой и медленно размотал бинты. На бинтах стояла едва различимая печать того, кто бальзамировал мумию, с египетскими словами, из которых царь заключил, что мумия принадлежала к очень древней династии. Бедная мертвая душа… Этот человек верил богам и мастерам, запеленавшим его.

Не делай этого. И все-таки он полез под рубашку, запустил руку в пояс с монетами, вынул наполовину опорожненный сосуд и машинально открыл крышечку большим пальцем.

Капнул эликсир на черную высохшую кисть. Окропил ладонь и скрюченные пальцы.

Ничего.

Стало ли ему легче? Или он был разочарован? Сначала он сам этого не понял. Царь посмотрел в окно. Сквозь ставни пробивался серый рассвет, в каюте стало немного светлее. Может, для начала процесса нужен солнечный свет? Хотя когда он стоял со жрицей в пещере, солнечных лучей не было. Он почувствовал на себе действие волшебства до того, как вышел на свет. Естественно, лучи солнца усилили эффект. И он уснул тогда, когда пробыл без солнца несколько дней. Но он вовсе не нуждался в постоянном купании в солнечных лучах.

Ну что ж, слава богам, ему не удалось оживить эту древнюю мертвую вещь! Слава богам, это зелье не всесильно!

Царь достал сигару, зажег ее и с наслаждением вдохнул дым. Налил в стакан немного виски и с удовольствием вылил.

Каюта постепенно наполнялась светом. Ему снова захотелось оказаться в объятиях Джулии. Но днем это невозможно, Рамзес понимал это. А кроме того, ему нравился юный Саварелл, и ему не хотелось намеренно обижать его. И разумеется, ему вовсе не хотелось расстраивать Эллиота. Еще немного, и они с Эллиотом станут настоящими друзьями.

Заслышав первые звуки на палубе, Рамзес закупорил сосуд, убрал его в пояс с монетами и встал, собираясь переодеться. И тут различил какой-то странный звук.

Теперь в прозрачном утреннем свете была отчетливо видна вся каюта. Какое-то время Рамзес не осмеливался обернуться. Но тот же звук послышался снова. Шелест. В висках у. царя запульсировала кровь. Он наконец обернулся и взглянул на кисть. Рука ожила! Рука шевелилась. Она лежала кверху ладонью, на глазах обрастая плотью, увеличиваясь в размерах, раскачиваясь, в конце концов перевернулась, похожая на чудовищного краба на пяти лапках, и стала царапать лист бумаги.

Рамзес в ужасе отшатнулся. Рука двигалась по столу в его сторону, с усилием подползла к краю стола и со стуком упала на пол возле его ног.

С губ Рамзеса сорвалась древняя египетская молитва. Боги потустороннего мира, простите меня за святотатство! Дрожа от ужаса, он попытался дотронуться до руки, но не смог.

Безумным взглядом осмотрел каюту. Как всегда, рядом стояла еда, полный поднос еды. Там должен быть нож. Царь быстро нашел его, острый столовый ножик, подцепил руку и швырнул ее обратно на стол. От прикосновения к лезвию пальцы судорожно задергались.

Царь придержал кисть левой рукой, а правой стал бить ее ножом снова и снова и в конце концов разрубил грубую кожу и кости на мелкие кусочки. Полилась кровь, настоящая кровь. О боги, куски плоти продолжали шевелиться! Было совсем светло, и Рамзес увидел, что кости снова обрастают розовой плотью.

Он бросился в крошечную ванную комнату, схватил полотенце, прибежал обратно и завернул в него шевелящиеся куски ожившей кисти. Потом прижал полотенце рукояткой ножа, а сверху придавил лампой, вытащив из розетки шнур. Кровавая масса внутри полотенца продолжала шевелиться.

Он стоял и плакал. О Рамзес, какой же ты дурак! Нет предела твоей глупости! Царь схватил шевелящийся сверток, не обращая внимания на живое тепло, проникавшее сквозь вафельную ткань, вышел на палубу и выбросил содержимое полотенца за борт.

Кровавые куски тут же исчезли в воде. Царь стоял, покрытый липким потом, держа в руке окровавленное полотенце. Его он тоже выбросил за борт. Следом в воду полетел нож. Рамзес прислонился к стене, глядя на золотистый песчаный берег, на далекие холмы, до сих пор сохранявшие фиолетовый оттенок ночи.

Чувство времени притупилось. Царь снова слышал рыдания во дворце. Он слышал, как плачет его слуга. Вот он подошел к дверям тронного зала и распахнул их.

«Это убивает их, мой царь! Они корчатся, их рвет, их рвет от него с кровью!»

«Собери их все и сожги! – закричал он. – Все деревья, все мешки с зерном! Выброси их в реку!»

Идиот! Какое несчастье!

Но тогда он был всего лишь человеком своего времени. Что знали тогдашние мудрецы о клетке, о микроскопе, о медицине?

И все-таки он опять слышал те вопли, сотни воплей – они рвались из домов, достигая центральной дворцовой площади.

«Они умирают, мой царь. Из-за этого мяса. Они отравились».

«Забей оставшихся животных».

«Но, мой царь…»

«Разруби их на мелкие кусочки, ты понял? Выброси их в реку!»

Теперь он тоже смотрел в речную глубь. Где-то там, выше по течению, все еще трепыхались в воде живые куски плоти. Где-то в илистых глубинах еще жило то зерно. Жили обрезки и куски того древнего скота.

Я выдаю тебе страшную тайну, тайну, способную привести к концу света.

Он вернулся в свою каюту, запер дверь, упал в кресло и заплакал.

В полдень он вышел на палубу. Джулия сидела в своем любимом кресле и читала древнюю историю, над которой он смеялся – так много в ней было вранья и темных мест. Читая, она записывала в блокноте вопросы, которые потом задавала ему, а он отвечал.

– А, наконец-то ты проснулся, – сказала Джулия. Заметив странное выражение его лица, с тревогой спросила: – Что случилось?

– Я устал от этих мест. Посмотрим пирамиды, музей, в общем, все, что обычно смотрят туристы. А потом давай уедем отсюда.

– Да, понимаю. – Джулия жестом пригласила его присесть на соседнее кресло. – Я тоже хочу уехать, – сказала она. И быстро чмокнула его в губы.

– Давай еще разок, – сказал он. – Мне это так нравится! Она снова поцеловала его, обхватив теплой ладонью за шею.

– Мы пробудем в Каире всего несколько дней, обещаю.

– Несколько дней! Разве нельзя взять машину и быстро объехать все достопримечательности или же сесть на поезд и сразу же доехать до побережья? А потом уехать отсюда.

Джулия опустила глаза и вздохнула.

– Рамзес, прости меня. Но Алекс ужасно хочет послушать оперу в Каире. И Эллиот тоже. Я уже обещала им, что мы…

Он застонал.

– Видишь, я хочу с ними распрощаться. Я хочу сказать им, что не вернусь в Англию. И… кроме того, мне нужно время. – Джулия посмотрела на него испытующе. – Ну пожалуйста…

– Конечно. Эта опера… Что-то новое? Наверное, мне стоит посмотреть.

– Да! – воскликнула Джулия. – Это египетская история. Но она была написана итальянцем пятьдесят лет назад, причем специально для Британской оперы в Каире. Думаю, тебе понравится.

– Много инструментов?

– Да. – Джулия рассмеялась. – И много голосов!

– Ладно. Согласен. – Рамзес наклонился, поцеловал ее в щеку и в шею. – А потом ты будешь моей, моя красавица, только моей, да?

– Да, всем сердцем, – прошептала Джулия.

Этой ночью, когда он отказался снова сойти на берег в Луксоре, Эллиот спросил его о путешествии в Египет: доволен ли он, нашел ли то, что искал.

– Думаю, да, – сказал Рамзес, оторвавшись от книги, состоящей из географических карт и описания стран. – Думаю, я обрел будущее.

2

Это был дом Мамлюков, маленький уютный дворец, и Генри он нравился, хотя он точно не знал, кто такие Мамлюки, кроме того, что они когда-то правили Египтом.

Ну и что, ради бога, пусть себе правили, ему какое дело. Он наслаждался жизнью – пусть недолго, но в этом маленьком доме, украшенном восточной экзотикой и громоздкой викторианской мебелью, у него было все, в чем он нуждался.

Маленка готовила для него изысканные, приправленные специями блюда, которые казались ему особенно вкусными в те дни, когда он страдал от похмелья, и от которых он не мог отказаться даже тогда, когда был пьян в стельку, когда любая другая еда вызывала у него тошноту.

И вообще она здорово заботилась о нем, относила его выигрыши в Британский Каир и всегда возвращалась с его любимым джином, виски и коньяком.

Он выигрывал целых десять дней, а играл он ежедневно с полудня до позднего вечера. Так легко блефовать с этими америкашками, которые считают всех британцев неженками и слюнтяями. А вот за французом нужен был глаз да глаз: этот сукин сын зол как черт. Но он не мошенничал. И с долгами всегда расплачивался полностью, хотя Генри не мог представить, откуда у такого беспутного человека взялась прорва денег.

Ночами они с Маленкой занимались любовью на широкой викторианской кровати, от которой девушка была в восторге; она воображала себя аристократкой в этой кровати со спинкой из красного дерева и ярдами москитной сетки. Пусть себе предается своим маленьким мечтам. Пока он любит ее. Его не волновало, что он вряд ли когда снова увидит Дейзи Банкер. Генри более или менее привык к мысли, что никогда больше не вернется в Англию.

Как только Джулия со своей свитой приедет в Каир, он отправится в Америку. Ему даже пришло в голову, что отцу понравится эта идея и он не станет лишать сына дохода, если Генриобоснуется где-нибудь в Нью-Йорке или в Калифорнии.

Сан-Франциско – вот город, который привлекал его больше всего. Его почти уже отстроили после землетрясения. У Генри было предчувствие, что в этом городе его жизнь наладится, что неурядицы его лондонской жизни забудутся как кошмарный сон. Он мог бы взять туда и Малинку. Ведь в Калифорнии цвет ее кожи никого не будет шокировать. Что с того, что ее кожа темнее, чем у него?

Ее кожа… Ему нравилась кожа Маленки. Смуглая, горячая Маленка. Несколько раз он выходил из шумного дома, чтобы посмотреть, как она танцует в европейском клубе.

Ему нравилось, как она танцует. Кто знает? Возможно, в Калифорнии ее ждет успех – разумеется, если он будет ее менеджером. Это может приносить деньги, а какая женщина не пожелает бросить гнилую дыру ради американского города? Она уже учила английский с помощью граммофона, проигрывая пластинки, которые покупала по собственному желанию в британском секторе Каира.

Ее наивные ломаные фразы смешили Генри. Она без конца повторяла: «Не желаете немного сахару? Может, хотите сливок?» У нее неплохо получалось. И она умела обращаться с деньгами. Иначе не могла бы содержать этот дом, оставленный ей сводным братом.

Генри тревожил только отец – с ним надо держаться осторожно. Он не уехал из Каира только из-за отца. Отец должен был верить, что Генри все еще находится рядом с Джулией, заботится о ней, короче, он должен был верить во всю эту ерунду. Несколько дней назад Генри телеграфировал ему, просил еще денег и сообщил, что с Джулией полный порядок. Но он вовсе не собирается сопровождать ее обратно в Лондон. Это опасно. Надо придумать какую-то отговорку.

Конечно, можно остаться и здесь. Одиннадцатый день ему везет в игре.

Какое-то время он совсем не выходил из дома, только для того чтобы позавтракать во дворе. Ему нравился двор. Ему нравилось, что он отрезан от мира. Ему нравились и крошечный прудик, и кафель, и даже глупый попугай Маленки, хотя более безобразной птицы не придумаешь, был ему небезынтересен.

В этом месте была своя прелесть, нечто, что привлекало его. Поздно ночью он просыпался от нестерпимой жажды, садился среди расшитых подушек, доставал бутылку виски и слушал пластинку с «Аидой». Прикрывал глаза, и краски комнаты сливались в одно радужное пятно.

Именно такой жизнью ему хотелось бы жить. Игра, выпивка, уединение. И жаркая, страстная женщина, скидывающая одежду, стоило ему щелкнуть пальцами.

Он заставлял ее одеваться в сценические костюмы. Ему нравилось смотреть на ее плоский блестящий живот и холмики грудей под пурпурным атласом. Ему нравились ее огромные дешевые серьги, ее пышные волосы, прекрасные волосы, ему нравилось, что они свободно падают на спину, так что всегда можно ухватиться за них и притянуть ее к себе. Да лучшей женщины и не придумать. Она стирала ему рубашки, гладила одежду, следила за тем, чтобы в карманах не рассыпался табак. Она приносила ему газеты и журналы те, которые он просил принести.

Но то, о чем писали в газетах, его не волновало. Окружающий мир перестал существовать. Кроме мечтаний о Сан-Франциско.

Вот почему он разозлился, когда к его дверям принесли телеграмму. Он ни за что бы не оставил своего адреса у Шеферда. Но, к сожалению, выбора не было. Иначе он не смог бы получить деньги, о которых телеграфировал отцу. Или отцовские телеграммы. Не следует злить старика, пока они не договорятся.

С кислой миной француз наблюдал за тем, как Генри разрывает большой желтый конверт. Сообщение было не от отца – от Эллиота.

– Проклятье! – прошептал Генри. – Они уже едут сюда. – Он передал телеграмму Маленке. – Погладь мой костюм. Мне нужно возвращаться в отель.

– Но вы не можете уйти прямо сейчас, – сказал француз.

Немец сделал глубокую затяжку, и комната наполнилась ароматным дымом сигары. Он был еще более туп, чем француз.

– Кто сказал, что я ухожу? – Генри вернулся к игре и выиграл у всех по очереди.

Он пойдет к Шеферду позже и повидается с ними в номере. Но ночевать там он не будет. Пусть не рассчитывают на это.

– С меня довольно, – сказал немец, обнажив желтые зубы.

Француз пробудет здесь до десяти или одиннадцати.

Каир. Во времена Рамзеса здесь была пустыня, хотя где-то к югу лежала Сахара, куда он однажды совершил паломничество, чтобы почтить пирамиду первого царя Египта. И конечно же он ездил посмотреть на великие пирамиды своих великих предков.

Теперь здесь находился огромный мегаполис, больше Александрии. А этот британский сектор чертовски напоминал Лондон – только здесь было гораздо жарче. Асфальтированные улицы, аккуратно подстриженные деревья. Множество автомобилей, моторы и клаксоны которых пугали верблюдов, обезьян и местных жителей. Отель Шеферда – еще один «тропический» отель с широкими верандами, с неизменными плетеными стульями, с деревянными ставнями, с предметами египетской старины, разбросанными тут и там среди английской мебели, с толпами богатых туристов, от которых некуда скрыться.

Между двумя металлическими кабинами лифтов высилась огромная афиша. «Аида». И вульгарная, примитивная картинка, изображавшая двоих влюбленных в египетских одеяниях, обнимавшихся среди пальм и пирамид. А чуть ниже в овальной раме была размещена другая картинка – пара современных танцоров, мужчина и женшина.

БАЛ В ОПЕРЕ – ВСЮ НОЧЬ – ОТЕЛЬ ШЕФЕРДА

Вот чего хочет Джулия! Нельзя ни признать, Рамзесу тоже хотелось попасть в большой театр, послушать великий оркестр. О, сколько еще предстоит увидеть! Он многое слышал о живых картинах.

Последние дни на родине нужно прожить без жалоб. Здесь есть хорошая библиотека, сказал Эллиот. Он натащил в свой номер кипу научных книг и с упоением читал их, а ночью выскользнул из отеля и долго стоял возле сфинкса, чтобы пообщаться с духами своих далеких предков.

Не то чтобы он верил в их существование. Нет, не верил. Даже в древние времена он в глубине души не верил в богов, возможно, потому, что его самого люди величали богом. К тому же ему страшно надоели ритуалы. Он-то знал, что он не бог.

Разве бог разрубил бы жрицу одним ударом бронзового меча после того, как выпил ее эликсир? Но теперь он не был тем человеком, который сделал это. О нет, долгая жизнь научила его понимать разницу между добром и злом.

Теперь он преклонялся перед духом современной науки. Он мечтал о лаборатории в каком-нибудь уединенном и безопасном месте, где бы он мог изучить химический состав эликсира. Его составляющие он знал, это факт. И еще он, знал, что сейчас их так же легко найти, как и в древние времена. Он видел ту самую рыбу на базаре в Луксоре. Он видел точно таких же лягушек, квакающих в лужах на берегах Нила. В тех же лужах росли точно такие же растения.

Только подумать, какое химическое превращение происходило благодаря таким простым вещам! Но кто мог соединить их, кроме древней колдуньи, варившей их в горшке, как самый обычный суп?

Лаборатория подождет. Сначала им с Джулией предстоит путешествие. А перед тем как отправиться в него, она должна исполнить тяжкую обязанность прощания. И когда Рамзес думал о том, как она будет прощаться со своим богатым прекрасным миром, ему становилось жутко. Но как бы страшно ему ни было, еще больше он жаждал обладать ею.

– Еще был Генри, Генри, который не осмеливался попадаться ему на глаза с тех самых пор, как они приехали в Каир. Генри, который превратил дом египетской танцовщицы в игорный притон.

Эта информация просочилась через возмущенных чиновников. Видимо, юный мистер Стратфорд заплатил им слишком мало, иначе его эксцентричные выходки не обсуждались бы так бурно.

Но зачем Рамзесу эта информация, если Джулия связала ему руки? Им нельзя оставлять в живых этого человека. С ним надо покончить до отъезда. Как бы ухитриться сделать это, чтобы Джулия не страдала?

Эллиот сидел на своей постели, прислонившись к деревянной инкрустированной спинке, к которой крепилась громадная москитная сетка. В отеле Шеферда все было создано для удобства клиентов.

Боль в бедре стала невыносимой. Долгие прогулки по Луксору и Абу-Симбелу измочалили его. В легких начинался воспалительный процесс, а в последние дни стало поша– ливать сердце.

Эллиот увидел, как Генри, одетый в отутюженный полотняный костюм, обходя плетеные кресла, идет по тунисскому ковру гостиной и заходит в его просторную «колониальную» спальню со старомодной викторианской мебелью и развешанными по стенам картинами из египетской старины.

Генри был бледен, лицо приобрело нездоровый восковой оттенок, и вообще младший Стратфорд имел вид опустившегося пьяницы. Однако руки его не дрожали: видимо, он уже успел накачаться шотландским виски.

У Эллиота не было ни малейшего желания просить Уолтера наполнить гостю бокал. Генри внушал Эллиоту только отвращение. Его невнятное бормотание, заплетающийся язык выводили графа из себя.

Не понимаю, какого черта я должен путешествовать вместе с ней? Она уже не маленькая и может сама позаботиться о себе. И я не собираюсь жить в этом проклятом отеле…

– Зачем ты говоришь мне все это? – наконец прервал его Эллиот. – Напиши отцу.

– Уже написал. Написал, что это ты посоветовал мне остаться в Каире, пока вы будете в этой нелепой поездке на юг.

– Но почему?

– Потому что я знаю, что тебе нужно. – Генри вдруг дернулся, в глазах зажегся пьяный огонек. – Мне известно, зачем ты приехал сюда. Это не имеет никакого отношения к Джулии. Ты знаешь, что этот человек – чудовище. Ты понял это во время путешествия. А теперь ты знаешь, что я не соврал, когда говорил, что он выбрался из гроба…

– Твоя глупость не имеет границ.

– Что? – Генри перегнулся через спинку кровати, словно хотел испугать Эллиота.

– Ты видел, как бессмертный человек поднялся из могилы, безмозглое ты создание. Почему же ты сбежал, поджав хвост?

– Ты кретин, Эллиот. Это невероятно. Это… чудовищно. Пусть только он подойдет ко мне – я все расскажу. Все, что знаю. О нем и о тебе.

– Ты потерял не только мозги, но и память. Ты уже рассказывал. Целые сутки над тобой потешался весь Лондон, и это была единственная слава, которой ты удостоился.

– Ты думаешь, что ты самый умный, ты, жалкий нищий аристократишка! И ты осмеливаешься издеваться надо мной! Ты что, уже забыл наш маленький уик-энд в Париже? – Генри криво усмехнулся, поднял бокал и только тогда увидел, что в нем ничего нет. – Ты обменял свой титул на американскую выскочку. Ты собрался поменять свой титул на деньги Стратфордов. А теперь ты торгуешься с этим чудовищем. Ты веришь безумным, идиотским россказням об эликсире!

– А ты не веришь?

– Конечно нет.

– Тогда как ты объяснишь то, что видел? Генри замолчал, глаза его забегали.

– Это был какой-то трюк, какое-то мошенничество. Химического вещества, которое делает человека бессмертным, не бывает. Это бред.

Эллиот тихо засмеялся.

– Может, виноваты зеркала?

– Что?

– Может, ты увидел в зеркале, как кто-то вылезает из гроба и душит тебя?

Презрение в глазах Генри сменилось ненавистью.

– Наверное, мне нужно рассказать кузине, что ты шпионишь за ней, чтобы добраться до эликсира. Наверное, мне нужно поговорить об этом с ним.

– Она знает. Он тоже.

Генри со злостью заглянул на дно пустого бокала.

– Убирайся отсюда! – сказал Эллиот. – На все четыре стороны.

– Если мой отец свяжется с тобой, оставь для меня записку у портье.

– Да? Неужели ты думаешь, я не знаю, что ты живешь у этой танцовщицы, Маленки? Все это знают. Да это самый свежий скандал – Генри в старом Каире со своей карточной игрой и своей танцовщицей.

Генри фыркнул.

Эллиот посмотрел в окно. Светило ласковое солнце. Он не обернулся, пока не услышал, как хлопнула дверь. Подождал несколько минут, потом взял телефонную трубку и попросил связать его с портье.

– У вас есть адрес Генри Стратфорда?

– Он просил никому не давать его.

– Я граф Рутерфорд, близкий друг его семьи. Пожалуйста, дайте мне адрес.

Он сразу же запомнил адрес, поблагодарил портье и повесил трубку. Он знал эту улицу в старом Каире. В нескольких шагах от «Вавилона», французского ночного клуба, где работает Маленка. Они с Лоуренсом часто бывали там – когда танцевали юноши.

Ладно, что бы ни случилось, он обязательно узнает у Рамсея еще до отъезда, что же на самом деле произошло с Лоуренсом в гробнице.

Ни робость, ни мечты об эликсире не остановят его на пути расследования. Ему надо знать, что натворил Генри.

Дверь тихо приотворилась. Это был его слуга, Уолтер: только он мог войти без стука.

– Хорошие номера, правда, граф? – Очень уж предупредителен. Наверное, подслушал спор. Уолтер прошелся по спальне, вытер пыль с прикроватной тумбочки, привернул лампу.

– Да, номера просто чудо, Уолтер. А где мой сын?

– Внизу, граф. Раскрыть вам маленький секрет?

Уолтер наклонился над кроватью и прижал руку к губам, словно они находились в центре толпы, а не в огромной пустой спальне, с которой соседствовала такая же огромная пустая гостиная.

– Он познакомился с симпатичной девушкой, американкой. Ее фамилия Баррингтон, граф. Богатая семья из Нью-Йорка. Отец владеет железными дорогами.

Эллиот улыбнулся:

– Надо же, все-то ты знаешь.

Уолтер рассмеялся и выбросил из пепельницы окурок сигары: Эллиот не смог докурить ее – так болели легкие.

– Рита рассказала мне, граф. Она видела его. А сейчас они с мисс Баррингтон гуляют по саду отеля.

– Ну что ж, – сказал Эллиот, покачав головой, – было бы совсем неплохо, Уолтер, если бы наш милый Алекс женился на американской наследнице.

– Да, граф, на самом деле это было бы здорово, – сказал Уолтер. – Да, кстати, здесь мы тоже кое-что организуем? – Опять в голосе Уолтера зазвучали таинственные нотки. – Опять найдем кого-нибудь, кто проследит за ним?

Разумеется, он имел в виду Рамзеса, напомнив о постыдной слежке, которую Эллиот устроил в Александрии.

– Если ты можешь сделать это незаметно. Пусть за ним следят день и ночь и докладывают мне, куда он ходит и что делает.

Эллиот дал Уолтеру пачку банкнотов, которую тот немедленно засунул в карман.

Слуга ушел. Эллиот попытался сделать глубокий вдох, но боль в груди остановила его. Тогда он стал дышать часто и неглубоко. Посмотрел на раздувавшиеся от ветра белые занавески. Он вслушивался в суету и шум улиц британского Каира и думал о тщетности своих усилий – зачем преследовать Рамсея, зачем надеяться на чудо? Он думал об эликсире.

Абсурд, бред. И ни к чему было копаться в чужих вещах и расстраиваться. Теперь уже нет никаких сомнений в том, кто такой Рамзес; если у него есть эликсир, он наверняка носит его с собой.

Эллиоту было стыдно. Но это такая мелочь. Гораздо важнее сама тайна, которая пока недоступна. Хоть бросайся к нему в ноги и умоляй о подарке. У Эллиота возникло было намерение вернуть Уолтера и сказать ему, что все это глупости. Но в глубине души таилось желание еще разок обыскать комнату Рамзеса, а мальчик, следующий за Рамзесом по пятам, мог бы дать Эллиоту представление о его привычках.

Во всяком случае, лучше хоть что-то делать, хоть о чем-то думать, кроме как о боли в груди и бедре. Граф закрыл глаза и снова увидел колоссальные статуи Абу-Симбела. И понял внезапно, что это было последнее приключение в его жизни. Он ни о чем не сожалел, наоборот, благодарил судьбу за то, что она преподнесла ему напоследок такой чудесный подарок.

Эллиот улыбнулся. Кто знает, может быть, Алекс на самом деле найдет для себя американскую наследницу.

Ах, как она мила, как ему нравится ее голос, и загадочный блеск глаз, и даже то, как она легонько тычет его пальчиком в бок, когда смеется! И какое у нее замечательное имя – мисс Шарлотта Уитни Баррингтон.

– А потом мы хотели поехать в Лондон, но говорят, в это время года там жутко холодно, и страшный туман, и вообще очень мрачно – с этим лондонским Тауэром, где отрубили голову Анне Болейн.

– Он не показался бы вам мрачным, если бы я показал его вам, – возразил Алекс.

– И когда же вы едете домой? Вы ждете оперы, да? Кажется, здесь все говорят только о ней. Забавно, правда, приехать в Египет, чтобы попасть на оперу.

– Но ведь это «Аида», дорогая моя.

– Знаю, знаю.

– Конечно, мы пойдем на оперу, и вы там обязательно будете. А на бал вы пойдете? Какая очаровательная улыбка!

– Ну, я ничего не знала про бал, понимаете? Я не хотела идти туда с мамой и папой и…

– Ну что ж, можно пойти со мной. Ах, какие чудные белые зубки!

– Да? Мне это нравится, граф Рутерфорд.

– Пожалуйста, называйте меня Алексом, мисс Баррингтон. Граф Рутерфорд – это мой отец.

– А сами вы виконт, да? – спросила она с неподражаемым американским дружелюбием и с той же сияющей улыбкой. – Мне так сказали.

– Да, наверное, это так. Виконт Саммерфилд, а вообще…

– А что такое виконт? – спросила она.

Какие милые глаза, какой обворожительный смех, как весело она смотрит на него! Он больше не мог сердиться на Генри из-за того, что тот связался с этой танцовщицей, с Маленкой. Даже хорошо, что Генри отдалился от них со своим пьянством и картами, хорошо, что он не появляется вместе с ними в общественных местах.

Интересно, что подумает Джулия о мисс Баррингтон? Вот ему она очень даже нравится!

Полдень. Столовый зал. Рамзес сидит откинувшись и смеется.

– Да, я настаиваю. Возьми вилку и нож, – сказала Джулия. – Просто попробуй.

– Джулия, неужели ты думаешь, что я не смогу? Но это варварство – запихивать в рот еду куском серебра!

– Ты знаешь, что ты красив, что ты всех очаровываешь, поэтому ты упорствуешь.

– За многие века я научился такту. – Рамзес взял вилку и зажал ее конец в кулаке. Джулия стукнула его по руке.

– Рамзес, ешь правильно.

– Малышка моя, – сказала он, – я ем так же, как ели Адам и Ева, Изида и Осирис, Моисей, Аристотель и Александр.

Джулия расхохоталась. Царь быстро украдкой поцеловал ее. Потом лицо его омрачилось.

– Так что с твоим кузеном? – прошептал он. Эти слова застали Джулию врасплох.

– Неужели нам нужно говорить о нем?

– Мы оставим его здесь, в Каире? Неужели убийца твоего отца не будет наказан?

На глаза ее навернулись слезы. Джулия сердито полезла в сумочку за носовым платком. Она не видела Генри в Каире и не желала его видеть. В письме к Рэндольфу она даже не упомянула о нем. Именно мысль о дяде расстроила ее и заставила заплакать.

– Переложи на меня эту ношу, – прошептал Рамзес. – Я все вынесу. Просто восстановится справедливость. Джулия приложила руку к его губам.

– Хватит, – сказала она. – Не сейчас. Он тихо вздохнул и сжал ее руку.

– Кажется, все уже собрались, чтобы идти в музей, – сказал Рамзес – Не стоит задерживать Эллиота – ему трудно стоять.

Подошел Алекс наклонившись, он чмокнул Джулию в щеку. Как целомудренно! Она вытерла нос и отвернулась, чтобы Алекс не видел, какое красное у нее лицо.

– Ну что, все готовы? – спросил он. Через пятнадцать минут нас ждет в музее личный экскурсовод. Да, чуть было не забыл: с оперой все устроилось. Ложи закуплены, есть билеты на бал. Рамсей, старина, должен признаться, что на ночном балу я не буду соперничать с вами, добиваясь внимания Джулии.

Та кивнула.

– Уже влюбился, – прошептала она язвительно. Алекс помог ей подняться.

– В мисс Баррингтон, – добавила Джулия.

– Пожалуйста, дорогая, выскажи свое мнение. Она идет с нами в музей.

– Давайте-ка поспешим, – сказал Рамзес. – Твой отец плохо себя чувствует. Удивительно, что он вообще идет с нами.

– Господи, знаете ли вы, что значит каирский музей для людей? – спросил Алекс. – А ведь это самое пыльное, самое грязное заведение из всех, что…

– Алекс, пожалуйста, мы собираемся посмотреть на величайшую коллекцию египетских сокровищ…

– Последних из сохранившихся, – сказал Рамзес, взяв Джулию под руку. – И все цари в одном помещении? Ведь ты так говорила?

– А я – то думал, что вы уже бывали там, – удивился Алекс. – Вы для меня загадка, старина…

– Продолжай в том же духе, – пробормотал Рамзес.

Алекс не слышал. Он уже разговаривал с Джулией, настаивая, чтобы она высказала ему свое мнение о мисс Баррингтон. Сама мисс Баррингтон, миловидная блондинка с розовыми щечками, стояла в вестибюле с Эллиотом и Самиром. Симпатичная, ничего не скажешь.

– Надо же, – сказала Джулия, – неужели тебе так нужно мое одобрение?

– Тихо, вон она. С отцом. Они отлично ладят.

– Ну что ж, она очень мила.

Они торопливо прошлись по пыльным просторным залам первого этажа, слушая экскурсовода, который довольно быстро говорил по-английски, хотя и с сильным акцентом. Да, изобилие сокровищ, ничего не скажешь. И все из разграбленных гробниц: в его времена такое было просто немыслимо. А здесь можно увидеть буквально все – под пыльными стеклами, в слабом свете люстр, и все же сохраненное, не испорченное ни временем, ни людьми.

Рамзес смотрел на статуэтку счастливого писаря – на маленькую сидящую фигурку со скрещенными ногами, с папирусом на коленях, с вдохновенным лицом. Она должна была бы умилить его до слез. Но он чувствовал только радость от того, что пришел, посмотрел на все это, выполнил долг и теперь может со спокойной душой уехать.

Наконец они поднялись по широкой центральной лестнице. Зал царей, тяжкое испытание, которого он так боялся. К нему подошел Самир.

– Почему бы не отказаться от этого жестокого удовольствия, сир? Все они ужасны.

– Нет, Самир, я должен пройти этот путь до конца.

Когда он понял, что это за зал, то чуть не расхохотался – огромное помещение со стеклянными витринами, совсем как в больших магазинах, где товары размещаются под стеклом, чтобы никто не трогал их руками.

И все-таки вид черных высушенных тел потряс его. Он почти не слышал экскурсовода, едва улавливая знакомые слова:

– Мумия Рамзеса Проклятого в Лондоне является весьма сомнительным открытием. Весьма сомнительным. Вот здесь перед вами настоящий Рамзес Второй, известный в истории как Рамзес Великий.

Подойдя поближе, он увидел отвратительную мумию, носящую его имя.

… Рамзес Второй, величайший из всех египетских фараонов.

Глядя на ссохшиеся конечности, он чуть не улыбнулся, но тут же почувствовал странное стеснение в груди – очевидная мысль поразила его: если бы тогда он не зашел в пещеру, где жила жрица, здесь, под этим стеклянным колпаком, на всеобщее обозрение было бы выставлено его собственное тело, такое же высохшее и безобразное. Его останки… И тогда у него не было бы всех этих лет жизни, он ничего не узнал бы из того, что знает теперь, он ничего так и не понял бы…

Как шумно! Джулия сказала что-то, но он не расслышал. В голове страшно гудело. Внезапно он увидел всю картину целиком: отвратительные трупы, словно вынутые из горящей печи, грязные пыльные стекла, снующие взад-вперед туристы.

Он услышал голос Клеопатры. Если ты позволишь ему умереть, умру и я. Возьми, я не буду пить его!

Они снова идут куда-то? Самир сказал, что пора уходить?

Рамзес с трудом отвел взгляд от ужасного сморщенного лица мумии и увидел Эллиота, пристально смотревшего на него. Что выражало его лицо? Понимание и сочувствие.

О, да разве можете вы меня понять? Я и сам себя не понимаю.

– Пойдемте, сир.

Рамзес подчинился Самиру, который взял его под руку и повел к выходу. Мисс Баррингтон смеялась – Алекс нашептывал ей что-то на ухо. Трескотня проходивших мимо французских туристов была просто невыносима. Какой ужасный, грубый язык!

Рамзес обернулся и снова посмотрел на стеклянные витрины. Да, надо уходить отсюда. Почему они идут по коридору к задней части здания? Вроде бы они уже все осмотрели. Вот чем закончились мечты и чаяния нации – огромным пыльным мавзолеем, где хохочут юные девицы и бродят толпы зевак.

Экскурсовод остановился в конце коридора. Что там? Еще одно тело под колпаком. Разве можно что-то разглядеть в такой темноте? Сквозь грязное окно наверху еле пробивался слабый уличный свет.

– Неизвестная женщина… любопытный пример естественного консервирования.

– Здесь разрешают курить? – прошептал Рамзес на ухо Самиру.

– Нет, сир, но мы можем уйти. И подождать наших спутников на улице, если хотите…

…тело этой неизвестной женщины мумифицировано самой природой.

– Пойдем, – сказал Рамзес, положив руку Самиру на плечо.

Надо предупредить Джулию, чтобы она не разволновалась. Рамзес сделал шаг вперед, легонько потянул ее за рукав и посмотрел на тело за стеклянной витриной.

И сердце его перестало биться.

…и хотя большую часть пелен давным-давно разорвали – скорее всего, это дело рук грабителей, – само тело женщины прекрасно сохранилось в речном иле, также как тела, найденные в северных болотах…

Волнистые волосы, длинная стройная шея, мягкие покатые плечи… А лицо, само лицо! Он не верил своим глазам!

Голос экскурсовода эхом бился в его голове: «…неизвестная женщина… эпоха Птолемеев… греко-романский период… Но посмотрите на этот египетский профиль. Изящно очерченные губы…»

В висках застучало – опять залилась тоненьким смехом мисс Баррингтон.

Рамзес бросился вперед. Оттолкнул руку мисс Баррингтон. Алекс сказал ему что-то резкое, назвал по имени. Экскурсовод недоуменно уставился на него.

Но царь смотрел сквозь стекло. Ее лицо! Это была она – тонкие погребальные одеяния вросли в ее плоть, обнаженные руки покойно сложены на груди, из-под обмоток торчат голые ступни. Все черное, черное из-за речного ила, который окружал ее и сохранил!

– Рамзес, что случилось?

– Сир, вам плохо?

Они набросились на него со всех сторон, они его окружили. Кто-то потащил его прочь, и он в ярости обернулся.

Рамзес услышал, как треснуло стекло. Зазвучал вой сирены, похожий на визг испуганной женщины.

Посмотри на ее закрытые глаза. Это она! Это она. Ему не надо ни колец, ни узоров, ни имен. Это она.

Появился вооруженный охранник. Джулия взмолилась. Мисс Баррингтон была испугана. Алекс призывал Рамзеса выслушать его.

– Я не слышу тебя. Я ничего сейчас не слышу. Это она. «Неизвестная женщина». Она, последняя царица Египта.

И снова он вырвался из их рук. Наклонился над пыльным стеклом. Ему хотелось разбить его. Ее ноги превратились в кости; пальцы левой руки усохли и стали пальцами скелета. Но это лицо, это прекрасное лицо! Моя Клеопатра.

Наконец он позволил увести себя. Джулия расспрашивала его, но царь не отвечал. Она заплатила за поврежденную витрину и за беспорядок. Ему хотелось попросить у нее прощения.

Больше он ничего не мог вспомнить. Помнил только ее лицо и фигуру – существо, слепленное из черной земли, поднятое со дна реки и уложенное на полированном дереве витрины так, что пелены свисали по краям, будто их до сих пор полощет речная вода. И ее волосы, густые волнистые волосы… Да, ее фигура до сих пор чудится ему в тусклом свете дня.

Джулия произносила какие-то слова. В отеле горел неяркий уютный свет. Он хотел ответить, но не мог. И вспомнил еще кое-что: отвернувшись от мумии, смущенный и расстроенный, он снова столкнулся с понимающим и сочувственным взглядом Эллиота.

Оскар поспешными шагами шел вслед за Хэнкоком и двумя полицейскими из Скотленд-Ярда. Они прошли через анфиладу гостиных и остановились в египетском зале. Ох, не надо было впускать их в дом! Они не имели права входить. А теперь они идут прямо к саркофагу.

– Но мисс Джулия страшно рассердится, сэр. Это ее дом, сэр. Вы не должны это трогать, сэр, это собственность мистера Лоуренса, это его находка.

Хэнкок смотрел на пять золотых монет Клеопатры на бархатной подушечке шкатулки.

– Но ведь монеты могли быть украдены в Каире, сэр. Перед тем как был составлен каталог коллекции.

– Да, разумеется, вы абсолютно правы, – сказал Хэнкок. Он повернулся и посмотрел на саркофаг.

Джулия налила вина в бокал Рамзеса, но царь даже не посмотрел на него.

– Может, ты объяснишь? – прошептала она. – Ты узнал ее. Ты ее знал. Должно быть, так оно и есть.

Они долгие часы сидели молча. За легкими занавесками горело заходящее солнце. Гомон веселой толпы на улицах понемногу стихал, превращаясь в монотонное скучное гудение.

Джулия уже устала плакать.

– Но ведь это не могла быть… – Нет. Даже ей такое предположение казалось невероятным. Она снова подумала о той женщине: золотая тиара на голове была такой же черной и блестящей, как все ее тело. – Ведь не может быть, чтобы она…

Рамзес медленно поднял голову и посмотрел на Джулию. Взгляд его огромных голубых глаз был тяжелым.

– Не может быть! – язвительным шепотом отозвался он. Голос низкий, хриплый, страдальческий. – Не может быть! Вы выкопали тысячи египетских мертвецов. Вы рыщете по их пирамидам, по их гробницам в пустынях, по их катакомбам. Нет ничего невозможного!

– О господи… – Слезы катились у Джулии щекам.

– Их крадут, продают, покупают, – продолжал Рамзес. – Разве остались на этой земле хоть один мужчина, женщина или ребенок, чье тело не выкопали из земли и не выставили на всеобщее обозрение? Нет ничего невозможного!

На миг Джулии показалось, что царь окончательно потерял контроль над собой; но он вдруг опомнился и посмотрел на нее уже мирно. Потом глаза его затуманились, словно он вообще перестал ее видеть.

– Нам необязательно оставаться в Каире, если ты не хочешь больше…

Рамзес медленно обернулся и посмотрел на нее – удивленно, словно очнулся от долгого сна, словно сам удивился, почему так долго не разговаривал с ней.

– Нет, – сказал он. – Мы не можем уехать. Не сейчас. Я не хочу уезжать…

Его голос дрогнул, будто только теперь он понял, что говорит. Он встал и медленно пошел к выходу, ни разу не оглянувшись.

Джулия видела, как закрылась дверь; она слышала, как он идет по коридору. И снова по ее лицу покатились беззвучные слезы.

Что ей делать? Как утешить его? Сможет ли она, воспользовавшись своим влиянием, получить разрешение на вынос этого тела из музея, чтобы похоронить его по всем правилам? Вряд ли. Ее просьба покажется всем глупой и необоснованной. И зачем? Ведь на обозрение публики выставлено множество царских мумий!

Но даже если бы ей и удалось это сделать, вряд ли он утешится. Его сломил отнюдь не факт осквернения могилы, а сам вид этой мумии.

Двое полицейских смущенно смотрели на человека из Британского музея.

– Теперь нам следует уйти, сэр. У нас нет ордера на обыск саркофага мумии. Мы пришли посмотреть, целы ли монеты. И мы это сделали.

– Ерунда, – возразил Хэнкок. – Если у нас есть разрешение суда, мы можем осмотреть все. Да, мы пришли посмотреть, цела ли коллекция. Перед тем как уйти, я хочу убедиться, что и мумия на месте.

– Но, сэр… – вмешался Оскар.

– Не надо ничего говорить, приятель. Ваша хозяйка сбежала в Каир и оставила без охраны бесценные сокровища. Без нашего разрешения. – Хэнкок повернулся к представителям закона. – Откройте крышку, – приказал он.

– Мне все это не нравится, – сказал Трент. Хэнкок оттолкнул его и снял крышку сам – полицейские и Оскар не успели помешать ему.

Галтон подхватил крышку и аккуратно поставил ее на пол. Оскар тихо ахнул.

Внутри стояла сморщенная черная мумия.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – взвился Хэнкок.

– Что вы имеете в виду, сэр? – вежливо поинтересовался Трент.

– Надо немедленно вернуть все в музей!

– Но, сэр…

– Это не та мумия, дурак ты этакий! Это мумия из магазина лондонского старьевщика! Я сам ее там видел. Мне предлагали купить ее. Черт бы побрал эту женщину! Она украла находку века!

Было далеко за полночь. В заведениях города стихла музыка. Каир спал.

Эллиот в одиночестве прогуливался по двору между двумя флигелями отеля Шеферда. Левая нога совсем занемела; но он не обращал на это внимания. Он то и дело поглядывал на верхнее окно, на фигуру в костюме, которая расхаживала по освещенной комнате. Тень Рамсея.

В комнате Самира было темно. Час назад погас свет в номере Джулии. Алекс уже давно лег спать. Он очень расстроился из-за Рамсея и еще больше переживал из-за Джулии, которая влюбилась в сумасшедшего.

Тень замерла. Придвинулась к ставням. Эллиот застыл в прохладной тьме двора. Он видел, как Рамсей взглянул на черное небо, на гигантскую сеть звезд, раскинувшуюся над крышами домов.

Потом тень исчезла.

Эллиот повернулся и заковылял к дверям вестибюля. Он уже дошел до полуосвещенного фойе со стойкой, за которой находился портье, когда увидел спускавшегося по центральной лестнице Рамсея, небрежно одетого, с непричесанной гривой густых каштановых волос. Рамсей направлялся к выходу.

Я совсем выжил из ума, подумал Эллиот. Я никогда не был таким безрассудным.

Крепко сжав трость, он последовал за Рамсеем. Выйдя на улицу, увидел впереди темную фигуру, быстрыми шагами пересекавшую площадь. Боль в левой ноге стала такой сильной, что Эллиот стиснул зубы. Но от погони не отказался.

Через несколько минут Рамсей оказался возле музея. Эллиот видел, как он постоял в задумчивости у центрального входа, а потом направился к правому крылу здания, где светилось зарешеченное окно.

Желтый свет горел в маленькой прихожей служебного входа. Сторож мирно посапывал, растянувшись в кресле. Дверь была открыта настежь.

Зайдя в музей, Эллиот торопливо прошел по пустым залам первого этажа, мимо высоких статуй богов и богинь. Наконец он добрался до широкой лестницы и, вцепившись в перила, медленно побрел по ступеням, шаг за шагом, стараясь не налегать на больную ногу, пытаясь идти осторожно, чтобы не нарушить тишину погруженного во тьму здания.

Коридор был наполнен тусклым серым светом. В конце расплывалось бледное пятно окна. Рамсей стоял возле низкой стеклянной витрины, в которой покоилось похожее на блестящий уголь тело мертвой женщины, завернутое в окаменевшее тряпье. Рамсей склонил голову в молитвенной позе.

Казалось, он шепчет что-то. Или плачет? Эллиот отчетливо видел его профиль и движение руки – вот он залез под пальто и вытащил что-то блестящее.

Стеклянный сосуд, наполненный светящейся жидкостью.

Господи, неужели он собирается сделать это?! Неужели это тот самый эликсир, который он испробовал на самом себе? Эллиот едва не вскрикнул и чуть было не бросился к Рамсею, чтобы схватить его за руку. Но когда тот открыл бутылочку с жидкостью, когда раздалось позвякивание металлического колпачка, Эллиот скользнул к дальнему концу коридора и спрятался за высокой стеклянной витриной.

Сколько страдания было в стоящей в отдалении темной фигуре, сколько отчаяния – в одной руке он держал открытый сосуд, другую поднял вверх, чтобы откинуть со лба спутанную прядь волос.

Потом Рамсей развернулся, словно собрался уходить. Эллиота он не видел.

Освещение в коридоре немного изменилось. Видимо, начинался восход – окно засветилось стальным серым светом, на стекле витрин по всей длине коридора заиграли блики.

Рамсей повернулся. Эллиот услышал его вздох. Он чувствовал его страдания. Но ведь это же сумасшествие, просто бред.

Он беспомощно наблюдал за тем, как Рамсей снова приблизился к стеклянному колпаку, приоткрыл оправленную в деревянную раму крышку и тихо приставил ее к стене. Теперь он мог дотронуться до лежащей внутри покойницы.

Молниеносным движением он снова достал сосуд. Мерцающая белая жидкость капля за каплей полилась на труп. Рамсей водил пузырьком взад-вперед над мумией.

– И все равно это не поможет, – прошептал Эллиот. Он сильнее прижался к стене, наблюдая за Рамсеем сквозь стекло витрины.

С ужасом и восхищением он смотрел, как Рамсей размазывает белую жидкость по конечностям мертвой женщины. Он видел, как тот наклонился и прислонил мерцающий сосуд к ее губам.

В темноте послышалось шипение. Эллиот беззвучно ахнул. Рамсей отшатнулся и прислонился к стене. Пузырек выпал из его руки и покатился по каменному полу. В нем еще оставалась чудесная жидкость.

Рамсей не отрываясь смотрел на лежавшую перед ним мумию.

Эллиот увидел, как темная масса на дне витрины зашевелилась. Он даже услышал низкий хриплый звук, похожий на вздох.

Господи, человек, что же ты натворил?! Кого ты разбудил?!

Дерево витрины заскрипело, тонкие деревянные ножки задрожали. Мумия внутри ящика шевелилась, приподнимаясь.

Рамсей бросился прочь по коридору. Сдавленный крик сорвался с его губ. Эллиот увидел, как темная фигура в витрине села. Деревянный ящик затрещал и с грохотом треснул. Мумия стояла на ногах! Огромная голова с копной черных волос, которые, как дым, клубились по плечам. Черная кожа светлела, меняясь на глазах. Издав отвратительный стон, существо подняло вверх скелетообразные руки.

Рамсей отчаянно молился, пересыпая молитву старыми египетскими именами богов. Эллиот прижал руку ко рту.

Наклонившись вперед, шурша на каменном полу босыми ступнями – так шуршат крысы в старых домах, – мумия опустила руки и потянулась к Рамсею.

В ее огромных открытых глазах, лишенных век, сиял свет. Волосы становились гуще, волнистей, чернее и все ниже опускались на ее костлявые плечи.

Но что за белые пятна покрывают ее тело? Это кости, обнажившиеся кости – в тех местах, где время съело плоть, возможно, многие столетия назад. Голые кости проступали на левой ноге, белые кости виднелись на правой ступне, белые кости просвечивали на пальцах, тянувшихся к Рамсею.

Она не сохранилась. Ты пробудил существо, которое не сохранилось до конца!

Окно засветилось еще ярче. В пепельный сумрак проник первый луч солнца. Рамсей попятился, миновал Эллиота, ухватился за перила лестницы. Существо неуверенно шло за ним, все быстрее и быстрее, пока не попало под солнечный луч.

Оно потянулось к свету. Дыхание, смешанное со стоном, участилось, стало еще более судорожным, отчаянным, испуганным.

Сморщенная плоть на руках приобрела бронзовый оттенок. Лицо тоже стало бронзовым, все светлея и бледнея. Солнце сделало его более похожим на человеческое.

Существо развернулось к свету, чтобы выпить его, и тут же из рваных ран, покрывавших скелет, начала сочиться живая кровь.

Эллиот закрыл глаза. В какой-то момент он чуть не потерял сознание. Снизу донесся шум. Где-то далеко хлопнула дверь.

Он открыл глаза и заметил, что мумия приблизилась к нему. Обернувшись, он увидел Рамсея, который вцепился в перила и с ужасом наблюдал за мумией.

Боже, верни ее на место! Эллиот почувствовал жжение в груди, знакомую тяжесть. Боль пронзила левую руку, и он изо всех сил сжал серебряный набалдашник трости. Еле удерживаясь на ногах, заставил себя дышать ровно.

Мумия полнела на глазах. Плоть приобрела тот же цвет, что и кожа Эллиота; волнистая грива волос полностью скрыла плечи. И одеяние – даже одеяние изменилось. В тех местах, на которые попал эликсир, полотно снова стало белым. Когда существо стонало, его белые зубы обнажались до самых корней. Его груди налились плотью, и, обнажив женские формы, полотно лопнуло и обвисло вокруг ног, которые продолжали неуверенно двигаться вперед.

Глаза существа сосредоточились на человеке, стоявшем в конце коридора. Хриплое дыхание рвалось из груди. Рот искривлен гримасой.

Снизу опять донесся шум. Кто-то засвистел. Кто-то закричал по-арабски.

Рамзес склонился над перилами. По лестнице уже поднимались люди. Их крики могли означать только одно – его заметили.

В панике он кинулся к женской фигуре, которая была уже совсем близко от него.

С ее губ сорвался отчаянный вопль:

– Рамзес!

Граф закрыл глаза. Потом снова открыл: женщина проходила рядом с ним, вытянув вперед скелетообразные руки.

Кто-то крикнул: «Стоять!» – и выстрелил. Существо завизжало и прижало руки к ушам, потом бросилось назад. Пуля ударила в Рамзеса, и он чуть не упал на человека, который поднимался по лестнице. Отчаявшись, он повернул назад, к ожившей женщине. И снова прогремели выстрелы. Коридор оказался отличным резонатором – грохот стоял оглушительный. Рамзес повис на мраморных перилах.

Женщина задрожала, все еще зажимая уши руками. Она чуть не потеряла равновесия. Ее отбросило к каменному саркофагу, стоявшему у противоположной стены коридора. Когда пули засвистели вновь, она в ужасе завыла:

– Рамзес!

Это был вопль раненого животного.

3

Эллиот снова был на грани потери сознания. Он закрыл глаза и судорожно глотал воздух. Левая рука, стиснувшая трость, совсем потеряла чувствительность.

Он слышал, как охранники с шумом волокут Рамсея по лестнице. Рамзес явно сопротивлялся. Но их было слишком много.

А женщина… Она исчезла. Потом Эллиот опять услышал, как ее босые ступни царапают каменный пол. Он посмотрел сквозь стекло витрины и увидел, что она отходит в глубину коридора. Женщина шла пошатываясь, дыхание ее по-прежнему было судорожным и неровным. Она скрылась в боковой двери.

Внизу стало тихо. Очевидно, Рамзеса выволокли из музея. Но охранники наверняка вернутся сюда с минуты на минуту.

Не обращая внимания на боль в груди, Эллиот поспешно пошел по коридору и добрался до боковой двери как раз тогда, когда женщина доковыляла до лестницы черного хода. Он быстро обернулся и заглянул под выставочный стенд. Там на полу лежал сосуд, мерцающий в сером утреннем свете. Встав на колено, Эллиот ухитрился дотянуться до него, закрыл колпачок и опустил пузырек в карман.

Потом, поборов волну слабости, он начал спускаться по лестнице вслед за женщиной. Несколько раз чуть не упал – онемевшая левая нога подводила его. На полпути он увидел женщину – испуганную, шатающуюся. Одна рука ее, похожая на лапу с когтями, была вытянута вперед – словно она двигалась на ощупь в темноте.

Вдруг открылась дверь, и лестницу залил яркий солнечный свет. Вошла уборщица, на мусульманский манер с ног до головы закутанная в черное. В правой руке у нее была швабра.

Она тут же увидела двигающийся скелет и оглушительно завизжала. Швабра выпала из ее рук. Уборщица бросилась назад, к свету.

Раненое существо зашипело, потом зарычало и бросилось следом, протягивая костлявые руки, чтобы остановить этот пронзительный визг.

Эллиот торопился изо всех сил. Он не успел добраться до освещенной комнаты, как визг утих. Войдя, граф увидел распростертую на полу уборщицу – мертвую. У нее была сломана шея, из щеки вырван кусок мяса. Остекленевшие черные глаза невидяще смотрели в потолок. Существо перешагнуло через тело и устремилось к маленькому зеркальцу, висевшему на стене над раковиной.

Судорожные рыдания сотрясли женщину, когда она увидела свое отражение. Задыхаясь, дрожа, она протянула руку и коснулась зеркала.

И снова Эллиот чуть не потерял сознание. Видеть мертвое тело и это омерзительное существо перед зеркалом было выше его сил. Но жгучее любопытство, желание узнать, что же будет дальше, удержало его на ногах. Теперь ему надо призвать на помощь разум. К черту боль в груди, к черту тошноту, подступившую к горлу.

Он быстро закрыл за собой дверь. Стук двери удивил женщину. Она развернулась на пятках и снова вытянула руки – для нападения. На миг Эллиота парализовал ужас – так безобразно было это зрелище. Свет лился с потолка, поэтому картина была полной. Из полуобглоданных смертью глазниц сверкали огромные глаза. В огромной ране на боку белели голые кости. Половины рта не было, из-под обнаженной ключицы сочилась кровь.

О господи, как же она страдает! Бедное, несчастное создание!

Издав низкое рычание, женщина направилась к Эллиоту, и он быстро заговорил по-гречески.

– Друг, – произнес он. – Я твой друг и могу дать тебе убежище. – Тут память отказала ему, он забыл слова этого древнего языка и перешел на латынь: – Доверься мне. Я не позволю причинить тебе зло.

Ни на секунду не отводя от нее глаз, он потянулся к одной из черных роб, висевших на стене. Да, вот что ему нужно – именно такое бесформенное одеяние, которое носят мусульманки на людях. Оно достаточно велико, чтобы укрыть ее с головы до пят.

Эллиот бесстрашно приблизился к женщине, накинул ей на голову покрывало, обернул его вокруг плеч, и ее руки тут же поднялись, чтобы помочь ему. Она закутала лицо, чтобы не пугать прохожих.

Эллиот вывел ее в коридор, закрыл за собой дверь, чтобы не было видно мертвого тела. Сверху, со второго этажа, доносились возбужденные крики и топот. Голоса раздавались уже в комнате. Нащупав справа от себя дверь черного хода, Эллиот открыл ее и вывел женщину на улицу, где они тут же попали под жаркие солнечные лучи.

За считанные минуты они отошли далеко от здания и затерялись в огромной толпе мусульман, арабов и европейцев, в толпе пешеходов, шагающих в самых разных направлениях, несмотря на гудки автомобилей и вопли ослов, тянущих по мостовой загруженные повозки.

При звуке автомобильного клаксона женщина застыла. Увидев кативший мимо автомобиль, отшатнулась и вскрикнула сквозь стиснутые зубы. Эллиот вновь заговорил на латыни, уверяя, что позаботится о ней и найдет убежище.

Он не знал, понимает ли женщина его. Но услышал измученный низкий голос, произнесший латинские слова. «Есть и пить», – прошептала женщина, потом пробормотала что-то еще, но что – он не понял: то ли молитву, то ли ругательство.

– Да, – сказал Эллиот ей на ухо. Теперь его латынь лилась свободно, он знал, что его понимают. – Я дам тебе все, что попросишь. Я позабочусь о тебе. Доверься мне.

Но куда ее вести? Только одно место пришло на ум. Надо добраться до старого Каира. Но ведь он не посмеет посадить это существо в такси. Эллиот нанял экипаж. Женщина послушно забралась на кожаное сиденье. А что делать ему, ведь он задохнется, да и левая нога отказывается подчиняться. Эллиот поставил правую ногу на подножку и, опираясь на правую руку, забрался наверх. Потом, борясь со слабостью и тошнотой, опустился на сиденье рядом со скрюченной фигурой и, с трудом переводя дыхание, сказал кебмену, куда ехать.

Экипаж рванул с места, кебмен кричал на пешеходов и хлестал лошадь кнутом. Несчастное создание, сидевшее рядом с Эллиотом, безутешно рыдало. Лицо женщины было полностью скрыто покрывалом.

Эллиот обнял ее; сквозь тонкую черную ткань он чувствовал холод жестких костей, но не обращал на это внимания. Он крепко прижал несчастную к себе и, преодолевая тяжелую одышку, снова сказал на латыни, что позаботится о ней, что он ее друг.

Кеб выехал из британского сектора, и Эллиот попытался раскинуть мозгами. Потрясенный, измученный болью, он так и не смог найти разумного объяснения ни тем событиям, свидетелем которых оказался, ни своим собственным поступкам. Он знал то, что видел чудо и видел убийство, что первое значило для него гораздо больше, чем второе, что он ввязался в историю, из которой вряд ли выпутается.

Джулия еще не до конца проснулась. Она никак не могла понять, что хочет от нее британский чиновник, который стоит в дверях.

– Арестован? За то, что ворвался в музей? Не верю.

– Мисс Стратфорд, он тяжело ранен. Наверное, произошла какая-то путаница…

– Какая путаница?

Доктор был в ярости. Если мужчина тяжело ранен, его место в больнице, а не на задворках тюрьмы.

– Дайте пройти! – крикнул он человеку в мундире. – Что здесь происходит? Здесь что, тир?

По меньшей мере двенадцать ружей было нацелено на высокого голубоглазого мужчину, стоявшего у стены. Его рубашка пестрела пятнами высохшей крови. Сквозь порванное пальто виднелось голое плечо, на котором тоже запеклась кровь. Мужчина в панике смотрел на доктора.

– Не приближайтесь! – крикнул он. – Я не позволю себя осматривать. Не прикасайтесь ко мне своими медицинскими инструментами. Я здоров и хочу уйти отсюда.

– Пять пуль, – прошептал офицер на ухо доктору. – Я видел раны, говорю вам. Он не мог выдержать…

– Позвольте мне осмотреть вас. – Доктор сделал шаг вперед.

И тут же взметнулся мощный кулак – чемоданчик доктора полетел к потолку. Одно из ружей выстрелило, мужчина бросился на полицейских и отшвырнул несколько человек к стене. Доктор упал на колени, уронив на пол очки, и почувствовал, как чей-то ботинок наступил ему на руку. В коридоре затопали солдаты.

Снова щелкнуло ружье. Крики и египетские ругательства. Где же очки? Он должен найти очки.

Кто-то помог ему подняться и вложил в руку очки. Доктор быстро нацепил их на нос и разглядел англичанина интеллигентного вида.

– С вами все в порядке?

– Что происходит, черт побери? Где он? Они снова стреляли в него?

– Этот мужчина силен как бык. Он вышиб дверь, решетки и вообще разнес все. И сбежал.

Слава богу, Алекс был с ней. Никто не мог найти Эллиота. Самир отправился в полицейский участок, чтобы разобраться. Придя в управление вместе с Алексом, Джулия с облегчением увидела, что их ждет не сам губернатор, а его помощник – Майлз Уинтроп. Майлз ходил с Алексом в одну школу. Джулия знала его с детства.

– Это какое-то недоразумение, – сказал Алекс.

– Как ты думаешь, Майлз, – спросила Джулия, – у тебя получится освободить его?

– Джулия, ситуация довольно сложная. Во-первых, египтянам очень не нравится, когда кто-то врывается в знаменитый на весь мир музей. Сейчас рассматривается дело о краже и убийстве.

– О чем ты говоришь? – прошептала Джулия.

– Майлз, Рамсей не способен на убийство, – сказал Алекс. – Это полный абсурд.

– Надеюсь, ты прав. Но в музее нашли мертвую уборщицу со сломанной шеей. И со второго этажа украдена мумия. Ваш друг сбежал из тюрьмы. Теперь скажите мне: насколько хорошо вы знаете этого человека?

На полной скорости промчавшись через крышу, он одним прыжком перемахнул узкую улочку. За считанные секунды преодолел еще одну крышу, спрыгнул на другую и опять перемахнул улицу.

И только тогда оглянулся. Преследователи потеряли его из виду. Он слышал слабые, очень далекие ружейные выстрелы. Наверное, они стреляли друг в дружку. Какая разница!

Он спрыгнул на улицу, побежал и вскоре оказался в узеньком переулке. Высокие окна тесно стоявших домов были закрыты деревянными ставнями. Больше не видно ни британских магазинов, ни вывесок на английском языке. Мимо проходили одни египтяне, в основном пожилые женщины парами, чьи головы и лица были укрыты черными покрывалами. При виде его перепачканной в крови рубашки и рваной одежды они тут же отворачивались.

Наконец он остановился возле какой-то двери, чтобы отдышаться. Сунул руку под пальто – раны почти затянулись. Он ощупал широкий пояс. Все сосуды целы.

Проклятые пузырьки! И зачем только он взял их с собой, почему не оставил в укромном месте в Лондоне? Почему не выбросил в море?

Что сделают с эликсиром солдаты, когда найдут в музее тот пузырек? Он ужаснулся при мысли о том, что произойдет, когда снадобье попадет в их руки.

Нужно вернуться в музей! Он должен найти ее! Страшно подумать, что могло произойти с ней за это время.

Никогда за всю свою долгую жизнь он не был так расстроен. Но дело сделано! Он не смог побороть искушения. Он пробудил к жизни полусгнившее тело, покоившееся в витрине музея.

И теперь он просто обязан исправить собственную глупую ошибку. Он должен проверить, теплится ли в этом существе хоть искра интеллекта!

Да нет же, кого он пытается обмануть?! Она назвала его по имени!

Он повернулся и побежал по улице. Переодеться – вот что нужно сделать прежде всего. Но у него нет времени делать покупки. Он должен достать любую одежду, которая подвернется под руку. Вот прачечная. Он видел веревки, на которых сушилось белье. Вот она, слева по улице. Веревки тянутся через узкий проулок.

Одеяние бедуина – балахон с длинными рукавами и головной убор. Он разом сдернул одежду с веревки. Скинул пальто, надел балахон и покрывало, оторвал кусок веревки и обвязал им голову.

Теперь он выглядит как араб. Только с голубыми глазами. Но он знал, где можно взять пару темных очков, – он видел их на базаре. А базар находится по дороге к музею.

Он бросился бежать.

Вернувшись накануне вечером из отеля Шеферда, Генри не просыхал. Короткий разговор с Эллиотом почему-то здорово разволновал.

Он постоянно напоминал себе, что ненавидит Эллиота Саварелла, что вот-вот отправится в Америку, где уже никогда не встретится ни с Эллиотом, ни с ему подобными.

И все-таки воспоминание об этой встрече не давало Генри покоя. Каждый раз, вспоминая тот разговор, он видел Эллиота, смотревшего на него с нескрываемым презрением. И снова слышал холодную ненависть в его голосе.

Нужно иметь крепкие нервы, чтобы посметь обращаться с Генри подобным образом. Давным-давно, после одной неприятной истории, Эллиот был в его руках, Генри мог разрушить его жизнь, но не сделал этого только потому, что это показалось ему жестоким. Он всегда был уверен в том, что Эллиот испытывает к нему благодарность, он был уверен, что именно из-за той давней истории Эллиот неизменно вежлив и терпелив. Потому что все эти годы Эллиот на самом деле проявлял удивительное терпение.

Но только не вчера. А самое ужасное то, что ненависть Эллиота была зеркальным отражением той ненависти, которую Генри испытывал ко всем, с кем был знаком. Это огорчало Генри и выводило из себя. И пугало.

Надо уехать от них, от них всех, думал он. Они только и заняты тем, что критикуют и осуждают меня, хотя сами недалеко от меня ушли.

Когда они уедут из Каира, он как следует отмоется, бросит пить, вернется к Шеферду и мирно проспит несколько дней. Потом заключит сделку с отцом и поедет в Америку, а там, может, ему улыбнется фортуна.

А сейчас у него не было никакого желания играть. Сегодня не будет никакой игры; он с легкостью откажется от нее и позволит себе наслаждаться шотландским виски, полеживая в этом уютном кресле и поглощая приготовленную Маленкой еду.

Маленка в последнее время слишком часто стала ворчать и придираться. Она только что приготовила английский завтрак и хотела, чтобы он сел за стол. Генри шлепнул ее по спине и попросил оставить его в покое.

Тем не менее она продолжала суетиться. Генри слышал, как засвистел чайник. Маленка накрыла небольшой столик во дворе.

Ну и ладно, черт с ней. У него есть три бутылки виски – этого вполне достаточно. Может, попозже ему удастся вытурить ее куда-нибудь. Ему нравится бывать здесь в одиночестве. Пить, курить и предаваться мечтам. Слушать граммофон. Генри привык даже к этому проклятому попугаю.

Сейчас он решил вздремнуть, а попугай, естественно, заорал, защелкал, забегал взад-вперед по своей клетке. Африканские серые попугаи обожают висеть вниз головой. Вообще-то, эта тварь всегда напоминала Генри гигантское насекомое. Когда Маленки не будет дома, надо его прибить.

Он уже задремывал, находясь на грани бодрствования и сна. Сделал еще один глоток виски, и голова его склонилась к плечу… Дом Джулии, библиотека, мумия кладет руку ему на плечо, в горле застревает пронзительный вопль…

– Господи!

Генри вскочил с кресла, бокал выскользнул из руки. Хоть бы прекратился этот проклятый кошмар…

Эллиоту пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Два выпуклых глаза изучающе смотрели на него поверх черной саржи. Казалось, женщине хотелось взглянуть на него украдкой, но полусъеденные веки не давали возможности прикрыть глаза. Рука поправила покрывало, словно женщина хотела спрятаться от взгляда Эллиота.

Нашептывая латинские слова, граф попросил ее подождать немного. Кеб не мог подъехать ближе к дому, который был им нужен. Осталось пройти несколько шагов.

Эллиот вытер лоб носовым платком. Так, минуточку. Рука. Рука, которая придерживала черную ткань возле рта. Он снова взглянул на нее. Рука менялась в лучах жаркого солнца. Рана, обнажавшая костяшки пальцев, почти затянулась!

Эллиот некоторое время изучал руку, потом перевел взгляд на глаза женщины. Да, появилось что-то вроде век, и теперь длинные изогнутые черные ресницы прикрывали бугристую изъеденную плоть.

Он снова обнял женщину, и она тут же прижалась к нему, нежное, трепещущее существо. И тяжело вздохнула.

Эллиот вдруг ощутил исходящий от нее аромат духов, дорогих, сладких, изысканных. В этом аромате слышались запахи пыли, глины, речного ила, но очень легкие, почти неуловимые. А запах духов был стоек и силен. Сквозь тонкую саржу Эллиот чувствовал тепло ее тела.

Ну и зелье! Какое могучее!

– Сюда, сюда, моя дорогая, – сказал он по-английски. – Мы уже совсем близко. Вон та дверь в конце дома.

Он почувствовал, как женщина обнимает его. Она легонько поддерживала его, принимая на себя тяжесть его тела. Боль в левом бедре утихла. Эллиот с облегчением засмеялся. Нет, он чуть было не засмеялся, но не смог. Просто пошел дальше, и женщина помогала ему идти, пока они не добрели до двери.

Здесь он с минуту отдыхал, а потом забарабанил в дверь кулаком.

Больше он не мог ступить ни шагу.

Долго ничего не было слышно. Эллиот постучал еще раз.

Потом донесся звук отодвигаемого засова, и появился Генри, дрожащий, небритый, в зеленом шелковом халате.

– Какого черта тебе надо?

– Позволь мне войти.

Он толкнул дверь и ввел женщину в комнату. Она спряталась у него за спиной, чтобы Генри не увидел ее лица.

Эллиот заметил, что обстановка в доме роскошная – ковры, мебель, хрустальные графины на мраморных столиках. Сквозь арочный проход, ведущий во двор, Эллиот увидел темнокожую красавицу, одетую в танцевальный костюм, – наверное, это и есть Маленка. Она ставила на столик поднос с горячей едой. Возле белой садовой стены росли маленькие апельсиновые деревья.

– Кто эта женщина? – спросил Генри.

– Все еще крепко прижимая спутницу к себе, Эллиот направился к стулу. Генри смотрел на ноги женщины – при каждом ее шаге видны были голые кости. Во взгляде Генри мелькнуло изумление, смешанное с отвращением.

– Кто она такая? Зачем ты привел ее сюда? Попятившись, Генри наткнулся на колонну, которая отделяла арочный проход от двора, и стукнулся об нее.

– С ней что-то неладно, – выдохнул он.

– Потерпи, я все тебе объясню, – прошептал Эллиот. Теперь грудь болела так, что слова давались с трудом. Усевшись на плетеный стул, он почувствовал, что женщина отпустила его. Она что-то пробормотала, и, проследив за ее взглядом, Эллиот увидел, что она смотрит на полку у противоположной стены комнаты: там, сверкая в солнечном свете, льющемся со двора, стояли стеклянные бутылки.

Женщина со стоном шагнула к полке. Черное саржевое покрывало сползло с ее головы и плеч, полностью открыв кости ребер, белеющие в глубоких ранах, и остатки ветхой одежды, едва прикрывающей ее наготу.

– Ради бога, только не паникуй! – воскликнул Эллиот.

Но было слишком поздно. Лицо Генри побледнело, рот задергался и скривился. Маленка во дворе испустила отчаянный вопль.

Издав жалобный стон, женщина уронила бутылку на пол.

Генри сунул руку в карман, вытащил, и солнце блеснуло на стволе маленького серебристого пистолета.

– Нет! – крикнул Эллиот. Он попытался подняться, но не смог. С тем же оглушительным грохотом, что и в музее, пистолет выстрелил. В клетке заверещал попугай.

Пуля попала женщине в грудь, и она завизжала, покачнулась, а потом со злобным воплем кинулась на Генри.

Звуки, издаваемые Генри, не были похожи на человеческие. Разум покинул его. Беспорядочно, наугад, стреляя, он помчался во двор. С пронзительным визгом женщина догнала его, выбила из руки пистолет и вцепилась Генри в горло. Они начали бороться, словно исполняя какой-то отвратительный танец. Генри отчаянно царапался, но костлявые пальцы все крепче сжимали его шею. Плетеный столик опрокинулся, чай пролился на пол. Они врезались в апельсиновые деревья, и листья, будто вода из душа, хлынули вниз.

Маленка в ужасе прижалась к стене.

– Эллиот, помоги! – крикнул Генри. Он откинулся назад, дрожащие колени его подломились – он судорожно вцепился женщине в волосы.

Эллиот ухитрился доковылять до арки. И как раз в это время хрустнули кости. Он моргнул и увидел, как тело Генри обвисло и упало на землю, превратившись в бесформенную кучу зеленого шелка.

Женщина отступила назад, постанывая, заливаясь плачем, ее рот снова исказила гримаса, обнажившая белые зубы, – как тогда, в музее. Гнилое тряпье разорвалось на плече и обвисло; сквозь ветхую ткань стали видны темно-розовые соски. Большие капли крови капали с пелен, все еще обмотанных вокруг талии, полоски полотна одна за другой разматывались и при каждом шаге спадали вниз.

Ее глаза, испуганные, залитые слезами, посмотрели на мертвое тело, а потом на еду и лужицу чая, которая испарялась на солнце.

Женщина медленно опустилась на колени, схватила булочку и поднесла ко рту. Потом встала на четвереньки и начала слизывать с пола чай. Сунула пальцы в баночку с джемом и за считанные секунды расправилась с ним. Потом заметила бекон и разом проглотила целый ломоть.

Эллиот молча наблюдал за ней. Маленка неслышно подбежала к нему и спряталась у него за спиной. Эллиот делал маленькие короткие вдохи и выдохи, прислушиваясь к ритму своего сердца.

Женщина уничтожила сливочное масло, потом принялась за яйца, зубами проворно очищая их от скорлупы.

Наконец с едой было покончено. Но женщина продолжала стоять на коленях, глядя на свои вытянутые руки. Солнечный свет, заливающий маленький дворик, блестел на ее черных волосах.

Эллиот продолжал наблюдать. Он не мог переварить то, что видел, не мог даже осуждать эту женщину. Он был слишком потрясен увиденным.

Внезапно женщина развернулась, упала ничком на пол и вытянулась во весь рост, рыдая в плитки, как в подушку. Ее рука беспомощно царапала плитку. Потом женщина перевернулась на спину, так, что целиком оказалась залита солнечным светом, и на нее падала зеленая тень апельсиновых деревьев.

С минуту она смотрела в раскаленное небо, потом глаза ее закатились, и были видны только бледные полумесяцы белков.

– Рамзес, – прошептала она. Ее грудь слабо колыхалась при дыхании.

Граф обернулся к Маленке. Тяжело опираясь на ее руку, он встал со стула и почувствовал, что темнокожую танцовщицу все еще трясет от страха. Он молча опустился на расшитые подушки и прислонил голову к круглой мягкой спинке плетеного кресла. Все это просто дурной сон, думал он. Но это был не сон. Он своими глазами видел, как это существо восстало из мертвых. Он видел, как оно убило Генри. Что же ему делать, господи?

Маленка придерживала его за локоть, потом опустилась рядом на колени. Разинув рот, широко распахнув глаза, она смотрела в сад пустыми глазами.

Над лицом Генри кружили мухи. Они с жужжанием садились на остатки еды.

– Никто не причинит тебе зла, – прошептал Эллиот. Жжение в груди понемногу стихало. В левой руке разливалось тепло. – Она не обидит тебя, обещаю. – Он провел языком по сухим губам, потом снова с трудом заговорил: – Она больна. Я должен позаботиться о ней. Она не причинит тебе зла, поверь.

Египтянка вцепилась в его запястье, прижавшись лбом к спинке кресла.

– Не надо полиции, – тихо произнесла она наконец после долгой паузы. – Я не хочу, чтобы англичане отобрали у меня дом.

– Да, – пробормотал Эллиот. – Не надо полиции. Мы не будем вызывать полицию.

Он хотел погладить ее по голове, но не смог пошевелиться. Он мрачно смотрел на солнечный свет, на лежащую ничком женщину, на ее блестящие черные волосы, разметавшиеся по выложенному плиткой полу, на мертвого Генри.

– Я сама все сделаю, – прошептала египтянка. – Я сама унесу отсюда англичанина. Пусть полиция не приходит.

Эллиот не понимал ее. Что она говорит? Потом до него дошло.

– Ты можешь это сделать? – тяжело дыша, спросил он.

– Да, могу. Придут друзья. Заберут англичанина.

– Тогда все нормально. – Эллиот вздохнул, и боль в груди стала еще сильнее. Он осторожно дотянулся правой рукой до кармана, вытащил бумажник и, едва шевеля пальцами, вынул два десятифунтовых банкнота.

– Это тебе, – сказал он. Снова закрыл глаза, изнемогая от предпринятых усилий. Маленка взяла деньги. – Но будь осторожна. Никому не рассказывай о том, что видела.

– Никому не скажу. Я позабочусь о… Это мой дом. Его подарил мне брат.

– Да, понимаю. Я пробуду здесь недолго, обещаю тебе. И заберу эту женщину с собой. Но пока потерпи, и я дам тебе еще денег, много денег.

Эллиот снова раскрыл бумажник. Вытащил все деньги и, не считая, протянул их египтянке.

Он опять лег и закрыл глаза. Он слышал, как Маленка легко прошлась по ковру, а потом снова почувствовал ее прикосновение. Он посмотрел на египтянку: на ней была черная роба, еще один черный балахон свисал с ее руки.

– Прикрой, – прошептала она и глазами показала на сад.

– Прикрою, – шепотом ответил Эллиот и снова закрыл глаза.

– Прикрой! – В голосе Маленки была отчаянная мольба. Эллиот дал ей слово.

С огромным облегчением он услышал, как она захлопнула за собой дверь, выходящую на улицу.

В длинном развевающемся одеянии бедуина Рамзес шел по музею среди толпы туристов, глядя сквозь темные очки прямо перед собой на пустое место в дальнем конце коридора, туда, где раньше стояла витрина. Никаких следов, никаких признаков того, что здесь что-то стояло! Нет битого стекла, нет деревянных щепок. Нет пузырька, который он уронил. Все исчезло.

Но где же она? Что с ней случилось? Рамзес с ужасом вспоминал окруживших его солдат. Неужели она тоже попала в их руки?

Царь пошел дальше, завернул за угол и оглядел статуи и саркофаги. Никогда еще за всю свою долгую жизнь он так не страдал. Он не имел права ходить здесь с этими мужчинами и женщинами, не имел права дышать с ними одним воздухом.

Он не мог думать о том, что делать дальше, куда идти. Если в ближайшее время он ничего не узнает, то окончательно свихнется.

Прошло, возможно, минут пятнадцать, а может, и меньше. Надо укрыть ее, да. Нет, увести ее из сада, пока не пришли люди. Женщина неподвижно лежала на солнце и что-то бормотала во сне.

Вцепившись в трость, Эллиот поднялся на ноги. Левая нога обрела чувствительность, а это значило, что снова вернулась боль.

Он пошел в спальню. Высокая старомодная викторианская кровать стояла возле правой дальней стены, на ее широкий москитный полог лился солнечный свет – ставни окон были распахнуты настежь.

Туалетный столик находился слева от окна. В левом углу размещался платяной шкаф, его дверцы со встроенными зеркалами были раскрыты, внутри виднелись вешалки с шерстяными пиджаками и пальто.

На туалетном столике стоял маленький переносной граммофон с рожком. Рядом, в специальном ящичке, лежали пластинки. «Изучаем английский», – гласили обложки. На других пластинках была записана танцевальная музыка. Пепельница. Несколько журналов и полупустая бутылка шотландского виски.

Через дальнюю дверь справа от кровати виднелась чистая ванная комната. Медный кран, полотенца.

Эллиот пошел в другом направлении и попал в другую комнату, которая северной стеной выходила в сад. В этой комнате все ставни были закрыты. Здесь темнокожая красавица хранила свой сценические костюмы и бижутерию. И все же один из гардеробов был завешан легкомысленными европейскими нарядами. Европейские туфли, легкие зонтики, пара немыслимых широкополых шляп.

Но зачем ему эта одежда, когда раненую женщину надо укрыть от посторонних любопытных глаз? Эллиот нашел обычную мусульманскую робу, которая была аккуратно сложена на дне гардероба. Так что теперь можно дать ей чистую одежду, если, конечно, Маленка согласится продать ее.

Он постоял в дверном проеме, восстанавливая дыхание. Посмотрел на королевское ложе, купающееся в солнечных лучах, на москитную сетку с завязанным сверху пышным бантом, которая очень напоминала корону. Все как-то зыбко, неестественно. Перед мысленным взором пронеслась сцена гибели Генри. Эллиот ничего не почувствовал, ничего – кроме холодного ужаса, от которого пропадало само желание жить.

Жажда жизни. В кармане у него лежал сосуд, в котором осталось несколько капель драгоценного эликсира.

И это тоже не вызывало никаких эмоций, не выводило из состояния транса. Мертвая уборщица в музее, мертвый Генри во дворе. И это существо, которое жарится на солнце!

Эллиот не мог заставить себя размышлять. Стоит ли пытаться? В одном он был абсолютно уверен: надо добраться до Рамзеса. Но где сейчас Рамзес? Что сделали с ним те пули? А те люди, которые вытащили его из музея, все еще держат его у себя?

Но сначала эта женщина; он должен вывести ее из сада и спрятать здесь, чтобы можно было убрать тело Генри.

Она ведь может напасть на людей, которые придут за Генри. И один ее вид способен их убить.

Возвращаясь во двор, Эллиот пытался навести в мыслях порядок. Они с Рамзесом никогда не были врагами. А теперь они союзники. И может быть… Но у него не осталось сил предаваться мечтам, надо сделать то, что задумано.

Эллиот сделал несколько осторожных шагов в сторону спящей на полу женщины.

Полуденное солнце жарило изо всех сил, и вдруг он испугался за нее. Эллиот посмотрел на нее и даже зажмурился: он увидел совсем не то, что ожидал.

Она стонала во сне; она мучилась по-прежнему, но это была совсем другая женщина, женщина потрясающей, изумительной красоты!

Правда, сквозь ее волнистые волосы на макушке виднелся большой участок белой кости, из челюсти выступал кусочек хряща. На правой руке вместо двух пальцев торчали голые кости, а из суставов по-прежнему сочилась кровь. И на груди все еще зияла огромная рана, обнажая белые ребра, прикрытые лишь тонкой мембраной крошечных капилляров.

Но лицо уже приобрело человеческий облик: округлые щеки розовели смуглым румянцем, изящно очерченные губы стали пунцовыми, кожа приобрела нежный оливковый оттенок.

Соски тоже были нежно-розового цвета, крепкие груди налились.

Что произошло? Требуется какое-то время, чтобы эликсир подействовал?

В смятении Эллиот приблизился к женщине. Жара стояла невыносимая. В голове у него помутилось. Стараясь не потерять сознания, он ухватился за колонну и немного постоял так, глядя на женщину, которая открыла свои светло-карие глаза.

Она вздрогнула, подняла правую руку и осмотрела ее. Она наверняка чувствовала, что с ней происходит. Казалось, раны причиняют ей сильную боль. Ахнув, женщина дотронулась до кровоточащей раны на руке.

Вряд ли она понимала, что выздоравливает. Безжизненно уронила руку на грудь, закрыла глаза и снова тихо заплакала, прошептав в полудреме:

– Рамзес.

– Пойдем со мной, – ласково обратился к ней Эллиот на латыни. – Пойдем в дом, там ты ляжешь на чистую постель. Женщина уныло посмотрела на него.

– Там тоже солнечно, – сказал Эллиот. И как только он произнес эти слова, его осенило. Именно солнце исцеляло ее! Он видел, как оно подействовало на ее руку, когда они шли по улицам. И та часть глаз, которая не была укрыта покрывалом, тоже восстановилась.

И Рамзеса пробудило к жизни именно солнце. Вот как объясняются начертанные на саркофаге странные слова, запрещающие впускать солнечный свет в усыпальницу.

Но сейчас не время предаваться размышлениям или расспросам. Женщина села, на груди у нее теперь не было ветхих лохмотьев, а лицо, обращенное к Эллиоту, оказалось красивой овальной формы, щеки рдели румянцем, глаза холодно светились.

Она протянула Эллиоту руку, но, заметив костлявые пальцы, тут же с шипением отдернула ее.

– Нет, доверься мне, – произнес он на латыни и помог женщине подняться на ноги.

Он повел ее по маленькому дому в спальню. Она рассматривала находившиеся в комнате предметы. Ногой потрогала мягкий персидский ковер. Посмотрела на маленький граммофон. Интересно, каким ей видится черный диск пластинки? Эллиот попробовал подтолкнуть ее к кровати, но женщина не пошевелилась. Она увидела на туалетном столике газету, взяла ее в руки и стала разглядывать оперную афишу – привлекательную египтянку и ее воинственного возлюбленного, стоящих на фоне трех пирамид и египетских пальм.

Глядя на картинку, она взволнованно застонала. Потом ее палец заскользил по колонкам английских слов, и она посмотрела на Эллиота огромными полубезумными глазами.

– Это мой язык, – пояснил он ей на латыни. – Английский. Это афиша музыкальной драмы, которая называется оперой.

– Говори по-английски, – попросила она его на латыни. У нее был резкий, но приятный голос. – Прошу тебя, поговори.

Возле входной двери раздался какой-то шум. Эллиот взял женщину за руку и оттащил от окна.

– Незнакомые люди, – сказал он по-английски и тут же перевел свои слова на латынь. И дальше продолжал говорить уже на двух языках, делая синхронный перевод. – Ляг и отдохни, а я принесу тебе еды.

Она вскинула голову, прислушиваясь к голосам, доносившимся из другой комнаты. Потом ее тело судорожно дернулось, и она приложила руку к раненой груди. Да, они очень болели, эти ужасные кровоточащие язвы. Но ее беспокоило что-то еще, потому что тело продолжало дергаться в конвульсиях. Каждый звук пугал ее.

Эллиот быстро подвел ее к кровати и, отдернув сетчатый полог, уложил на кружевные подушки. Когда она улеглась, на лице ее отразилось огромное облегчение. Потом она снова задрожала, пальцы стали судорожно ощупывать веки, и она инстинктивно повернулась к солнцу. Надо обязательно укрыть ее, ведь на ней лишь несколько жалких лоскутков полотна, тонкого, как бумага, поэтому она и тянулась к солнечному теплу.

Эллиот распахнул ставни, и в комнату ворвалось солнце.

Потом он бросился к двери, ведущей в гостиную, и плотно прикрыл ее. Посмотрел в окно, выходившее во двор.

Маленка как раз открывала садовую калитку. Вошли двое мужчин со свернутым в рулон ковром. Они раскатали ковер, переложили на него тело Генри и снова скатали.

При виде тяжело обвисших человеческих конечностей Эллиот почувствовал слабость. Он сглотнул, и спазма сдавила грудную клетку.

Потом он услышал тихий плач, доносившийся с кровати. Эллиот вернулся к женщине и взглянул на нее. Трудно сказать, продолжалось ли исцеление. И тогда он вспомнил о пузырьке, спрятанном в кармане.

Он колебался одно мгновение. А кто бы не колебался? В пузырьке было всего несколько капель. Видеть ее страдания было невыносимо.

Убийства, совершенные ею, были слепыми. И какой мерой можно измерить глубину ее мук и стыда?

Женщина смотрела на него прищурившись, словно яркий свет причинял ей боль, и тихо спросила на латыни, как его зовут.

Эллиот ответил не сразу. Даже тон ее голоса выдавал природный интеллект. И в глазах тоже светился ум.

Теперь она не казалась ни сумасшедшей, ни растерянной. Просто страдающая женщина.

– Прости меня, – произнес он на латыни. – Эллиот, граф Рутерфорд. В моей стране меня называют лордом.

Женщина внимательно смотрела на него. Села и, потянувшись за свернутым в изножье кровати пледом, натянула его на себя, укрывшись до пояса. Солнце сверкало на ее черных волосах.

Ее черные брови изогнулись изящными высокими дугами. Светло-карие глаза были просто волшебны.

– А твое имя можно узнать? – спросил Эллиот на латыни.

Она горько улыбнулась:

– Клеопатра. В моей стране меня называют царицей. Тишина оглушила Эллиота. В груди разлилось тепло, не похожее на боль, которую вызывали иные потрясения. Он молча смотрел женщине в глаза, не в силах ответить. И тут ему стало так радостно, так весело, что душу покинули и страх и жалость.

– Клеопатра, – прошептал он почтительно, благоговейно.

Она заговорила на латыни:

– Говори со мной по-английски, граф Рутерфорд. Говори на том языке, на котором ты говорил со служанкой. Говори на том языке, на котором написана эта книга. Принеси мне поесть и попить, я очень голодна.

– Хорошо, – ответил он по-английски, кивнув. И повторил ее просьбу на латыни: – Еды и питья.

– И ты должен сказать мне… – начала Клеопатра, но замолчала. Боль в боку обожгла ее, потом, морщась, она прикоснулась к ране на голове. – Скажи мне, – сделала она еще одну попытку заговорить и смущенно взглянула на Эллиота. Она явно старалась что-то вспомнить, но ее охватил страх, и, сжав руками голову, закрыв глаза, она разразилась рыданиями.

– Потерпи, у меня есть лекарство, – прошептал Эллиот. Он осторожно присел на краешек постели и вытащил из кармана пузырек, в котором оставалось полдюйма искрящейся на солнце жидкости.

Клеопатра подозрительно взглянула на пузырек. Проследила за тем, как Эллиот открывает его. Он поднял пузырек и нежно провел рукой по ее волосам, но она остановила его. Показала на свои веки, и Эллиот увидел, что там кое-где еще оставались маленькие участки без кожи. Она взяла у него пузырек, капнула на пальцы и стала втирать жидкость в веки.

Эллиот прищурился, внимательно наблюдая за действием эликсира. Он слышал слабое шуршание и потрескивание.

Клеопатра подняла пузырек вверх и влила оставшуюся жидкость в рану на груди. Пальцами левой руки растерла эликсир по краям раны, тихо вздохнула, вытянулась на постели и замерла.

Прошло несколько минут. Эллиота поразило то, что он увидел. Но эликсир действовал на ее тело только в тех местах, где был прямой контакт. Веки стали нормальными, темные ресницы превратились в густую бахрому. Но в боку по-прежнему зияла ужасная рана.

Только сейчас Эллиот начал в полной мере осознавать, что перед ним та самая Клеопатра, что Рамзес оживил тело своей утраченной возлюбленной. Только теперь он стал понимать, почему Рамзес сделал то, что сделал. И Эллиот задумался, хорошо ли обладать такой властью. Он мечтал о бессмертии, но вовсе не о власти над смертью. А этот эликсир способен не только подарить бессмертие, но победить саму смерть.

А вот последствия… они пугали его. Что происходит в сознании этой женщины? В порядке ли ее рассудок? Боже, нужно как можно скорее встретиться с Рамсеем.

– Я принесу еще лекарства, – сказал Эллиот по-английски, тут же переводя свои слова на латынь. – Я принесу его сюда, а ты пока отдохни. Тебе нужно еще полежать на солнышке. – Он указал на окно. Говоря на двух языках, он объяснил ей, что солнце действует на нее не хуже, чем лекарство.

Клеопатра мрачно посмотрела на него. Повторила его английские фразы, превосходно копируя произношение. Ее глаза сверкали безумным огнем. Она забормотала на латыни, силясь что-то вспомнить, и снова начала всхлипывать.

Это было невыносимо. Но что он мог сделать? Почти бегом Эллиот бросился в соседнюю комнату и принес оттуда бутылку ликера, отличного густого ликера. Клеопатра тут же схватила бутылку и залпом опорожнила ее.

На мгновение глаза ее затуманились. Потом она громко и отчаянно застонала.

Граммофон. Рамсей любил музыку. Рамсей сходил из-за нее с ума. Эллиот подошел к маленькому аппарату и просмотрел кипу лежащих рядом пластинок. Полным-полно глупых учебных «Говори по-английски». Ага, вот что ему нужно – «Аида». Партию Радомеса поет Карузо.

Эллиот открыл крышку и опустил иглу на пластинку. При первых звуках оркестра Клеопатра приподнялась и в страхе огляделась. Эллиот подошел к ней и нежно прикоснулся к плечу.

– Опера, «Аида», – сказал он, стараясь подыскать латинские слова, чтобы объяснить, что такое граммофон и как он работает. – Поет мужчина, влюбленный в египтянку.

Клеопатра встала с кровати и прошла мимо Эллиота. Она была почти полностью обнажена. Унее было восхитительное тело – с узкими бедрами и стройными пропорциональными ногами. Эллиот смущенно отвел взгляд от ее обнаженной груди. Медленно приблизившись, снял с пластинки иглу. Клеопатра закричала на него, осыпав градом латинских ругательств.

– Пусть музыка играет!

– Да я просто хотел показать тебе, как это делается, – сказал Эллиот. Он снова повернул ручку аппарата и опустил иглу. И только тогда свирепое лицо египтянки смягчилось. Она постанывала в такт музыки, потом положила руки на голову и крепко зажмурилась.

Она начала танцевать, сильно раскачиваясь из стороны в сторону. Эллиот наблюдал за ней с испугом, он знал, что уже видел раньше подобные танцы. Так танцевали душевнобольные дети – инстинктивно подергиваясь в ритме музыки.

Клеопатра не заметила, как он выскользнул из комнаты, чтобы принести ей еды.

Рамзес купил в киоске британскую газету и медленно двинулся в сторону шумного многолюдного базара. УБИЙСТВО В МУЗЕЕ УКРАДЕНА МУМИЯ УБИТА УБОРЩИЦА Ниже чуть мельче был напечатан заголовок статьи:

ТАИНСТВЕННЫЙ ЕГИПТЯНИН ОБВИНЯЕТСЯ В ЗЛОДЕЙСКОМ УБИЙСТВЕ Рамзес прочитал подробности, скомкал газету и отшвырнул ее прочь. Опустив голову, скрестив руки под балахоном, он пошел дальше. Неужели она убила уборщицу? Почему она это сделала? Как ей удалось скрыться?

Конечно, газеты могут и соврать. У нее было не столь много времени. Ее разум не мог восстановиться так быстро. Правда, возможность у нее была – ведь охранники в это время занимались выдворением из музея его собственной персоны.

Рамзес постарался вспомнить то, что увидел тогда в полуосвещенном коридоре – чудовище, страхолюдину, которую он воскресил из мертвых. Он видел, как чудовище движется к нему, он снова слышал хриплый каркающий голос. Он увидел искаженное муками, полусъеденное тлением лицо.

Что же делать? Сегодня утром, впервые с тех пор, как он стал бессмертным, он вспомнил о богах. В музее, когда он стоял над останками царицы, ему вспомнились древние молитвы, древние заклинания, которые он, окруженный жрецами, твердил в сумрачном храме перед народом.

И теперь, шагая по пышущим жаром улицам, он снова начал шептать слова древних молитв.

Джулия сидела на маленькой белой кушетке в гостиной своего шумного номера. Она была рада, что Алекс держит ее за руку. Самир молча стоял возле единственного незанятого стула. Напротив сидели два британских чиновника. У Майлза Уинтропа, который, заложив руки за спину, стоял около входной двери, вид был несчастный. Старший из чиновников, человек по фамилии Петерсон, сжимал в руке телеграмму.

– Видите ли, мисс Стратфорд, – сказал он с проникновенной улыбкой, – сначала убийство в Лондоне, потом это убийство в Каире…

– С чего вы взяли, что между ними есть связь? – спросил Самир. – Тот человек в Лондоне… Вы сказали, что он занимался незаконными махинациями с векселями!

– А, Томми Шарплс. Да, это было его профессией.

– Ну и какое отношение мог иметь к нему мистер Рамсей? – спросила Джулия. «Странно, что я разговариваю так спокойно, – подумала она. – На самом деле я схожу с ума от волнения».

– Мисс Стратфорд, монета Клеопатры, найденная в кармане убитого, является связующим звеном между этими двумя убийствами. Она наверняка была похищена из вашей коллекции, поскольку ничем не отличается от других пяти монет.

– Но ведь все пять монет на месте, вы сами это подтвердили.

– Да, но, видите ли, мы нашли еще несколько таких монет здесь, в отеле.

– Не понимаю.

– В номере мистера Рамсея.

Возникла пауза. Первым заговорил Самир:

– Вы обыскивали его номер? Ответил Майлз:

– Джулия, я знаю, что он твой близкий друг и эта ситуация очень неприятна для тебя. Но, понимаешь, убийства совершены с исключительной жестокостью. И ты должна помочь нам найти этого человека.

– Он никого не убивал в Лондоне! Майлз продолжал с убийственной вежливостью, словно не слышал этого отчаянного выкрика:

– Нам нужно побеседовать с графом, а мы нигде не можем найти его. – Он посмотрел на Алекса.

– Я понятия не имею, где отец, – беспомощно сказал тот.

– А Генри Стратфорд? Как бы нам увидеться с ним?

Два египтянина быстро шли по узким улицам старого Каира. У них на плечах был свернутый в рулон ковер, который в полуденную жару было невыносимо тяжело тащить.

Но тело, которое они несли, стоило и времени, и пролитого ими пота. В зимние месяцы в Египет хлынут потоки туристов. К этому времени будет готова красивая добрая мумия.

Наконец они добрались до дома Заки, или «фабрики», как они называли его между собой. Вошли через ворота во двор и поспешили отнести свой трофей в первую из тускло освещенных комнат дома. Они не обращали внимания ни на прислоненных к каменным стенам готовых мумий, на множество черных, обтянутых блестящей кожей тел, лежащих на столах.

Только вонь химикатов раздражала их. Поэтому они ждали Заки с нетерпением.

– Неплохой экземпляр, – сказал один из них рабочему, который помешивал битум в огромном котле, стоящем в середине комнаты. Под котлом горели угли, поддерживая кипение. Отвратительная вонь распространялась именно из этого котла.

– Кости крепкие? – спросил рабочий.

– Да, отличные английские кости.

Маскировка оказалась превосходной. По Каиру бродили тысячи таких же бедуинов. Его вообще не замечали бы, если б не темные солнечные очки, которые вызывали у прохожих изумление.

Войдя на задний двор отеля Шеферда, он спрятал очки в карман полосатого балахона. Темнокожие египетские мальчишки, моющие автомобиль, даже не взглянули на него, когда он прошел мимо.

Двигаясь вдоль стены, под фруктовыми деревьями, он добрался до маленькой двери без таблички. Внутри находилась узкая, не застеленная ковром лесенка. В нише стояли швабры, веники, лежали тряпки.

Он взял веник и стал медленно подниматься по лесенке. Интересно, что скажет Джулия, когда увидит, чем он занимается.

Она сидела на краю кровати и ела с подноса, который Эллиот поставил перед ней на маленький плетеный столик, принесенный со двора. Теперь на ней была тоненькая сорочка – единственное белье, которое нашлось в шкафу Маленки. Эллиот помог ей одеться.

Маленка приготовила еду – фрукты, хлеб, сыр и вино, но наотрез отказалась войти в комнату.

У женщины был волчий аппетит, она ела как дикарь. Вино пила как воду – бутылку за бутылкой. И хотя она все время оставалась на солнце, оно больше не оказывало на нее целительного воздействия – это было очевидно.

Трясущаяся от страха Маленка сидела в гостиной. Эллиот не знал, сколько времени сможет держать ее под контролем.

А пока он вышел из спальни и направился к ней. Сгорбившись, стиснув руки, Маленка сидела у дальней стены гостиной.

– Не бойся, дорогая, – сказал Эллиот.

– Бедный англичанин, – прошептала она.

– Понимаю, милая, понимаю. – Правда, на самом деле он уже ничего не понимал. Он сел в кресло и вытащил еще несколько банкнотов. Махнул рукой, чтобы Маленка подошла. Но она продолжала мрачно смотреть на него, потом вздрогнула и отвернулась к стене.

– Бедный мой англичанин, – сказала она, – сейчас его варят в котле.

Может, он ослышался?

– В каком котле? О чем ты?

– Они делают из моего англичанина великого фараона. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум, они делают из него мумию на продажу туристам.

Эллиот был потрясен и не нашелся что ответить. Отвел взгляд. У него не было слов.

– Мой красавчик англичанин, они замотают его полотном, они сделают из него царя.

Эллиоту хотелось сказать: «Замолчи!» Он больше не мог это слышать. Но он продолжал молчать, пока не услышал, как включился граммофон, – из комнаты наверху донесся голос диктора, говорящего по-английски. Значит, она нашла эти пластинки. Эллиот знал, что они заинтересуют ее, что она будет их слушать, и тогда он сможет отдохнуть.

Вдруг раздался грохот. Зеркало. Она разбила его.

Эллиот встал и поспешил наверх. Клеопатра стояла покачиваясь. На ковре, на полу и на туалетном столике валялись осколки зеркала. Монотонно бубнил граммофон.

– Царица, – произнес Эллиот на латыни. – Прекрасная царица Клеопатра.

– Лорд Рутерфорд! – воскликнула она. – Что со мной случилось? Где я? – Она быстро залопотала на каком-то странном языке, потом речь ее превратилась в истерические всхлипывания, и наконец она громко, надрывно зарыдала.

Заки следил за процессом. Он наблюдал, как они запихивали голое тело англичанина в густую вязкую жидкость. Иногда он бальзамировал эти трупы, в точности воспроизводя древний процесс мумифицирования. Но теперь это уже не так важно. Англичане не интересовались внутренностями мумий и во время своих увеселений в Лондоне не снимали с них пелены. Так что теперь требовалось всего лишь как следует выварить труп в битуме, а уже потом замотать его бинтами.

Он подошел к котлу и стал рассматривать лицо англичанина, плавающее на поверхности. Кости хороши, ничего не скажешь. Именно это нравится туристам – разглядывать черты лица под пеленами. А данный экземпляр очень даже симпатичный.

В дверь осторожно постучали.

– Никого не хочу видеть, – сказала Джулия. Она сидела на диванчике в гостиной своего номера, рядом с Самиром, который обнимал ее за плечи. Джулия плакала.

Она не понимала, что произошло. Никаких сомнений в том, что Рамзес был в музее, что он был тяжело ранен и что он сбежал. Но в то, что он убил уборщицу, она не могла поверить.

– Кражу мумии еще можно понять, – говорила она Самиру несколько минут назад. – Он знал эту женщину, он знал, кто она такая. Ему было невыносимо видеть ее тело оскверненным, и он решил перенести его.

– Нет, эта версия не проходит, – возразил Самир. – Ведь его арестовали. Он не мог украсть мумию. Кто же тогда ее унес?

Он замолчал – к двери подошла Рита.

Джулия обернулась и увидела высокого араба в просторном, развевающемся на сквозняке балахоне. Она уже хотела отвернуться, как вдруг араб взглянул на нее ярко-синими глазами.

Это был Рамзес. Он прошел мимо Риты и запер за собой дверь. Джулия бросилась в его объятия.

Все ее сомнения и страхи исчезли. Она обняла царя, уткнувшись лицом в его шею. Почувствовала, как он целует ее в лоб и крепче прижимает к себе. Потом он нежно и властно поцеловал ее в губы.

Джулия услышала взволнованный шепот Самира:

– Сир, вы в опасности. Они ищут вас повсюду.

Но Джулия не отпускала его. В своем странном балахоне он казался совсем не от мира сего. В эти минуты Джулия поняла, какую сильную, почти болезненную страсть она испытывает к нему.

– Ты знаешь, что произошло? – прошептала она. – В музее убили женщину, и в этом преступлении обвиняют тебя.

– Знаю, малышка, – ласково сказал он. – Мне угрожает смерть. И кое-что похуже смерти.

Джулия взглянула на него, пытаясь разгадать значение его слов. Потом снова спрятала лицо в ладони и зарыдала.

Клеопатра сидела на кровати, тупо глядя на Эллиота. Поняла ли она его, когда он сказал, что на ней отличный наряд? На прекрасном английском она снова и снова повторяла фразы, льющиеся из граммофона: «Положите немного сахара в мой кофе. Бросьте кусочек лимона в мой чай». Потом снова погрузилась в молчание.

Она позволила ему застегнуть перламутровые пуговки, с любопытством смотрела, как он завязывает пояс розовой юбки. Рассмеялась коротким злобным смешком и задрала ногу под тяжелыми складками юбки.

– Мило, мило, – сказала она. Этому английскому слову Эллиот уже научил ее. – Миленькое платьице.

Внезапно она кинулась к туалетному столику и схватила красочный журнал, где было много фотографий женщин. Потом еще раз спросила на латыни, где она находится.

– В Египте, – ответил Эллиот. Он повторял это снова и снова. В ответ встречал бессмысленный взгляд, потом ее лицо принимало страдальческое выражение.

Эллиот робко взял щетку и провел по ее волосам. Чудесные волосы, иссиня-черные, с голубым отливом. Она вздохнула, распрямила плечи – ей нравилось, как Эллиот причесывает ее. Гортанный смех сорвался с ее губ.

– Очень хорошо, лорд Рутерфорд, – сказала она по-английски. Выгнула спину и потянулась, как кошка, грациозно раскинув в стороны руки.

– Прекрасная царица Клеопатра, – выдохнул он. Можно ли теперь оставить ее одну? Понимает ли она его? Лучше бы Маленка постояла на улице возле запертой двери, пока он не вернется. – Сейчас мне нужно уйти, ваше величество. Я попытаюсь достать еще лекарства.

Она обернулась – взгляд ее был пуст. Она не понимала, о чем он толкует. Может быть, она даже не помнит, что происходило с ней несколько минут назад? Она явно пыталась что-то вспомнить.

– У Рамзеса, – добавил Эллиот.

В глазах ее появилась искра разума, и тут же налицо набежала тень. Клеопатра что-то прошептала, но Эллиот не расслышал.

– Добрый лорд Рутерфорд, – сказала она.

Он сильнее нажал на щетку. Теперь черные волосы спадали на плечи крупными волнами.

Лицо царицы засияло каким-то странным светом, рот приоткрылся, щеки зарделись.

Она повернулась и погладила графа по лицу. Что-то быстро произнесла на латыни. О том, что у него, мол, рот молодого человека, а опыт зрелого мужчины.

Эллиот изумился ее словам, задумался, а она продолжала изучать его лицо. Он перестал понимать что бы то ни было, перестал понимать, как он к ней относится: то ему казалось, что она несчастное больное существо, о котором нужно заботиться, то он вспоминал, что перед ним та самая великая Клеопатра, и снова испытывал потрясение.

Эта женщина – распутница, она соблазнила самого Цезаря. Она придвигалась все ближе. Казалось, рассудок вернулся к ней. Потом ее рука обвила его шею. Ее пальцы гладили его волосы.

Какая она теплая! Господи, это то самое тело, которое лежало, полусгнившее, под грязным стеклом музейной витрины, тело, которое было твердым и черным, как засохшая глина.

Но эти глаза, эти светло-карие глаза с крошечными желтыми искорками в зрачках, невероятно, что они ожили в этом темном тлене! Тлене смерти… Он неожиданно ощутил прикосновение ее губ. Ее рот приоткрылся, и Эллиот почувствовал, как ее язык скользнул между его зубами.

Его плоть тут же напряглась. Но ведь это безумие! Ведь он ни на что не годен. Его сердце, боль в суставах, он вряд ли сможет… Женщина прижалась к нему грудью. Он ощущал сквозь тонкую ткань жар ее тела. Кружева, жемчужные пуговки только подчеркивали дикую прелесть ее порыва.

Взор Эллиота помутился; он увидел голые кости ее пальцев, когда она провела рукой по его лбу, откидывая назад волосы. Ее поцелуи становились все более настойчивыми, язык забирался все глубже и глубже.

Клеопатра, любовница Цезаря, Антония и Рамзеса Проклятого. Эллиот обнял ее за талию, и Клеопатра опрокинулась на кружевные подушки, увлекая его за собой.

Прижавшись ртом к ее губам, граф громко застонал. Боже, овладеть ею! Его рука задрала шелковые юбки и скользнула между ее ногами. Влажно, горячие волосы, влажные губы.

– Отлично, лорд Рутерфорд, – сказала она на латыни. Ее бедра прижались к нему, к его напряженной плоти, готовой вырваться на свободу.

Эллиот быстро расстегнул несколько пуговиц. Сколько лет он уже не проделывал этого в такой спешке? Он понимал, что сейчас произойдет.

– Ах, возьми меня, лорд Рутерфорд! – услышал он свистящий шепот. – Пронзи кинжалом мою душу!

Вот отчего я умру. Не от тех ужасов, которые увидел. А от этого, на что у меня нет сил, но чему я не в силах сопротивляться. Эллиот грубо поцеловал ее, его член ткнулся во влажную ложбину между бедрами. Клеопатра засмеялась булькающим смехом – злым и сладострастным.

Эллиот закрыл глаза и кончил.

– Вам нельзя здесь оставаться, сир, – сказал Самир. – Риск слишком велик. Они наблюдают за входом. Куда бы мы ни пошли, за нами будут следить. Сир, они обыскали вашу комнату и обнаружили древние монеты! Они могли найти и еще кое-что…

– Нет. Там ничего больше не было. Но мне нужно поговорить с вами, с вами обоими.

– Надо найти какое-нибудь укромное место, – сказала Джулия. – Такое, где мы смогли бы встретиться.

– Я все организую, – вызвался Самир. – На это уйдет пара часов. Вы можете встретиться со мной около Великой мечети в три часа? Я оденусь так же, как вы.

– Я пойду с тобой! – настаивала Джулия. – Ничто меня не остановит.

– Джулия, ты не знаешь, что я наделал, – прошептал Рамзес.

– Тогда расскажи мне. А такую одежду Самир может достать и для меня.

– Как же я люблю тебя! – прошептал еле слышно Рамзес. – Ты мне очень нужна. Но, ради бога, Джулия, не…

– Что бы ни случилось, я буду с тобой.

– А сейчас уходите, сир. В отеле полно полицейских. Они вернутся, чтобы допросить нас. У мечети. В три часа.

Боль в груди была страшная, но он не умер. Он сидел на маленьком деревянном стульчике возле кровати. Ему надо было выпить, но бутылка находилась в соседней комнате, а у него не осталось сил добраться туда. Сил хватило только на то, чтобы медленно застегнуть рубашку.

Он обернулся и посмотрел на спящую женщину, на ее гладкое восковое лицо. Вот ее глаза открылись. Она села и протянула Эллиоту пустой стеклянный пузырек.

– Лекарство, – произнесла она.

– Да, я принесу. Но ты должна оставаться здесь. Понимаешь? – спросил он на латыни. – Здесь ты в безопасности. Ты должна оставаться в этом доме.

Казалось, ей этого совсем не хочется.

– Куда ты пойдешь? – спросила она, огляделась и посмотрела в окно, на раскаленное дневное солнце и на белую оштукатуренную стену ограды. – Египет. Я не верю, что это Египет.

– Да, моя дорогая. И мне нужно найти Рамзеса.

Снова блеск в глазах, потом смущение, потом страх.

Эллиот поднялся – он больше не мог задерживаться здесь. Он молился, чтобы Рамзеса уже освободили из-под стражи. Наверняка Алекс и Джулия наняли самых ловких адвокатов. Как бы то ни было, надо как можно скорее попасть в отель.

– Это недолго, ваше величество, – сказал Эллиот. – Я очень скоро вернусь с лекарством.

Похоже, она ему не поверила. Когда граф выходил, она смотрела на него с подозрением.

Маленка все еще сидела скорчившись в углу гостиной и дрожала. Она посмотрела на Эллиота пустым, ничего не выражающим взглядом.

– Дорогая моя, послушай, – сказал он. Увидев возле бара с напитками свою трость, он взял ее в руки. – Я хочу, чтобы ты вышла вместе со мной, заперла дверь и постояла на страже.

Поняла ли его девушка? Она смотрела мимо него; Эллиот обернулся и увидел в дверях Клеопатру – босоногую, с развевающимися волосами. Даже в строгом английском платье из розового шелка она выглядела дикаркой. Клеопатра смотрела на Маленку.

Девушка, всхлипнув, вскочила на ноги. Она дрожала от страха и отвращения.

– Нет-нет, милая. Пойдем со мной, – сказал Эллиот. – Не бойся, она тебя не обидит.

Маленка была слишком испугана, чтобы услышать его и подчиниться. Ее жалобные крики становились все громче и громче. Равнодушие на лице Клеопатры сменилось маской ярости.

Она подошла к беспомощной девушке, которая не отрывала глаз от голых костей на ее руке и ступне.

– Это всего лишь служанка, – сказал граф, потянувшись к руке царицы.

Клеопатра развернулась и со всего размаху ударила его, опрокинув на клетку с попугаем. Маленка истерически завизжала, и попугай начал зловеще кричать, хлопая крыльями по прутьям клетки.

Эллиот старался взять себя в руки. Девушка должна прекратить эти вопли. Несчастье какое! Клеопатра, переводившая взгляд с орущей птицы на орущую девушку, сама была на грани истерики. Потом она накинулась на Маленку, схватила ее за горло и бросила на пол – девушка упала на колени, точно так, как упал Генри всего несколько часов назад.

– Прекрати сейчас же! – Эллиот бросился к царице. На этот раз он не допустит убийства. Но Клеопатра снова оттолкнула его, и он, пролетев через всю комнату, ударился о стену, царапая рукой штукатурку. Послышался хруст, тот самый кошмарный хруст. Маленка была мертва – Клеопатра сломала ей шею.

Попугай замолчал и смотрел из клетки круглым бессмысленным глазом. Маленка лежала на ковре, ее голова была повернута под немыслимым углом, темные глаза прикрыты.

Над ней стояла Клеопатра. Она задумчиво смотрела на мертвую девушку. Потом сказала на латыни:

– Она умерла.

Эллиот не ответил. Он ухватился за край мраморной барной полки и с трудом поднялся на ноги. Сейчас ноющая боль в груди уже ничего не значила для него. Ничто не могло сравниться с болью душевной.

– Зачем ты это сделала? – прошептал он. Он что, сумасшедший, раз задает такие вопросы этому существу? Она прекрасна, спору нет, но ее мозг так же разрушен, как и тело.

Клеопатра смотрела на Эллиота невинными глазами. Потом перевела взгляд на мертвую девушку.

– Скажи мне, лорд Рутерфорд, как я оказалась здесь? – Ее глаза сузились. Она подошла к Эллиоту и помогла ему встать на ноги и выпрямиться. Потом подняла его трость и вложила ее в его левую руку. – Откуда я пришла? – спросила она. – Лорд Рутерфорд! – Клеопатра наклонилась, глядя на него широко распахнутыми, полными ужаса глазами. – Лорд Рутерфорд, я была мертва?

Не дожидаясь ответа, она начала кричать. Эллиот обнял ее и зажал ей рот ладонью.

– Тебя привел сюда Рамзес. Рамзес! Ты позвала его. Ты его видела.

– Да. – Клеопатра стояла спокойно, не вырывалась, просто ухватилась за его запястье. – Рамзес был там. И когда я… когда я позвала его, он убежал от меня. Он сбежал от меня, как эта женщина! Он смотрел на меня такими же глазами!

– Он хотел вернуться. Но его остановили. И теперь я должен пойти к нему. Понимаешь? Ты должна оставаться здесь. Ты должна подождать меня. – Клеопатра смотрела мимо него. – У Рамзеса есть лекарство, – сказал Эллиот. – Я приведу Рамзеса сюда.

– Это долго?

– Несколько часов. Сейчас три. Я вернусь еще засветло.

Клеопатра опять застонала и, глядя в пол, прижала согнутый большой палец к зубам. Сейчас она была похожа на ребенка, который пытается решить запутанную головоломку.

– Рамзес, – прошептала она.

Видимо, она не до конца понимала, кто такой Рамзес.

Эллиот осторожно похлопал ее по плечу, потом, опираясь на трость, подошел к телу девушки. Господи, куда теперь его девать? Оставить разлагаться в доме? Он еле передвигает ноги, разве он сможет похоронить Маленку в саду? Эллиот закрыл глаза и горько усмехнулся. Ему казалось, что прошли тысячелетия с тех пор, как он последний раз видел своего сына, Джулию, отель Шеферда и вообще цивилизацию. Казалось, что тысячу лет назад он совершал нормальные поступки, любил нормальные вещи, во что-то верил, чем-то жертвовал – и это тоже было нормально.

– Ладно, иди за лекарством, – сказала Клеопатра. Она встала между графом и мертвой девушкой, наклонилась и правой рукой подняла Маленку. Протащила тело по ковру, мимо щебечущей птицы, которая, на свое счастье, в этот момент замолчала, и вышвырнула труп во двор – с такой легкостью, словно это была тряпичная кукла. Маленка упала лицом вниз возле дальней стены.

Только не думать, ни о чем не думать. К Рамзесу. Уйти!

– Три часа, – произнес Эллиот снова на двух языках. – Запри за мной дверь. Ты видишь засов?

Клеопатра повернулась и, посмотрев на дверь, кивнула.

– Отлично, лорд Рутерфорд, – сказала она на латыни. – Значит, засветло.

Она не стала закрывать засов. Она стояла в дверях, прижимая ладони к дереву, вслушиваясь в шаги Эллиота. Он шел медленно и не скоро скрылся из виду.

Надо выбираться отсюда! Она должна увидеть, где находится. Это не Египет. Она не понимала, почему она здесь, почему так голодна, почему никак не может насытиться, почему постоянно чувствует такое острое, такое жгучее желание оказаться в мужских объятиях. Если бы лорд Рутерфорд не отправился по ее поручению, она снова заставила бы его заниматься любовью.

Но само поручение вдруг стало казаться ей весьма странным. Он сказал, что достанет лекарство. Какое лекарство? Как же она будет жить с этими жуткими открытыми ранами?

О ранах она вспомнила совсем недавно, когда ей пришлось переносить эту мертвую женщину, эту визгливую служанку, которой она сломала шею.

Ах да, самое главное – выбраться отсюда, пока не вернулся лорд Рутерфорд, пока его нет, пока она не слышит его менторского тона и уговоров.

Она смутно помнила те улицы, по которым они проходили, улицы, наполненные огромными рычащими чудовищами, сделанными из металла, вонючие, шумные и задымленные улицы. Кем были люди, которых она видела там? Женщины, одетые в платья, похожие на то, что сейчас надето на ней.

Тогда она здорово испугалась – но тогда все тело ее болело и она была такой жалкой. А теперь ее тело переполняют желания. Нечего бояться. Надо уходить.

Она вернулась в спальню. Открыла журнал, называвшийся «Харперс уикли», и стала рассматривать картинки с изображением симпатичных дамочек в этих странных платьях, которые туго перетягивали талию, делая их похожими на насекомых. Потом посмотрела на свое отражение в зеркале гардероба.

Надо чем-то накрыть голову. И нужны сандалии. Да, сандалии. Она быстро обшарила спальню и нашла их в деревянном комоде – кожаные сандалии, украшенные золотом, маленького размера – как раз по ее ноге. Нашла странную большую штуковину, усыпанную цветочками из шелка, напоминавшую те сооружения, которые укрывают от дождя.

Глядя на нее, она не смогла удержаться от смеха. Потом надела ее на голову и завязала под подбородком ленты. Теперь она стала очень похожа на женщин с журнальных картинок. Если бы не руки! Что же ей делать с руками?

Она посмотрела на обнаженные кости указательного пальца правой руки. Их уже покрывала кожа, но очень тоненькая, тоньше, чем шелк ее платья. Она видела кровеносные сосуды – кожа была прозрачной. И вид костей снова смутил ее и расстроил.

Она опять вспомнила, как кто-то стоял над ней. Нет, нельзя допустить повторения. Ей нужно обмотать руку чем-нибудь, может быть, бинтом. Вот с левой рукой все в порядке.

Она повернулась и стала рыться в шкафу в поисках подходящей тряпки.

И тут она сделала просто потрясающее открытие! В шкафу лежали маленькие шелковые тряпочки специально для рук. Они были белые и расшиты жемчугом. На каждой тряпочке по пять «пальцев», и они обрезаны как раз на уровне кисти. Просто превосходно. Она засунула в них руки – теперь никто не увидит голых костей.

Так вот что лорд Рутерфорд называл «современными» вещами – музыкальные шкатулки и «автомобили», так он говорил, те вещи, которые она видела сегодня утром, – они окружали ее, похожие на огромных гиппопотамов. Интересно, как бы лорд Рутерфорд назвал эту одежду для рук?

Однако она теряет драгоценное время. Подойдя к туалетному столику, она подобрала несколько маленьких монеток и положила их в глубокий потайной карман тяжелой юбки.

Открыла дверь во двор, посмотрела на мертвое тело, прислонилась к стене. Что-то было не так, но что, она не понимала, силилась понять, но тщетно. Что-то…

Она снова увидела подернутую дымкой фигуру, склонившуюся над ней. Снова услышала священные слова на известном ей языке. Это язык твоих предков, ты должна выучить его. Нет, это было в другие времена. Они находились в светлой комнате, заставленной итальянским мрамором, и он учил ее. А на этот раз было темно и жарко, и она тянулась вверх, словно выплывала из глубоководья, ее мучила слабость, руки и ноги были вялыми, вода давила на нее, вода заполнила рот, так, что она не могла даже крикнуть.

Твое сердце снова бьется, ты вернулась к жизни. Ты опять сильна и молода, отныне ты бессмертна…

Нет, не надо плакать. Не стоит бороться; не стоит тянуться за ним, смотреть на него. Удаляющаяся фигура, голубые глаза. Она знала эти голубые глаза. Это случилось, когда я выпил его. Жрица показала мне в зеркале… голубые глаза. Да, тот самый голос. Тот самый голос твердил молитвы во тьме, древние священные молитвы, открывающие рот мумий.

Она назвала его по имени! И здесь, в этом странном маленьком домике, лорд Рутерфорд тоже произносил это имя. Лорд Рутерфорд собирался…

Вернуться засветло.

Бесполезно. Сквозь арочный проход она смотрела на мертвое тело. Она должна выйти в этот чужой мир. Она должна помнить, как легко их можно убить, как легко сломать им шею – будто хрупкий стебелек.

Она поспешно вышла из дома, не закрыв за собой дверь. Оштукатуренные белые стены стоящих напротив домов показались ей знакомыми и совсем нестрашными. Она знала такие города. Может, это и Египет. Нет, вряд ли.

Она пошла вперед, придерживая ленты шляпы, чтобы ветер не сдул ее с головы. Так легко идти быстрым шагом. И так здорово, что греет солнце. Солнце. Она увидела, как солнечный луч ворвался в глубокую пещеру. Деревянный люк открылся. Она услышала позвякивание цепи.

Потом воспоминание ушло. Если эту вспышку можно назвать воспоминанием. Проснись, Рамзес.

Это было его имя. Но теперь ей нет до него дела. Она свободна в этом чужом городе. Она может идти куда глаза глядят, присматриваться и делать открытия.

4

Самир купил несколько бедуинских балахонов в первом же магазинчике старого Каира, который торговал такими вещами. Зашел в грязный переулок, где жили опустившиеся французы, нырнул в маленький ресторанчик и там переоделся. Одежду, купленную для Джулии, он зажал под мышкой и прикрыл широкой полой робы.

Ему нравился этот свободный крестьянский наряд, выглядевший старомодным и совсем непохожим на современную, хорошо сшитую одежду, которую носили теперь египтяне. Наверное, это последний из существующих ныне образец древних одеяний пустынных кочевников – длинная свободная роба. Самир чувствовал себя в ней свободно. И был скрыт от нескромных глаз.

Он быстро шагал по ветреным, похожим на пчелиные соты улицам арабского Каира, к дому своего двоюродного брата Заки, человека, чей род занятий вызывал у него отвращение. Но только этот человек мог в данной ситуации оказать ему быструю и надежную помощь. Кто знает, сколько времени Рамзесу придется скрываться в Каире? Кто знает, чем закончится история с убийствами?

Наконец Самир добрался до фабрики мумий – одного из самых отвратительных домов в мире. Через боковую калитку вошел во двор. На жарком солнышке парились во дворе недавно спеленутые тела. А в самом доме, без сомнения, варились в котле другие.

Одинокий рабочий копал траншею, в которую на несколько дней положат свежие мумии, чтобы они стали коричневыми, будто их нашли на раскопках.

Самира чуть не стошнило, хотя он бывал в этом доме еще мальчишкой, когда еще не знал о существовании настоящих мумий, о телах своих предков, которые ему предстояло потом изучать, спасать от разложения и мародеров, хранить в музеях.

– Посмотри на это с другой стороны, – как-то заспорил с ним брат Заки. – Мы все-таки лучше, чем те воры, которые по кусочкам распродают иностранцам наших древних правителей. То, что мы продаем, не является святыней. Это подделки.

Добрый старый Заки! Самир собирался подать знак одному из находившихся внутри дома мужчин, который запеленывал очередную мумию, но тут из маленького вонючего домишка вышел сам Заки.

– О Самир! Рад видеть тебя, братишка. Пойдем выпьем кофе.

– Не сейчас, Заки. Мне нужна твоя помощь.

– Разумеется, иначе тебя здесь не было бы.

Самир ответил на эту колкость застенчивой улыбкой.

– Заки, я ищу убежище, маленький домик с крепкой дверью и черным ходом. Тайное убежище. На несколько дней, а может, и на более долгий срок. Пока не знаю.

Заки засмеялся – добродушно, но с легкой издевкой:

– Надо же, такой образованный, всеми уважаемый, а приходишь ко мне в поисках убежища?

– Не надо задавать вопросов, Заки. – Самир вытащил из кармана балахона пачку банкнотов и протянул ее брату. – Мне нужно безопасное место. Я заплачу.

– Хорошо. Я знаю такое место, – сказал Заки. – Пойдем в дом, выпей со мной кофе. Один хороший глоток – и ты не будешь чувствовать этой вони.

Заки всегда так говорил. Правда, Самир никак не мог привыкнуть к вони. Теперь он чувствовал себя обязанным исполнить просьбу Заки, поэтому пошел за ним в «зал бальзамирования», в убогую комнату, где стоял котел, в котором постоянно бурлил битум, – в ожидании следующего тела.

Проходя мимо котла, Самир заметил, что в нем варится новая жертва. Его замутило. Он успел заметить черные волосы бедняги, плавающие на поверхности, чуть притопленное лицо и тут же отвернулся.

– Не нужна ли тебе хорошенькая свеженькая мумия? – поддразнил его Заки. – Прямо из Долины царей. Назови династию, и ты получишь все, что хочешь. Мужчину, женщину, кого угодно.

– Убежище, брат.

– Да, да. У меня на примете есть несколько свободных домов. Сначала кофе, а потом я дам тебе ключ. Скажи мне, что тебе известно об этой музейной краже? О мумии, которую украли. Как ты думаешь, она была настоящей?

Как в тумане, Эллиот вошел в вестибюль отеля Шеферда. Он знал, что оброс щетиной, что брюки и пальто испачканы песком и глиной. Левая нога болела, но он уже притерпелся к этой боли. Его не заботило и то, что под накрахмаленной рубашкой тек обильный пот. Он знал, что здесь ему станет легче – в безопасности, вдалеке от тех ужасов, свидетелем которых он стал, тех кошмарных снов, участником которых он был. Но отель казался ему нереальным – Эллиот еще не избавился от атмосферы маленького домика.

Всю дорогу от старого Каира, пока он трясся в кебе, еле пробивавшем себе путь на запруженных транспортом улочках, он думал только об одном: Маленка погибла из-за того, что он привел эту женщину в ее дом. О Генри он не сожалел. Но гибель Маленки навсегда останется на его совести. И сама убийца, его чудовищная ожившая царица. Если он не найдет Рамсея, что ему делать с ней? Тогда она нападет и на него?

Сейчас надо найти Самира: он может знать, где Рамсей.

Эллиот не ожидал, что первым он встретит Алекса – тот бросился к нему, обнял и не дал подойти к портье.

– Отец, слава богу, что ты пришел!

– Где Рамсей? Мне нужно срочно поговорить с ним.

– Разве ты не знаешь, что произошло? Они ищут его по всему Каиру. Его обвиняют в убийстве, и в лондонском и в здешнем. Джулия места себе не находит. Мы чуть не сошли с ума. И Генри, его мы тоже не можем найти. Отец, где ты был?

– Побудь с Джулией, позаботься о ней, – сказал Эллиот. – Пусть твоя американская мисс Баррингтон подождет. – Он попытался подойти к стойке портье.

– Мисс Баррингтон уехала. – Алекс махнул рукой. – Сегодня утром ее семья изменила все свои планы, после того как пришла полиция и их начали расспрашивать о Рам-сее и о нас.

– Прости, сын, – пробормотал Эллиот. – Прошу тебя, оставь меня, мне нужно отыскать Самира.

– Тебе повезло. Он только что пришел.

Алекс кивнул в сторону кассы. Самир, очевидно, только что снял деньги со счета. Он пересчитал банкноты и сложил их в бумажник. Под мышкой у него был какой-то сверток. Самир явно куда-то спешил.

– Оставь меня одного, сынок, – попросил Эллиот и направился к Самиру..

Эллиот подошел к мраморной стойке, и Самир поднял на него глаза.

– Мне нужно увидеться с ним, – прошептал Эллиот. – Если ты знаешь, где он, скажи. Мне нужно поговорить с ним.

– Простите, милорд. – Самир обвел вестибюль настороженным взглядом. – Его разыскивают власти. На нас смотрят люди.

– Но ведь ты знаешь, где он. Или как передать ему весточку. Ты знаешь о нем все, знал с самого начала.

Взгляд Самира стал непроницаемым, словно захлопнулась дверца его души.

– Передай ему…

Самир пошел было прочь.

– Передай ему, что она у меня. Самир замешкался.

– Но кто? – прошептал он. – О ком вы говорите? Эллиот вцепился в его руку.

– Он знает. И она тоже знает, кто она. Скажи ему, что я увел ее из музея и сейчас она в безопасном месте. Я провел с ней весь день.

– Ничего не понимаю.

– Ладно, он-то поймет. Слушай внимательно. Скажи ему, что солнце лечит ее. Оно помогло ей и… еще лекарство из сосуда.

Граф вынул из кармана пустой пузырек и вложил его в руку Самира. Самир с испугом посмотрел на пузырек, словно не хотел даже дотрагиваться до него и не знал, что ему делать с ним.

– Она нуждается в большей дозе, – сказал Эллиот. – Она больна – и телом и душой. Она безумна. – Краем глаза он увидел, что к ним направляется Алекс, и, жестом призвав сына обождать, придвинулся ближе к Самиру. – Передай ему, чтобы он встретился со мной сегодня в семь часов во французском кафе «Вавилон», которое находится в арабском квартале. Я не буду говорить ни с кем, кроме него.

– Но постойте, вы должны объяснить…

– Я уже сказал: он поймет. И ни в коем случае пусть не приходит сюда – здесь слишком опасно. Я не хочу впутывать во все это своего сына. В семь в «Вавилоне». И еще передай ему: она уже убила троих. И снова будет убивать.

Эллиот отошел от Самира, повернулся к сыну и потянулся к его руке, ища поддержки.

– Помоги мне подняться наверх, – попросил он. – Мне надо отдохнуть. Я могу упасть.

– О боже, отец, что происходит?

– Вот и расскажи мне, что происходит. Что произошло с тех пор, как я ушел? Ах да, портье… Скажи ему, что я ни с кем не желаю разговаривать. Пусть не звонят в мой номер. Пусть никого ко мне не пускают.

Еще несколько шагов, подумал Эллиот, и двери лифта откроются. Только бы добраться до чистой постели. Он был очень слаб, его тошнило. И он был очень благодарен сыну, который крепко обнимал его за плечи, не давая упасть.

Как только Эллиот дошел до своего номера, силы оставили его. Но здесь был еще и Уолтер, и Уолтер вдвоем с Алексом довели его до постели.

– Я хочу сесть, – капризным голос произнес граф. Настоящий инвалид.

– Я наполню для вас ванну, милорд, горячую ванну.

– Пожалуйста, Уолтер. Но сначала принеси мне чего-нибудь выпить. Лучше виски, и поставь рядом с бутылкой стакан.

– Отец, я никогда не видел тебя таким! Надо вызвать врача.

– Ни в коем случае! – сказал Эллиот.

Его тон поразил Алекса. Слабости как не бывало.

– Неужели врач помог леди Макбет? Не думаю, что он мог принести ей пользу.

– Отец, о чем ты говоришь? – Голос Алекса снизился до шепота, он всегда переходил на шепот, когда был чем-то расстроен. Он смотрел, как Уолтер передает отцу стакан.

Эллиот сделал глоток виски.

– Ох, как хорошо! – Он вздохнул. В том ужасном маленьком домике, в том доме смерти и безумия, была дюжина бутылок ликера, но он не мог заставить себя прикоснуться к ликеру Генри; не мог пить из бокала, из которого пил Генри, не мог съесть ни кусочка. Он кормил и поил ее, но сам ни к чему не притронулся. И сейчас с наслаждением потягивал сладкий теплый напиток, который так успокаивал жгучую боль в груди.

– А теперь, Алекс, выслушай меня, – сказал Эллиот, делая еще один глоток. – Ты должен немедленно уехать из Каира. Сейчас же пакуй чемоданы и уезжай в Порт-Саид пятичасовым экспрессом. Я сам довезу тебя до поезда.

Каким беззащитным выглядел сейчас его сын! Будто маленький ребенок. И все это из-за моей мечты о бессмертии. Бедный мой Алекс, он должен немедленно вернуться в Англию, там он будет в безопасности.

– Это невозможно, отец, – как всегда мягко, проговорил Алекс. – Я не могу бросить здесь Джулию.

– А я и не хочу, чтобы ты бросил Джулию. Ты возьмешь Джулию с собой. Скажи ей, чтобы она собиралась. Делай, что я говорю.

– Отец, ты не понимаешь. Она не уедет, пока не прояснится дело Рамсея. А его никто не может найти. И Генри тоже пропал. Пока все не выяснится, не думаю, что власти позволят нам уехать.

– О господи!

Алекс достал носовой платок, аккуратно расправил его я вытер отцу лоб. Снова сложил и протянул Эллиоту. Граф вытер рот.

– Отец, ведь ты не думаешь, что Рамсей на самом деле совершил эти чудовищные преступления? То есть я хотел сказать, что он мне так нравился.

В дверях появился Уолтер:

– Ванна готова, милорд.

– Бедный Алекс! – прошептал Эллиот. – Скромный и благородный Алекс.

– Отец, объясни мне, что происходит. Я никогда не видел тебя таким. Ты не похож на самого себя.

– Со мной все в порядке. Я как раз такой и есть. Отчаявшийся, хитрый, увлеченный сумасбродными мечтами. Наоборот, я очень похож на самого себя. Знаешь, сын, когда ты унаследуешь титул, ты, наверное, будешь единственным скромным и благородным графом Рутерфордом за всю историю нашего рода.

– Ты опять философствуешь. А я вовсе не такой уж скромный и благородный. Я просто хорошо воспитан, что, надеюсь, является неплохим суррогатом скромности и благородства. Прими ванну, тебе станет намного лучше. И больше не пей виски, пожалуйста.

Эллиот позвал Уолтера и протянул ему руку.

Мистер Уинтроп смотрел на телеграмму, которую вложил ему в руку стоящий перед ним человек.

– Арестовать Джулию Стратфорд?! За кражу бесценной мумии из Лондона? Но ведь это бред! Мы с ней и с Алексом Савареллом вместе ходили в школу. Я сам свяжусь с Британским музеем!

– Замечательно, только сделайте это немедленно. Губернатор в ярости. Министерство культуры рвет и мечет. И найдите Генри Стратфорда. Приведите сюда его любовницу, танцовщицу по имени Маленка. Стратфорд где-то в Каире и чувствует себя очень даже неплохо, будьте уверены.

Арестуйте хоть кого-нибудь, иначе старикан свернет нам голову.

– Черта с два, – пробормотал Майлз, поднимая телефонную трубку.

Какой роскошный базар! Здесь все есть – богатые ткани, духи, специи; странные тикающие устройства с римскими цифрами на круглых дисках; украшения и посуда. А сколько еды! Первый же лоточник, говоря по-английски и используя общепринятые жесты, объяснил ей, что ее монеты не годятся.

Она пошла дальше, вслушиваясь в гудящие вокруг голоса, стараясь понять английскую речь.

– Я не хочу переплачивать. Это слишком дорого, этот человек хочет нас ограбить…

– Выпейте хоть глоток, подходите! Такая жара, просто невыносимо…

– О, вот это ожерелье миленько.

Смех, страшный шум, грохот, фырканье. Она уже слышала эти звуки раньше. Засунув руки под ленты широкополой шляпы, она зажала уши ладонями. И пошла дальше, стараясь вылавливать из шума и суеты только те слова, которые надо было усвоить.

Внезапно ее затрясло от чудовищного, непостижимого звука. Чуть не закричав от ужаса, она запрокинула голову, по-прежнему зажимая уши, и в страхе бросилась бежать, пока вдруг не осознала, что никто больше не испугался. Окружающие вообще не обратили на страшный звук никакого внимания.

Ей надо разгадать эту тайну! Слезы катились из глаз, но она упрямо шла вперед.

То, что она увидела впереди, было еще страшнее; она просто онемела от ужаса. Ни на одном из известных ей языков она не смогла бы описать это чудовище. Гигантское, черное, оно надвигалось на нее, крутились колеса, сделанные из металла, на макушке торчала труба, из которой валил вонючий дым. Звук, издаваемый чудовищем, заглушил все остальные звуки. Сзади тянулись огромные деревянные повозки, соединенные с ним здоровыми крючьями из черного железа. Весь этот караван двигался по тонкой полоске железа, которая тянулась по земле. Грохот становился все сильнее – страшилище прокатилось мимо и нырнуло в зев огромного тоннеля, в котором толпились люди: казалось, они устремились в его чрево.

Глядя на него, она рыдала навзрыд. И зачем только она вышла из своего убежища? Зачем ушла от лорда Рутерфорда, который мог бы защитить ее? Казалось, этот кошмар никогда не кончится, но вот ужасная огромная гусеница проползла мимо, и она увидела за железной дорожкой большую гранитную статую фараона Рамзеса – со скрещенными на груди руками, в одной из которых был зажат скипетр.

Она удивленно смотрела на каменного колосса. Украденная из страны, которую она хорошо знала, из страны, которой она правила, стоящая здесь статуя казалась смешной, гротескной, заброшенной.

Она повернулась, чтобы уйти прочь. Показалась еще одна демоническая колесница. Она услышала жуткий протяжный гудок, и чудовище покатилось мимо нее. Статуя скрылась из виду.

Она снова развернулась, не зная, куда податься, куда спрятаться от всего этого – ей опять захотелось во тьму, в темную воду, из которой она появилась на свет. Потом она упала.

Открыв глаза, она увидела юного англичанина. Он поднял ее с земли, приобняв за талию, и велел зевакам убраться прочь. Она поняла, что англичанин спрашивает ее о чем-то и явно хочет помочь.

– Кофе, – прошептала она. – Положите мне в кофе немного сахара. – В памяти всплыли слова из говорящей машины, с которой познакомил ее лорд Рутерфорд. – Положите в мой чай ломтик лимона.

Его лицо просияло.

– Да, конечно. Я угощу вас кофе. Давайте я отведу вас в британское кафе.

Он поднял ее на ноги. Какие прекрасные мускулы у этого юноши! И синие глаза, ярко-ярко-синие, совсем как у того…

Она огляделась. Это не сон. Статуя была на месте, возвышаясь над железной дорожкой; она все еще слышала рев колесниц, хотя ни одной не видела.

На мгновение она опять почувствовала слабость, но англичанин подхватил ее под руку и помог идти.

Она внимательно вслушивалась в его слова:

– Там очень мило, вы сможете посидеть и отдохнуть. Знаете, вы очень меня напугали. Мне показалось, что вы ударились головой.

Кафе. Голос в граммофоне говорил: «Встретимся в кафе». Очевидно, это место, где пьют кофе, встречаются, разговаривают. Здесь много женщин в таких же, как у нее, платьях, молодых мужчин, одетых так же, как лорд Рутерфорд, а с нею – это восхитительное создание с сильными руками и ногами.

Она села за маленький мраморный столик. Отовсюду неслись голоса. «Здесь все превосходно, но ты ведь знаешь мою матушку, ей ничего не нравится». И: «Ужасно, да? Говорят, у нее была сломана шея». И: «О, чай совсем холодный. Позови официанта».

Она смотрела на мужчину за соседним столиком – тот протягивал служанке пачку разноцветных бумажек. Это что, деньги? Служанка возвращала сдачу монетками.

Перед ней поставили поднос с кофе. Она была так голодна, что могла разом выпить весь кофейник, но решила, что лучше подождать, пока кофе нальют в чашки. Лорд Рутерфорд многому ее научил. Да, юноша пьет из чашки. У него очаровательная улыбка. Как сказать ему, что она хочет немедленно уложить его в постель? Им надо найти какой-нибудь постоялый двор. Наверняка у этих людей есть гостиницы.

Женщина за соседним столиком быстро заговорила:

– Да вообще-то я не люблю оперу. Если бы я была в Нью-Йорке, я бы не пошла. Но раз уж мы в Каире, почему-то обязательно надо ходить в оперу и восхищаться ею. Смешно.

– Но, милая, ведь это «Аида».

«Аида». «Божественная Аида». Она замурлыкала себе под нос, потом запела чуть громче, но так, чтобы окружающие не услышали. Однако ее компаньон услышал. Он улыбнулся, ему явно понравилось, как она поет. Ничего не стоит затащить его в постель. Но найти саму постель будет трудно. Конечно, она может отвести его в тот маленький домик, но это слишком далеко отсюда. Она умолкла.

– Нет-нет, – запротестовал англичанин. – Спойте еще.

Спойте еще. Спойте еще. Нужна минута, чтобы осмыслить его слова. Да, понятно, все понятно.

Рамзес учил ее этому. Сначала каждый язык казался ей непостижимым. Надо говорить, слушать, и постепенно все станет понятным.

Рамзес… Это его статуя стоит между железными колесницами! Она обернулась и вытянула шею, чтобы выглянуть из окна: надо же, все окно сделано из одного огромного куска прозрачного стекла. Она даже видела грязь на стекле. Как они ухитряются делать такие вещи? «Новые времена» – так говорил лорд Рутерфорд. Что же, если они умеют делать чудовищные колесницы, значит, умеют делать и такое стекло.

– У вас очень приятный голос, правда. Вы собираетесь пойти в оперу? Похоже, туда пойдет весь Каир.

– Бал продлится до рассвета, – сказала женщина за соседним столиком своей подруге.

– Да, это здорово, и вообще, смысла нет жаловаться – мы забрались слишком далеко от цивилизации.

Англичанин рассмеялся: он тоже слышал их разговор.

– Этот бал станет гвоздем сезона. Он состоится у Шеферда. – Англичанин отпил маленький глоток кофе.

Она долго ждала этого сигнала. И залпом выпила свою чашку.

Он улыбнулся. Взял маленький кофейник и налил ей еще.

– Спасибо, – сказала она, старательно подражая граммофонному голосу.

– Может, положить вам сахара?

– Я предпочитаю немного сливок, если вы не против.

– Конечно нет. – Он опрокинул в ее чашку половину молочника.

Это сливки? Да, лорд Рутерфорд отдал ей последние сливки, которые он нашел в доме той женщины.

– Вы пойдете на бал к Шеферду? Мы живем в его отеле, мой дядя и я. Мой дядя приехал сюда по торговым делам.

Он снова замолчал. Что он разглядывает? Ее глаза? Ее волосы? Какой он симпатичный, у него такая нежная кожа на лице и горле. Лорд Рутерфорд тоже неплохо выглядел, но этот просто прекрасен, как может быть прекрасна только юность.

Она потянулась через столик и дотронулась до его груди рукой в тонкой шелковой перчатке. Только бы он не почувствовал прикосновения голой кости. Она нащупала под рубашкой сосок и нежно надавила на него безымянным пальцем. Юноша был явно удивлен. Его щеки зарделись, как у девственницы, кровь прилила к лицу.

Она улыбнулась.

Англичанин огляделся по сторонам, посмотрел на сидевших напротив женщин, но те были увлечены разговором. «Просто восторг!» – «Знаешь, мне повезло с этим платьем. Я купила его по случаю, очень недорого. И собираюсь пойти туда в нем…»

– Опера. – Она рассмеялась. – Пойдем в оперу?

– Да. – Юноша все еще не мог прийти в себя после того, что она сделала.

Она вылила в чашку все, что оставалось в кофейнике, и выпила. Потом поднесла ко рту маленький молочник и осушила его до дна. Доела весь сахар. Так, ничего хорошего. Она поставила сахарницу на место, опустила руку под стол и погладила англичанина по ноге. Похоже, он уже готов. Ах, бедный малыш, бедный испуганный мальчик!

Она вспомнила то время, когда они с Антонием приводили в палатку молодых солдатиков и раздевали их, чтобы сделать выбор. Это была чудесная игра. Пока о ней не узнал Рамзес. В каких только грехах не обвинял он ее в последнее время! Но этот просто обворожителен. Он уже хочет ее.

Она поднялась, кивнула ему и направилась к выходу.

На улице очень шумно, колесницы. Какая разница? Если все эти люди их не боятся, значит, и ей бояться нечего. – Все объясняется очень просто. Ей надо найти уютное местечко. Юноша шел следом и что-то говорил.

– Пойдем, – сказала она по-английски. – Пойдем со мной.

Переулок. Она повела его туда, осторожно обходя лужицы. Здесь потемнее и потише. Она повернулась и обняла его за плечи. Юноша наклонился, чтобы поцеловать ее.

– Нет, только не здесь, – взволнованно прошептал он. – Мисс, я не думаю…

– А я сказала, прямо здесь, – прошептала она, целуя его, и запустила руку под его рубашку. Очень горячая кожа, то, чего она хотела. Горячая и хорошо пахнет. Он совсем готов, этот молоденький олененок. Она подняла юбки розового платья.

Все было очень быстро; ее тело прижалось к нему, она задрожала и обхватила руками его шею. Когда струя семени пролилась в нее, он застонал. И замер, успокоившись. А ее тело продолжало содрогаться в конвульсиях. Больше нет сил уговаривать его. Он отпустил ее и прислонился к стене, глядя так, словно заболел.

– Пожалуйста, дай мне немного передохнуть, – попросил англичанин, когда она снова стала осыпать его поцелуями.

Несколько секунд она изучающе смотрела на него. Очень легко. Главное – неожиданность.

Она схватила его за голову обеими руками и резко повернула вбок, сломав шею.

Он смотрел в пустоту. Та женщина тоже смотрела в пустоту, и тот мужчина тоже. В глазах пустота. Пустота. Потом он сполз по стене на землю и застыл в неловкой позе, широко раскинув ноги.

Она опять вспомнила очертания наклонившейся над ней фигуры. Сон ли это был?

Вставай, Клеопатра. Я, Рамзес, призываю тебя!

Нет, только не это. От одной попытки вспомнить хоть что-нибудь страшно болит голова. Но это не физическая боль, это болит душа. Она слышала, как плачут женщины, знакомые ей женщины. Плачущие женщины. Они произносят ее имя – Клеопатра. Потом кто-то накрывает ее лицо черной тканью. Та змея еще жива? Странно, что змея пережила ее. Она снова почувствовала жжение в груди от ее клыков.

Прислонившись к стене, она тихо застонала и посмотрела на лежащее внизу мертвое тело. Когда все это случилось? Где? Кем она была?

Не надо вспоминать. «Новые времена» ждут ее.

Она наклонилась и вытащила из кармана юноши деньги, очень много денег в маленькой кожаной книжечке. Засунула руку поглубже. Здесь лежали и еще кое-какие вещи. Карточка, на которой написано что-то по-английски, и маленький портрет мальчика. Замечательно. Очень хорошая работа. Две бумажки, на которых написаны слова «АИДА» и «ОПЕРА». На бумажках была нарисована та же египтянка, которую она уже видела.

Эти бумажки тоже надо прихватить с собой. Портрет мертвого юноши она выбросила. Опустив маленькие «оперные» бумажки в карман, она тихонько запела «Божественную Аиду», перешагнула через труп и снова вышла на шумную улицу.

Не надо бояться. Надо делать то же, что и все. Если они спокойно идут рядом с железной дорожкой, тебе тоже можно это делать.

Но как только загрохотала в трех шагах от нее очередная железная колесница, она зажала руками уши и закричала. А когда открыла глаза, увидела на своем пути еще одного прекрасного юношу.

– Вам помочь, молодая леди? Вы, наверное, заблудились? Вам не следует ходить на вокзал в таком виде – у вас вытащат из кармана все деньги.

– Вокзал…

– У вас есть сумочка?

– Нет, – простодушно сказала она. Юноша взял ее под руку.

– Вы мне поможете? – спросила она, вспомнив фразу, которую лорд Рутерфорд повторял сотни раз. – Вам можно довериться?

– Конечно.

Он говорил искренне. Отлично. Еще один юноша с гладкой, восхитительной кожей.

Два араба вышли с черного хода отеля Шеферда, один чуть выше другого. Оба явно спешили куда-то.

– Запомните, – чуть слышно сказал Самир, – надо идти большими шагами. Вы мужчина. Мужчины не семенят. Можете размахивать руками.

– Я научилась этому давным-давно, – ответила Джулия.

В Великой мечети было полным-полно верующих и туристов, которые пришли посмотреть на архитектурное чудо и на правоверных мусульман, склонившихся в молитве. Джулия и Самир не спеша пробирались сквозь толпу. Не прошло и десяти минут, как они наткнулись на высокого араба в просторном белом балахоне и темных солнечных очках.

Самир вложил ключ в руку Рамзеса, шепнул адрес и объяснил, как пройти. Рамзес должен был идти следом за ним. Путь предстоял недлинный.

Рамзес шел, отстав от Самира и Джулии на несколько шагов.

Ах, как ей понравился этот юноша, который называл себя американцем и говорил очень странным голосом! Они ехали вдвоем в экипаже под названием «такси», а с двух сторон их экипаж окружали «автомобили». Теперь ей было совсем не страшно.

Еще до того как они отъехали от «вокзала», она поняла, что гигантские железные колесницы предназначены для перевозки людей. Просто один из видов общественного транспорта. Странно.

Этот парень был не так элегантен, как лорд Рутерфорд, но он говорил гораздо медленнее, и теперь ей было все понятно. Кроме того, он постоянно жестикулировал, указывая на тот или иной предмет. Теперь она знала, что такое «форд» и чем он отличается от «пикапов» и других автомобилей. Этот парень продавал автомобили в Америке. Он был продавцом автомобилей «форд» в Америке. Даже бедняки могли купить себе такой автомобиль.

Она держала в руках полотняную сумочку, которую он купил для нее, – там лежали деньги и бумажки со словом «опера».

– А вот здесь живут туристы, – пояснил он. – То есть я имею в виду, это место называется британским кварталом.

– Английским, – сказала она.

– Да, но сюда приезжают и американцы и европейцы. А вот в этом здании останавливаются самые богатые и уважаемые люди – и американцы и англичане. Это отель Шеферда. Может, вы слышали о нем?

– Шеферда отель? – Она звонко хохотнула.

– Завтра вечером в отеле будет бал. Я живу как раз здесь. Я не очень-то люблю оперу, – он скорчил гримасу, – никогда особенно не любил. Но здесь, в Каире, опера считается очень важной вещью.

– Важной вещью, понимаю.

– На самом деле важной. Так что хочешь не хочешь – пойдешь, а потом на бал, хотя для него придется брать напрокат фрак и тому подобную ерунду. – При взгляде на спутницу глаза американца сияли. Он наслаждался ее присутствием.

Она тоже получала огромное удовольствие от общения с ним.

– »Аида» целиком посвящена Древнему Египту.

– Будет петь Рамзес.

– Да. Значит, вы в курсе. Спорим, вы любите оперу, спорим, вам она нравится. – Вдруг американец слегка нахмурился. – С вами все в порядке, маленькая леди? Может, вы находите старый город более романтичным? Вы не хотите что-нибудь выпить? Давайте покатаемся на моем автомобиле. Он припаркован как раз около Шеферда.

– На автомобиле?

– О, со мной вы будете в безопасности, маленькая леди, я очень осторожный водитель. Вот что я вам скажу: вы когда-нибудь видели пирамиды?

Пи-ра-ми-ды.

– Нет, – сказала она – Покататься на вашем автомобиле – это здорово!

Он засмеялся. Крикнул, чтобы экипаж остановился, и кебмен направил лошадь влево. Они объехали отель Шеферда, прекрасное здание, окруженное живописными садами.

Помогая выйти из экипажа, юноша подал ей руку и чуть не дотронулся до открытой раны в боку. Она задрожала. Но все обошлось. Однако этот эпизод напомнил ей, что рана все еще не зажила. Как можно жить с такой ужасной язвой? Настоящая загадка. Ей во что бы то ни стало надо вернуться в тот домик засветло, чтобы снова встретиться с лордом Рутерфордом. Лорд Рутерфорд ушел поговорить с человеком, который мог разгадать все загадки, с человеком, у которого были голубые глаза.

Они все вместе подошли к зданию, где их ждало укрытие. Джулия согласилась подождать на улице, пока они осмотрят помещение. Самир с Рамзесом вошли в дом, миновали три маленькие комнаты и оказались в аккуратном садике. Отсюда они позвали Джулию. Рамзес запер дверь на засов.

Здесь находился маленький деревянный столик, в центре которого стояла свеча, засунутая в горлышко старой бутылки из-под вина. Самир зажег свечу. Рамзес пододвинул к столу два стула с прямыми высокими спинками, Джулия принесла еще один.

Здесь было довольно уютно. Старый сад освещало вечернее солнце, его лучи проникали в дверь черного хода. Комната долгое время была заперта, поэтому в ней стояла жара, но вполне терпимая. В воздухе плавал терпкий запах специй и конопли.

Джулия сняла арабский головной убор, тряхнула волосами и развязала ленту, которая стягивала волосы в хвост.

– Я не верю, что ты убил ту женщину, – заговорила она, пиля на Рамзеса.

В арабской одежде он был похож на шейха. Часть его лица оставалась в тени, в глазах мерцали отблески пламени свечи.

Самир сел слева от Джулии.

– Я не убивал ту женщину, – ответил Рамзес. – Но я в ответе за ее смерть. И мне нужна ваша помощь. Мне нужна чья-нибудь помощь. Мне нужно, чтоб вы простили меня. Пришло время признаться вам во всем.

– Сир, у меня есть сообщение для вас, – сказал Самир. – Я должен передать его вам немедленно.

– Какое сообщение? – спросила Джулия. Почему Самир ничего ей не сказал?

– Весточка от богов, Самир? Боги призывают меня к ответу? На менее важные сообщения у меня просто нет времени. Я должен рассказать вам, что произошло и что я натворил.

– Весть от графа Рутерфорда, сир. Я встретил его в отеле. Он выглядел как безумец. Он сказал, что я должен передать вам, что она у него.

Рамзеса оглушили его слова. Он почти свирепо посмотрел на Самира.

Джулия еле сдерживалась.

Самир вытащил что-то из-под полы балахона и передал Рамзесу. Это был стеклянный пузырек – такой же она видела среди алебастровых кувшинов из отцовской коллекции.

Рамзес посмотрел на пузырек, но не подумал дотронуться. Самир заговорил было снова, но Рамзес жестом попросил его помолчать. От волнения его лицо искажала такая гримаса, что он не походил сам на себя.

– Скажи, что все это значит! – не выдержала Джулия.

– Он выследил меня в музее, – прошептал Рамзес, не отрывая взгляда от пустого сосуда.

– О чем ты говоришь? Что случилось в музее?

– Сир, он сказал, что ей помогло солнце. Лекарство из пузырька тоже помогло, но его не хватило – нужно еще. Она больна – и душой и телом. Она уже убила трех человек. Она сумасшедшая. Граф где-то спрятал ее и хочет встретиться с вами. Он назначил время и место.

Какое-то время Рамзес молчал. Потом поднялся из-за стола и направился к двери.

– Постой! – крикнула Джулия, бросаясь вслед за ним.

Самир тоже вскочил на ноги.

– Сир, если вы будете искать его, вас опознают. Отель окружен полицейскими. Подождите, пока он уйдет оттуда и появится в условленном месте. Это единственный безопасный путь.

Рамзес был невменяем. Он неохотно повернулся и отвел от Джулии мрачный полубезумный взгляд. Медленно подошел к стулу и сел.

Джулия вытерла слезы носовым платком и тоже села.

– Когда и где? – спросил Рамзес.

– Сегодня в семь. В «Вавилоне». Это французский ночной клуб, я знаю его. Могу отвести вас туда.

– Но ждать нельзя!

– Рамзес, скажи нам, что все это значит. Как мы поможем тебе, если сами ничего не знаем?

Царь раздраженно махнул рукой. Его лицо было по-прежнему искажено тревогой.

– Ты нужна мне, но если я расскажу тебе все, то могу потерять тебя. Потому что я превращу твою жизнь в ад.

– Я никогда не брошу тебя, – сказала Джулия, но ей становилось все страшнее и страшнее. В душе поднимался ужас перед тем, что надвигалось на нее.

До этих последних минут ей казалось, она понимает, что произошло. Он вытащил из музея тело своей возлюбленной, чтобы похоронить по всем правилам. Но теперь, увидев этот сосуд и услышав странное сообщение Эллиота, она начала строить самые кошмарные предположения, вновь и вновь мысленно возвращаясь к таинственной истории с мумией.

– Доверьтесь нам, сир, позвольте нам разделить вашу тревогу.

Рамзес посмотрел на Самира, потом на Джулию:

– Как можете вы разделить со мной мою вину? То тело в музее… Та неизвестная женщина…

– Да, – прошептал Самир.

– Я узнал ее, дорогие мои. Дух Юлия Цезаря узнал бы ее. Тень Марка Антония расцеловала бы ее. Миллионы погибших из-за нее…

Джулия кивнула, снова заливаясь слезами.

– И я сделал чудовищную вещь: я принес в музей эликсир. Я не понимал, насколько разрушено ее тело, не знал, что оно потеряло огромные куски плоти. И я вылил на нее эликсир! И через две тысячи лет жизнь затеплилась в ее теле. Она встала! Истекающая кровью, раненная, она встала на ноги. И пошла. Она шла ко мне. Она называла меня по имени!

Да, это было лучше самого выдержанного вина, лучше, чем постель, – мчаться по дороге в открытом американском автомобиле. Гудел ветер, американец все время что-то кричал, машина делала резкие повороты и виражи.

Как здорово смотреть на проносящиеся мимо деревья. Видеть египтян, трясущихся на спинах своих ослов и верблюдов, оставлять их далеко за собой, осыпая дождем гравия.

Она наслаждалась. Она смотрела в высокое небо, а ветер развевал ее волосы, так что ей постоянно приходилось придерживать шляпу рукой.

Она следила за всеми движениями американца – за тем, что он делал, заставляя двигаться свою колесницу: без конца нажимал на «педали», как он это называл, тянул за «рычаг», крутил «руль».

Ох, это слишком страшно, слишком волнительно. Внезапный резкий звук привлек ее внимание – она слышала такой рев на вокзале. Ее руки взметнулись к ушам.

– Не бойтесь, маленькая леди, это всего лишь поезд. Смотрите туда, вон он едет!

Машина резко затормозила.

Перед ними по песку тянулись две металлические полосы. А справа мчалось огромное черное чудовище. Тренькал звонок. Она увидела вспышку красного света, похожего на пламя факела. Неужели ей никуда не спрятаться от этих ужасных вещей?

Американец обнял ее.

– Все в порядке, маленькая леди. Нам просто нужно подождать, пока он проедет.

Он продолжал говорить, но теперь визг и грохот чудовища заглушали его слова. Отвратительные колеса прогремели в страшной близости от нее, а потом потянулась длинная вереница деревянных вагонов, в которых было много народу: люди сидели возле окошек на деревянных диванах с таким видом, будто с ними не происходит ничего особенного.

Она постаралась справиться с собой. Ей приятно было ощущать тепло обнимавших ее рук, нравился запах духов, который распространяла его кожа. Она мрачно наблюдала за подъезжавшими автомобилями. Снова звякнул звонок. На верхушке столба мигнул огонек.

Американец нажал на педаль, потянул за рычаг – автомобиль задрожал, дернулся, и они переехали через металлические полосы. Теперь их путь лежал через пустыню.

– Знаете, многие люди из Ганнибала, штат Миссури, даже не слышали о Египте. И когда рассказываешь им об этой стране, они не понимают, о чем ты говоришь. Я сказал своему отцу, что собираюсь поехать сюда. Я взял с собой деньги, которые заработал, и приехал сюда, а потом и вовсе решил остаться…

Она затаила дыхание. Поездка опять доставляла ей огромное удовольствие. Далеко впереди, слева, на горизонте показались пирамиды Гизы. На глаза попалась статуя сфинкса.

Она тихо вскрикнула. Это был Египет. Она находится в Египте, пусть в «новые времена», но все-таки она дома.

В душе разлилась сладкая печаль. Гробницы ее предков и сфинкс, к которому она ездила в юности, чтобы помолиться в храме, который находился между его громадными лапами.

– О да, вид просто замечательный, правда? Говорю вам, если люди из Ганнибала, штат Миссури, этого не понимают, значит, им здорово не повезло в этой жизни.

Она рассмеялась.

– Им не повезло, – согласилась она.

Они подъехали ближе. Толпы людей. Огромное скопление автомобилей и экипажей. Женщины в легких платьях, таких же, как ее собственное, с перетянутыми талиями. Мужчины в соломенных шляпах, таких же, как у американца. И множество арабов на верблюдах, на руках у арабов висят нитки дешевых бус.

Она улыбнулась. В ее времена они продавали здесь дешевые бусы заезжим римлянам.. Они катали приезжих на верблюдах. И теперь делают то же самое.

Она затаила дыхание – над ней возвышалась гигантская гробница царя Куфу. Когда это было? Совсем маленькой девочкой она приезжала сюда и любовалась этим грандиозным сооружением, построенным из квадратных плит. Приезжала и позже, с Рамзесом, холодной ночью; одетая в темный балахон, как простолюдинка, она ехала с ним на лошади по той же самой дороге.

Рамзес! Нет, с ним связано что-то ужасное, не надо вспоминать. Над ней полощутся темные воды. Она бежит за ним, а он отворачивается и уходит прочь.

Автомобиль американца затормозил и остановился.

– Пойдемте, маленькая леди. Давайте выйдем наружу и поглазеем на седьмое чудо света.

Она улыбнулась круглолицему американцу – он был так ласков с нею.

– О кей! Здорово! – сказала она. Не дождавшись, пока он подаст руку, выпрыгнула из автомобиля.

Его тело оказалось совсем близко. Курносый нос сморщился – так широко он улыбнулся. Сладкие юные губы. Неожиданно для самой себя она поцеловала его. Она стояла на цыпочках и прижималась к нему. Хм… Нежный и молоденький, совсем как тот. Удивлен.

– Да вы просто очаровашка, – сказал американец ей на ухо. Казалось, он не знает, что делать дальше. Ладно, она ему покажет. Она взяла его за руку, и они пошли по утоптанному песку к пирамидам.

– Посмотрите! – сказала она, указывая на дворец, который стоял справа.

– А, это «Мэна-хаус», – сказал он. – Тоже неплохой отель. Конечно, не то что Шеферд, но тоже нормальный. Если хотите, чуть позже мы можем там перекусить.

– Я пробовал бороться с ними, – сказал Рамзес. – Но это оказалось невозможно: их было слишком много. Они отвезли меня в тюрьму. Мне требовалось время, чтобы затянулись раны. Только через полчаса я смог сбежать.

Молчание.

Джулия зарылась лицом в носовой платок.

– Сир, – тихо проговорил Самир, – вы знали, что этот эликсир способен произвести такой эффект?

– Да, Самир. Знал, хотя никогда раньше не проделывал таких экспериментов.

– Значит, это был человечный поступок. Ни больше и ни меньше.

– Но, Самир, за многие века я совершил много ошибок. Я знал, как опасен этот эликсир. А теперь и ты узнаешь об этой опасности. Вы должны знать все, если хотите мне помочь. Это существо, эту безумную женщину, которую я вернул к жизни, невозможно убить.

– Наверняка есть какой-то способ, – возразил Самир.

– Нет, я узнал это методом проб и ошибок. И ваши современные книги по биологии убедили меня в моей правоте. Стоит напитать клетки этим эликсиром, как они уже живут сами по себе, постоянно обновляясь. Растительные, животные, человеческие – не имеет значения.

– Не старея, не изнашиваясь, – пробормотала Джулия. Теперь она немного успокоилась и могла говорить.

– Верно. Одна чаша этого зелья сделала меня бессмертным. Не больше, чем содержится в пузырьке. Я буду вечно молодым. Я не нуждаюсь в пище, хотя чувствую постоянный голод. Я не нуждаюсь во сне, хотя могу насладиться им. Меня мучает постоянная жажда… любви.

– А эта женщина – она ведь не получила полной дозы?

– Нет, к тому же ее тело было слишком повреждено. Понимаете, в этом-то и заключается моя глупая ошибка. Тело не сохранилось полностью! Больную или здоровую, ее теперь не остановишь. Я понял это, когда она шла ко мне по коридору.

– Ты не учитываешь возможностей современной науки, – сказала Джулия, медленно протирая глаза. – Наверняка есть способ остановить процесс.

– С другой стороны, если бы вы дали ей полную дозу, как задумал граф…

– Это безумие, – вмешалась Джулия. – Не стоит даже говорить об этом. Тогда она станет еще сильнее.

– Послушайте меня, – сказал Рамзес. – Клеопатра – это всего лишь часть трагедии. Теперь и граф определенно знает мой секрет. Опасен сам эликсир, он более опасен, чем вы думаете.

– Ну да, люди захотят его попробовать, – кивнула Джулия. – Люди пойдут на все, чтобы получить его. Но Эллиота можно уговорить, а Генри дурак.

– Но и это еще не все. Мы говорим о химическом веществе, которое изменяет саму субстанцию того, с чем соприкасается. – Рамзес немного помолчал, потом продолжил: – Многие столетия назад, когда я еще был Рамзесом, правителем этой страны, я мечтал о том, чтобы с помощью этого эликсира облегчить людям жизнь. Я мечтал о вечной пище и вечной влаге. Тогда мы смогли бы забыть о голоде. Я мечтал о пшенице, которая после уборки урожая тут же вырастала бы заново. О фруктовых деревьях, которые бы плодоносили постоянно. Знаете, что из этого вышло?

Пораженные, они молча смотрели на него.

– Мой народ, мои люди не смогли переварить эту бессмертную еду. Она так и осталась в их желудках. Они умирали в страшных мучениях, будто наелись песка.

– О боже, – прошептала Джулия. – Хотя это вполне объяснимо. Ну конечно!

– А когда я попробовал сжечь поля, забить бессмертный молочный скот и птицу, я увидел, как сожженная пшеница возрождается к жизни, стоило солнечным лучам осветить ее. Я увидел, как поднимались обугленные стебли и безголовые скелеты. Наконец я сбросил все это в море, придавив камнями к самому дну. Там это все наверняка и лежит до сих пор – в целости и сохранности.

Содрогнувшись, Самир обхватил плечи руками, словно ему стало вдруг холодно.

Джулия пристально смотрела на Рамзеса:

– Значит, ты хочешь сказать, что если эта тайна попадет в плохие руки, вся земля может стать бессмертной?

– Все люди, – печально ответил Рамзес. – А ведь мы, бессмертные, чувствуем такой же голод, что и вы. Мы вытесним всех, мы отнимем все!

– Сам ритм жизни и смерти будет нарушен, – сказал Самир.

– Эту тайну нужно уничтожить! – воскликнула Джулия. – Если у тебя еще остался эликсир, уничтожь его. Сразу же. Немедленно!

– И как же мне сделать это, малышка? Если я развею сухой порошок по ветру, его крошечные частички осядут на землю, и первый же дождь растворит их и напитает ими корни деревьев, и деревья станут бессмертными. Если я вылью жидкость в песок, придет напиться верблюд. Вылью ее в море, и народятся бессмертные рыбы, черви и крокодилы.

– Хватит, – пробормотала Джулия.

– А вы не можете сами выпить его? Вам он не повредит?

– Не знаю. Я уже думал об этом. Кто знает?

– Не делай этого, – прошептала Джулия. Рамзес грустно улыбнулся:

– Ты все еще переживаешь за меня, Джулия Стратфорд?

– Да, переживаю. Ты всего лишь человек, который владеет секретом богов. Переживаю.

– Все верно, Джулия. Секрет всегда со мной. – Рамзес хлопнул себя по лбу. – Я знаю, как сделать эликсир. Не важно, что случится с несколькими пузырьками, которыми я владею. Я всегда смогу приготовить новое снадобье.

Они посмотрели друг на друга. Невозможно было за столь короткое время осмыслить весь ужас, заключавшийся в эликсире.

– Теперь вы понимаете, почему я ни разу за два тысячелетия ни с кем не поделился этим зельем? Я знал, как оно опасно. А потом, слабый, как любой смертный мужчина – если использовать вашу современную терминологию, – я влюбился.

Глаза Джулии вновь наполнились слезами. Самир терпеливо ждал.

– Да, я знаю, – вздохнул Рамзес. – Я был идиотом. Две тысячи лет назад я наблюдал за тем, как умирает моя возлюбленная – из-за того, что я не пожелал дать эликсир ее любовнику Марку Антонию, бессовестному человеку, который ради его формулы гонялся бы за мной по всему свету. Вы можете представить, что бы натворили эти двое, стань они бессмертными? «Почему бы нам не создать бессмертную армию?» – спросила она меня, несомненно находясь во власти его чар. Тогда она стала пешкой в его руках. А теперь, в эту эпоху поразительных свершений, я забыл об ее последних словах и вернул к жизни.

Джулия беззвучно плакала. Она уже не вытирала слезы маленьким носовым платочком. Склонившись над столом, взяла царя за руку:

– Нет, Рамзес, это не Клеопатра. Разве ты не понимаешь? Да, ты совершил ужасную ошибку, и мы должны найти способ исправить ее. Но это не Клеопатра. Такого просто не может быть.

– Джулия, я не ошибся. Она узнала меня, понимаешь? Она назвала меня по имени!

Из «Мэна-хаус» доносилась приятная музыка. В окошках мигал желтый свет. Крошечные фигурки бегали взад-вперед по просторной террасе.

Клеопатра и американец стояли в темном тоннеле на вершине пирамиды у погребального обелиска.

Она страстно обняла юношу, скользнув руками в шелковых перчатках под его рубашку. Ах, соски мужчин такие нежные, они словно ключ, открывающий путь томления и экстаза! Как он содрогнулся, когда она сдавила их пальцами! Ее язык ворочался у него во рту.

Теперь с него слетела вся его бравада и самоуверенность. Он стал ее рабом. Клеопатра стянула с него рубашку, засунула руку под кожаный ремень и дотронулась до его мужской плоти.

Юноша застонал. Она почувствовала, как поднимается ее юбка… Вдруг рука его замерла, тело напряглось. Клеопатра неловко повернула голову – американец смотрел на ее обнаженную ногу, на ступню.

Он смотрел на длинную полосу окровавленной кости, на голые кости ступни.

– Господи Иисусе! – прошептал он, отшатываясь к стене. – Господи Иисусе!

Царица зарычала от ярости и обиды.

– Перестань пялиться на меня! – завизжала она на латыни. – Не смей смотреть на меня с отвращением!

Она зарыдала, обеими руками схватила его за голову и стукнула об стену.

– За это ты умрешь! – крикнула она.

А потом привычно повернула его голову. И он тоже умер.

Вот и все, что от нее требовалось. Наступила благословенная тишина, а его тело лежало у ее ног, как тело того, другого, и из-под полы пиджака торчали деньги.

Ее раны не могли убить ее. Жаркое пламя, которое наслал на нее человек по имени Генри, не смогло убить ее; тот выстрел, сопровождаемый страшным грохотом, оказался бессилен. Но их самих убивать очень легко.

Клеопатра выглянула из окошка усыпальницы, посмотрела на темные пески, на уютные огни отеля «Мэна-хаус». И снова услышала приятную музыку, далеко разносившуюся в холодном воздухе ночи.

В пустыне всегда ночью холодно. И очень темно. Лишь крошечные звезды в лазурном небе. Она почувствовала странную умиротворенность. Приятно побродить в одиночестве, уехать от всех в пустыню.

Но как же лорд Рутерфорд? Лекарство? Уже темнеет.

Клеопатра наклонилась и вытащила у американца деньги. Вспомнила о его прекрасном желтом автомобиле, который очень быстро отвезет ее назад. Теперь автомобиль принадлежит ей одной.

И она рассмеялась от удовольствия. Спустилась с пирамиды, легко перепрыгивая с одной каменной плиты на другую. Теперь у нее так много сил! Со всех ног она побежала к машине.

Все очень просто. Надо нажать на кнопку электрического стартера, потом на педаль газа. Автомобиль тут же зафырчал. Так, теперь толкнем вперед рычаг – она видела, как это делает американец, – отпустим другую педаль. И – о чудо из чудес! – она поехала вперед, судорожно вцепившись в руль.

Клеопатра сделала большой круг, объезжая «Мэна-хаус». Несколько испуганных арабов бросились врассыпную перед носом ее автомобиля. Она нажала на «клаксон» – так американец называл это гудящее устройство. Звук клаксона напугал верблюдов.

Клеопатра выехала на дорогу, снова потянула за рычаг, чтобы автомобиль ехал быстрее, потом толкнула рычаг вперед, в точности повторяя действия американца.

Подъехав к металлической дорожке, она остановилась. Дрожа, крепко схватилась за руль. Но в пустыне ни слева, ни справа не слышно было никаких звуков. А впереди под темнеющим звездным небом лежал ярко освещенный Каир. Потрясающее зрелище.

– Божественная Аида! – запела Клеопатра, тронулась с места и помчалась вперед.

– Ты попросил нас о помощи, – сказала Джулия. – Ты попросил у нас прощения. А теперь я хочу, чтобы ты выслушал меня.

– Да, я слушаю, – с искренней готовностью отозвался Рамзес. Однако он был явно удивлен. – Джулия, это… она. Без сомнения.

– Да, это ее тело, – ответила Джулия. – Оно принадлежит ей. Но разве существо, которое живет в этом теле сейчас, – это она? Нет. Это не та женщина, которую ты когда-то любил. Эта женщина, кем бы она ни была, не понимает, что происходит с ее телом.

– Джулия, она узнала меня! Она меня знает!

– Рамзес, мозг, находившийся в этом теле, знал тебя. Но подумай сам, что ты говоришь. Подумай о сути. Ведь душа – это все, Рамзес. Наш интеллект или наша душа, если хочешь, не живет во плоти, не спит в теле, пока оно веками разлагается. Душа или претерпевает изменения, или отказывается существовать вовсе. Душа Клеопатры, которую ты любил, покинула ее тело в тот же день, когда она умерла.

Рамзес смотрел на нее, пытаясь понять.

– Сир, мне кажется, в этом есть смысл, – сказал Самир. Он тоже был растерян. – Граф говорит, она знает, кто она такая.

– Она знает, кем она должна была бы быть, – возразила Джулия. – Клетки существуют, они возродились к жизни, и вполне может быть, что в них закодирована часть ее памяти. Но это существо всего лишь чудовищное подобие твоей умершей возлюбленной. Чем же еще может оно быть?

– Наверное, так оно и есть, – пробормотал Самир. – Если вы сделаете то, что предлагает граф, если вы дадите ей еще больше снадобья, вы можете оживить… демона.

– Это выше моего понимания, – признался Рамзес. – Это Клеопатра!

Джулия покачала головой:

– Рамзес, мой отец умер всего два месяца назад. Его тело не подвергалось вскрытию. На него могли подействовать только волшебная египетская жара и сухие ветры пустыни. Оно лежит в целости и сохранности в склепе, здесь, в Египте. Неужели ты думаешь, что, если бы у меня был этот эликсир, я пошла бы в склеп и подняла отца из мертвых?

– Господи, – прошептал Самир.

– Нет! – сказала Джулия. – Потому что оживший мертвец не будет моим отцом. Связь уже была роковым образом нарушена. Пробудился бы двойник моего отца. Двойник, который вполне мог бы знать все, что знал мой отец. Но он не был бы моим отцом. И он не знал бы, что вытворяет здесь его двойник. И та, которую ты вернул к жизни, всего лишь двойник. Твоей Клеопатры, твоей умершей возлюбленной нет на земле.

Рамзес молчал. Казалось, его потрясло то, что он услышал. Он посмотрел на Самира.

– Какая религия, сир, гласит, что душа остается в истлевшем теле? Такого не было и в религии наших предков. О подобном нет речи ни в одной религии мира.

– Ты на самом деле бессмертен, любимый, – сказала Джулия. – Но Клеопатра была мертва двадцать столетий.

Она по-прежнему мертва. Существо, которое ты оживил, надо уничтожить.

5

– Нет, простите, Майлз, но моего отца здесь нет. Да, хорошо. Немедленно.

Алекс повесил трубку. Эллиот наблюдал за ним, сидя за письменным столом в углу своего номера.

– Спасибо, Алекс. Ложь иногда бывает спасительной необходимостью. Какой-нибудь умник должен был бы написать учебник вежливого вранья. Изложить в нем основные принципы, оправдывающие спасительную ложь.

– Отец, я не позволю тебе выйти отсюда одному.

Эллиот вернулся к прерванному занятию. Ванна и короткий отдых восстановили его силы, хотя хорошенько поспать ему так и не удалось. Добрый час он размышлял о том, что ему следует теперь сделать, и он принял решение, хотя мало верил, что его план сработает. И все-таки эликсир стоил того. Если бы только Самир нашел Рамзеса! Все в поведении этого человека указывало на то, что он знал, где находится царь.

Эллиот запечатал последние три конверта, на которых только что написал адреса, и снова обратился к сыну.

– Ты сделаешь все в точности так, как я велел, – строго сказал Эллиот. – Если я не вернусь к полудню завтрашнего дня, отправишь эти письма твоей матери и Рэндольфу. И как можно быстрее уедешь из Каира. А теперь подай мне трость и плащ. С темнотой в этом городе становится чертовски холодно.

Уолтер немедленно подал трость. Плащ свисал с его руки. Он накинул плащ на плечи Эллиота и аккуратно застегнул.

– Отец! – взмолился Алекс. – Во имя любви…

– До свидания, Алекс. Запомни: ты нужен Джулии. Ты должен оставаться здесь.

– Сир, уже пробило шесть часов, – напомнил Самир. – Мне нужно показать вам, как найти этот клуб.

– Я сам найду, Самир, – ответил Рамзес. – Возвращайтесь в отель. Я должен своими глазами увидеть… положение вещей. Как только смогу, пошлю вам весточку.

– Нет, – сказала Джулия. – Позволь мне пойти с тобой.

– И не думай. Это слишком опасно. К тому же я хочу увидеть ее с глазу на глаз.

– Я не оставлю тебя, – настаивала Джулия.

– Нам нужно вернуться, – сказал ей Самир. – Нельзя допустить, чтобы и нас начали разыскивать.

Рамзес медленно поднялся. Он отвернулся от мигающего пламени свечи, которая была единственным источником света в этой темной комнате, и поднял руки вверх, словно молился. В этой молитвенной позе он стал похож на правоверного мусульманина из мечети. В его глазах мерцали крошечные отблески пламени.

– Джулия, – произнес он, глубоко вздохнув, – если ты сейчас поедешь в Англию, ты еще сможешь вернуться к прежней жизни.

– Ты обижаешь меня, Рамзес! – воскликнула она. – Ты причиняешь мне боль. Ты любишь ее? Ты любишь это существо, поднявшееся из могилы?

Она не хотела говорить это вслух. Замолчала, окончательно расстроившись, и отвернулась.

– Я знаю, что я люблю тебя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Я полюбил тебя с первого взгляда. Ради твоего спасения я пожертвовал своей тайной. И сейчас я хочу, чтобы ты любила меня.

– Тогда не говори мне, что я должна уехать, – проговорила Джулия прерывающимся голосом. – Рамзес, если я больше не увижу тебя, моя жизнь будет кончена.

– Клянусь, мы еще увидимся. – Он обнял ее. – Любовь моя, отважная моя, – шептал он, лаская ее. – Вы так нужны мне – вы оба! Я не могу выразить это словами.

– Пусть древние боги охраняют вас, сир, – прошептал Самир. – Мы будем считать минуты в ожидании весточки от вас.

В кабинете Уинтропа горела одна настольная лампа. Майлз изучал донесение. Рядом в ожидании дальнейших Указаний стоял молодой чиновник.

– И его голова была пробита, вы говорите?

– И сломана шея. Как у служанки в музее. И у него украли все деньги. Правда, паспорт не взяли – он валялся рядом в луже.

– Усильте наблюдение за отелем. И немедленно доставьте сюда графа Рутерфорда. Наплевать на то, что говорит его сын. Мы знаем, что он в отеле. Мы видели, как он входил.

Эллиот выбрался на улицу через черный ход одного из флигелей отеля. Он шел осторожно, стараясь переносить тяжесть на здоровую правую ногу. Пересек погруженную во тьму автостоянку, направился к старому Каиру и, отойдя от отеля на значительное расстояние, нанял кеб.

Джулия переоделась в платье и заперла за собой дверь. Арабское одеяние было аккуратно свернуто. Она взяла его с собой в кеб, а теперь засунула на дно гардероба, за чемодан.

В спальне Джулия сняла с полки шкафа небольшой чемоданчик. Сколько вещей ей понадобится? Вещи теперь не имели никакого значения. Значение имеет только свобода, свобода с Рамзесом. Надо как-то выбираться из этой ужасной передряги.

Но что, если она никогда больше не увидит этого человека, который свел на нет всю ее прошлую жизнь? К чему упаковывать вещи, пока она не узнает, что произошло?

Эта мысль ошеломила Джулию. Она легла на кровать, опустошенная, обессиленная.

Когда Рита вошла в спальню, Джулия тихо плакала.

«Вавилон». Он шел по извилистой каменной улочке, и до него доносились звуки цимбал и барабанная дробь. Странно, но именно в эти минуты он отчетливо вспомнил Лоуренса, своего любимого Лоуренса.

Он замер. Какой-то странный звук впереди заставил его остановиться. Кто-то спрыгнул с крыши. Эллиот огляделся.

– Идите дальше, – сказал ему высокий араб. Это был Рамсей. – За углом есть бар, давайте встретимся там. Там тихо. Зайдете первым и сядете за столик.

Эллиот ослабел – такое он почувствовал облегчение. Не раздумывая, он подчинился. Что бы ни случилось, он больше не мог в одиночку справляться с этим кошмаром. Рамсей знает, что делать. Эллиот толкнул дверь маленького бара и вошел внутрь.

Расшитые бисером занавески, масляные светильники, деревянные столики – обычная обстановка не слишком респектабельных европейских баров. Невозмутимый мальчишка-официант протирал столик ветхой тряпкой.

Высокий голубоглазый араб в красивом балахоне сидел за крайним столиком, спиной к правой стене. Рамсей. Должно быть, он вошел со двора.

Завсегдатаи высокомерно посматривали на Эллиота, когда он пробирался к Рамсею. Его чистая одежда казалась им подозрительной. Но это беспокоило Эллиота меньше всего.

Он придвинул стул и сел справа от Рамсея, спиной к двери, выходящей во двор.

От коптящей лампочки пахло горелым маслом. В руке у Рамсея был зажат стакан. Еще один чистый стакан стоял на столе рядом с бутылкой без этикетки.

– Где она? – спросил Рамсей.

– Я не собираюсь говорить вам, где она, – ответил Эллиот.

– Да? Каковы тогда правила вашей игры? Или я в любом случае останусь в проигрыше?

Эллиот некоторое время молчал. Он снова подумал о своем решении. Стоит рискнуть. Ничего, минуту стыда он перетерпит. Он откашлялся.

– Вы знаете, чего я хочу, – сказал Эллиот. – Вы знали это с самого начала. Я поехал в Египет вовсе не для того, чтобы блюсти девичью честь своей будущей невестки. Это абсурд.

– Я думал, вы благородный человек.

– Я таким и остался, хотя сегодня мне пришлось стать свидетелем таких вещей, которые свели бы с ума даже монстра.

– Вам не следовало выслеживать меня в музее. Эллиот кивнул, взял бутылку, откупорил ее и наполнил стакан. Виски. О да! Он сделал большой глоток.

– Знаю, что не надо было идти за вами. На такие глупости способны только очень молодые люди. Но, может, я опять мог бы стать молодым… вечно молодым.

Он посмотрел на Рамсея. Белое одеяние сделало царя еще более величественным. В его облике было что-то библейское, более значительное, чем сама жизнь. Однако голубые глаза покраснели: он очень устал, измучился. Это было очевидно.

– Мне нужен эликсир, – вежливо проговорил Эллиот. – Как только вы дадите его мне, как только я его выпью, я тут же скажу вам, где она. И она перейдет в ваше распоряжение. Поверьте, я не завидую вам. Я сделал для нее все, что мог.

– В каком она состоянии? Мне нужно знать точно.

– Исцелилась, но не до конца. Она очень красива и в то же время отвратительна. Она убила Генри и его любовницу-египтянку Маленку.

Рамсей помолчал, потом снова заговорил:

– Выражаясь современным языком, молодой Стратфорд получил по заслугам. Он убил своего дядю. Он пытался убить свою кузину. Я вышел из гроба, чтобы остановить его. Он не лгал, когда рассказывал, как я душил его.

Эллиот вздохнул. Он снова почувствовал облегчение, будто тяжкая ноша свалилась с плеч, но ему было горько, очень горько.

– Я догадывался… насчет Лоуренса. А вот насчет Джулии даже не предполагал.

– Моими же ядами, – добавил Рамзес.

– Я любил Лоуренса Стратфорда, – прошептал Эллиот. – Когда-то он был моим… любовником, а другом оставался всегда.

Рамзес понимающе кивнул.

– Ей легко удавалось убивать? Как это происходило?

– Она обладает поразительной силой. Я не уверен, понимает ли она, что такое смерть. Она убила Генри, потому что тот стрелял в нее из пистолета. Убила Маленку, потому что та испугалась ее и орала не переставая. Им обоим она сломала шею. Точно так же она убила и уборщицу в музее.

– Она разговаривает?

– Разговаривает, и вполне нормально. Она училась английскому у меня, причем очень быстро – впитывала слова, как губка. Она сказала мне, кто она. Но с головой у нее не в порядке. Она не понимает, где находится, что с ней происходит. И очень страдает. Она страшно мучается из-за огромных язв на теле, в ранах видны кости. Она испытывает физические и душевные муки. – Эллиот сделал еще один глоток виски. – Ее тело разрушено, и мозг тоже наверняка поврежден.

– Вы должны немедленно привести ее ко мне!

– Я отдал ей то, что оставалось в сосуде, в том, который вы легкомысленно обронили в музее. Я полил эликсиром ее лицо и руки. Но ей нужно гораздо больше.

– Вы видели, как он действует? Раны затянулись?

– Да. Кроме того, ей здорово помогло солнце. – Эллиот замолчал. Он пристально смотрел на кажущееся бесстрастным лицо Рамсея, в обманчиво спокойные голубые глаза. – Для вас это наверняка не тайна.

– Вы ошибаетесь.

Рамзес машинально налил виски в стакан и выпил.

– Сосуд был заполнен на четверть, – сказал Эллиот. – Этого хватило бы мне, если бы я сам выпил его, вместо того чтобы дать ей?

– Не знаю.

Эллиот горько усмехнулся.

– Я не ученый. Я всего лишь царь.

– Ладно, я сделал вам предложение, ваше королевское величество: вы даете мне эликсир в том количестве, которое разрешит все мои сомнения, а я возвращу вам вашу Клеопатру, царицу Египта, и делайте с ней все, что хотите.

Рамзес сурово взглянул на Эллиота:

– А вдруг я убью вас, если вы не скажете мне, где она?

– Убейте. Все равно без эликсира я очень скоро умру. Я думаю сейчас только о двух вещах: о смерти и об эликсире. Я не уверен, что у меня осталось много времени на размышления. – Еще один стакан виски, больше он выпить не сможет. Эллиот выпил и поморщился. – Послушайте, я буду с вами откровенен. Мне совсем не понравилось то, что я видел сегодня. Я терпел все эти передряги только ради эликсира, ради своей мечты.

– Да, я понимаю. И я хорошо все помню. Ей эликсир был не нужен. Она выбрала смерть. Своего обожаемого Марка Антония. А ведь я предлагал ей эликсир. У нее была возможность стать бессмертной.

– Значит, она не понимала, что такое смерть. Рамзес улыбнулся.

– В любом случае, она мало что помнит, в этом я полностью уверен. А если что и помнит, то воспоминания ее не тревожат. Она жива и мучается, страдает от ран, от голода… – Эллиот замолчал.

Рамзес наклонился вперед:

– Где она?

– Дайте мне эликсир, и я помогу вам. Я сделаю все, что в моих силах. Мы же с вами не враги. Мы ведь не стали врагами, правда?

– Нет, не враги, – прошептал Рамзес. Голос его был спокоен, но глаза полыхали гневом. – Но я не могу дать вам эликсир. Он слишком опасен. Вы просто не понимаете этого.

– И тем не менее вы подняли ее из мертвых, словно какой-нибудь дрянной алхимик! – горячо заговорил Эллиот. – И вы предложите его Джулии Стратфорд, разве нет? И своему преданному другу Самиру?

Рамзес не ответил. Он прислонился спиной к стене, уставившись на графа немигающим взглядом.

Эллиот встал:

– Я буду в отеле. Когда вы приготовите эликсир, позвоните мне. Я узнаю вас по голосу. Но будьте осторожны. И мы снова встретимся.

Опираясь на трость, он, не оглядываясь, зашагал к выходу. Лицо горело от стыда. Но это был его последний шанс, последняя призрачная надежда. Он разыграл все как по нотам, но сейчас чувствовал себя жалким ничтожеством.

Шагая в одиночестве по темному переулку, Эллиот в какой-то момент почувствовал страх. Привычная боль в суставах никогда не давала о себе забыть, а сейчас он подумал и о том, что его уже начала одолевать обычная старческая слабость. Сказывался преклонный возраст. Потом ему показалось, что Рамзес преследует его.

Эллиот остановился и прислушался. Из темноты не доносилось ни звука. Он пошел дальше.

Она стояла в гостиной. Она никак не могла понять, стоит ли ей убивать эту крикливую птицу. В данный момент тварь молчала, пританцовывая в своей клетке и тихо щелкая клювом. Птица была очень красива. Если она не будет орать, убивать ее не стоит. Это казалось Клеопатре довольно справедливым.

Тело танцовщицы уже начало разлагаться. Клеопатра оттащила его в самый дальний угол сада и прикрыла покрывалом. И все-таки запах чувствовался.

Он проник даже в маленькую кухоньку. Но это не остановило царицу – она съела все, что удалось найти: несколько лимонов, очень вкусных, и черствую буханку хлеба.

После этого она переоделась в другое платье, белое, с оборками: оно понравилось Клеопатре, так как выгодно подчеркивало смуглость кожи, придавая ей золотистый оттенок. К тому же у платья были тяжелые юбки с пышными оборками, которые полностью закрывали ноги.

Ступня сильно болела. Боль в боку была не менее мучительной. Если лорд Рутерфорд задержится, она снова уйдет отсюда.

Правда, она понятия не имела, где его искать. Клеопатра с трудом нашла этот дом. На автомобиле американца она доехала до того места, где начинался этот любопытный район города, где дома были старые, бесцветные, ничем не украшенные. Потом она долго бродила по узеньким улочкам, пока не увидела открытую дверь.

Терпеть больше не было сил. Неожиданно раздался стук в дверь.

– Кто там? – спросила Клеопатра по-английски.

– Эллиот, лорд Рутерфорд. Открой мне. Она тут же открыла.

– Я долго ждала тебя, лорд Рутерфорд. Ты принес для меня эликсир? Ты знаешь, где находится мужчина с голубыми глазами?

Эллиот поразился, как она говорит по-английски.

Закрывая дверь, Клеопатра пожала плечами.

– Да, твой язык стал мне понятен, – сказала она. – Сегодня на улицах города я слушала и твой язык, и другие. Я многому научилась. Только мое прошлое для меня остается загадкой, тот мир, который я не могу вспомнить. – Она вдруг разозлилась. Почему он так смотрит на нее? – Где Рамзес? – Она была уверена, что именно так зовут голубоглазого мужчину.

– Я разговаривал с ним. И сказал ему, что нам нужно.

– Да, лорд Рутерфорд. – Клеопатра подошла к нему, но граф отшатнулся. – Ты что, боишься меня?

– Не знаю. Я хочу защитить тебя, – прошептал он.

– Да, верно. А Рамзес, голубоглазый человек… Почему он не пришел?

Что-то неприятное мучило ее, что-то очень неприятное. Смутный образ Рамзеса ускользал. Вот Рамзес, он стоял далеко от нее, когда она закричала. Змеиный яд… Она кричала, но никто ее не слышал. А потом ей на лицо положили черную тряпку.

Клеопатра отвернулась от графа.

– Будет только легче, если я ничего не вспомню, – прошептала она. Иногда я что-то вижу, а потом снова не вижу ничего. – Она опять повернулась к Эллиоту.

– Тебе нужно немножко потерпеть, – сказал лорд Рутерфорд. – Он придет.

– Потерпеть? Я больше не могу терпеть! Я хочу найти его. Скажи мне, где он. Я пойду к нему.

– Это невозможно.

– Возможно! – Ее голос сорвался на крик. Она увидела в глазах графа страх, она увидела… Что это было? Нет, не отвращение, которое она видела на лицах других людей. В его взгляде было что-то другое. – Скажи мне, как его найти! – крикнула она и сделала еще несколько шагов – Эллиот попятился к стене. – Я выдам тебе один секрет, лорд Рутерфорд. Вы слабые, все вы. Странные создания! Мне нравится убивать вас. Когда вы умираете, моя боль затихает.

Она бросилась на Эллиота, схватив его за горло. Она вытрясет из него правду, а если он ничего не скажет, убьет его. Вдруг сильные руки вцепились в нее, оттаскивая в сторону. На мгновение Клеопатра растерялась, закричала, брыкаясь, а потом увидела перед собой голубоглазого мужчину. Кто это?! Она узнала его, но пока он был недосягаем. С ее губ сорвалось его имя: «Рамзес!» Да, это был Рамзес, мужчина с голубыми глазами… Она кинулась к нему, вытянув вперед руки.

– Уходите! – крикнул Рамзес графу. – Уходите отсюда, уходите!

Горло у него было как мрамор – она не могла сломать позвонки! Но Рамзес тоже, как ни силился, не мог оторвать ее от себя. Она поняла, что Эллиот, лорд Рутерфорд, ушел, хлопнув дверью. Теперь она осталась наедине со своим возлюбленным, с Рамзесом, который в иные времена отвернулся от нее, с Рамзесом, который смертельно обидел ее. Не важно, что она не все помнит! Ведь она вспомнила само имя. Она знала!

Они боролись, перебираясь из одной комнаты в другую. Клеопатра высвободила правую руку, но успела только поцарапать противника своими костлявыми пальцами, а потом он опять схватил ее за запястье. Клеопатра дралась изо всех сил, шипя от ярости. Потом она увидела, как Рамзес занес руку, и попыталась увернуться, но удар настиг ее, и она опрокинулась на кровать. Всхлипывая, зарылась лицом в подушки. Она не смогла убить его! Она не смогла сломать ему шею.

– Будь ты проклят! – сквозь рыдания прокричала она на древнем языке. – Злобный Рамзес! – Клеопатра лежала на животе, подложив руки под грудь, глядя со злостью, сожалея, что не обладает ловкостью кошки и не может, подпрыгнув, выцарапать эти голубые глаза.

Но почему он так странно смотрит на нее? Почему он плачет?

– Клеопатра! – прошептал Рамзес.

Ее взор затуманился: груз воспоминаний придавил ее. Ей стало так тяжело, что она чуть сама не расплакалась. Только не сдаваться! Мрачные, ужасные воспоминания, память о страданиях, которые ни за что не должны повториться.

Клеопатра села на кровати, глядя на Рамзеса и поражаясь выражению нежности и страдания на его лице.

Он был очень красив, очень. Кожа, как у тех юнцов, губы твердые и нежные. И глаза, огромные глаза, прозрачные голубые глаза. Она видела его в другом месте, в темной комнате, когда поднималась из ада. Он наклонялся над ней, шепча древнюю египетскую молитву: «Ты есть, ты пребудешь вовеки!»

– Ты сделал это со мной, – прошептала она. Она услышала звон разбитого стекла, почувствовала, как дрожат доски, почувствовала камни под босыми ступнями. Ее руки были черными и сморщенными.

– Ты перенес меня сюда, в эти «новые времена», а когда я потянулась к тебе, ты сбежал.

Рамзес кусал губы, как мальчишка, дрожал, по щекам его катились беззвучные слезы. Ей надо сжалиться над ним – он так страдает!

– Нет, клянусь, – сказал он на старой знакомой латыни. – Нас разлучили. Я бы никогда не покинул тебя.

Это была ложь, отвратительная ложь. Клеопатра пыталась подняться, но змеиный яд парализовал ее. Рамзес! В ужасе она звала его, слыша собственный вопль. Но он отвернулся к окну. А женщины, окружавшие ее, плакали вместе с ним. Рамзес!

– Лжец! – прошипела она. – Ты мог бы дать мне эликсир! А ты позволил мне умереть. Он покачал головой:

– Никогда.

Нет. Она путает два совершенно разных события. Те женщины… Их не было там, когда он твердил молитвы. Она была одна… всегда одна.

– Я спала в каком-то темном месте. Потом пришел ты. И я снова почувствовала боль. Боль и голод, и я знала тебя. Я знала, кто ты. И я ненавидела тебя!

– Клеопатра! – Рамзес приблизился к ней.

– Нет, отойди. Я знаю, что ты сделал. Я знала это и раньше. Ты вытащил меня из царства мертвых – вот что ты сделал. Ты поднял меня из могилы. А доказательство – эти раны. – Ее голос стал еле слышен, в горле першило от обиды и горечи. Она поняла, что вот-вот закричит. Вдохнула воздух, стараясь сдержаться.

Рамзес взял ее за руки и встряхнул.

– Пусти меня! – закричала Клеопатра. Надо успокоиться. Не стоит кричать.

На мгновение Рамзес прижался к ней, и она не стала его отталкивать. В конце концов, бороться с ним бесполезно. Она слабо улыбнулась. Надо подойти ко всему с умом. Понять все раз и навсегда.

– О, как ты красив! – сказала она. – Ты всегда был так красив? Мы были знакомы и раньше и занимались любовью, да? – Она коснулась пальцем его губ. – Мне нравится твой рот. Мне нравятся мужские губы. Женские губы слишком мягкие. Мне нравится твоя шелковистая кожа.

Она томно поцеловала его. Перед тем как это случилось, ей было так хорошо с ним, что другие мужчины ничего для нее не значили. Если бы он дал ей свободу, если бы у него хватило терпения, она бы всегда возвращалась к нему. Почему он не понимал этого? Она должна была жить вольно, как и полагалось царице Египта. Да. Я целую его, и мне так же жарко, как и тогда.

– Не останавливайся, – простонала она.

– Это ты? – Какая боль звучит в его голосе! – Неужели это ты?

Клеопатра снова улыбнулась. Ужасно, но она сама не знала ответа. Она засмеялась. Забавно! Она запрокинула голову в смехе и почувствовала, как его губы коснулись ее шеи.

– Да, целуй меня, возьми меня, – сказала она.

Его губы спускались все ниже, его пальцы стягивали с нее платье, его губы приближались к соску. Она не могла больше терпеть, она таяла от удовольствия. Внезапно он судорожно стиснул ее, его рот впился в ее грудь, язык коснулся соска, и он прижался к ее груди, как маленький ребенок.

Люблю ли я тебя? Да, я всегда любила тебя! Но разве я могу покинуть свой мир? Как я смогу жить без того, что так мило мне? Ты говоришь о бессмертии. Я не могу этого постичь. Я знаю только одно – здесь я царица, а ты уходишь, угрожая покинуть меня навсегда…

Клеопатра отпрянула.

– Пожалуйста! – взмолилась она. Где и когда она произносила эти слова?

– Что с тобой?

– Не знаю. Я не могу… Я вижу что-то, а потом все исчезает.

– Я многое должен рассказать тебе, ты должна многое вспомнить. Главное, попытайся понять.

Клеопатра встала и отошла. Потом посмотрела вниз, взялась за подол платья и оторвала широкие оборки. Подняла подол вверх и кивнула ему:

– Вот! Опусти свои синие глазки, посмотри, что ты сделал со мной! Это я понимаю! – Она дотронулась до раны в боку. – Я была царицей. А теперь я стала ходячим кошмаром. И ты возродил к жизни этот ужас своим чудодейственным эликсиром! Своим снадобьем!

Она медленно опустила голову и прижала руки к вискам. Тысячи раз она повторяла эти движения, но головная боль не стихала. Постанывая, Клеопатра раскачивалась из стороны в сторону. Ее стон напоминал какую-то песню. Может, она облегчала боль? Не разжимая губ, она напевала странный мотив, «Божественную Аиду».

Она почувствовала, что Рамзес положил руку ей на плечо, стараясь повернуть к себе. Словно пробудившись ото сна, она взглянула на него. Красавец Рамзес.

Очень медленно опустив глаза, она увидела у него в руке мерцающий сосуд, ахнула, схватила его и хотела вылить содержимое на ладонь.

– Нет, выпей!

Она заколебалась. Да, она вспомнила – он вливал жидкость ей в рот, прямо в горло, тогда, в темноте.

Поддерживая ее затылок, Рамзес поднес сосуд к губам Клеопатры:

– Выпей до дна.

Она так и сделала. Глоток за глотком жидкость проникала в нее. В комнате стало гораздо светлее. Приятная волна прокатилась по телу – от корней волос до мизинцев ног. Нестерпимо защипало глаза. Клеопатра зажмурилась, потом открыла глаза и увидела, что Рамзес смотрит на нее с изумлением.

– Голубые, – пробормотал он.

Но затянулись ли раны? Клеопатра сжала руку в кулак – ужасно щекотно. Кости на глазах обрастали плотью. И бок, да, бок затянулся.

– О боги, спасибо вам. Слава богам! – всхлипнула Клеопатра. – Я исцелилась, Рамзес, я исцелилась.

И снова его руки обняли ее, по телу пробежала холодная дрожь. Она позволила Рамзесу поцеловать себя и раздеть.

– Держи меня крепче, люби меня, – прошептала она.

Он поцеловал ее в бок, там, где раньше зияла страшная рана, поцеловал, вылизывая языком кожу. Когда он стал целовать влажные волосы между ее ногами, она потянула его вверх.

– Нет, войди в меня! Наполни меня! – закричала она. – Я исцелилась!

Его член напрягся. Он поднял ее и усадил на свою вздыбленную плоть. Больше незачем вспоминать. Есть только тело, только жаркая плоть. И Клеопатра обмякла в экстазе, запрокинула голову и закрыла глаза.

Эллиот потерпел поражение. Еле волоча левую ногу, как самый настоящий калека, граф медленно приближался к отелю. Неужели он струсил? Почему он ушел? Может, следовало остаться, сразиться на стороне одного из титанов?

Глядя на него злобными глазами, Рамсей сказал: «Уходите». Но своим вмешательством Рамсей спас ему жизнь. Он следил за ним, он посмеялся над его жалкой попыткой выпросить эликсир жизни.

Ах, какая теперь разница? Он должен каким-то образом вытащить Алекса из Египта. Он должен сам выбраться отсюда. Раз и навсегда очнуться от этого кошмарного сна. Ему оставалось только это.

Глядя себе под ноги, Эллиот добрался до первых ступеней отеля. Он не видел двоих мужчин, которые остановили его, преградив дорогу.

– Лорд Рутерфорд?

– Оставьте меня в покое.

– Извините, милорд, ничего не могу поделать. Нас послал губернатор. Мы должны задать вам несколько вопросов.

Ну вот, еще одно унижение. Эллиот не стал сопротивляться.

– Помогите мне подняться по ступеням, молодой человек, – попросил он.

Обмотавшись длинным белым полотенцем, с мокрыми, чуть вьющимися от влаги волосами, она вышла из медной ванны. Вот такая ванная комната должна быть во дворце – с цветной плиткой на стенах, с горячей водой, льющейся из тоненькой трубочки. И еще она нашла превосходные духи – со сладковатым ароматом, похожим на запах увядших лилий.

Она вернулась в спальню и снова увидела себя в зеркальной дверце шкафа. Она исцелилась. Прекрасно. Ее ноги обрели нормальную форму. Даже боль в груди, в том месте, куда ее ранил злодей по имени Генри, исчезла.

И голубые глаза! Это поразило ее.

Была ли она такой же красивой раньше? Может, Рамзес знает? Мужчины всегда говорили ей, что она очень красива. Клеопатра начала пританцовывать, придя в восторг при виде собственного нагого тела, наслаждаясь ласковыми прикосновениями влажных волос к плечам.

Рамзес мрачно наблюдал за ней из угла. Ладно, в этом нет ничего странного. Рамзес – тайный наблюдатель. Рамзес – судия.

Клеопатра потянулась к бутылке вина на туалетном столике.

Пустая. Она разбила ее о мраморную поверхность столика, и осколки посыпались на пол.

Рамзес не шелохнулся, продолжая смотреть на нее тяжелым немигающим взглядом.

Ну и что? Почему бы не продолжить танец? Она знала, как она прекрасна, знала, что мужчины будут любить ее. Двое мужчин, которых она убила сегодня днем, были очарованы ею, и не было ни одного свидетеля этих убийств, так что прятаться не надо.

Крутясь на месте, с развевающимися волосами, она воскликнула:

– Живая! Живая и невредимая!

– Внезапно из соседней комнаты раздался противный крик – заорала дрянная птица. Теперь пришло время убить ее, принести в жертву собственному счастью – это все равно что купить на рынке белого голубя и отпустить его в небо, благодаря богов.

Клеопатра подошла к клетке, открыла маленькую дверцу, просунула внутрь руку и сразу же поймала хлопающую крыльями, суетливую птицу.

Она сжала пальцы и убила ее. Потом бросила на дно клетки.

Обернувшись, увидела Рамзеса. Ах, какое печальное лицо! Надо же, он ее осуждает, бедняжка.

– Теперь я не смогу умереть. Это правда?

Он не ответил. О, она и сама это знала. Она задавалась этим вопросом с тех пор, как… как все это началось. Когда она смотрела на других людей, где-то в глубинах сознания таилась эта мысль. Рамзес воскресил ее из мертвых. Значит, теперь она никогда не умрет.

– Почему у тебя такой грустный вид? Разве ты не доволен своим колдовством? – Клеопатра подошла к нему и тихонько рассмеялась. – Разве я не красавица? А ты плачешь. Какой же ты дурак! Ведь ты об этом мечтал, правда? Ты пришел в мою гробницу, вернул меня к жизни, а теперь плачешь, будто я по-прежнему мертва. Помнишь, ты отвернулся от меня, когда я умирала? Ты позволил им накинуть на мое лицо погребальную ткань. Рамзес вздохнул:

– Нет. Ты не помнишь, что произошло.

– Зачем ты это сделал? Зачем ты вернул меня? Кем мы были друг для друга, ты и я? – Как собрать воедино эти маленькие проблески памяти? Когда эти разрозненные куски и кусочки соединятся в цельное полотно?

Клеопатра подошла еще ближе и стала его поглаживать. Какая упругая кожа!

– Я знаю, что ты был там, со мной, когда я умерла. Ты был кем-то, кого я любила. Я помню. Ты был там, а я была напугана. Яд змеи парализовал меня, я хотела позвать тебя, крикнуть, но не могла. Я боролась. Я произнесла твое имя. Но ты повернулся ко мне спиной.

– Нет! Нет, этого не могло быть. Я стоял там и смотрел на тебя.

Плакали женщины. Клеопатра снова слышала их плач. Пусть они уйдут из этой комнаты, в которую вошла смерть, уйдут из комнаты, в которой умер Антоний, ее обожаемый Антоний. Она не разрешила им унести его кушетку, хотя шелк пропитался кровью из его ран.

– Ты позволил мне умереть.

Рамзес снова грубо схватил ее за руки. Он что, всегда так делает?

– Я хотел, чтобы ты была со мной, такая, как сейчас.

– Такая, как сейчас. А как это? Что это за мир? Мифический Аид? Мы встретимся с другими… с теми, кто… – Но ведь минуту назад она все помнила! – С Антонием. Где Антоний? – Она это знала.

Клеопатра отвернулась. Антоний умер, его нет, он лежит в гробнице. А Рамзес не дал волшебного зелья Антонию, так что все повторяется.

Рамзес подошел к ней и обнял.

– Когда ты позвала меня, – сказал он, – чего ты хотела? Скажи мне.

– Заставить тебя страдать. – Клеопатра засмеялась. Она видела его отражение в зеркальной дверце шкафа и смеялась над тем, как его лицо искажала боль. – Я не знаю, зачем позвала тебя. Я даже не знаю, кто ты такой. – И тут она ударила его. Никакого эффекта. Все равно что стукнуть по мрамору.

Клеопатра побрела в гардеробную. Ей захотелось надеть что-нибудь очень красивое. У этой жалкой женщины много платьев – какое из них самое лучшее? Ага, вот это – шелковое, цвета нежной розы, с легкими кружевными оборками. Клеопатра вынула его, просунула руки в рукава и быстро застегнула на груди маленькие крючки. Платье прекрасно облегало грудь, у него была прелестная пышная юбка, хотя теперь необходимость скрывать ноги отпала.

Клеопатра надела сандалии.

– Куда ты собралась?

– В город, на улицу. Это Каир. Почему бы мне не пройтись по городу?

– Мне нужно поговорить с тобой…

– Поговорить? – Она взяла в руки полотняную сумочку. Краем глаза увидела блестящие серебристые осколки бутылочного стекла на мраморном туалетном столике. Большой осколок от бутылки, которую она разбила.

Она лениво двинулась к столику, пошарила рукой среди валявшегося на столе жемчуга. Бусы она тоже прихватит с собой. Конечно же Рамзес поплелся за ней.

– Клеопатра, взгляни на меня, – попросил он.

Она резко обернулась и поцеловала его. Неужели его так легко одурачить? Да, губы его выдавали. Как восхитительно он страдает! Склонившись к его плечу, Клеопатра схватила большой осколок стекла, размахнулась, полоснула Рамзеса по горлу и отступила назад.

Рамзес стоял и пристально смотрел на нее. По его белой рубашке струилась кровь. Но он не испугался. Он даже не пошевелился, чтобы остановить кровь. Его лицо оставалось печальным, страха не было.

– Я тоже не могу умереть, – едва слышно сказал он. Клеопатра улыбнулась.

– Тебя тоже кто-то поднял из могилы? – И она снова набросилась на него, лягаясь и царапаясь.

– Остановись, умоляю тебя!

Коленом она ударила его между ног. Эту боль он почувствовал, о да. Он согнулся пополам, и следующий удар Клеопатра нанесла по затылку.

Перебежав через двор, она зажала сумочку в левой руке, а правой ухватилась за стенку ограды. Еще секунда – и она, перемахнув через ограду, помчалась по узкой темной улице.

За несколько минут она добежала до автомобиля. Сразу же нажала на педаль газа, подав топливо в двигатель, и машина, взревев, выскочила из переулка на широкую улицу.

Ветер снова дул в лицо. Свобода! И власть над этим огромным железным зверем, который подчиняется ее командам.

– Отвези меня к ярким огням британского Каира! – приказала она. – Мой милый маленький зверь. Да!

6

Центральная гостиная отеля Шеферда. Отличный джин из бара, обильно сдобренный льдом, с ломтиком лимона. Он был благодарен за то, что ему позволили насладиться джином. Он стал пьяницей. Интересная мысль пришла ему в голову: когда он вернется в Англию, он будет пить беспробудно и сопьется до смерти.

Неужели они никогда не оставят его в покое? Неужели они еще не поняли, что он ничего им не скажет? Они смотрели на него как манекены, их рты кривились, словно кто-то дергал за проволоку. Их жесты казались неестественными. Даже симпатичный маленький мальчик, который ходил взад-вперед со льдом, казалось, играл в какую-то дурацкую игру. Все – сплошная фальшь. Гротескные фигурки, снующие по вестибюлю; мелодия, льющаяся из баров и бального зала, звучит так, словно музыканты играют сегодня в преисподней.

Иногда слова, которые они произносили, теряли всякий смысл. Эллиот понимал каждое слово в отдельности, но общий смысл не улавливал. Мертвые мужчины со сломанными шеями. Неужели она проделала это за то короткое время, пока он отсутствовал?

– Я устал, джентльмены, – наконец сказал он. – Здешняя жара убивает меня. Сегодня я очень неловко упал, мне нужно отдохнуть. Позвольте мне пойти к себе номер.

Двое мужчин посмотрели друг на друга. Пародия на огорчение. Здесь все нереально. А что реально? Руки Клеопатры, сжимающие его шею; человек в белом, хватающий ее со спины.

– Лорд Рутерфорд, речь идет о нескольких убийствах. Теперь ясно, что резня в Лондоне была только началом. Мы просим вас о сотрудничестве. Эти двое молодых людей, которых убили сегодня днем…

– Я же сказал вам, что ничего об этом не знаю. Чего вы хотите от меня, молодые люди? Чтобы я рассказывал вам сказки? Это абсурд.

– Вы не знаете, где можно найти Генри Стратфорда? Он приходил к вам сюда, в отель, два дня назад.

– Генри Стратфорд посещает самые гнусные уголки Каира. Он гуляет в одиночестве по ночным улицам. Я не знаю, где он. Пусть ему поможет Бог. А теперь мне в самом деле надо идти.

Эллиот поднялся со стула. Куда подевалась эта треклятая трость?

– Не пытайтесь уехать из Каира, сэр, – сказал тот, что помоложе, надменный, с приплюснутым носом. – Ваш паспорт у нас.

– Что?! Это неслыханно, – прошептал Эллиот.

– Боюсь, то же касается и вашего сына. И мисс Стратфорд. Я уже забрал их паспорта у портье. Лорд Рутерфорд, мы должны выяснить истину.

– Вы идиот! – заявил Эллиот. – Я британский подданный. Как вы смеете так обращаться со мной? Вмешался второй мужчина:

– Милорд, позвольте мне объясниться. Я знаю о ваших дружеских отношениях с семьей Стратфордов, но не думаете ли вы, что Генри Стратфорд связан с этими убийствами? Он был знаком с тем человеком из Лондона, ну, с тем, которого зарезали. Что касается американца, найденного на пирамиде, у этого парня украли уйму денег. А мы знаем, что Стратфорд постоянно нуждается в деньгах.

Эллиот молча смотрел на них, стараясь, чтобы глаза не выдали его. Такое не приходило ему в голову. Но ведь это очевидно! Разумеется, надо все валить на Генри. Генри знал того парня из Лондона, какая удача! Какая невероятная удача! Эллиот изучающе смотрел на двух джентльменов, стоявших перед ним. Неужели сработает?

– Милорд, мы знаем даже больше. Произошли две таинственные кражи. Украли мумию не только из каирского музея. Похоже, из дома мисс Стратфорд в Мэйфере тоже была похищена мумия!

– Правда?

– И несколько бесценных египетских украшений было найдено в доме любовницы Генри Стратфорда, Дейзи Банкер, певицы из мюзик-холла…

– Да… – Эллиот снова опустился на стул.

– Вот что я думаю, милорд. Возможно, Стратфорда втянули в какую-то грязную историю, вовлекли в какую-то шайку… Украшения, монеты, мумии…

– Мумии… Генри и мумии…

Нет, это было бы слишком хорошо, а Генри, бедняга Генри, он как раз сейчас плавает в битуме. Эллиот начал смеяться – тонким истеричным смехом, словно не мог поверить в услышанное.

– Понимаете, лорд Рутерфорд, нам нужно найти злоумышленника.

– Но тогда что же делал в музее Рамсей? – нетерпеливо спросил младший из мужчин в штатском.

– Пытался остановить Генри, – пробормотал Эллиот. – Наверное, он выследил его. Он уже отчаялся говорить с Генри по поводу Джулии. Ну да, конечно же ради Джулии.

– Но как вы объясните такое? – запальчиво спросил молодой человек. – Мы нашли несколько монет Клеопатры в номере Рамсея.

– Но ведь это очевидно, – сказал Эллиот, подняв глаза. – Наверное, он отобрал их у Генри, когда они поссорились. Он знал намерения Генри. Наверное, пытался его остановить. Ну конечно.

– Какая-то чепуха получается.

– Во всяком случае, в этой версии гораздо больше здравого смысла, чем в вашей, – сказал Эллиот. – Бедняга Генри, помешанный, обреченный Генри.

– Да, кажется, что-то проясняется, – сказал старший.

– Да? А теперь, если позволите, я хотел бы посоветоваться с адвокатом. Я требую, чтобы мне немедленно вернули паспорт! Как вы думаете, я имею право встретиться с адвокатом? Эту привилегию британских граждан еще не упразднили?

– Что вы, что вы, лорд Рутерфорд, – сказал старший. – Но что случилось с молодым Стратфордом? С чего вдруг он помешался?

– Азартные игры, старина, азартные игры. Это страшный порок, он сломал ему жизнь.

Невредимая, живая и – умалишенная! После того как он дал ей еще эликсира, она совсем спятила. Эликсир сделал свое дело. Да, насмешка богов. Как же избавиться от этого кошмара?

Рамзес бегал по тесным извилистым улочкам старого Каира. Она как сквозь землю провалилась. Бесполезно искать ее, пока она не подаст какого-нибудь знака.

Если бы он никогда не входил в темные пыльные коридоры каирского музея, он никогда не увидел бы ее останков, и будущее сложилось бы совсем по-другому. Весь мир мог бы принадлежать ему – и Джулии Стратфорд.

Но теперь он навсегда прикован к созданному им самим монстру; он так долго страдал, так жаждал отдохнуть от тысячелетней тоски, а вместо этого сотворил сумасшедшую, которая помнила только свою ненависть к нему, которую испытывала в последние минуты жизни, и совсем не помнила любви. А на что, собственно, он надеялся? Что в эту новую блистательную эпоху ее древняя душа претерпит великое перерождение?

А что, если Джулия права, что, если эта душа никогда и не была душой Клеопатры? Что, если это существо – всего лишь отвратительное подобие?

Рамзес не знал ответа. Когда он сжимал Клеопатру в объятиях, он знал только то, что когда-то боготворил это тело; что и гневный и ласковый – это был ее голос; что это та самая женщина, которая сломила его волю, которая предпочла смерть эликсиру жизни, которая теперь терзала его упреками – ведь она многие века назад звала его в минугу гибели, звала или пыталась позвать, а он не услышал ее последней мольбы. Он любил ее не меньше, чем Джулию Стратфорд. Он любил их обеих.

Рамзес шел все быстрей и быстрей, уходя от странной тишины и покоя старого Каира, возвращаясь в суету нового города. Единственное, что ему оставалось, это продолжать поиски. А что она преподнесет ему в конце концов? Новое бессмысленное убийство, и ответственность за это убийство опять окажется на совести человека, известного всем под именем Реджинальд Рамсей. И в сердце Джулии вонзится еще один острый нож.

Вряд ли Джулия когда-нибудь простит его. Она думала, что он мудр и отважен, а он совершил такую глупость; он был самым обыкновенным мужчиной, который в том маленьком домике оказался беспомощным перед призраком своей утраченной возлюбленной.

Он пожертвовал прекрасным чувством ради той страсти, которая сжигала его столетия назад. Он понял, что больше не заслуживает любви Джулии. И в то же время он хотел ту, жаждал любви той; он жаждал любви того существа, которое ему придется или держать в своей власти, или уничтожить.

Теперь он окончательно потерял покой.

Вот они, роскошные наряды, платья, которые ей нравились всегда – по-старомодному простые и свободные, украшенные золотом и серебром.

Она подошла к ярко освещенному окну и приложила к нему руку. Прочитала написанную по-английски афишу: САМЫЕ ЛУЧШИЕ БАЛЬНЫЕ ПЛАТЬЯ

Да, именно такие ей и нужны. У нее в сумочке прорва денег. И еще ей нужны самые лучшие туфли – открытые, на высоких каблуках.

Клеопатра подошла к двери и постучала. К ней вышла высокая женщина с серебристыми волосами.

– Мы собираемся закрываться, дорогая. Извините. Если вы придете…

– Пожалуйста, вон то платье! – Клеопатра открыла сумочку и вытащила пачку купюр. Несколько бумажек выпало из пачки на землю.

– Милая моя, в такой поздний час не следует показывать, как много у вас денег, – сказала женщина. Она наклонилась и подобрала оброненные купюры. – Зайдите. Вы совсем одна?

Как тут здорово! Клеопатра потрогала дорогую обивку маленького золоченого креслица. Внутри было гораздо больше статуй, чем в витрине, – одни были одеты в платья из блестящего шелка, другие закутаны в дорогие меха. Особенно ей понравилось длинное боа из белого меха.

– Я хочу вот это, – сказала она.

– Конечно, милая моя, конечно, – кивнула хозяйка. Клеопатра ослепительно улыбнулась сбитой с толку женщине.

– Скажите, в этом можно… в этом можно пойти на бал? – спросила она.

– О, это будет просто превосходно! Я заверну его для вас.

– Да, но еще мне нужно платье и туфли, а также жемчуг и рубины, если они у вас есть. Видите ли, я потеряла все свои украшения.

– Мы что-нибудь придумаем. Присаживайтесь. Итак, посмотрим ваш размер. Интересно, что вам больше к лицу?

Похоже, его версия сработала. Совершенно дурацкая история: Генри вламывается в музей и крадет мумию, чтобы расплатиться с долгами. Но вот что странно – и он должен помнить об этом: истина гораздо более абсурдна! Никто не поверит в то, что случилось на самом деле.

Добравшись до номера, он позвонил своему старому приятелю Питфилду.

– Скажите, что звонит Эллиот Саварелл, я подожду его у телефона… А, Джеральд! Прости, что оторвал тебя от ужина. Похоже, у меня небольшие неприятности с властями. Думаю, в этом деле замешан Генри Стратфорд. Да… Да, сегодня вечером, если сможешь. Я у Шеферда, разумеется. Да, замечательно, Джеральд. Я знал, что могу рассчитывать на тебя… Через двадцать минут в баре…

Положив трубку, Эллиот увидел входящего в номер Алекса.

– Отец, слава богу, ты вернулся. Они отобрали у нас паспорта! Джулия в ярости. У нее только что был Майлз с очередной дикой историей. Около кафе «Интернасьональ» убит англичанин, а на пирамиде нашли мертвого беднягу американца.

– Алекс, упакуй свой чемодан, – сказал Эллиот. – Я уже слышал эту историю. Сюда едет Джеральд Питфилд. Обещаю, что паспорта нам вернут еще до утра. И вы с Джулией тут же сядете в поезд.

– Скажи ей об этом сам, отец.

– Скажу, но сначала мне нужно повидаться с Питфилдом. Дай мне руку и помоги дойти до лифта.

– Но кто же совершил…

– Сын, мне не хотелось бы говорить об этом ни тебе, ни тем более Джулии. Но похоже, что в этом замешан Генри.

Как тут тихо! Из освещенных окон нижнего этажа доносятся звуки легкой музыки. Она забралась сюда по лестнице одна, чтобы посмотреть на звезды, чтобы не слышать стука непрошеных гостей и назойливых телефонных звонков.

Самир тоже был здесь. Он стоял у края крыши, устремив взгляд поверх минаретов, высотных зданий и миллионов низеньких крыш одноэтажных домиков Каира. Он смотрел в небо и, похоже, молился.

Джулия подошла, и он обнял ее.

– Самир, где он?

– Он даст нам знать, Джулия. Он сдержит свое обещание.

Клеопатра выбрала потрясающее платье из бледно-зеленого «атласа» с рядами жемчужных «пуговиц», оборками и «брюссельскими кружевами». Свободно лежавший на плечах белый мех очень украшал платье. Знает ли дама?.. Вообще-то она должна знать.

– Ваши волосы, они такие чудесные, и, конечно, грешно закалывать их, но, дорогая моя, это просто необходимо, знаете ли… Завтра, наверное, я смогу познакомить вас с отличным парикмахером.

Разумеется, она была права. Все женщины закалывали волосы на затылке, убирали их с шеи – точно такую же прическу и она носила когда-то, правда, пучки на затылке имели сейчас несколько иную форму – они были похожи на сердечко с забавными завитками. Да, ей нравится идея насчет парикмахера.

– Особенно прическа для бала!

Действительно. И бальное платье она купила просто замечательное – сейчас оно было аккуратно свернуто и упаковано в твердую блестящую бумагу. Как и все остальное – прелестные кружевные панталоны, пышные нижние юбки и бесчисленные платья, туфли, шляпки и самые разнообразные безделушки – всего и не упомнить. Кружевные носовые платочки, шарфики и белый зонтик, укрывающий от солнца! Какие приятные пустячки! Зашла сюда, словно наведалась в огромный платяной шкаф! Как прекрасны эти «новые времена» – можно купить все, что угодно.

Хозяйка уже заканчивала подсчитывать суммы, как она называла деньги. Она отсчитала целую пачку бумажек. И теперь выдвинула ящик большой бронзовой машины – «кассы», а там было еще больше денег, гораздо больше, чем находилось в распоряжении Клеопатры.

– Должна сказать, вам потрясающе идет этот цвет, – сказала женщина. – Ваша голубые глаза стали зелеными.

Клеопатра рассмеялась.

Прорва денег.

Она встала со стула и осторожно приблизилась к женщине. Высокие каблуки легко постукивали по мраморной плитке пола.

Не успела бедняжка поднять глаза, как Клеопатра схватила ее за горло. Напрягла мышцы, надавила большим пальцем на хрупкую косточку посередине шеи. Женщина испугалась и как-то странно икнула. Клеопатра подняла правую руку и аккуратно, но с силой повернула голову женщины влево. Позвоночник хрустнул. Мертва.

Теперь никчему забивать себе голову, раздумывая о той бездне, которая разделяла ее и это жалкое существо, лежавшее на полу за своей маленькой конторкой, глядя пустыми глазами в позолоченный потолок. Похоже, все эти существа созданы для того, чтобы их убивали при первом желании. А что они могли сделать с ней?

Клеопатра запихнула деньги в подобранную здесь же новую бальную сумочку из атласа. А те, что не поместились, засунула в свою старую. Еще она прихватила все украшения, хранившиеся в ящичке под кассой. Потом, поставив коробки одна на другую, так что образовалась целая картонная гора, вынесла их на улицу и сложила на заднем сиденье автомобиля.

Теперь можно двигаться дальше, навстречу новым приключениям. Перебросив через плечи на спину длинные хвосты белой меховой накидки, она завела мотор, и зверь ожил.

На большой скорости Клеопатра помчалась к тому месту, где «останавливаются самые богатые и уважаемые люди, британцы и американцы, это отель Шеферда, наверное, вы слышали о нем».

Она расхохоталась при воспоминании о том американце и его странной манере выражаться – он говорил с ней как с идиоткой. И эта женщина-торговка тоже. Может быть, у Шеферда она познакомится с каким-нибудь обаятельным человеком с хорошими манерами, с кем-нибудь более интересным, чем эти жалкие душонки, отправленные ею в ту темную воду, из которой появилась она сама.

– Что, черт побери, здесь произошло?! – прошептал один из штатских, тот, что был постарше. Он стоял в дверном проеме дома Маленки, не решаясь войти без разрешения и ордера на обыск. Но на его стук никто не ответил; не получил он ответа и тогда, когда позвал Генри Стратфорда по имени.

Он заметил осколки стекла на туалетном столике в ярко освещенной спальне. На полу виднелось пятно, похожее на засохшую кровь.

Его младший коллега, как всегда более нетерпеливый и настырный, вышел во двор с электрическим фонариком. Стулья опрокинуты. Чайник разбит.

– О господи, Дэвис! Здесь труп женщины!

Какое-то время старший не двигался с места. Он смотрел на мертвого попугая в клетке. И на ряд пустых бутылок в баре, тянувшийся из одного конца полки в другой. И на пиджак, висевший на вешалке в углу.

Потом он заставил себя выйти в маленький темный садик и своими глазами увидел труп.

– Это та самая женщина, – сказал он. – Маленка из «Вавилона».

– Думаю, в такой ситуации ордер на обыск нам не нужен.

Старший вернулся в гостиную, осторожно заглянул в спальню.

Посмотрел на лежавшее на полу разорванное платье, на груду странной ветоши у стены. Он не обращал внимания на подошедшего молодого коллегу, который страшно заинтересовался этими явными признаками случившейся беды и начал заглядывать во все углы, строча что-то в маленьком блокноте.

Это ветхое тряпье – да, оно очень напоминало пелены мумии, хотя кое-какие бинты казались совсем новыми. Молодой напарник протянул ему паспорт:

– Это документы Стратфорда. Все его документы там, в кармане пиджака.

Опираясь на руку Алекса, Эллиот вышел из кабины лифта.

– А что, если Питфилду не удастся уладить все это? – спросил Алекс.

– Тогда он просто проследит за тем, чтобы с нами обращались достойно, пока мы вынуждены здесь оставаться, – сказал Эллиот. – Завтра вечером, как и было задумано, вы с Джулией пойдете в оперу. Потом ты отправишься с ней на бал. Но как только вернут паспорта, будь готов к немедленному отъезду.

– У нее нет настроения, отец. А если хочешь знать правду, она предпочтет, чтобы ее сопровождал Самир. С тех пор как началась эта заваруха, она доверяет только Самиру. Он всегда рядом с ней.

– И все-таки ты должен держаться к ней поближе. Надо, чтобы завтра нас увидели всех вместе. Все нормально, все правильно. А теперь, пока я буду занят делами, почему бы тебе не пойти на веранду и не попить чаю?

Да, у Шеферда ей понравится, она уже знала это. Отель понравился ей еще днем, когда она увидела перед ним длинный ряд сверкающих автомобилей и нарядных мужчин и женщин, которые поднимались по мраморным ступеням.

Теперь здесь было очень мало машин. Клеопатра остановилась прямо около входа, и хорошенький молодой слуга подскочил к ней, чтобы открыть дверь. Захватив с собой и новую атласную сумочку, и старую, полотняную, она важно прошествовала по застеленной ковром лестнице. Многочисленная прислуга несла следом картонные коробки.

Вестибюль очаровал Клеопатру с первого взгляда. О, она и не думала, что в этом дворце такие просторные залы. И сколько людей! Изящные женщины, элегантно одетые мужчины. Она была в восторге. Это и есть особый изысканный мир «новых времен». Стоит увидеть его, чтобы понять, как много возможностей он открывает.

– Вам помочь, мисс? – подошел еще один служащий. Какая у него странная одежда, особенно шляпа! Если что ей и не нравилось в «новых временах», так это головные уборы.

– Да, будьте добры, – вежливо ответила она. – Мне бы хотелось поселиться здесь. Это отель Шеферда? Тот самый отель?

– Да, мисс, тот самый. Позвольте я провожу вас к портье.

– Подождите, – прошептала Клеопатра. В нескольких шагах от нее шел лорд Рутерфорд. Она не ошиблась, это именно он. А с ним красивый молодой человек, высокое, стройное создание с прекрасным точеным лицом – ее предыдущие партнеры были по сравнению с ним просто уродами.

Клеопатра прищурила глаза и сосредоточилась, стараясь услышать, о чем они разговаривают. Но расстояние было слишком велико. И эти двое прохаживались между стоящими в кадушках высокими пальмами, то появляясь, то пропадая из виду. Потом юноша стиснул руку лорда Рутерфорда и ушел в направлении центрального входа. А граф зашагал в сторону огромного тенистого зала.

– Это лорд Рутерфорд, мисс, – сказал услужливый молодой человек.

– Да, я знаю. А этот красавчик, кто он?

– А, это его сын, Алекс, мисс, юный виконт Саммерфилд. Они часто останавливаются у Шеферда. Друзья Стратфордов, мисс.

Она вопросительно взглянула на него.

– Лоуренса Стратфорда, мисс, – пояснил молодой человек, взял ее за руку и повел вперед. – Великого археолога, того самого, который нашел усыпальницу Рамзеса.

– Надо же, – пробормотала Клеопатра. – Пожалуйста, говорите помедленнее.

– Того самого, который нашел мумию, мисс, мумию Рамзеса Проклятого.

– Рамзеса Проклятого?

– Да, мисс. Это целая история, мисс. – Он указал на длинный инкрустированный стол, который она поначалу приняла за алтарь. – Здесь портье, мисс. Чем еще я могу вам помочь?

Клеопатра весело улыбнулась.

– Спасибо, ничем, – сказала она. – Все и так просто замечательно. Очень здорово!

Молодой человек одарил ее нежным проникновенным взглядом – такие же взгляды кидали на нее все присутствующие здесь мужчины. Любезным жестом он снова направил ее к стойке портье.

Эллиот вошел в зал одновременно с Питфилдом. Он понимал, что говорит слишком быстро, слишком горячо и довольно странные вещи, но ничего не мог с собой поделать. Надо вытащить отсюда Алекса. Если возможно, увезти и Джулию. Он был способен думать только об этом. О Рэндольфе можно позаботиться попозже.

– Ни один из нас не имеет ни малейшего отношения к этому делу, – закончил он свою длинную речь. – Им должны разрешить уехать домой. Я могу остаться здесь, если это так уж необходимо, но мой сын должен уехать.

Джеральд внимательно выслушал его. На десять лет старше Эллиота, пузатый, убеленный сединами, он работал как заводной с утра до ночи, чтобы его семья имела возможность пользоваться всеми благами жизни в колонии.

– Разумеется, – сочувственно ответил он. – Подожди-ка, вижу, появился Уинтроп, а с ним еще двое.

– Я не могу разговаривать с ним! – сказал Эллиот. – Ради бога, только не сейчас.

– Ладно, я сам попробую все уладить.

Как они изумились, когда она заплатила им вперед, выложив целую кипу странных денег, которые они называют «фунтами», – несмотря на то что эти бумажки почти ничего не весят.

Они сказали, что коридорные отнесут в ее номер все коробки. И конечно же здесь много поваров, которые работают круглосуточно, так что она может есть сколько захочет и что захочет; направо находится ресторан, а при желании можно заказать еду прямо в номер. Что касается парикмахера, эта дама придет завтра и уложит ее волосы в высокую прическу.

– Отлично. Благодарю вас!

Клеопатра бросила ключ в атласную сумочку. Номер двести один можно будет найти чуть позже. Она бросилась к двери в ту гостиную, куда ушел лорд Рутерфорд. Он сидел в одиночестве и пил. Ее он не заметил.

Снаружи на просторной террасе она увидела его сына, Алекса – он стоял, прислонившись к белой колонне, – какой же он красавец! – и шептался с каким-то темнокожим египтянином. Потом египтянин вернулся в отель. Юноша казался растерянным.

Клеопатра тут же подошла к нему. Подкравшись незаметно, остановилась в шаге от него и стала разглядывать тонкие черты его лица. Да, очень красив. Конечно, и сам лорд Рутерфорд очень даже обаятельный мужчина, но этот так молод, кожа у него нежная, как лепестки роз, и при этом он высок, тонок в талии, широкоплеч. И какие ясные у него глаза, какой доверчивый взгляд! Ну вот, теперь и он заметил ее.

– Юный виконт Саммерфилд, – произнесла она. – Мне сказали, вы сын лорда Рутерфорда? От улыбки лицо его просияло.

– Да, я Алекс Саварелл. Простите, не помню, чтобы я имел честь…

– Я голодна, виконт Саммерфилд. Не желаете ли проводить меня до ресторана этого отеля? Мне бы хотелось немного поесть.

– Буду очень рад. Какой приятный сюрприз!

Он согнул руку в локте и учтиво поклонился. Клеопатра взяла его под руку. О, он ей очень нравится – никакой стеснительности. Он провел ее снова по тому же многолюдному центральному залу, мимо темной гостиной, где пил его отец, и ввел в просторное помещение с высоким позолоченным потолком.

По краям зала стояли столики, накрытые скатертями. В центре танцевали пары: мужчины в строгих костюмах и женщины в пышных юбках, похожих на яркие распустившиеся цветы. А музыка, какая прекрасная музыка – правда, громкая – даже уши болят. Гораздо лучше, чем в музыкальном ящике. И такая печальная!

Алекс тут же подозвал к себе пожилого мужчину и попросил выбрать для них столик. Надо же, такой уродливый, а одет не хуже, чем другие. Но мужчина сказал очень почтительно:

– Слушаюсь, лорд Саммерфилд. Столик он выбрал чудесный – заставленный роскошной посудой, с огромным букетом цветов в центре.

– Что это за музыка? – спросила Клеопатра.

– Американская, – ответил Алекс. – Зигмунд Ромберг.

Она начала легонько раскачиваться из стороны в сторону.

– Не хотите потанцевать? – спросил виконт.

– Это будет просто здорово!

Он обнял ее – о, какая теплая у него рука! – и вывел на середину зала. Каждая пара танцевала по-своему – места было много, так что казалось, будто они танцуют в одиночестве. И печальный мотив полностью захватил ее. И этот юноша с такой симпатией смотрит на нее. Он на самом деле потрясающий парень, этот Алекс, виконт Саммерфилд.

– Как здесь уютно! – сказала Клеопатра. – Настоящий дворец! И музыка такая проникновенная, такая печальная. Правда, она сильно бьет по ушам, а я не люблю громких звуков. Не люблю птичьего крика, не люблю, когда стреляют.

– Конечно, кому это нравится, – с легким недоумением согласился Алекс. – Вы такая хрупкая. Я еще не говорил вам, что у вас восхитительные волосы? Сейчас не многие женщины могут позволить себе носить распущенные волосы. Вы похожи на богиню.

– Ну что ж, очень приятно. Спасибо.

Он ласково засмеялся. Такой искренний. В его взгляде нет ни страха, ни фальши. Он похож на принца, которого воспитывали добрые нянюшки. Слишком нежен, не приспособлен к реальной жизни.

– Может, вы назовете мне свое имя? – спросил он. – Знаете, ведь нас не представили друг другу, так что, похоже, придется знакомиться самостоятельно.

– Я Клеопатра, царица Египта. – Как ей нравится этот танец, ее ведут, разворачивают, кажется, что пол под ногами колеблется, словно вода.

– Ну что ж, готов поверить, – сказал Алекс. – Вы на самом деле похожи на царицу. Можно я буду называть вас Ваше Величество?

Она рассмеялась:

– Ваше Величество… А что, у вас именно так принято обращаться к царицам? Ладно, называйте меня Ваше Величество. А я буду называть вас лордом Саммерфилдом. А что, все эти мужчины… тоже лорды?

В темном зеркале на обшитой деревом стене Эллиот увидел, как Уинтроп и его свита уходят. Вернулся Питфидц. Он сел на стул напротив Эллиота и заказал выпивку.

– Еще одно преступление, – сообщил он. – Господи, не понимаю, что творится с молодым Стратфордом!

– Расскажи.

– Поразительно! Некая исполнительница танца живота, любовница Генри Стратфорда. Они нашли ее мертвой, со сломанной шеей, в садике возле дома, в котором она жила с Генри Стратфордом. Все вещи Генри были там. Паспорт, деньги, все.

Эллиот сглотнул. Ему страшно захотелось еще выпить. Надо было побеспокоиться об ужине, иначе виски выйдет ему боком.

– То же самое случилось сегодня днем с одним оксфордским студентом – у него сломана шея, и с американцем на пирамиде, и с уборщицей из музея. Интересно, почему в случае с Шарплсом он потрудился поработать ножом? Расскажи-ка мне все, что ты об этом знаешь.

Официант поставил перед ними новые бокалы с виски и джином. Эллиот взял свой бокал и с жадностью отхлебнул.

– Именно этого я и боялся. Он просто сошел с ума – и все из-за чувства вины.

– Азартные игры?

– Нет. Из-за Лоуренса. Генри воспользовался ядами, которые находились в усыпальнице.

– О господи, старина, неужели это правда?

– Джеральд, с этого-то все и началось. Лоуренс должен был подписать какие-то документы. Возможно, отказался подписывать их. Но не в этом дело. Был свидетель того убийства.

– Ты.

– Нет, кое-кто другой. – Эллиот замолчал. Надо было получше все продумать, но времени не оставалось. – Рамсей.

– Рамсей – это тот самый человек, которого мы ищем?

– Да, Рамсей. Он пытался поговорить с Генри рано утром, еще перед тем, как тот проник в музей. Между прочим… Ты сказал, что они ходили в дом танцовщицы. Не видели они там ничего похожего на пелены мумии? Это важная улика. Может, тогда бы они прекратили преследовать несчастного Рамсея. Понимаешь, этот Рамсей абсолютно невиновен. Он пошел в музей, чтобы образумить Генри.

– Ты в этом уверен?

– Это моя вина. Я долго не мог уснуть из-за дикой боли в суставах. В пять утра я как раз возвращался с прогулки. Я видел Генри, пьяного в стельку, около музея. Я подумал, что он идет в паб. И рассказал об этом Рамсею, который спустился вниз, чтобы выпить чашку кофе. Это было ошибкой. Ведь Рамсей и раньше пытался образумить Генри. И он пошел за ним к музею – ради Джулии.

– Джулия и Рамсей – они…

– Да. Помолвка с Алексом расторгнута. И что забавно, Алекс с Рамсеем очень подружились. Вам надо хорошенько во всем разобраться.

– Разумеется.

– Рамсей пытался предотвратить грабеж, когда заявилась полиция. Он странный человек. При ее появлении он запаниковал. Но ты наверняка сможешь доказать его невиновность.

– Ладно, попробую. Но скажи, какого черта Стратфорд решил украсть эту мумию?

– Мне и самому не совсем понятно. – Сенсация года, подумал Эллиот. – Я знаю только, что мумия Рамзеса Проклятого в Лондоне тоже исчезла. Похоже, он украл также несколько монет и украшений. Наверное, он был вынужден сделать это – украсть пару реликвий, получить наличные и тому подобное.

– И он осмелился совершить кражу из самого знаменитого в мире музея?

– Египетская стража не самая лучшая в мире, старина. Ты ведь не видел Генри в последние несколько месяцев, да? Он очень опустился, друг мой. Скорее всего, он просто психически нездоров. Дело в том, что мне очень не хочется, чтобы Алекс и Джулия задерживались в Каире. А они не смогут уехать, пока не прояснится ситуация с Рамсеем. Рамсей ни в чем не виноват.

Он допил свой бокал.

– Джеральд, помоги нам выпутаться из этой истории. Если хочешь, я могу сделать официальное заявление. Я постараюсь найти Рамсея. Если ему гарантируют неприкосновенность, он обязательно свяжется со мной. Ты ведь можешь проследить за ходом расследования. В колониях так много кретинов! Я долгие годы имел с ними дело.

– Да, конечно. Вмешательство необходимо. Но действовать нужно крайне осторожно. Они должны отыскать Стратфорда. Только тогда с Рамсея снимут обвинение.

– Да, пожалуйста. Будет много бумажной волокиты. Займись ею, Джеральд. Не важно, каким путем ты пойдешь, главное, мой сын должен вернуться домой. Зря я впутал Алекса во всю эту…

– Что?

– Не важно. Ты поможешь?

– Да, но сам Генри… Ты не представляешь, где он может быть?

В котле с битумом. Эллиот содрогнулся.

– Нет, – сказал он. – Совсем не представляю. Но у него здесь много врагов. Он занимал деньги направо и налево… Мне нужно еще выпить. Позаботься о старом дураке, ладно?

– Юный лорд Саммерфилд, – сказала Клеопатра, не отрывая взгляда от его губ, – давайте устроим банкет в моем номере. Уйдем отсюда и побудем одни.

– Если хотите. – Щеки Алекса запылали. О, как же прекрасно должно быть его юное тело! Только бы его орган оказался не хуже всего остального!

– Да, но хотите ли вы? – спросила его Клеопатра и пробежалась подушечками пальцев по его шее. Потом ее рука скользнула под жесткую накрахмаленную рубашку.

– Да, хочу, – прошептал он.

Она увела его с танцевальной площадки, собрала свои сумочки, и они вышли из музыки и огней ресторана в огромный многолюдный вестибюль.

– Номер двести один, – сказала Клеопатра, доставая ключ. – Как его найти?

– Надо всего лишь подняться на лифте на второй этаж, – ответил он, поедая ее глазами. – И пройти в центральную часть здания.

На лифте?

Алекс подвел ее к двум воротам из латуни и надавил на маленькую кнопку в стене.

Между латунными воротами висела все та же гигантская афиша – опера «Аида». С фигурами египтян, которые уже были ей знакомы.

– Ах, опять эта опера! – сказала она.

– Да, настоящее событие.

Латунные двери открылись, внутри крошечной комнатки стоял человек. Казалось, он ждет именно их. Клеопатра шагнула внутрь. Похоже на клетку. Ей вдруг стало страшно. Двери захлопнулись. Ловушка. Потом комнатка начала подниматься вверх.

– Лорд Саммерфилд! – закричала Клеопатра.

– Все в порядке, – Ваше Величество, – сказал Алекс. Обнял ее, развернул к себе, и она прижала голову к его груди. Он гораздо нежнее, чем все остальные, а когда сильный мужчина еще и ласков, на него заглядываются даже богини с Олимпа.

Наконец двери открылись. Алекс вывел ее наружу и повел по тихому коридору. Они направились к самому дальнему окну.

– Что вас так напугало? – спросил виконт, но в его интонации не было ни насмешки, ни осуждения, одна только ласка. Он взял у нее ключ и вставил его в замок.

– Комната двигалась. – Клеопатра вздохнула. – Я неправильно говорю по-английски?

– Да нет, правильно, – сказал Алекс и замолчал. Они вошли в просторную гостиную с дорогими занавесями на окнах и с такими большими креслами, что они больше напоминали гигантские диваны. – Вы очень странная женщина. Совсем не от мира сего.

Она потянулась к нему, погладила его лицо и медленно поцеловала. Внезапно в его карих глазах мелькнула тревога. Но он ответил на поцелуй, и она задрожала от страсти.

– Лорд Саммерфилд, – сказала она, – пусть сегодня ночью это будет мой дворец. А сейчас давайте пройдем в царскую опочивальню.

Эллиот и Питфидд выходили из бара.

– Как мне отблагодарить тебя? Ты так быстро откликнулся на мой зов.

– Держи наш разговор в тайне, старина, и постарайся связаться со своим другом. Конечно, я не могу посоветовать тебе…

– Знаю, знаю. Попробую сам разобраться. – Эллиот вернулся в бар, сел в кожаное кресло и поднял рюмку с джином. Когда все кончится, он начнет медленно спиваться. И сопьется до смерти.

Он поедет в деревню, наполнит подвал бутылками отличного шерри, портвейна, виски и джина и станет пить изо дня в день, пока не умрет. Это будет просто замечательно. Он уже видел себя в загородном доме сидящим у зажженного камина – одна нога покоится на оттоманке. Воображаемая картина вспыхнула и растаяла. Эллиот почувствовал слабость и чуть не упал на пол.

– Пусть только Алекс уедет домой, пусть только доберется до дома целым и невредимым, – прошептал он. И тут его снова затрясло. Он опять увидел, как она бредет по музею с протянутыми руками. Потом – как она смотрит на него, лежа в постели; почувствовал ее ласки, почувствовал прикосновение голых костей, когда она прижалась к нему раненым боком. Вспомнил, какими безумными стали глаза Рамсея, когда тот начал бороться с ней.

Дрожь била все сильнее. Эллиоту стало совсем плохо.

Никто не замечал его в темноте баре. Вошел молодой пианист. Он сел за рояль и начал наигрывать медленный регтайм.

Алекс помог ей снять красивое платье из зеленого атласа и повесил его на спинку стула. Погасил свет, и сквозь бледные занавески Клеопатра увидела город. Увидела реку.

– Нил, – прошептала она. Ей хотелось сказать, как прекрасна эта мерцающая лента воды, опоясывающая высокие здания, но внезапная тень накрыла ее душу. Опять видение – такое же яркое, как все остальные, такое же яркое и мгновенное. Катакомбы, впереди нее идет жрец. Видение исчезло.

– Что с вами, Ваше Величество? Она медленно подняла голову и застонала. Этот стон напугал Алекса.

– Вы так ласковы со мной, лорд Саммерфидд, – сказала она. Почему этот юноша так добр? Почему ведет себя не так, как все остальные мужчины, почему он еще ни разу не сделал ей больно, ни разу не обидел ее?

Клеопатра посмотрела на него и увидела, что он уже разделся, и вид его обнаженного сильного тела доставил ей несказанное удовольствие. Она положила руку на его плоский живот, потом нежно провела рукой по груди. Ее всегда возбуждала мужская сила, ей нравилось, когда твердые властные рты впивались в ее губы, ей нравилось, когда их крепкие зубы покусывали ее рот.

Она поцеловала его и прижалась к нему обнаженной грудью. Он с трудом сдерживался, ему хотелось отнести ее в постель; он изо всех сил старался быть нежным.

– Ты какая-то неземная, – прошептал он. – Откуда ты взялась?

– Из холода и мрака. Поцелуй меня. Я согреваюсь только тогда, когда меня целуют. Зажги огонь, лорд Саммерфилд, и мы оба сгорим в нем.

Она упала на подушки, потянув его за собой. Ее рука опустилась, обхватила его член и легонько сжала. Он застонал. Она губами раскрыла его губы и стала лизать его зубы и язык.

– А теперь, – сказала она, – войди в меня. Медленно.

Номер Джулии. Самир положил газеты на стол. Джулия допила вторую чашку сладкого египетского кофе.

– Не уходи от меня сегодня, Самир. Пока мы не дождемся вести от него, – попросила Джулия и встала. – Я хочу переодеться. Дай мне слово, что не уйдешь.

– Я буду здесь, Джулия, – пообещал Самир. – Но тебе обязательно надо поспать. Как только появятся новости, я разбужу тебя.

– Нет, я не могу спать. Я просто хочу снять с себя грязную одежду. Я вернусь через минуту.

Джулия пошла в спальню. Час назад она, слава богу, отослала Риту в ее комнату, потому что не хотела видеть никого, кроме Самира. Нервы были на пределе. Она знала, что Эллиот в отеле, но не могла заставить себя позвонить ему. Она не хотела ни видеть его, ни разговаривать с ним. Пока не узнает, что случилось с Рамзесом.

Джулия медленно вытащила из волос заколки, невидяще глядя в зеркало. Сначала она не заметила ничего странного, потом вдруг поняла, что видит в зеркале отражение высокого араба в белом одеянии – тот стоял в темном углу спальни и наблюдал за ней. Это был ее араб, Рамзес.

Джулия обернулась, и от резкого движения волосы тяжелой волной упали на плечи. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Она чуть не потеряла сознание – второй раз в жизни, но он подхватил ее. Джулия заметила на его белом балахоне кровь, и снова ей стало дурно. В глазах потемнело.

Рамзес молча обнял ее, крепко прижав к груди.

– Моя Джулия, – сказал он прерывающимся голосом.

– Ты здесь уже давно?

– Совсем недавно. Давай помолчим, позволь мне просто обнять тебя.

– Где она?

Рамзес выпустил ее и отступил назад.

– Не знаю, – с грустью сказал он. – Я ее упустил.

Он отошел в другой конец комнаты, обернулся и оттуда посмотрел на Джулию. Она его любит, она никогда его не разлюбит, что бы ни случилось. Но она не могла произнести это вслух, пока не узнает…

– Давай позовем Самира, он здесь, в соседней комнате, – сказала Джулия.

– Я хочу побыть с тобой хоть немного. – Впервые он почувствовал, что побаивается ее. И она это тоже почувствовала.

– Ты должен рассказать мне, что произошло.

Рамзес стоял молча, продолжая смотреть на нее печальным взглядом. В этом белом одеянии шейха он был просто неотразим. Выражение его лица смягчило Джулию; она больше не могла отталкивать его.

Дрожащим голосом она произнесла:

– Ты провел с ней много времени.

– Но ведь ты не видела ее, – тихо сказал он, и голос его был наполнен страданием. – Ты не слышала ее! Ты не слышала, как она рыдает. Не осуждай меня. Она такой же живой человек, как я. Я вернул ее к жизни. Я сам буду судить себя.

Джулия сцепила пальцы и судорожно стиснула руки.

– Значит, ты говоришь, что не знаешь, где она?

– Я же сказал – она от меня сбежала. Она напала на меня, она хотела убить меня. Она сумасшедшая – лорд Рутерфорд был прав. Совершенно сумасшедшая. Она бы убила его, если бы я не вмешался. Эликсир не помог. Он просто исцелил ее тело.

Рамзес шагнул к Джулии, и она тут же повернулась к нему спиной. Боже, сколько же слез она пролила! И опять в носу защипало. Она не хотела больше плакать.

– Помолись своим богам, – сказала она, глядя на его отражение в зеркале. – Спроси у них, что теперь делать. Мой Бог наверняка не простит тебя. Но что бы ни случилось с этим существом, ясно одно. – Джулия повернулась и посмотрела ему в глаза. – Ты никогда, слышишь, никогда больше не должен пользоваться эликсиром. Выпей все, что осталось. Прямо сейчас, при мне. И выброси из головы его формулу.

Ответа не было. Рамзес медленно снял головной убор и провел рукой по волосам. Почему-то этот жест сделал его еще более неотразимым. Библейская фигура с развевающимися волосами в развевающихся одеждах. Джулия почувствовала, что сходит с ума, и слезы вновь подступили к глазам.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Если опасно допивать его, найди какое-нибудь безлюдное место в пустыне, выкопай глубокую яму и вылей его туда. Избавься от него.

– Позволь мне задать тебе один вопрос.

– Нет. – Джулия снова отвернулась и закрыла руками уши. В зеркале она увидела, что Рамзес стоит совсем близко. И снова почувствовала, что ее мир разрушен, что свет ее жизни поглотила мрачная тьма.

Он ласково взял ее за руки и отнял их от ушей. Посмотрел в глаза и прижался к ней всем телом.

– Джулия, прошлой ночью… Если бы я не пошел с эликсиром в музей, если бы я не вылил его на останки Клеопатры, если бы вместо этого я предложил его тебе, ты бы согласилась выпить его?

Джулия не хотела отвечать. Рамзес крепко сжал ее запястье и повернул к себе.

– Ответь мне! Если бы я никогда не увидел ее там, лежащей под пыльным стеклянным колпаком…

– Но ты увидел.

Джулия собиралась держаться стойко, но он начал целовать ее – грубо, отчаянно, гладя лицо и шею. Он твердил ее имя как молитву. Он бормотал что-то на древнем египетском языке – она не понимала ни слова. А потом тихо сказал на латыни, что любит ее. Он любит ее. Это прозвучало и как объяснение в любви, и как мольба о прощении – Джулия поняла, как сильно он страдает. Он любит ее. Он сказал это так, будто только что сам понял это. Она не смогла удержаться от слез. И это привело ее в ярость.

Джулия отстранилась. Потом поцеловала его и спрятала лицо у него на груди, позволяя ему снова сомкнуть объятия.

– Как она выглядит? Рамзее вздохнул.

– Она красива?

– Она всегда была красивой. Красивой и осталась. Она – та самая женщина, которая обольстила и Юлия Цезаря, и Марка Антония, и вообще весь мир.

Джулия напряглась и вновь отстранилась от него.

– Она такая же красивая, как и ты, – сказал Рамзес. – Но ты права – это не Клеопатра. Это незнакомая женщина в теле Клеопатры. Из глаз Клеопатры смотрит чудовище, которое, чтобы добиться своей гнусной цели, использует ум Клеопатры.

Что еще сказать? Что ей делать? Он сам во всем виноват, с самого начала. Джулия высвободилась из его объятий, села на стул, уперлась локтями в спинку и прижалась лбом к руке.

– Я найду ее, – сказал Рамзес. – Я исправлю свою чудовищную ошибку. Я снова отправлю ее во тьму, из которой вызволил. Она будет недолго мучиться. Она просто уснет.

– Какой ужас! Нужно найти другой выход… – Джулия разразилась рыданиями.

– Что я сделал с тобой, Джулия Стратфорд? Что я сделал с твоей жизнью, с твоими мечтами и устремлениями?

Джулия вынула из кармана носовой платок и приложила его ко рту, заставив себя прекратить идиотские рыдания. Вытерла нос и подняла на него глаза – на высокого красивого мужчину с трагическим выражением лица. Он мужчина, самый обыкновенный мужчина. Да, бессмертный, бывший когда-то царем, всегда – учителем, но все же человек, такой же, как все люди. Которые ошибаются. Которые любят.

– Я не могу жить без тебя, Рамзес, – сказала Джулия. – Нет, могу. Но не хочу. – Так, теперь плачет он. Если она не отвернется, у нее опять польются слезы. – Обычная логика в нашем случае непригодна, – продолжила она. – С этим существом ты ошибся. Ты оживил его, а теперь хочешь подвергнуть мучениям, собираясь похоронить заживо. Я не могу… не могу…

– Поверь, я сделаю все безболезненно, – прошептал Рамзес.

Джулия не могла говорить, не могла смотреть на него.

– Скажу тебе еще кое-что. Лучше ты узнаешь сразу, чтобы не было неразберихи. Генри мертв. Клеопатра убила его.

– Что?!

– Эллиот привел ее в жилище Генри в старом Каире. Он следил за мной в музее. А когда меня схватили солдаты, Эллиот отвел ее туда, и там она убила и Генри, и его женщину, Маленку.

Джулия покачала головой, и снова ее руки потянулись к ушам. То, что она знала о Генри, о смерти своего отца, о покушении на ее собственную жизнь, почему-то потеряло сейчас значение. Она испытывала один только ужас.

– Поверь мне, я найду безболезненный способ. Я должен это сделать, чтобы невинная кровь больше не проливалась. Я нe смогу успокоиться, пока этот кошмар не кончится.

– Мой сын не оставил никакой записки? – Эллиот не собирался покидать кожаное кресло и джин. Но он знал, что, перед тем как напиться, нужно позвонить Алексу. И он попросил телефонный аппарат. – Но он не мог никуда уйти, не предупредив меня. Хорошо. А где Самир Айбрахам? Вы можете дозвониться до его номера?

– Он в номере мисс Стратфорд, сэр. В двести третьем. Он просил, чтобы ему пересылали все сообщения. Позвонить? Сейчас одиннадцать часов, сэр.

– Нет, спасибо, я поднимусь сам.

Джулия наклонилась над мраморной раковиной и умылась холодной водой. Ей не хотелось смотреться в зеркало. Она медленно вытерла полотенцем глаза и, обернувшись, увидела, что Рамзес ушел в гостиную. Оттуда доносился приглушенный бас Самира:

– Конечно, я помогу вам, сир. Только с чего мы начнем?

В дверь отрывисто постучали.

Рамзес скрылся в спальне, Самир вышел в коридор.

Это был Эллиот. Их глаза встретились только на миг, потом Джулия отвела взгляд: не в силах осуждать его, смотреть на него она все же не могла.

Джулия подумала: он тоже приложил к этому руку. Он все знает, он знает даже больше, чем она. Как отвратительна эта кошмарная история!

Она направилась в гостиную и уселась на стул в дальнем углу.

– Я пришел по делу, – сказал Эллиот, глядя на Рамзеса. – У меня созрел кое-какой план, и мне требуется ваша помощь. Но перед тем как изложить свой план, хочу напомнить, что вам крайне опасно находиться здесь.

– Если меня найдут, я опять убегу, – пожав плечами, сказал Рамзес. – Ну и какой у вас план?

– Я хочу вывезти отсюда своего сына и Джулию. Что произошло после того, как я ушел? Вы мне расскажете?

– Она именно такая, как вы и говорили. Сумасшедшая, страшно сильная и опасная. Только теперь она здорова. С ее телом все в порядке. И у нее теперь небесно-голубые глаза, как у меня.

– Ага.

Эллиот погрузился в молчание. Похоже, ему стало очень больно, он даже задержал дыхание, чтобы превозмочь эту боль. Джулия вдруг поняла, что он пьян, здорово пьян. Она впервые видела его в таком состоянии. Он был расстроен, взволнован и пьян. Потянувшись к бокалу Самира, наполовину наполненному коньяком, Эллиот рассеянно выпил.

Самир спокойно шагнул к маленькому бару в углу гостиной и принес ему бутылку.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал Эллиот Рамзесу. – Благодарю вас.

Царь пожал плечами. Джулии показалось, что они говорят каким-то странным тоном, очень интимным, словно прекрасно понимали друг друга. Никакой враждебности.

– Так что насчет вашего плана? – спросил Рамзес.

– Вы должны мне помочь. Вы должны лгать. Вы должны делать это убедительно. В итоге с вас снимут обвинения в тех преступлениях, в которых вы подозреваетесь, а Джулия с Алексом смогут спокойно уехать отсюда. Самира тоже не станут ни в чем подозревать. Тогда можно будет заняться другими делами…

– Я не собираюсь никуда ехать, Эллиот, – устало сказала Джулия. – Но Алексу должны разрешить выезд как можно быстрее.

Самир налил Эллиоту еще коньяку, граф машинально принял бокал и выпил.

– А джин есть, Самир? Я предпочитаю напиться джином.

– Вернемся к делу, милорд, – сказал Рамзес. – Мне нужно исправить свою ошибку. По городу в одиночку рыщет последняя царица Египта. Ей нравится убивать. Я должен найти ее.

– Для этого нужно иметь крепкие нервы, – заметил Эллиот. – Однако мы можем все эти убийства повесить на Генри – он все равно уже мертв. Но вам, Рамсей, придется много врать…

Ночная тишина. Алекс Саварелл лежал обнаженный на покрытой белоснежными простынями постели и крепко спал. Тонкое шерстяное одеяло накрывало его по пояс. В лунном свете его лицо казалось гладким и белым, как воск.

В мирной тишине Клеопатра не торопясь распаковывала свои коробки, рассматривая прекрасные платья, бальные наряды, туфли. Она выложила на туалетный столик украденные прямоугольные бумажки с надписями «опера» и «на одну персону».

Луна освещала дорогие шелка, поблескивала на застежке жемчужного ожерелья. А за кружевными полупрозрачными занавесками был виден Нил, обтекающий округлые крыши и башенки, из которых состоял Каир.

Клеопатра стояла у окна, спиной к мягкой кровати и к богоподобному юноше, лежащему на ней. Он доставил ей божественное наслаждение, и она доставила ему божественное наслаждение. Его невинность и мужская сила оказались для нее самым настоящим сокровищем; ее загадочность и опыт ошеломили его. Он сказал, что никогда еще не был в такой власти у женщины.

А теперь он спал детским сном, мирно спал в постели, а она стояла у окна…

… И грезила наяву, предаваясь воспоминаниям. С тех пор как ее пробудили, у нее еще не было ни одной ночи. Она не знала холода ночной тьмы, когда со всех сторон наступают тяжелые мысли. И сейчас ей на память пришли другие ночи и настоящие дворцы с мраморными полами и колоннами, со столами, заставленными фруктами, жареным мясом и вином в серебряных кубках. И беседы с Рамзесом, которые они вели в темноте, лежа вместе в постели.

«Я люблю тебя так, как не любил ни одну женщину. Жить без тебя – какая же это жизнь?»

«Мой царь, мой единственный царь, – говорила она. – Что такое другие? Всего лишь куклы из детских игр. Маленькие деревянные императоры, которых переставляют с места на место…»

Видение затуманилось, пропало. Она потеряла его – так же как все другие воспоминания. Реальным было только сонное бормотание Алекса.

– Ваше Величество, где вы?

Ее охватила жалость, ведь он не мог приподнять таинственную завесу. Она слишком тяжела, слишком мрачна. Клеопатра тихонько запела – ту нежную песню из музыкальной шкатулки, «Божественную Аиду». Обернулась и посмотрела на его лицо с закрытыми глазами, освещенное луною, на свободно раскинутые поверх простыни руки. Песня звучала в глубинах ее души. Она напевала, не размыкая губ. Подошла к постели, посмотрела на Алекса и нежно провела рукой по волнистым волосам, дотронулась кончиками пальцев до его век. О спящий молодой бог, о мой Эндимион! Ее рука медленно скользнула к горлу, коснулась хрупких косточек, которые она с такой легкостью переламывала на шеях других людей.

Сильные руки, ласкавшие ее, гладкая крепкая грудь, могучие мускулистые плечи – ну и что? Он хрупок, как все смертные.

Она не хотела, чтобы он умирал! Она не хотела, чтобы он страдал. В ней зарождалось какое-то новое чувство. Ей хотелось защитить его. Она приподняла белое одеяло и легла рядом с ним. Она никогда не причинит зла этому юноше, никогда – она поняла это. Внезапно и сама смерть показалась ей отвратительной и несправедливой.

Ну почему я бессмертна, а он – нет? О боги! На мгновение ей показалось, что тяжелые ворота памяти раздвинулись – и у нее не осталось никаких вопросов: она знала, кто она, помнила свое прошлое, помнила, что с ней произошло. Все прояснилось. Но в этой комнате было по-прежнему темно и тихо.

– Любовь моя, моя юная любовь, – прошептала она, снова осыпая его поцелуями. Он тут же очнулся и протянул к ней руки:

– Ваше Величество…

Она снова почувствовала напряжение его плоти. Ей захотелось, чтобы он опять наполнил ее. Клеопатра улыбнулась самой себе. Конечно, жаль, что он не бессмертен, но он еще так молод. Эта мысль утешила ее.

Рамзес какое-то время молча слушал, потом заговорил:

– Значит, считаете, я должен рассказать властям эту сказку. Будто я спорил с ним, зашел следом в музей, увидел, как он вынимает из витрины мумию, но тут меня схватили солдаты.

– Разве вы не лгали на благо Египта, когда были царем? Разве вы не обманывали свой народ, внушая ему, что являетесь живым божеством?

– Но, Эллиот, – вмешалась Джулия, – а вдруг эти преступления окажутся не последними?

– Скорее всего, так и будет, – нетерпеливо сказал Рамзес. – Если я не найду ее.

– Нет никаких свидетельств того, что Генри мертв, – сказал Эллиот. – И никто не найдет его тело. Все будут думать, что Генри по-прежнему бродит по Каиру. Они примут эту версию. Питфилд уже поверил в эту чепуху, поверят и они. И начнут охотиться не за вами, а за Генри. А Джулия с Алексом смогут спокойно уехать.

– Нет, я ведь уже сказала, – повторила Джулия, – я уговорю Алекса…

– Джулия, я приеду к тебе в Лондон, – пообещал Рамзес. – Лорд Рутерфорд – мудрый человек. Он мог бы стать царем или первым советником царя.

Эллиот горько усмехнулся и опрокинул третий бокал крепкого джина.

– Я буду лгать как можно убедительнее, моя ложь будет настоящей поэмой, – сказал Рамзес. – Что еще нужно обсудить?

– Значит, решено. В десять ноль-ноль вы должны позвонить мне. К этому времени у меня уже будет гарантия вашей неприкосновенности. Вы придете во дворец губернатора и сделаете заявление. Без паспортов мы никуда не уедем.

– Отлично, – сказал Рамзес. – Я ухожу. Пожелайте мне удачи.

– Но где ты будешь искать? – спросила Джулия. – И когда ты собираешься спать?

– Ты забыла, моя красавица? Я не нуждаюсь в отдыхе. Я буду искать ее до десяти утра. Лорд Рутерфорд, если ваш план не сработает…

– Сработает. А завтра вечером мы пойдем в оперу и потом на бал.

– Что за чушь! – воскликнула Джулия.

– Нет, дитя мое. Сделай это ради меня. Выполни мою последнюю просьбу. Я забочусь о нашей репутации. Я хочу, чтобы все увидели моего сына с отцом, с друзьями, с Рамсеем, чье доброе имя будет уже восстановлено. Я хочу, чтобы нас увидели всех вместе. На будущем Алекса не должно быть темных пятен. Что бы ни ожидало тебя в будущем, не стоит резко обрывать связи с той жизнью, которой ты когда-то жила. Чтобы дверь в эту жизнь оставалась открытой, один вечер не такая уж большая цена.

– Ах, лорд Рутерфорд, вы, как всегда, умиляете меня, – сказал Рамзес. – В другом мире, в другие времена и я произносил перед своим окружением такие же безумные речи. Вот что делают с нами дворцы и титулы. Но я слишком задержался здесь. Самир, если хочешь, пойдем со мной. Или я ухожу один.

– Я буду с вами, сир, – сказал Самир. Он поднялся и церемонно поклонился Эллиоту. – До утра, милорд.

Рамзес вышел первым, потом Самир. Джулия сидела не шевелясь, потом вдруг вскочила и бросилась вслед за Рамзесом. Она поймала его в темном лестничном пролете черного хода, и они снова крепко обнялись.

– Пожалуйста, люби меня, Джулия Стратфорд, – прошептал царь. – Клянусь, я не всегда бываю таким кретином. – Он обхватил ее лицо ладонями. – Поезжай в Лондон – там ты будешь в безопасности. Мы увидимся, когда этот кошмар закончится. Джулия запротестовала.

– Я не обманываю тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы лгать. Я рассказал тебе все.

Она смотрела, как Рамзес медленно спускается по ступеням. Он снова надел головной убор, превращаясь в шейха, и, выходя на улицу, прощально махнул ей рукой.

Джулии не хотелось возвращаться в номер. Она не хотела видеться с Эллиотом.

Теперь она знала, зачем он отправился в это путешествие. Она и раньше догадывалась, но теперь это стало окончательно ясно. Он даже решился на такую крайность, как преследование. Он пошел в музей за Рамзесом.

С другой стороны, что тут удивительного? Ведь он верил, он единственный, кроме Самира, верил в эликсир бессмертия. Тайная надежда соблазнила его.

Возвращаясь в номер, она молилась о том, чтобы он понял, какое зло затевается. А когда подумала о человеке – не важно, злом ли, жестоком ли, опасном ли, – о человеке, низвергнутом во тьму, из которой уже не выбраться, то снова задрожала и заплакала.

Эллиот все еще был там – допивая остатки джина, он сидел в огромном кресле, как всегда подтянутый и элегантный – даже в одиночестве, даже в темноте.

Когда Джулия вошла, он не взглянул на нее. Он никак не мог собраться с силами и встать. Она закрыла дверь и подошла к нему.

И начала говорить – без обиняков, без намеков. Она просто пересказала то, что говорил ей Рамзес. Она рассказала о пище, которую нельзя есть, о скоте, который нельзя забить, о постоянном чувстве голода; она рассказала об одиночестве, об изоляции от всего человечества. Она расхаживала по комнате взад-вперед и рассуждала как бы сама с собой, не глядя на графа, стараясь не встречаться с ним глазами.

Наконец она замолчала. В комнате стало тихо.

– Когда мы были молодыми, – произнес Эллиот, – твой отец и я, мы проводили много времени в Египте. Мы рылись в книгах, исследовали гробницы, переводили старинные тексты. Мы день и ночь рыскали среди песков. Древний Египет! Он стал нашей музой, нашей религией. Мы мечтали найти здесь некую тайну, некий секрет, который вывел бы нас из скучной повседневности и безнадежности человеческого бытия. Правда ли, пирамиды хранят нераскрытую тайну? Правда ли, египтяне знали магический язык, который был понятен самим богам? Какие еще нераскрытые гробницы спрятаны в этих холмах? Какая философия еще не известна людям? Какая алхимия? Или тайны создаются высокой культурой? Высокие знания и сами по себе являются тайной. Нам было страшно интересно, правда ли, египтяне были такими мудрыми и загадочными или это был самый обыкновенный грубый народ? Мы так и не узнали этого. Я и сейчас ничего не понимаю. Знаю только, что мы искали, это был поиск, страсть. Поиск, ты понимаешь меня?

Джулия молча смотрела на Эллиота. Какой он старый! Какой печальный, обреченный у него взгляд! Он выбрался из кресла, подошел к ней и поцеловал в щеку. Также изящно, как вообще все, что он делал. И снова Джулии в голову пришла странная мысль, которая часто посещала ее в прошлом. Она могла бы влюбиться в него и выйти за него замуж – если бы не было Алекса и Эдит.

Если бы не было Рамзеса.

– Я боюсь за тебя, моя дорогая, – сказал Эллиот и ушел.

Ночь, одинокая безмолвная ночь. Лишь тихое эхо играющей внизу музыки. Теперь крепкий здоровый сон без сновидений казался ей навсегда утраченной сладкой привилегией детства.

7

Рассвет. За огромной расплывчатой тенью от пирамид, за бесформенным сфинксом, широко раскинувшим на песке свои каменные лапы, простиралось бескрайнее розовое небо.

Слева виднелись туманные очертания отеля «Мэна-хаус». Кое-где в боковых комнатах еще горел слабый свет, но в отеле было тихо.

У самого горизонта ехал на верблюде одинокий мужчина в черном. Где-то далеко протяжно гудел паровоз.

Рамзес шел по песку. Холодный ветер развевал его балахон. Наконец он дошел до гигантского сфинкса и остановился между лапами, глядя на его разбитое каменное лицо, которое в древние времена было покрыто слоем ослепительно белой извести и дышало прекрасным покоем.

– Ты все еще здесь, – прошептал Рамзес на древнем языке, оглядывая руины.

Этим холодным ранним утром ему вспомнилось то время, когда все казалось простым и понятным, когда он был храбрым царем, который взмахом меча или дубинки не раздумывая убивал своих врагов. Когда он убил жрицу в пещере, чтобы никто никогда не узнал великую тайну.

Тысячи раз он задавался вопросом: что было бы, если бы он не совершил этого тяжкого греха – не убил невинную колдунью, чей смех до сих пор звучал в его ушах?

Я не дурак, чтобы пить это.

Неужели он проклят именно из-за этого? Осужден на вечные странствия, как библейский Каин, отмеченный роковой печатью, навсегда разъединившей его с человечеством.

Он не знал. Он знал только одно – он больше не может выносить свое вечное одиночество. Он ошибся, он будет ошибаться снова и снова. Теперь это ясно.

Что означала эта изоляция? Что каждая попытка вырваться из заколдованного круга окончится катастрофой?

Рамзес положил руку на грубую каменную лапу сфинкса. Песок здесь мягкий и глубокий, ветер поднимает его, песчинки забиваются под одежду и жестоко терзают глаза.

Он снова взглянул на изувеченное каменное лицо. Вспомнил, как когда-то совершал паломничество и подходил сюда в процессии. Услышал флейту и барабан. Почувствовал запах благовоний и услышал ритмичные песнопения.

Теперь он творил свою собственную молитву, но на том же древнем языке и в той же древней манере, которая была знакома ему с детства.

– Бог моего отца, моей земли! Посмотри на меня всепрощающим оком. Вразуми меня, научи, что мне делать, чтобы вернуться в лоно природы. Или мне уйти отсюда всеми презираемым, плачущим, кричащим о том, что я уже вдоволь настранствовался? Я не бог. Я понятия не имею о том, что такое созидание. И что такое справедливость. Но кое-что я все-таки понимаю. Тот, кто создал всех нас, тоже не очень-то справедлив. А если и справедлив, то его справедливость похожа на твою мудрость, о сфинкс. И это есть великая тайна.

Чем больше светлело, тем отчетливее и прочнее становилась огромная тень отеля Шеферда. Рамзес и Самир подходили к нему – две молчаливые фигуры в балахонах.

Крытый черный фургон на своих четырех колесах подкатил к центральному входу. На асфальт сбросили туго перевязанные пачки газет.

Пока мальчишки разбирали утреннюю почту, Самир быстро вытащил газету из тугой пачки. Полез в карман за монеткой и кинул ее одному из мальчишек. Тот ловко поймал ее.

КРАЖА И УБИЙСТВО В МАГАЗИНЕ ОДЕЖДЫ

Заглянув через плечо Самира, Рамзес тоже прочитал заголовок.

Мужчины молча переглянулись.

Потом они пошли прочь от спящего отеля, в поисках какого-нибудь кафе, где можно посидеть, подумать, узнать из газеты о новых преступлениях и прикинуть, что делать дальше.

Когда первые лучи солнца проникли сквозь тонкие занавеси, ее глаза были открыты. Какими прекрасными они казались ей – эти теплые руки божества, обнимающие и согревающие ее!

Ну и тупицы же эти греки – с чего они взяли, что кто-то вывозит солнце из-за горизонта на колеснице?

Ее предки знали: солнце – это бог Ра. Дающий жизнь. Самый главный из всех богов. Без него другие боги немыслимы.

Солнце достигло зеркала – и дивный золотистый свет наполнил всю комнату, на мгновение ослепив Клеопатру. Она села в постели и легонько прикоснулась к плечу своего любовника, ощутив странную слабость. У нее закружилась голова.

– Рамзес! – прошептала она.

Теплый солнечный луч коснулся ее лица, тонких черных бровей и закрытых век. Она почувствовала его тепло на груди и на протянутой руке.

Покалывание, тепло, жаркое дыхание жизни.

Она встала с постели и неслышными шагами прошла по ворсистому зеленому ковру. Мягче травы, он полностью заглушал ее шаги.

Она остановилась у окна, глядя на площадь и на широкую серебристую ленту реки. Ладонью коснулась своей теплой щеки.

Какая-то живительная волна колыхнула все ее тело. Словно ветер поднял волосы и оторвал их от шеи – горячий ветер пустыни, ворвавшийся в коридоры дворца, обдувающий ее со всех сторон, проникающий внутрь.

Ее волосы зашелестели – словно кто-то водил по ним расческой.

Это началось в катакомбах! Старый жрец рассказал ей сказку, они посмеялись над ней за ужином. Надо же, в глубокой каменной пещере будто бы спит бессмертный по имени Рамзес Проклятый, который якобы был советником при царях далеких династий, который удалился во мрак и погрузился в сон во времена ее прапраотцов.

А когда она проснулась, то пошла будить его.

«Это очень старая легенда. Отец моего отца рассказал мне ее, хотя сам в нее не верил. И я видел его своими глазами – этого спящего царя. Но знай, это опасно».

Ей было тогда тринадцать лет. Она не поверила, что это опасно.

Они вместе прошли под узкому каменному коридору. С потолка на них сыпалась пыль. Жрец нес в руках факел.

«Что тут опасного? Опасны сами катакомбы. Они могут похоронить нас!»

К ее ногам упало несколько каменных обломков.

«Говорю тебе, старик, мне это не нравится!»

Жрец шел дальше. Высокий, лысый старик с сутулыми плечами.

«Легенда гласит, что, если его разбудить, снова усыпить его будет нелегко. Это не бессмысленное существо, а бессмертный человек, наделенный волей и разумом. Он станет советником египетских царей и цариц, каковым и являлся многие годы в прошлом. Он действует вполне самостоятельно».

«Мой отец знал об этом?»

«Ему рассказывали, но он не поверил. Его отец и дед тоже не верили. Ах да, знал и царь Птолемей, который жил во времена Александра, и он пытался разбудить его вот такими словами: „Поднимайся, Рамзес Великий, царю Египта нужен твой совет!“

«А потом этот Рамзес снова вернулся в темную келью? И доверил свой секрет только жрецам?»

«Так мне говорили, так рассказывали и моему отцу. Мне говорили, что я должен раскрыть эту тайну своему повелителю».

Там было жарко и душно. Совсем не похоже на холод подземелья. Ей не хотелось идти дальше. Ей не нравились блики факела и зловещая игра теней на сводчатом потолке. На стенах повсюду виднелись отметины, какие-то древние иероглифы. Она не могла прочитать их, да и кто бы смог? Ее это пугало, а она ненавидела чувство страха.

Они так часто поворачивали, что она вряд ли в одиночку нашла бы обратный путь.

«И ты рассказал эту сказку своей царице, молодой и глупой, – может, поверит?»

«Ты молода, чтобы поверить. У тебя есть и вера и мечты. Мудрость не всегда радует стариков, владычица. Иногда мудрость становится проклятием».

«Значит, мы идем к тому древнему ископаемому?» Она расхохоталась.

«Смелее, владычица. Он лежит там, за этими дверями».

Она бросилась вперед. Там были двойные двери – просто громадные! Испещренные надписями, покрытые пылью. Ее сердце заколотилось.

«Возьми меня в эту келью».

«Да, владычица. Но помни о предостережении. Разбудив, от него уже не избавишься. Он очень могуществен и бессмертен».

«Не важно. Мне хочется увидеть его!»

Она пошла впереди старика. В танцующем свете факела прочитала вслух греческие письмена: «Здесь покоится Рамзес Бессмертный, который называет себя Рамзесом Проклятым – из-за того, что не может умереть. Он спит вечным сном, ожидая зова царей и цариц Египта».

Она отступила назад.

«Открой двери! Живее!»

Стоя за ней, старик дотронулся до какого-то потайного места в стене. Со страшным скрежетом двери медленно растворились, открывая взору просторную душную пещеру.

Зайдя, жрец поднял факел высоко над головой. Пыль, чистая бледно-желтая пыль, по которой не ступали ни дикие звери, ни бедные странники, ни охотники за сокровищами пещер и гробниц.

На алтаре лежала высохшая фигура мужчины – с худыми, сложенными на груди руками, с темными волосами, присохшими к черепу.

«Несчастный болван! Это мертвец. Здешний сухой воздух не дает ему разлагаться».

«Нет, владычица. Посмотри на крышку люка наверху. От него тянется вниз цепь. Люк надо открыть».

Старик передал ей факел и обеими руками потянул за цепь. И снова скрежет, звон; пыль закружилась в воздухе, забиваясь в глаза. Но обитый железом люк наверху поддался и приоткрылся, словно глаз в бездонное синее небо.

Горячее летнее солнце осветило спящего человека. Его глаза увеличились. Какими словами описать то, что она тогда почувствовала? Тело начало раздаваться, полнеть, оживая. Зашевелились темные волосы, дрогнули веки, затрепетали ресницы.

«Он жив, это правда».

Она передала факел жрецу и подбежала к алтарю. Наклонилась над ним – но так, чтобы не загораживать солнце.

И ярко-синие глаза приоткрылись!

«Рамзес Великий, поднимайся! Царице Египта нужен твой совет!»

Он посмотрел на нее и прошептал: «Как ты красива».

… Она смотрела на площадь перед отелем. Видела, как просыпается Каир. Автомобили с шумом проезжали по чистым асфальтированным улицам. На аккуратно подстриженных деревьях распевали птицы. По гладкой речной воде плыли лодки.

Она вспомнила слова Эллиота Рутерфорда: «Прошло много столетий… новые времена… Египет много раз завоевывали… столько чудес, ты даже не представляешь…»

Перед ней стоял Рамзес в одежде бедуина. Он плакал, умоляя выслушать его.

В темном помещении с пыльными стеклами, со статуями и гробами она встала, изнемогая от боли, протягивая к нему руки, называя его по имени.

Когда они ранили его, по рубашке текла кровь. И все-таки он рвался к ней. Второй выстрел попал ему в руку. Та же самая боль, которую причинил ей злодей по имени Генри. Та же кровь и боль, и в блеклом утреннем свете она увидела, как они тащат его прочь.

Теперь я не смогу умереть. Это правда?

Рамзес стоял в дверях ее спальни. Она плакала, юная царица в трауре.

«Надолго?»

«Не знаю. Я понимаю, что сейчас ты не можешь отказаться от всего этого. Ты не в состоянии осмыслить то, что я тебе предлагаю. Позволь мне уйти. Пользуйся знаниями, полученными от меня. Я вернусь, будь уверена. Я вернусь, когда понадоблюсь тебе, и тогда, возможно, у тебя уже будут любовники, ты узнаешь, что такое война, что такое горе, и обрадуешься моему появлению».

«Но я люблю тебя».

Спальня в отеле Шеферда была залита ярким слепящим светом; мебель растворилась в мерцающем тумане. Мягкие занавески окутали ее, ласково касаясь лица. Совсем ослабев, она перегнулась через подоконник. Как кружится голова!

– Рамзес, я все помню!

Взгляд той женщины в магазине одежды! Кричащая служанка. И юноша, несчастный молодой человек, который посмотрел вниз и увидел ее кости!

О боги, что вы сотворили со мной?!

Она отвернулась от окна, от света, но он был везде – он ослеплял ее. Зеркало пылало огнем. Она упала на колени, вцепившись пальцами в зеленый ковер. Легла, дрожа, задыхаясь, стараясь избавиться от пламени, которое бушевало в ее мозгу, проникало в самое сердце. Все ее тело содрогалось от боли. Она парила в пространстве. И наконец затихла. Жаркий свет опалил ее кожу, озарив оранжевым огнем закрытые веки.

Эллиот сидел в одиночестве на веранде. Пустая бутылка поблескивала в лучах утреннего солнца. Он откинулся на мягкую спинку кресла и задремал. Голод, возлияния, долгая бессонная ночь обострили все его чувства, он слегка спятил. Ему казалось, что солнечный свет сам по себе является небесным чудом; вот ему пригрезилась длинная серебристая машина – она здорово грохотала, что за шутки? Какой забавный седоволосый человек слезает с высокого сиденья машины! Странно, но он направляется прямо к нему.

– Я всю ночь провел с Уинтропом.

– Прими мою благодарность.

– Старина, нам назначили прием на десять тридцать. Там все должно проясниться. Ты устроишь это?

– Да. Я все организую. Ты можешь на меня рассчитывать. Рамсей придет туда, если… ты гарантируешь ему неприкосновенность.

– Полную и окончательную, как только он подпишет заявление на Стратфорда. Ты, наверное, в курсе, что Генри снова отличился прошлой ночью – ограбил магазин. Там была полная касса наличных. Он выгреб все. И женщина…

– Ублюдок! – прошептал Эллиот.

– Старина, тебе надо выбираться из этого кресла, принять ванну, побриться и быть там…

– Джеральд, даю слово. Буду. В десять тридцать, во дворце губернатора.

Благословенная тишина. Уродливая машина уехала. Снова подошел мальчик.

– Завтрак, милорд?

– Принеси чего-нибудь, только немного. И апельсинового сока. И позвони еще раз в номер моего сына. Спроси портье. Сын наверняка оставил мне записку.

Ее молодой лорд проснулся очень поздно.

Рим пал. Прошло две тысячи лет.

Она часами сидела у окна, одетая в «миленькое голубое платьице», и наблюдала за городской жизнью. Теперь все разрозненные куски виденного ею сложились в единую картину. И все-таки так много еще предстоит узнать, так много увидеть.

Она позавтракала, и слуги давно унесли посуду; ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, с какой дикой жадностью она поглощает еду в неимоверных количествах.

Лорда Саммерфилда ждал весьма скромный завтрак. И когда он вышел из спальни, Клеопатра сказала, затаив дыхание:

– Как красиво!

– Что это, Ваше Величество?

Он наклонился и поцеловал ее. Она обвила руками его талию и поцеловала обнаженную грудь.

– Это твой завтрак, юный лорд, – сказала она. – Мне нужно многое узнать. Многое увидеть.

Он сел за маленький, застеленный скатертью столик. Зажег свечи.

– Ты не присоединишься ко мне?

– Я уже поела, любовь моя. Ты сможешь показать мне современный город? Сможешь показать мне дворцы, в которых живут британцы, правящие этой страной?

– Я покажу вам все, Ваше Величество. Она присела напротив.

– Ты самая загадочная женщина на свете, – сказал Алекс, и опять в его словах не было и тени насмешки или злости. – Вообще-то ты напоминаешь мне одного человека, тоже очень загадочного… Но какая разница? Почему ты так улыбаешься? О чем ты думаешь?

– Как все замечательно, – снова прошептала она. – И ты, и вообще вся жизнь, мой юный лорд. Все-все. Так красиво.

Он вспыхнул, будто девушка, положил серебряные вилку и нож, наклонился над столиком и снова поцеловал ее.

– Ты плачешь, – заметил он.

– Да. Но я счастлива. Останься со мной, юный лорд. Не уходи вот так сразу.

Казалось, он удивился, даже замер. Клеопатра пыталась вспомнить: знала ли она когда-нибудь человека, который был так ласков с нею? Может быть, только в детстве, когда она была еще очень глупа и не понимала, что к чему.

– Я вообще не хочу никуда уходить от вас, Ваше Величество, – сказал он. На миг он погрустнел, словно сам себе не верил. Потом растерялся.

– А вечером будет опера, милорд, давай пойдем вместе? А на балу потанцуем.

Каким светом озарились его глаза!

– Это будет чудесно, – прошептал он.

Клеопатра показала на стоявшие перед ним тарелки:

– Твой завтрак, милорд.

Он ел очень умеренно. Потом взял маленький сверток, лежавший возле тарелки, – раньше она даже не заметила его. Разорвал бечевку и достал нечто напоминающее толстый свиток, испещренный мелкими буковками.

– Скажи мне, что это.

– Газета, разумеется, – ответил он с улыбкой. Посмотрел на буковки. – Ужасные новости.

– Почитай вслух.

– Тебе не захочется слушать это. В магазине одежды нашли несчастную женщину. У бедняги сломана шея – как и у других жертв… И еще фотография Рамсея с Джулией. Какая неприятность!

Рамзес?

– Об этом говорит весь Каир, Ваше Величество. Теперь и ты узнаешь. Мои друзья оказались замешанными в неприятную историю, но на самом деле они не имеют к ней никакого отношения. Простое совпадение. Видишь этого человека?

Рамзес.

Они друзья Лоуренса Стратфорда, археолога, того самого, который раскопал мумию Рамзеса Проклятого.

– Он близкий друг моего отца, да и мой тоже. Его разыскивают. Ужасная глупость – из-за того, что из каирского музея украли какую-то мумию. Явное недоразумение. Я думаю, скоро все прояснится. – Алекс помолчал. – Ваше Величество! Пусть эта история вас не пугает. Это на самом деле какая-то чепуха.

Клеопатра смотрела на «фотографию» – это совсем не похоже на обычный рисунок: изображение очень отчетливое, наверное, оно выполнено чернилами. Эти чернила даже испачкали ее пальцы. На рисунке был изображен Рамзес. Он стоял рядом с верблюдом и с погонщиком. На нем был смешной тяжелый наряд нового времени. Надпись под «фотографией» гласила: «Долина царей».

Клеопатра чуть не расхохоталась. Ей казалось, что эта минута длится целую вечность. Юный лорд что-то говорил, но она не слышала его. Похоже, он сказал, что его ждет отец? Или что он нужен сейчас отцу?

Находясь в каком-то оцепенении, она увидела, как он отходит от нее. Он положил на стол газету с той фотографией. Клеопатра посмотрела на него. Он поднимал со стола какой-то странный предмет. Он говорил в него. Спрашивал лорда Рутерфорда.

Клеопатра тут же вскочила. Мягким движением отобрала у него этот предмет и положила на место.

– Не уходи от меня, юный лорд, – попросила она. – Твой отец может подождать. А мне ты сейчас очень нужен.

Алекс растерянно посмотрел на нее. И когда она обняла его, не стал противиться.

– Давай не сразу вернемся в тот мир, – прошептала она ему на ухо, нежно целуя. – Давай побудем вдвоем. Как быстро он сдался! Как быстро воспламенился!

– Не стесняйся, – прошептала она. – Ласкай меня, позволь своим рукам делать все, что захочешь, – как прошлой ночью.

И снова он принадлежал только ей, был ее рабом, превращая ее саму в рабыню своими поцелуями, лаская ее грудь через голубую ткань платья.

– Какой волшебник подарил мне тебя? – шептал он. – Только я подумал… когда я подумал… – И он снова осыпал ее поцелуями, а она повела его к постели.

По дороге в спальню она прихватила со стола газету. Когда они упали на простыни и он начал стаскивать с себя одежду, она показала ему газету.

– Скажи мне, – спросила она, указывая на группу людей, стоявших на солнце возле верблюда. – Кто эта женщина слева от него?

– Джулия. Джулия Стратфорд.

Больше никаких слов не было – только торопливые жаркие объятия; его бедра прижались к ее лону, и он снова овладел ею.

Когда все было кончено и он успокоился, Клеопатра пробежалась рукой по его волосам.

– Эта женщина… Он ее любит?

– Да, – сонно ответил Алекс. – И она его любит. Но теперь это не имеет никакого значения.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что у меня есть ты.

Рамсей выглядел просто превосходно: на людях он всегда становился необыкновенно обаятельным – с прямой спиной, в отлично отутюженном белом костюме, на котором не было ни одной пылинки, с гладко зачесанными волосами. Голубые глаза искрились мальчишеским задором.

– Я пытался образумить его. Когда он взломал витрину и вытащил мумию, я понял, что это бесполезно. Я попытался выбраться оттуда, но меня схватили охранники. Ну, вы знаете всю эту историю.

– Но они сказали, что стреляли в вас, они…

– Сэр, эти люди совсем не такие, как солдаты Древнего Египта. Это лентяи, которые вряд ли знают, как правильно обращаться с оружием. Они бы не смогли победить хеттов.

Уинтроп невольно рассмеялся. Даже Джеральд был покорен. Эллиот посмотрел на Самира, который не осмелился даже улыбнуться.

– Хорошо бы нам удалось найти Генри, – сказал Майлз.

– Нет сомнения, что кредиторы уже ищут его, – откликнулся Рамсей.

– Ну что ж, вернемся к вопросу о тюрьме. Кажется, там был доктор, когда вы…

Наконец Джеральд не выдержал.

– Уинтроп, – сказал он, – ты отлично знаешь, что этот человек невиновен. Это все Генри. Это его рук дело. Все указывает на него. Он вломился в каирский музей, украл мумию, продал ее и на эти деньги запил. Вы же нашли обмотки с мумии в доме танцовщицы. Имя Генри было вписано в долговую книгу в Лондоне.

– Но эта история…

Эллиот призвал всех к молчанию.

– Мистер Рамсей устал от расспросов, да и мы тоже. Самое важное заявление он уже сделал: Генри сам признался ему в убийстве своего дяди.

– Во всяком случае, именно так я его понял, – сухо сказал Рамзес.

– Я хочу, чтобы нам немедленно вернули наши паспорта, – проговорил Эллиот.

– Но Британский музей…

– Молодой человек… – начал было Джеральд.

– Лоуренс Стратфорд оказал Британскому музею неоценимую услугу, – заявил Эллиот. Его терпение наконец лопнуло. У него больше не было сил ломать комедию. – Послушай, Майлз, – сказал он, подавшись вперед. – Ты можешь, конечно, все это проверить еще раз, но предупреждаю: побойся общественного мнения. Уверяю тебя, если мои друзья, в том числе и Реджинальд Рамсей, не уедут завтра дневным поездом в Порт-Саид, тебя больше не будут принимать ни в одной приличной семье ни в Каире, ни в Лондоне – потому что семнадцатого лорда Рутерфорда принимают все. Я понятно выразился?

В кабинете стало тихо. Майлз побледнел. Это был удар ниже пояса.

– Да, милорд, – еле слышно сказал он, открыл ящик письменного стола и один за другим вытащил все паспорта.

Джеральд не успел опомниться, как Эллиот протянул руку и сгреб их в охапку.

– Мне самому неприятно то, что я сказал, – пробормотал он. – За всю свою жизнь я не говорил подобных вещей ни одному человеку, но сейчас я очень хочу, чтобы мой сын мог спокойно вернуться в Англию. А я буду жить в этом чертовом городе столько, сколько вам понадобится. Я отвечу на любые вопросы.

– Да, милорд, если я доложу губернатору, что вы остаетесь…

– Я же уже пообещал, разве этого мало? Вы хотите, чтобы я произнес страшную клятву?

Похоже, он переборщил. Джеральд успокаивающе похлопал его по руке. Эллиот своего добился.

Самир помог ему встать. Они вышли из приемной в центральный холл.

– Отлично сработано, Джеральд, – сказал Эллиот. – Я позвоню тебе, если понадобится. Пожалуйста, созвонись с Рандольфом, расскажи ему все. Сейчас я просто не в силах сделать это. Потом я напишу ему подробное письмо.

– Я попробую смягчить удар. Зачем посвящать его в подробности? Арест Генри сам по себе будет для него тяжелым горем.

– Давай будем решать проблемы по мере их поступления.

Рамсей проявлял нетерпение. Он то и дело поглядывал вниз, на ожидающий у подъезда автомобиль. Эллиот пожал Джеральду руку и стал спускаться по лестнице.

– Можно считать оконченным наше маленькое представление? – спросил Рамсей. – Я теряю драгоценное время.

– Ладно, у вас впереди еще очень много времени, – с вежливой улыбкой проговорил Эллиот. Ему здорово полегчало. Они победили. Дети могут уехать. – Сейчас вы должны вернуться в отель. Пусть все вас увидят.

– Глупости! А сегодняшний поход в оперу вообще кажется мне верхом идиотизма.

– Верхом целесообразности, – поправил Эллиот, первым забираясь на заднее сиденье автомобиля. – Прошу вас, – сказал он.

Рамсей был рассержен и огорчен.

– Сир, но что мы можем сделать, пока не получим какое-нибудь свидетельство о месте ее нахождения? – спросил Самир. – Вот так, наобум, нам ее не найти.

На этот раз движущаяся маленькая комната не испугала Клеопатру. Она уже знала, что это такое, знала, что эта комната служит людям «нового времени» точно так же, как железная дорога, и автомобили, и все эти странные механизмы, которые раньше казались ей воплощением ужаса, орудиями, способными причинять страдания и приносить смерть.

Кабины лифта вовсе не были пыточными камерами, в которые запихивали людей, чтобы возить их вверх-вниз. А огромные локомотивы созданы вовсе не для того, чтобы давить наступающие армии противника. Странно, что сначала она истолковывала все увиденное ею в самом мрачном свете.

А теперь Алекс торопливо объяснял ей назначение всех чудес «нового времени», – правда, он способен был болтать часами. Ей не нужно было наводить его на интересующие ее темы, не нужно было задавать какие-то особые вопросы – ему нравилось рассказывать ей о мумии Рамзеса Проклятого, о современной женщине Джулии Стратфорд, о том, как Британия управляет своей великой империей, и так далее, и так далее. Было очевидно, что Джулия Стратфорд ему очень нравилась, что Рамсей «украл» ее у него и что теперь – опять – «это не имеет никакого значения». Вообще. Потому что то, что он принимал за любовь, было на самом деле не любовью, а ее бледным подобием. Ей правда интересно узнать о его семье? Нет, поговорим об истории, о Каире, о Египте, обо всем мире…

Оказалось очень трудным делом удержать его от звонка отцу. Он чувствовал себя виноватым. Так что Клеопатре пришлось долго уговаривать его. Переодеваться ему было не нужно – его рубашка и пиджак выглядели так же свежо и элегантно, как прошлой ночью.

И теперь они шли сквозь толпу по вестибюлю отеля покататься на «роллс-ройсе», посмотреть на гробницы Мамлюка и на ту «историю», которая ее очень интересовала. Картина мира становилась все полнее и полнее.

Правда, юный лорд несколько раз заметил, как она изменилась с прошлой ночи – тогда она была так легкомысленна, так игрива. И это ее немного пугало. Значит, она на самом деле произвела на него сильное впечатление.

– И тебе не нравятся эти перемены? – спросила Клеопатра, когда они подходили к центральному выходу.

Алекс замолчал и остановился. Он словно увидел ее впервые. Так просто улыбаться ему – он заслуживал этой нежной улыбки.

– Ты самое милое, самое удивительное создание на свете, – сказал он. – Если бы я мог выразить словами, как ты мне нравишься. Ты…

Они стояли в вестибюле среди густой толпы, но видели только друг друга.

– Как видение? – подсказала Клеопатра. – Как гостья из другой жизни?

– Нет, для этого ты слишком… слишком земная. – Он ласково засмеялся. – Полная жизни и горячая.

Они вдвоем прошли через веранду. Как Алекс и говорил, его машина стояла возле подъезда. Длинный черный «салон», с крышей и с удобными мягкими сиденьями. Ветер проникает в эту машину через окошки.

– Подожди, я только оставлю отцу записку, что вечером мы увидимся.

– Я сам могу это сделать, милорд, – сказал швейцар, открывавший им дверь.

– О, буду очень вам признателен, – любезно сказал Алекс. С теми, кто стоял ниже его по своему общественному положению, он был также безукоризненно вежлив. Вручив швейцару чаевые, он посмотрел ему прямо в глаза: – Будьте добры, передайте отцу, что мы увидимся с ним сегодня вечером в опере.

Клеопатру восхищало, как изящно он управлялся с любым пустяком, с любой мелочью. Она взяла его под руку, и они стали спускаться по лестнице.

– Расскажи мне, – попросила Клеопатра, когда Алекс усадил ее на переднее сиденье, – расскажи мне об этой Джулии Стратфорд. Что же такое современная женщина?

Когда автомобиль подъезжал к стоянке возле отеля, Рамсей все еще продолжал спорить.

– Мы поступим так, как принято в обществе, – сказал Эллиот. – Чтобы отыскать потерявшуюся царицу, у вас впереди целая вечность.

– Просто поразительно! – воскликнул Рамзес. Он так резко распахнул дверцу, что та чуть не сорвалась с петель. – Ее кузена обвиняют в страшных преступлениях, а она будет танцевать на балу, как будто ничего не случилось?

– По английским законам, мой друг, человек считается невиновным, пока его вина не доказана, – пояснил Эллиот, опираясь на поданную Рамзесом руку. – Официально Генри еще не обвинен, мы как бы ничего не знаем о его розысках, так что в своей частной жизни мы должны выполнять свои обязанности лояльных граждан королевства.

– Да, вам определенно следовало бы стать царским советником, – сказал Рамзес.

– О боже, посмотрите-ка!

– Что случилось?

– Мой сын только что отъехал с женщиной. В такое-то время!

– Ну что ж, наверное, он ведет себя так, как принято в обществе, – направляясь к лестнице, язвительно проговорил Рамзес.

– Лорд Рутерфорд, простите, ваш сын просил передать вам, что встретится с вами вечером в опере.

– Благодарю вас, – с усмешкой сказал Эллиот.

Войдя в гостиную своего номера, Эллиот понял, что страшно хочет спать. Можно было бы чего-нибудь выпить, но прошлый хмель до сих пор еще не выветрился. А хотелось, чтоб голова была ясная.

Рамзес помог ему дойти до кресла.

Только тут Эллиот сообразил, что они остались одни. Самир ушел в свой номер, Уолтера поблизости не было.

Эллиот уселся, стараясь держать спину прямо.

– И что теперь вы будете делать, милорд? – спросил Рамсей. Он стоял посередине комнаты и смотрел на Эллиота испытующим взглядом. – После своего драгоценного оперного бала как ни в чем не бывало поедете домой, в Англию?

– Ваша тайна сохранена. Ей и раньше ничто не угрожало. Никто не поверит, если я расскажу, что видел. Мне бы очень хотелось забыть все, хотя вряд ли это получится.

– А мечта о бессмертии? Вы оставили ее? Эллиот на минуту задумался. Потом не спеша ответил, сам удивившись решимости, прозвучавшей в голосе:

– Скорее всего, я найду то, что искал, в смерти. Я ее заслуживаю. – Он улыбнулся Рамсею, которого крайне удивил такой ответ. – И раньше, и сейчас, – продолжал Эллиот, – небеса представлялись мне некой бескрайней библиотекой с неограниченным количеством книг. И картин, и статуй, которыми можно любоваться вечно. Я представлял себе загробную жизнь как бесконечный путь к познанию. Как вы думаете, это возможно? Это ведь лучше, чем сразу же получить один скучный ответ на все вопросы.

Рамсей печально улыбнулся:

– Ваш рай состоит из творений человечества. Как наш древний египетский рай.

– Да, наверное. Огромный музей. И полное отсутствие воображения.

– Не думаю.

– О, мне так хочется обсудить с вами массу вещей, я бы многое хотел узнать у вас.

Рамсей не ответил. Он по-прежнему неподвижно стоял перед графом. Эллиоту было приятно, что его слушают так внимательно, стараясь понять. Он знал, что большинство людей не умеют слушать.

– Но похоже, мое время истекает, – вздохнул Эллиот. – Теперь мое бессмертие заключено только в моем сыне Алексе.

– Вы мудрый человек. Я понял это еще тогда, когда впервые заглянул в ваши глаза. А вот мошенник вы никудышный. Когда вы сказали мне, что Клеопатра убила Генри и его любовницу, я сразу же понял, где вы ее прячете. В доме танцовщицы – больше негде. Но я подыграл вам. Я хотел посмотреть, как далеко вы зайдете. Но вы вышли из игры. Вы не для этого созданы.

– Ну что ж, значит, мою авантюру можно считать законченной. Если вы захотите, чтобы я остался здесь после отъезда детей… Правда, я не знаю, чем может быть вам полезным старый больной человек. Так ведь?

Рамзес совсем растерялся.

– Почему вы не испугались, когда увидели ее в музее? – спросил он.

– Я испугался. Я был в ужасе.

– Но вы защитили ее. Вряд ли вы сделали это исключительно из корыстных соображений.

– Корысть? Нет, не думаю. Она притягивала меня – так же, как вы. Тайна, загадка. Мне хотелось разгадать ее, постичь. А кроме того…

– Что?

– Она… была живая. И ей было больно. Рамзес на минуту задумался.

– Вы уговорите Джулию вернуться в Лондон – на то время, пока это все не кончится? – спросил Эллиот.

– Да, уговорю, – сказал Рамзес. Он вышел и закрыл за собой дверь.

Они гуляли по Городу Мертвых, по «территории для экзальтированных личностей» – так это место называли арабы. Здесь султаны Мамлюка строили свои мавзолеи. Они видели крепости Вавилона. Они бродили по базарам. Жара измучила Алекса. А душу Клеопатры переполнили впечатления от только что сделанных открытий – перед ней прошла вся история, соединившая этот радостный день с тем временем, когда она жила.

Ей больше не хотелось осматривать древние развалины. Ей хотелось просто побыть с лордом Саммерфилдом.

– Ты мне нравишься, юный лорд, – сказала она ему. – Мне с тобой очень уютно. Благодаря тебе я забываю о своей боли. И о счетах, которые мне нужно свести.

– О чем ты говоришь, милая?

И опять она подумала о хрупкости, уязвимости этого смертного мужчины. Дотронулась до его шеи. Опять пробудились воспоминания, пугающая волна воспоминаний – такая похожая на те черные волны, из которых ее вызволили, черные воды смерти.

Интересно, разная ли у всех смерть? Антоний тоже утонул в черных волнах? Ей показалось, ничто не отделяет ее от той минуты, когда Рамзес отвернулся от нее, когда отказался дать Антонию эликсир. Она снова увидела себя стоящей на коленях и умоляющей: «Не дай ему умереть!»

– Вы такие хрупкие, все вы… – прошептала она.

– Я ничего не понимаю, милая.

Значит, я осуждена на одиночество? Среди всех этих людей, которым предстоит умереть? О Рамзес, я проклинаю тебя! И когда она снова увидела ту самую старинную спальню, когда снова увидела лежащего на кушетке умирающего мужчину и другого, бессмертного, который отвернулся от нее, ей бросилось в глаза то, чего она не заметила в те трагические минуты, – оба они были людьми, и в глазах Рамзеса стояло горе.

Позже, после того как Антония похоронили, когда она сама лежала будто мертвая, отказываясь говорить и двигаться, Рамзес сказал ей: «Ты была самая лучшая. Ты была единственная. Ты обладала отвагой мужчины и сердцем женщины. Ты обладала мудростью царя и хитростью царицы. Ты была совершенством. Я думал, что твои любовники многому научат тебя. Я не ожидал, что они тебя сломают».

Что бы она ответила сейчас, если бы снова оказалась в той спальне? Знаю? Понимаю? И все-таки, несмотря на охватившую ее горечь, при взгляде на шагавшего рядом юного лорда Саммерфилда, на этого прекрасного и беспомощного мужчину-мальчика, она испытывала инстинктивную темную ненависть.

– Милая, поверишь ли ты мне? Ведь мы так мало знакомы…

– Что ты хочешь сказать, Алекс?

– Это так глупо.

– Скажи.

– Я люблю тебя.

Она нежно погладила его по щеке.

– Кто ты? Откуда ты взялась? – прошептал он, взял ее за руку и большим пальцем провел по ладони.

Дрожь страсти прошла по всему ее телу, по груди прокатилась жаркая волна.

– Я никогда не причиню тебе зла, лорд Алекс.

– Ваше Величество, скажите мне свое имя.

– Придумай его сам, лорд Алекс. Называй меня как хочешь, если не веришь тому имени, которое я назвала.

В его темных глазах мелькнула тревога. Если он попытается поцеловать ее, она повалит его прямо здесь на камни. И будет заниматься с ним любовью, пока он снова не почувствует опустошение.

– Регина, – прошептал он. – Моя царица.

Значит, Джулия Стратфорд бросила его. Современная женщина, которая гуляет сама по себе, которая делает все, что ей вздумается. Значит, ее мог соблазнить только великий царь. А у Алекса теперь тоже есть своя царица.

Она снова увидела мертвого Антония. Ваше Величество, нам нужно унести его отсюда.

Рамзес повернулся к ней и прошептал:

– Пойдешь со мной?

Лорд Саммерфилд впился губами в ее губы, не обращая внимания на проходящих мимо них туристов. Жар в груди стал нестерпимым. Лорд Саммерфилд тоже умрет – как умер Антоний.

Интересно, позволят ли умереть Джулии Стратфорд?

– Отвези меня обратно в отель, – прошептала Клеопатра. – Я жажду тебя, лорд Алекс. Если мы не уедем, я прямо здесь сорву с тебя одежду

– Я твой покорный раб навеки, – ответил он.

Всю дорогу в машине Клеопатра прижималась к нему.

– Что с вами, Ваше Величество, поведайте мне.

Она смотрела из окна на толпы смертных, мимо которых они проезжали, – их были тысячи в этом городе, тысячи одетых в бессменные крестьянские робы.

Зачем он вернул ее к жизни? Чего он добивался? Она снова увидела его залитое слезами лицо. Она вспомнила фотографию – как он стоит, улыбаясь волшебной камере, обнимая темноглазую Джулию Стратфорд.

– Обними меня, лорд Алекс. Согрей меня.

Рамзес бродил в одиночестве по улицам старого Каира.

Как ему уговорить Джулию уехать на этом поезде? Как отправить ее в Лондон, если она сама этого не хочет? С другой стороны, может, уже хватит мучить ее? Он и так причинил ей немало страданий.

И как ему отблагодарить лорда Рутерфорда? Он так обязан этому человеку, который дал убежище Клеопатре, человеку, который так ему нравится, с которым ему так не хочется расставаться, чей совет всегда нужен ему, человеку, к которому его так влечет, человеку, которого он искренне полюбил.

Посадить Джулию на поезд. Но как? Мысли путались. Он снова и снова вспоминал ее лицо. Уничтожь эликсир. Никогда больше не используй его.

Он подумал о газетном заголовке. Женщина, найденная на полу в магазине одежды. Мне нравится убивать. Убийство облегчает боль.

Эллиот спал в своем номере на старомодной викторианской кровати. Ему снился Лоуренс. Они разговаривали, сидя в «Вавилоне», на сцене танцевала Маленка, и Лоуренс сказал:

– Твое время пришло. Приходи ко мне.

– Но ведь мне нужно вернуться домой, к Эдит. Мне нужно позаботиться об Алексе, – сказал Эллиот. – И еще я хочу допиться до смерти у себя в деревне. Я уже запланировал это.

– Знаю, – сказал Лоуренс. – Об этом я и толкую. Это не займет много времени.

Майлз Уинтроп не знал, как действовать дальше. Они подписали ордер на арест Генри, но, честно говоря, все, по мнению Майлза, указывало на то, что этого ублюдка нет в живых. Одежда, деньги, паспорт – все осталось в доме после убийства Маленки. И еще неизвестно, когда именно была убита хозяйка магазина.

У него было подозрение, что это грязное дело так и останется нераскрытым.

Единственное, что радовало в данный момент, – это то, что лорд Рутерфорд не стал его заклятым врагом. Так что позора удалось избежать.

Ладно, в конце концов, сегодняшний день пока был тихим и мирным. Не появилось на улицах ни одного нового кошмарного трупа со сломанной шеей. Никто больше не смотрит в небо пустыми глазами, никто не вопрошает безмолвно: «Вы найдете того, кто это сделал?»

Уинтроп с ужасом думал о сегодняшнем походе в оперу, о том, что ему придется отвечать на бесконечные вопросы всего британского сообщества. Он знал, что за спину лорда Рутерфорда ему не спрятаться. Напротив, от него можно ждать чего угодно. Так что надеяться нужно только на самого себя.

Семь часов.

Джулия стояла в гостиной перед зеркалом. Она надела длинное бальное платье с низким вырезом, которое никогда не нравилось Рамзесу, но что делать – другой подходящей одежды для этого безумного мероприятия просто не было. Она видела в зеркале Эллиота, который застегивал у нее на шее жемчужные пуговки.

Эллиот всегда выглядел более элегантно, чем другие мужчины. Подтянутый, привлекательный даже в свои пятьдесят пять лет. Белый фрак с белым галстуком сидел на нем так естественно, словно был его повседневным одеянием.

Как ужасно, что они должны вести себя так, будто ничего не случилось. Лучше б они уже были в Лондоне – Египет вдруг показался Джулии каким-то дурным сном, от которого она никак не могла очнуться.

– Значит, мы как ни в чем не бывало надеваем эти красивые перышки, чтобы исполнить ритуальный танец?

– Запомни: пока его не арестовали, что просто невозможно, мы имеем полное право предполагать, что он невиновен. А вести себя так, будто он виновен.

– Неужели вы не понимаете, что это чудовищно?

– Но это необходимо.

– Ради Алекса – да. Но Алекс почему-то даже не удосужился позвонить нам за весь день. Что касается меня, мне как-то все равно.

– Тебе нужно вернуться в Лондон, – сказал Эллиот. – Я хочу, чтобы ты уехала в Лондон.

– Я всегда буду любить вас. Вы моя плоть и кровь, правда, вы всегда были родным для меня человеком. Но теперь то, чего вам хочется, не имеет никакого значения.

Джулия повернулась к нему.

Стоя в такой близости от него, она заметила, какой у него усталый вид. Он очень постарел – так же, как мгновенно состарился Рэндольф, услышав о смерти Лоуренса. Он был красив, но в его облике появилось что-то трагическое: обычное лукавство сменилось философской печалью.

– Я не могу вернуться в Лондон, – сказала Джулия, – но Алекса на этот поезд я посажу.

Уничтожь эликсир.

Он стоял перед зеркалом. На нем была приличествующая предстоящему походу одежда, найденная в чемодане Лоуренса: черные брюки, туфли, ремень. Он смотрел на собственное отражение. С самого отъезда из Лондона он ни разу не снимал с себя пояс с монетами. В полотняных кармашках поблескивали пузырьки.

Уничтожь эликсир. Больше никогда не используй его.

Он достал жесткую белую рубашку и осторожно надел ее, с трудом управляясь с идиотскими пуговицами. Вспомнил мрачное усталое лицо Эллиота Саварелла. Уговорите Джулию вернуться в Лондон – на то время, пока все это не закончится.

За окнами лежал шумный Каир – такой же шумный, как все современные города. Подобного грохота Рамзес никогда не слышал в старые времена.

Где ее носит, эту темноволосую царицу со злобными голубыми глазами? Он снова вспомнил ее – как она вздыхала в его объятиях, как запрокидывала голову. То самое тело. «Люби меня!» – крикнула она, точно так же, как много лет назад, и выгнула спину, словно кошка. Он вспомнил ее улыбку – улыбку незнакомки.

– Да, мистер Алекс, – сказал в телефонную трубку Уолтер, – в номер двести один. Я сейчас же принесу ваш костюм. Позвоните, пожалуйста, своему отцу в номер мисс Стратфорд. Ему не терпится услышать вас. Он волнуется из-за того, что не видел вас целый день. Было столько всего, мистер Алекс… – Но связь уже прервалась. Уолтер тут же перезвонил мисс Стратфорд: никто не взял трубку. Времени не было. Ему нужно поспешить с одеждой.

Клеопатра стояла у окна. Она оделась в роскошное бальное платье цвета чистого серебра, похищенное из магазина той бедняги. Несколько рядов жемчуга украшали грудь. Клеопатра никогда не делала высокой прически – волосы черной волной свободно спадали на плечи, все еще влажные после ванны. Ей это нравилось. Горькая улыбка блуждала на ее губах – она снова почувствовала себя маленькой девочкой.

Вспомнила, как бегала по дворцовым садам, укрываясь волосами, будто плащом.

– Мне нравится твой мир, лорд Алекс, – сказала она, наблюдая за мигающими огнями Каира, над которым нависло бледное вечернее небо. Звезды совсем потерялись над этим удивительным заревом огней. Даже фары проезжающих по улицам машин казались ей восхитительными. – Да, мне нравится твой мир. Мне нравится в нем все. Мне хочется иметь власть и деньги в этом мире, и чтобы ты был рядом со мной.

Она обернулась. Алекс смотрел на нее такими глазами, словно она обидела его. В дверь постучали. Но Клеопатра не обратила внимания на стук.

– Дорогая, эти вещи не всегда сопутствуют друг другу в моем мире, – сказал лорд. – Земли, титул, образование – этим я владею. Но денег у меня нет.

– Не беспокойся, – вздохнула она с облегчением. – Деньги будут, об этом я позабочусь. Деньги – это не проблема. Для того, кто неуязвим. Но сначала мне нужно свести счеты кое с кем. Я должна наказать того, кто меня обидел. Мне нужно взять у него… то, что он отнял у меня.

Снова постучали. Словно очнувшись, Алекс оторвал от нее взгляд и подошел к двери. Слуга принес его вечерний костюм.

– Ваш отец уже ушел, сэр. Билеты оставлены в ячейке с вашим именем.

– Спасибо, Уолтер.

У него почти не осталось времени, чтобы одеться. Закрыв дверь, Алекс снова посмотрел на свою царицу – печально и вопрошающе.

– Не сейчас, – поцеловав его в щеку, сказала она. – Мы ведь можем использовать и эти билеты, да? – Она взяла с туалетного столика два билета, украденные у бедного паренька, два билета с надписью «на одну персону».

– Но мне хотелось бы познакомить тебя с отцом и вообще со всеми. Я хочу, чтобы они увидели тебя.

– Конечно, конечно, мы обязательно познакомимся. Но сначала давай просто побудем в толпе, вдвоем. Подойдем к ним, когда захочется. Ну пожалуйста…

Алекс хотел было возразить, но она уже целовала его, гладила по волосам.

– Позволь мне рассмотреть со стороны твою бывшую возлюбленную, Джулию Стратфорд.

– О, теперь все это не имеет никакого значения, – сказал Алекс.

8

Еще один современный дворец – оперный театр, где полным-полно увешанных украшениями женщин в бальных нарядах всех цветов радуги и элегантных мужчин, одетых в белое с черным. Как это смешно, носить цветное – привилегия женщин. А мужчины носят подобие формы; их не отличишь друг от друга. Клеопатра прищурилась – от красного и голубого зарябило в глазах.

Огромная людская волна поднималась по широкой лестнице. Клеопатра ловила на себе восхищенные взгляды и сияла под этими взглядами.

Лорд Саммерфилд смотрел на нее с гордостью и волнением.

– Ты здесь на самом деле царица, – прошептал он, и тут же ее щеки вспыхнули румянцем. Он повернулся к одному из торговцев, продающих странные приспособления, о назначении которых она не догадывалась.

– Театральный бинокль, – пояснил Алекс, вручая ей необычный предмет. – И программку, пожалуйста.

– Что это такое?

Алекс удивленно рассмеялся:

– Ты что, с небес свалилась, что ли? – Его губы коснулись ее шеи и щеки. – Приставь его к глазам, настрой на нужный фокус. Да, вот так. Теперь видишь?

Она была поражена и отшатнулась в испуге – люди с верхней галереи нависли прямо над ней.

– Какая любопытная вещица! Как это получается?

– Увеличение. Кусочки стекла. – Его восхитило, что она ничего не слышала о таких вещах.

Интересно, как Рамзес привыкал к этим маленьким секретам «нового времени»? Рамзес, чью «таинственную гробницу» всего месяц назад раскопал «бедный Лоуренс», который теперь уже мертв. Рамзес, который рассказывал «в своих свитках» о любви к Клеопатре. Неужели Алекс на самом деле не знает, что та мумия и его драгоценный Рамсей – одно и то же лицо?

Но откуда ему это знать? Только со слов безумного, никем не уважаемого кузена Джулии? Разве сама она поверила жрецу, который вел ее в пещеру?

Раздался звонок.

– Сейчас начнется опера.

Они вместе поднялись по лестнице. Клеопатре казалось, что их окружает сверкающий ореол, который отделяет их от других, ей казалось, что все видят этот ореол и отводят глаза, не желая спугнуть любовь. Любовь… Она полюбила его. Правда, это не было то всепоглощающее чувство, которое она испытывала к Антонию, которое несло в себе мрак и разрушение, но которому она могла противостоять. Она предпочла смерть жизни без него, но теперь ее вернули к жизни, в которой, она знала, его никогда не будет.

Нет, это была новорожденная любовь, нежная и хрупкая, как сам Алекс, но это была любовь. Джулия Стратфорд – дурочка. Правда, Рамзес способен обольстить саму богиню Изиду. Если бы не было Антония, она бы не любила никого, кроме Рамзеса. Это он всегда понимал.

Рамзес был и отцом, и учителем, и судьей; Антоний – плохим мальчиком, с которым она сбежала от мира. Резвилась, как ребенок, в спальне, пила, сходила с ума, ни с кем не общалась – пока Рамзес не вернулся из странствий.

Так вот что ты сделала со своей свободой? Вот во что превратила свою жизнь?

Вопрос был в том, что ей делать со своей свободой сейчас? Почему боль уже не терзает ее? Потому что новый ее мир так чудесен. Потому что у нее есть все, о чем она мечтала в те последние несколько месяцев, когда римская армия приближалась к Египту, когда Антоний впал в отчаяние и тоску, – еще один шанс. Еще одна жизнь – без любви, опрокинувшей ее в темные воды смерти; еще одна жизнь – без ненависти к Рамзесу, который не спас ее легкомысленного любовника и не простил ей ее собственного падения.

– Ваше Величество, я снова теряю вас, – тихо произнес Алекс.

– Нет-нет, – ответила она. Вокруг сияли огни. – Я с тобой, лорд Алекс. – В висящей под потолком огромной хрустальной люстре сверкали миллионы крошечных радуг, она слышала тоненький перезвон стеклышек, когда их колыхал легкий ветерок, дующий из дверей.

– О, посмотри, вон они! – воскликнул внезапно Алекс, указывая на самый верх лестницы, туда, где закруглялись перила.

Шум вокруг стих – исчезли огни, толпы людей, улеглось волнение. Там стоял Рамзес.

Рамзес в современной одежде, а рядом с ним – женщина, настоящая красавица, юная и хрупкая, как Алекс. Ее рыжеватые волосы были собраны в гладкую прическу. Блеснули темные глаза – она посмотрела в их сторону, но не увидела. И лорд Рутерфорд, милый лорд Рутерфорд, опирающийся на свою серебряную трость. Как удалось Рамзесу одурачить всех этих смертных? Гигант с растрепанными волосами, с печатью бессмертия на лице. Женщина рядом с ним выглядит совсем по-другому. Она пока смертна. С каким отчаянием, с каким испугом она держится за руку Рамзеса!

– Только не сейчас, милый, – взмолилась Клеопатра. Небольшая группка прошла вперед, и толпа поглотила ее.

– Но, дорогая, давай просто скажем им, что мы здесь. Отлично, раз они здесь, значит, Рамсея оставили в покое. Все пришло в норму. Питфилд совершил чудо.

– Дай мне немного времени, Алекс, умоляю тебя! Ее тон уже стал повелительным?

– Хорошо, Ваше Величество, – согласился он со снисходительной улыбкой.

Подальше от них! Клеопатре показалось, что она задыхается. Поднявшись на самый верх лестницы, она оглянулась. Те люди входили в дальнюю дверь, завешенную бархатом. А Алекс вел ее в противоположную сторону. Слава богам!

– Да, кажется, наши места в самом дальнем от гардероба углу, – улыбаясь, сказал Алекс. – Почему ты стесняешься? Ведь ты так прекрасна. Ты самая красивая женщина на свете.

– Я ревную тебя, мне дорог каждый час, который мы провели вместе. Поверь, люди все разрушат, лорд Алекс.

– Ну что ты, это невозможно, – сказал он с наивной убежденностью.

Эллиот стоял у дверного занавеса.

– Куда же, черт побери, запропастился Алекс? Что так увлекло его, где он ходит в такое время? Мое терпение вот-вот лопнет.

– Эллиот, неужели вам больше не о чем беспокоиться? – спросила Джулия. – Скорее всего, он нашел очередную американскую наследницу. Третью большую любовь на этой неделе.

Они входили в ложу. Эллиот через силу улыбнулся Джулии. Женщина, которую он мельком увидел в автомобиле, вся состояла из шляпы, лент и развевающихся волос. Может быть, его сыну наконец-то улыбнулась удача.

Полукруглый ярус, гигантский крытый амфитеатр в форме полуовала. В дальнем конце находится сцена, спрятанная за мягким подрагивающим занавесом; ниже сцены, в огромной яме, целое скопище мужчин и женщин, извлекающих ужасные звуки из струнных инструментов и горнов. Клеопатра приложила руки к ушам.

Алекс повел ее вниз по крутым ступенькам к первому ряду этой маленькой секции. Здесь у самых перил стояли мягкие красные кресла. Клеопатра посмотрела налево. Через тускло освещенный проход она увидела Рамзеса. Увидела бледную женщину с огромными печальными глазами. Лорд Рутерфорд усаживался рядом с ними. По правую руку от него сидел темнокожий египтянин, одетый не менее изысканно, чем другие мужчины.

Она попыталась отвести от них взгляд, но продолжала смотреть, не понимая, почему на душе так тревожно. Потом Рамзес обнял женщину и крепко прижал ее к себе. Женщина опустила глаза, и вдруг на щеках ее засверкали слезы. Рамзес поцеловал эту женщину, а женщина прильнула к нему и возвратила поцелуй.

Как больно ей было это видеть! Словно острый нож полоснул по лицу, вывернув ее наизнанку. Дрожа, она отвернулась и уставилась в темноту перед собой.

Она чуть не закричала от боли. Но почему? Ненависть к этой женщине захлестнула ее, сжигая грудь. Дай Антонию эликсир!

Вдруг гигантский театр погрузился во тьму. Перед залом возник какой-то мужчина; зрители разразились аплодисментами, перерастающими в назойливый шум. Впечатляюще, как все в этом новом времени, но очень странно.

Мужчина поклонился, поднял руки вверх, потом повернулся лицом к музыкантам, которые наконец-то успокоились и сидели тихо. По его сигналу они заиграли; звук рос, становился все громче, полнее и прекраснее.

Эти звуки, казалось, растрогали Клеопатру. Она почувствовала, как ладонь Алекса легла на ее руку. Звуки окружили ее, унося с собой боль.

– »Новые времена», – прошептала она. Неужели она тоже плачет? Она не хотела никого ненавидеть! Она не хотела этой боли! И снова в ее памяти возникла тьма, а во тьме – Рамзес. Может, это была гробница? Она почувствовала, как в ее рот вливается эликсир. И вдруг он в ужасе отшатнулся от нее. Рамзес. Неужели она на самом деле жалеет, что он сделал это? Неужели она на самом деле проклинает его?

Она жива!

Эллиот выглянул из-за занавески в освещенное фойе, чтобы при свете прочитать записку.

– Она лежала у портье в отеле, сэр, – сказал мальчик, ожидавший монетку, которую Эллиот вытащил из кармана и держал в руке.

«Отец, увидимся в опере или на балу. Извини за таинственность, но я познакомился с совершенно потрясающей женщиной. Алекс».

Эллиот пришел в ярость. Что ж, так оно и есть. Он вернулся в темный зрительный зал.

Рамзес не думал, что этот спектакль доставит ему удовольствие. Он все еще злился на Эллиота за то, что тот притащил их сюда. И вправду, опера была бы нелепой, не будь она так прекрасна. Толстые «египтяне» где-то внизу пели по-итальянски на фоне нарисованных храмов и статуй, которые казались каким-то жалким гротеском. Но сама музыка покоряла, хотя страдания Джулии, похоже, только усилились. Под прикрытием темноты Джулия прильнула к его плечу. Несущиеся из темноты дивные голоса тронули ее сердце. Эти часы не стали агонией, которую Рамзес представлял в своем воображении; напротив, в его трусливой душе затеплилась надежда, что Клеопатра, скорее всего, уехала из Каира, затерялась в огромном современном мире и теперь не надо искать ее. Эта мысль и радовала его, и ужасала. Пройдут дни и месяцы, и во что выльется ее бесконечное одиночество? На кого обратит она свой гнев?

Клеопатра подняла волшебный оперный бинокль. Посмотрела на Рамзеса и Джулию, поразившись отчетливости изображения. Женщина плакала, в этом не было никаких сомнений. Ее темные глаза были прикованы к сцене, где уродливый коротышка пел прекрасную арию «Божественная Аида». У него был сильный голос, а мелодия была так прекрасна, что сердце могло разорваться от печали.

Она хотела уже опустить бинокль, как вдруг Джулия Стратфорд прошептала что-то своему спутнику. Они оба встали, Джулия Стратфорд скрылась за портьерой, и он вышел за ней следом.

Клеопатра коснулась руки Алекса.

– Оставайся здесь, – прошептала она ему на ухо.

Кажется, он ничего не заподозрил. Он даже не попытался остановить ее. Клеопатра поспешно прошла через театральную ложу и скользнула в просторный зал второго этажа.

Он был почти пуст. Слуги за высоким длинным прилавком наливали напитки нескольким старичкам, которые выглядели довольно жалко в своих черно-белых мундирах. Один из них раздраженно оттягивал жесткий воротничок.

За дальним столиком, у большого полукруглого окна, завешенного расшитой портьерой, сидели Джулия Стратфорд и Рамзес. Они разговаривали так тихо, что ничего не было слышно. Клеопатра подошла поближе, спряталась за растущими из кадушек высокими деревьями и приложила к глазам театральный бинокль: их лица приблизились, но слов, разумеется, разобрать она не могла.

Джулия Стратфорд покачала головой, отказываясь от чего-то. Рамзес взял ее за руку, не давая уйти. О чем он говорит с такой страстью? Как он умоляет ее – ей знакома эта настойчивость, эта убежденность. Но Джулия Стратфорд не слабее ее.

Вдруг Джулия вскочила, сжала в руке маленькую сумочку и направилась к выходу. Рамзес в отчаянии схватился за голову

Клеопатра тихонько пошла следом за Джулией Стратфорд, прижимаясь к стене, молясь про себя, чтобы Рамзес не посмотрел в ее сторону.

Джулия скрылась за деревянной дверью. ДАМСКАЯ КОМНАТА

Клеопатра смутилась, не зная, что делать дальше. Вдруг раздался какой-то голос. Это был молодой слуга.

– Ищете дамскую комнату, мисс? Она здесь

– Благодарю вас. – Клеопатра направилась в ту сторону. Очевидно, это какое-то общественное помещение

Слава богу, здесь никого нет. Джулия села на самый крайний, обитый бархатом стул возле длинного стола и минуту сидела бездумно, закрыв ладонью глаза.

По улицам бродит чудовище или тварь – называй как хочешь, а они сидят тут взаперти и тупо слушают музыку, как будто не было этих ужасных убийств, как будто они больше никогда не повторятся.

Но хуже всего то, что Рамзес сам напросился на ссору – держал за руку, говорил, что боится потерять.

А Джулия в ответ разразилась:

– Лучше бы я никогда не видела тебя! Лучше бы Генри довел свое дело до конца!

Неужели она так сказала? Он больно сдавил ей запястье: и сейчас еще было больно – Джулия сидела здесь в тишине и лила молчаливые слезы. Ее обиженный шепот отдавался эхом в холодной комнате.

– Джулия, – сказал Рамзес, – я сделал ужасную вещь, да, я знаю Но сейчас я говорю о нас с тобой. Ты жива, ты красива, здорова, у тебя прекрасная душа…

– Нет, не говори больше ничего…

– Прими эликсир и останься со мною навеки.

Она не выдержала, вскочила и убежала. И теперь рыдала одна в этой комнате Она пыталась успокоиться, подумать, но у нее ничего не получалось. Она говорила себе, что должна пересмотреть всю свою жизнь, продумать будущее. Что должна забыть эту мрачную историю и посвятить себя родным и близким. Должна расстаться с загадочным человеком, который вошел в ее жизнь… Но это было просто невыносимо.

Когда дверь дамской комнаты приоткрылась, Джулия опустила голову и закрыла лицо носовым платком, стараясь дышать ровно и успокоиться.

Ужасно, если кто-то ее заметит. Ей хотелось сбежать обратно в отель и побыть одной. Но почему вошедшая сюда женщина села так близко от нее, почему опустилась на соседний стул? Джулия отвернулась. Надо взять себя в руки. Как-то пережить эту ночь ради Эллиота, хотя ей уже казалось, что он тоже не понимает, что делает. Джулия отняла от лица платок, жалкий комочек кружевного полотна, мокрый от слез, и вытерла глаза.

Случайно взгляд ее упал на зеркало. Неужели она сходит с ума? Сидевшая рядом женщина пристально смотрела на нее огромными голубыми глазами. Женщина была всего в нескольких дюймах от нее – очень странная, с длинными волнистыми волосами, черной гривой, спадавшей на плечи и закрывавшей спину.

Джулия повернулась и оказалась лицом к лицу с незнакомкой. Испуганно отшатнулась и оперлась рукой о зеркало.

– О господи!

Ее так трясло, что она с трудом удерживала руку.

– Да, ты очень симпатичная, – сказала женщина низким голосом на прекрасном английском. – Но он не дал тебе своего драгоценного эликсира. Ты смертна, никаких сомнений.

– Кто вы? – выдохнула Джулия. Но она уже знала, кто это.

– Или ты по-другому называешь его? – спросила незнакомая красавица, наклоняясь к ней, нависая над ней, закрывая от нее свет водопадом черных шелковистых волос. – Почему он разбудил меня? Почему он не дал тебе волшебного зелья?

– Оставьте меня в покое! – прошептала Джулия. Дрожь сотрясала ее. Она попыталась подняться, но женщина зажала ее в углу между зеркалом и стеной. Джулия чуть не закричала от страха.

– Пока ты жива, – прошептала женщина, – такая юная, нежная, как цветок, который легко сорвать…

Джулия вжалась в стену. Если она оттолкнет эту женщину, удержится ли та на ногах? Она такая сильная – вряд ли удастся убежать от нее. И снова, как в ту минуту, когда Рам-зес выходил из своего саркофага, она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

– Чудовищно, правда? – продолжала говорить женщина с тем же отличным британским акцентом. – Он позволил умереть тому, кого я любила. А теперь я должна сломать этот цветок. А что делать? Я давным-давно пережила эту потерю. Джулия Стратфорд жива, а Антония нет. Это несправедливо.

– Господи, помоги мне, – ахнула Джулия. – Господи, помоги нам обеим, мне и ей. Пожалуйста, дай мне уйти.

Рука женщины потянулась к ней, схватив за горло. Боль была невыносимой, Джулия задыхалась. Она ударилась головой о зеркало – раз, другой. Она почти теряла сознание.

– Почему бы мне не убить тебя? Ну, скажи! – зашептал ей в ухо хриплый голос.

– Рамзес! – крикнула Джулия, задыхаясь. – Рамзес!

Дверь в дамскую комнату открылась – вошли две женщины и в изумлении замерли на месте. Клеопатра вскочила из-за стола и бросилась к выходу. Грубо отпихнула с дороги одну из дам и, сверкнув серебром платья и водопадом черных волос, скрылась в коридоре.

Джулия, рыдая, сползла на пол.

Сбежались люди, кругом слышался топот, крики. Пожилая женщина с пухлыми теплыми руками помогла ей встать.

– Мне нужно найти Рамзеса, – сказала Джулия. Она попыталась пробиться к двери. Другая женщина удерживала ее. Пришлось снова сесть на стул.

– Принесите ей воды!

– Нет, выпустите меня отсюда!

Наконец она прорвалась к дверям и пробилась сквозь толпу зевак. К ней бежал Рамзес, она упала в его объятия.

– Здесь была она, – прошептала Джулия ему на ухо. – Она разговаривала со мной. Она дотрагивалась до меня. – Джулия прикоснулась к шее – ей до сих пор было больно. – Когда вошли люди, она убежала.

– Что с вами, мисс?

– Мисс Стратфорд, что случилось?

– Спасибо, теперь все в порядке. – Рамзес обнял ее и увел прочь от всех.

– Я видела только женщину. С ней была черноволосая женщина, высокая.

Рамзес привел Джулию в фойе возле ложи – здесь было тихо.

Сквозь слезы она увидела склонившихся к ней Эллиота и Самира. Услышала музыку, отвратительную музыку, доносившуюся из-за портьеры. Самир налил в бокал шампанского. Какая нелепость шампанское!

– Она где-то здесь, в зрительном зале. Господи, она похожа на прекрасного демона! Богиня! Рамзес, она знает меня, знает, как меня зовут. Она говорила, что отомстит за Антония. Рамзес, она знает меня!

Его лицо исказилось от гнева. Он бросился к двери. Джулия попыталась остановить его и опрокинула бокал с шампанским.

– Нет, не уходи, не покидай меня! Она чуть не убила меня! Хотела убить, но потом не смогла. Рамзес! Она живой человек, с человеческими чувствами. О Рамзес, что ты наделал, что я наделала!

В зрительном зале зазвенел звонок. Люди ринулись в проходы. Алекс, наверное, ищет ее; он может наткнуться и на них.

В голове у нее шумело – она никак не могла прийти в себя.

Клеопатра стояла на высоком металлическом балконе, на самой верхней из металлических ступеней, которые вели в темный узкий переулок. Из двери справа лился свет, внутри было шумно. Город казался скоплением ярких фонарей и низких крыш, сверкающих зданий и башен, пронзающих темно-лазурное небо. Отсюда не был виден Нил, но это не имело никакого значения. Напоенный ароматом зелени, воздух был свеж и прохладен.

Вдруг она услышала голос:

– Ваше Величество, я искал вас повсюду.

– Обними меня, Алекс, – прошептала Клеопатра. – Обними меня покрепче. – Она глубоко вздохнула, когда он прижался к ней, когда его теплые руки прикоснулись к ее телу. Он бережно подвел ее к металлической лестнице, уходящей выше, к следующему балкону, и усадил на ступеньку.

– Тебе дурно, – сказал он. – Надо принести чего-нибудь выпить.

– Нет, не уходи, – проговорила она еле слышно. С немым отчаянием она смотрела на городские огни. Ей хотелось, чтобы этот современный город провалился в тартарары, чтобы он исчез. Для нее это был единственный выход. Для нее и для этого юноши, этого невинного простодушного юноши, который обнимал и целовал ее.

– Что я делаю? – пробормотала она на древней латыни. – Что я испытываю – горе или гнев? Почему я так страдаю?

Не желая того, она мучила его. Понял ли он ее слова?

– Открой мне свое сердце, – проникновенно произнес Алекс. – Я люблю тебя. Скажи мне, что тебя тревожит. Я не хочу, чтобы ты страдала. Может быть, я смогу помочь.

– Я верю тебе, юный лорд, – сказала она. – Я тоже люблю тебя.

Но чего же она хотела? Неужели месть вылечит ее от ярости, разрывавшей ее на части? Или она отступится, возьмет с собой юного лорда Алекса и сбежит от своего учителя, своего создателя? На миг ей показалось, что боль поглотит все-все – и мысль, и надежду, и волю. Потом пришло понимание – и словно вновь засияло теплое солнце.

Так яростно любить и так яростно ненавидеть – это и значит жить полной жизнью. Теперь она снова живет, а значит, радуется и страдает.

Приближался к концу последний акт. Эллиот со скукой взирал на роскошную сцену, на томившихся в гробнице любовников и на поющую молитву принцессу Амнерис.

Слава богу, скоро конец! В нынешних обстоятельствах лучшее произведение Верди казалось полной нелепицей. Что касается бала, им нужно всего лишь показаться там и сразу же отвести Джулию в номер.

Джулия была близка к истерике. Дрожащая по-прежнему, она все еще сидела в фойе, прижимаясь к Рамзесу.

Она не отпускала Рамзеса от себя, так что во время антрактов по всем лестницам и коридорам рыскали Эллиот и Самир – они пытались найти женщину, которую мог опознать только Эллиот. Самир искал глазами в толпе серебристое платье и копну черных волос.

Ее нигде не было. Просто поразительно. Конечно, она могла исчезнуть сразу после нападения на Джулию. Но откуда она могла знать Джулию? Вот в чем загадка. Как она отыскала здесь Джулию?!

И что еще более удивительно – они так и не увидели Алекса, Они восприняли это как благоволение судьбы. Каким-то чудом Алекс оказался в стороне от того, что происходило. Наверное, можно будет отправить его домой вообще без всяких объяснений.

Теперь Эллиот не сомневался, что завтра Джулия тоже уедет из Каира дневным поездом. Он сам останется здесь до тех пор, пока история не закончится. Было решено, что Самир тоже вернется в Лондон вместе с Джулией, поскольку Алекс наверняка не сможет ни защитить ее, ни окружить заботой – ведь он не знает, что происходит.

Самир поживет с Джулией в Мэйфере, пока не вернется Рамзес. Что будет с Эллиотом, пока непонятно. Но он останется. Он должен. А Джулию нужно увезти далеко, очень далеко.

Последний душераздирающий дуэт дошел до кульминационного момента. Эллиот больше не мог этого выносить. Он взял свой театральный бинокль и начал осматривать зал. Алекс, где ты, черт тебя побери! Граф медленно обвел взглядом левую сторону партера и снова повернулся вправо.

Седые головы, сверкающие бриллианты; мужчины дремлют; рты под белыми усами приоткрыты. Вот идет прелестная женщина с черными распущенными волосами – она быстро проходит к переднему ряду дальней ложи. За руку ее держит Алекс.

Эллиот замер.

Покрутил колесико настройки – изображение увеличилось. Женщина села слева от Алекса, но перила ложи представляли собой полукруг, так что они оба попадали в поле зрения. Только не сердечный приступ, Эллиот, только не это – ты уже вдоволь насмотрелся! Алекс повернулся и поцеловал женщину в щеку, а она смотрела на сцену – на гробницу, на погибших любовников – и вдруг обратила к Алексу полные печали глаза и уронила голову ему на плечо.

– Рамсей, – прошептал Эллиот. Он помешал своим соседям, в соседней ложе кто-то даже проснулся. Но Рамсей услышал его и, выйдя из-за портьерй, присел на корточки рядом.

– Взгляните вон туда! Она с Алексом! – Шепот был похож на выдох. Передав бинокль Рамсею, Эллиот посмотрел на две далекие фигурки. Чтобы увидеть, что Клеопатра подняла свой бинокль, ему самому бинокль не потребовался. Она смотрела на них!

Он услышал, как Рамсей огорченно замычал.

Алекс обернулся. Весело махнул им рукой.

Дуэт закончился тихой протяжной нотой. Грянули аплодисменты. Со всех сторон доносилось неизбежное «браво!». Начали зажигаться огни. Публика поднималась с кресел.

Джулия и Самир стояли в открытых дверях.

– Что случилось? – спросила Джулия.

– Они уходят. Я иду за ними! – сказал Рамсей.

– Нет! – закричала Джулия.

– Джулия, она с Алексом Савареллом. Она обольстила сына графа! – Он обратился к Эллиоту и Самиру: – Оставайтесь с Джулией – оба. Отведите ее в отель.

Добравшись до ложи, Рамзес понял, что опоздал. Они ушли. На металлических лестницах снаружи здания были открыты все три двери. Люди выходили из всех трех. Рамзес бросился к мезонину, чтобы осмотреть толпу, спускавшуюся по центральной лестнице. Теперь он их не найдет.

Подбежав к центральному выходу, он увидел Джулию, Эллиота и Самира. Вцепившаяся в Самира Джулия была похожа на привидение. Эллиот шел из последних сил. Лицо его было белым как мел.

– Бесполезно, – сказал Рамзес. – Я снова их потерял.

– Бал – наша последняя возможность, – заключил Эллиот. – Это игра, разве вы не понимаете? Алекс не знает, что происходит. Он сказал, что встретится с нами в опере или на балу.

9

Они пошли за потоком зрителей, покидающих оперный театр и направляющихся через широкую площадь к отелю.

Клеопатра не сомневалась, что Рамзес преследует их. И лорд Рутерфорд обязательно придет на бал в надежде спасти своего сына.

Она еще не решила, что ей делать. Встречи не избежать. Будут произнесены какие-то слова, а что потом? Она жаждала свободы, но не знала, куда идти и что сделать, чтобы обрести эту свободу.

Продолжать убивать? Это не выход. Она все больше чувствовала отвращение к тем убийствам, которые уже совершила так бездумно, ей было жалко даже того человека, который стрелял в нее, – кем бы там он ни был.

Ей нужно понять, с какой целью Рамзес вернул ее к жизни, чего это стоило ему – тогда она будет знать, что делать дальше. А может, лучше всего просто сбежать от него?

Клеопатра посмотрела на автомобили, с шумом подъезжающие по круговой дорожке ко входу в отель Шеферда. Почему бы им не сбежать прямо сейчас – вместе с Алексом? Ведь у нее впереди достаточно времени на поиски своего учителя, того человека, который руководил ею в течение всей ее земной жизни, который оживил ее по какой-то до сих пор непонятной ей причине.

На мгновение какое-то страшное предчувствие охватило ее. Она крепче вцепилась в руку Алекса. Тот снова ободряюще улыбнулся ей. Клеопатра ничего не сказала. Когда они входили в ярко освещенный подъезд и следовали за шумной толпой к широкой лестнице, она пребывала в том же смятении.

На втором этаже находился огромный бальный зал, гораздо более просторный, чем то помещение для танцев, которое она видела прошлой ночью на первом этаже. Здесь возле левой стены тоже стояли накрытые скатертями столики; сам зал казался бескрайним; играл оркестр, которого не было видно за многолюдной толпой.

С высокого, отделанного красивыми панелями потолка свисали золотистые занавеси. Как эти люди любят гипсовые орнаменты – и двери и окна украшены лепниной, похожей на аккуратно выложенный взбитый крем. Пары уже начали кружиться под музыку. Свет, казалось, капает брызгами с хрустальных подвесок огромных люстр. По всему залу сновали молодые слуги, которые разносили на серебряных подносах белое вино в изящных бокалах.

– Как мы найдем их? – спросил Алекс. – О, как мне хочется познакомить их с тобой.

– Правда? – прошептала она. – А что, если они не одобрят твой выбор, лорд Алекс?

– Какие странные вещи ты говоришь, – сказал он с наивным удивлением. – Это невозможно. А если и так, какое это имеет значение?

– Я люблю тебя, лорд Алекс. Я не думала, что так получится, когда увидела тебя в первый раз. Тогда я подумала, что ты симпатичный и молодой и что мне будет приятно обнять тебя. Но теперь я полюбила тебя.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, – прошептал он со странным блеском в глазах. – Тебя это удивляет? – Казалось, он чего-то недоговаривает, силится объяснить, но не может найти нужных слов. Он опечалился; Клеопатра с самого начала заметила в нем эту печаль, но только сейчас поняла, что печаль вызвана ею, что печаль является ответом на то, что он видит в ее глазах.

Кто-то окликнул Алекса по имени. Его отец. Клеопатра сразу же узнала его голос.

– Помни, я люблю тебя, Алекс, – повторила она. Почему-то она была уверена, что прощается с ним. И эти слова казались ей единственно верными.

Обернувшись, она увидела, как все они выходят из открытых дверей.

– Отец, Рамсей! Рамсей, старина, – сказал Алекс, – я так рад видеть вас.

Клеопатра смотрела на них как во сне. Алекс пожал Рамзесу руку, Рамзес во все глаза смотрел на нее.

– Дорогая, – донесся до нее голос Алекса, – позволь представить тебе моего отца и ближайших друзей. Ну, Ваше Величество… – Он неожиданно замолчал. И продолжил тихим шепотом: – Я даже не знаю твоего настоящего имени.

– Почему же, знаешь, любимый, – сказала она. – Я представилась при первой же встрече. Клеопатра. Твой отец знаком со мной, как, впрочем, и твой близкий друг Рамсей, ведь так ты называешь его? И с твоей подругой Джулией Стратфорд я тоже встречалась.

Она перевела взгляд на лорда Рутерфорда; музыка и шум толпы оглушали ее.

– Позвольте мне поблагодарить вас, лорд Рутерфорд, за то, что вы были так добры со мной. Что бы я делала без вас? А я была так неблагодарна.

Ей снова стало тревожно. Если она останется в этом зале, то погибнет. И все-таки она продолжала стоять, дрожащей рукой опираясь на руку Алекса, который недоуменно смотрел то на нее, то на отца.

– Ничего не понимаю. Вы правда встречались? Вдруг Рамзес сделал шаг вперед. Он грубо схватил Клеопатру за руку и оттащил от Алекса.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал он, глядя на нее сверху вниз. – Сейчас же и наедине.

– Рамсей, ради бога, что ты делаешь? На них стали оглядываться.

– Алекс, останься здесь! – приказал Эллиот. Рамзес потащил Клеопатру прочь. Она подвернула лодыжку, споткнувшись на своих высоких каблуках.

– Отпусти меня, – прошептала она.

Как в тумане она увидела, что побледневшая Джулия Стратфорд в отчаянии бросилась к темнокожему египтянину, а старый лорд Рутерфорд схватился за сына.

Она яростно дернулась и тут же высвободилась из железной хватки Рамзеса. Странные современные люди, делавшие вид, что не смотрят на них, изумленно заохали. Вокруг стало тихо – хотя музыка продолжала греметь.

– Мы поговорим тогда, когда мне захочется, мой обожаемый учитель! Ты опять вмешиваешься в мою жизнь, ты опять, как и в прошлом, хочешь лишить меня удовольствий.

Подбежал Алекс. Клеопатра обвила его рукой, и Рамзес снова пошел в наступление.

– Рамсей, черт побери, что происходит? – запротестовал Алекс.

– Говорю тебе, нам нужно пообщаться наедине, – сказал Рамзес Клеопатре, не обращая внимания на ее любовника.

Ее гнев опережал слова, а слова бежали впереди мысли:

– Ты думаешь, что можешь заставить меня делать то, чего хочется тебе! Я отомщу тебе за то, что ты сделал со мной! Я страшно отомщу!

Рамзес схватил ее, оторвал от Алекса, которого тут же подхватил его отец. Клеопатра обернулась и увидела, как Алекс скрылся в толпе. Рамзес вовлек ее в круг танцующих пар, он не отпускал ее, несмотря на отчаянное сопротивление. Одной рукой он держал ее за кисть, а левой обхватил талию.

Окружавшие их пары ритмично покачивались под музыку. Рамзес вовлек Клеопатру в танец и закружил, почти отрывая от пола.

– Убирайся! – прошипела она. – Ты думаешь, я та самая безумная, которую ты видел в той лачуге в старом Каире? Ты думаешь, что я твоя рабыня?

– Нет-нет, я вижу, ты стала другой. – Он перешел на древнюю латынь. – Кто же ты на самом деле?

– Твоя магия восстановила мой разум, мою память. Но то, что я выстрадала, осталось во мне, и теперь я ненавижу тебя гораздо сильнее, чем раньше.

Рамзес был поражен, он и сам очень страдал. Может, ей лучше сжалиться над ним?

– Ты всегда был прекрасен, когда страдал! – сыпался град ее слов. – И когда осуждал! Но я не рабыня и не твоя собственность! Ты вернул меня к жизни, и я хочу жить свободно.

– Это ты, – прошептал Рамзес. – Царица, которая была и мудрой и импульсивной. Которая любила без оглядки. Которая всегда знала, как завоевывать и управлять.

– Да, верно. Та царица, которая умоляла тебя поделить твой подарок с одним смертным мужчиной, но ты отказал ей. Эгоистичный, злобный, ничтожный человек.

– О нет, ты знаешь, что это не так. – То же очарование, та же способность убедить в чем угодно. И та же бешеная, неуправляемая воля. – Это было бы ужасной ошибкой.

– А я? Я не ошибка?

Она пыталась высвободиться, но не могла. Снова он заставил ее подчиниться ритму музыки, снова повел по кругу. Клеопатру задевали юбки танцующих дам, которые явно наблюдали за ней.

– Прошлой ночью ты сказала, что, умирая, звала меня. Яд змеи просто парализовал тебя. Ты говорила правду? Она снова попыталась вырваться из его объятий.

– Не спрашивай меня ни о чем!

Она вырвала свою руку, но он снова поймал ее. Теперь все заметили, что происходит. Поворачивали головы. Одна за другой останавливались в тревоге танцующие пары.

– Ответь мне, – настаивал Рамзес. – Ты звала меня в те последние минуты? Это правда?

– Ты хочешь оправдать свои действия? – Она заставила его остановиться. Больше он не сможет тащить ее за собой. – Мне было страшно. Я умирала, – призналась она. – Это был страх, но не любовь. Ты думаешь, я когда-нибудь прощу тебя за то, что ты дал Антонию умереть?

– О да, это ты, – мягко сказал Рамзес. Они стояли неподвижно. – Это на самом деле ты. Моя Клеопатра, двуличная и страстная. Это ты.

– Да, и я не вру, когда говорю, что ненавижу тебя! – закричала она. Слезы брызнули из ее глаз. – Рамзес Проклятый! Я проклинаю тот день, когда солнечный луч ворвался в твою гробницу. И когда твоя смертная милашка Джулия Стратфорд будет лежать мертвая у твоих ног, как лежал мертвый Антоний, ты узнаешь, что такое мудрость, что такое любовь, что такое власть той, которая завоевывает и управляет. Твоя Джулия Стратфорд смертна. Сломать ей шею – все равно что сломать речной тростник.

Неужели она хотела произнести именно эти слова? Она не знала. Она знала, что ею руководят любовь и ненависть, сжигающие душу. Она в ярости отпрянула, наконец-то высвободилась и повернулась, чтобы бежать.

– Нет, ты не тронешь ее. И Алекса тоже не тронешь! – крикнул Рамзес на латыни. – И никого другого.

Клеопатра оттолкнула с дороги какую-то пару. Женщина вскрикнула, мужчина повалился на свою партнершу. Другие поспешно освобождали путь. Клеопатра обернулась, увидела, что Рамзес смотрит на нее, услышала его крик:

– Ты не уепеешь этого сделать, как снова окажешься в могиле! Во тьме!

Она в ужасе врезалась в толпу. Отовсюду неслись крики. Но впереди были открытые двери и свобода, и Клеопатра побежала со всех ног.

– Подожди, остановись, выслушай меня! – кричал Рамзес.

Она оглянулась возле самых дверей и увидела Алекса. Тот держал Рамзеса за руку.

– Стой, дай ей уйти!

Теперь Рамзеса окружили и другие мужчины.

Клеопатра выбежала на лестницу. Алекс звал ее, умоляя подождать. В его голосе не было страха. Но Рамзес обязательно вырвется из рук тех людей. Они не смогут его удержать. Его угрозы все еще звучали у нее ушах.

Держась за перила, она побежала вниз по ступенькам, звонко постукивая каблуками.

– Ваше Величество! – кричал Алекс.

Она бросилась в вестибюль, к выходу. В это время у подъезда как раз остановился автомобиль. Слуга открыл дверцу, из машины вышли мужчина и женщина.

Клеопатра оглянулась: Алекс сбегал по ступенькам, за ним торопливо спускался Рамзес.

– Ваше Величество! Подождите!

Она оттолкнула слугу, обежала вокруг машины, уселась за руль и поставила ногу на педаль. Когда она уже тронулась, Алекс открыл боковую дверцу и плюхнулся на переднее сиденье рядом с ней. Клеопатра крутанула руль, чуть не заехала в сад, но ей удалось выровнять машину и выехать на улицу, ведущую к бульвару.

– О господи! – воскликнул Алекс, стараясь перекричать ветер. – Он сел в другую машину! Он нас преследует!

Она вдавила педаль в пол, делая опасный разворот, чуть не столкнулась с ехавшей впереди машиной и вырвалась вперед на свободную полосу.

– Ваше Величество, ты нас убьешь!

Она наклонилась вперед, и ее лицо обжег ледяной ветер. Приходилось то и дело выворачивать руль, объезжая медленно катившие машины. Алекс о чем-то умолял ее, но в ее ушах все звучал голос Рамзеса: «Ты снова окажешься в могиле… Во тьме».

Бежать, нужно бежать.

– Я не позволю ему вредить тебе.

Наконец бульвар перешел в открытое шоссе, ведущее из города. Дорога была свободна. Клеопатра ни на минуту не отпускала педаль газа.

Где-то вдали лежали пирамиды, а за ними пустыня, открытая пустыня. Как ей спрятаться там, где укрыться? Куда бежать?

– Он все еще не оторвался? – прокричала она.

– Нет, но он не причинит тебе зла, говорю тебе! Выслушай меня!

– Нет! – крикнула она. – Даже не пытайся остановить меня!

Алекс попытался обнять ее, но она оттолкнула его. Машина дернулась, съехала с мостовой, помчалась по утрамбованному песку. Вдали, в пустыне, мерцали фонари. Она сбилась с пути.

Где-то далеко, справа от них, блеснули во тьме слепящие фары – они приближались. Потом послышался тот самый звук, ужасный звук – гудок локомотива. О боги, где он?

Ее охватил ужас. Она слышала, как грохочут колеса.

– Где он? – крикнула она.

– Стой! Надо остановиться. Мы не успеем проскочить!

В маленькое переднее зеркальце, ослепляя ее, ударил сноп света. На мгновение Клеопатра отдернула руки, потом снова судорожно вцепилась в руль. И увидела настоящий кошмар – огромное рычащее чудовище, которого она боялась больше всего на свете. На нее надвигался гигантский черный паровоз.

– Тормози! – заорал Алекс.

Машина дернулась, подпрыгнула и замерла на месте. Паровоз проехал в футе от них, огромные грохочущие колеса крутились прямо перед глазами.

– Мы стоим на рельсах, давай выезжай скорее! – кричал Алекс.

Снова раздался пронзительный свист, перекрывающий грохот железа. Еще один монстр ехал слева прямо на них! Клеопатра увидела его круглый желтый глаз, луч света пронзил ее, огромная железная юбка громыхала по железной дорожке.

Они достали ее, эти диковинные предметы, они догнали ее! Как от них спрятаться? Сзади Рамзес, Рамзес выкрикивал ее имя. Она почувствовала, что Алекс хватает ее за руку и тянет с сиденья. Омерзительный паровоз налетел на них, ударил автомобиль, и Клеопатра завизжала.

Ее тело выбросило наружу. Она почувствовала, что летит высоко над пустыней, как кукла, подброшенная в воздух. Внизу разъезжались два железных чудовища. Вокруг простиралась бесконечная пустыня. Сверкнула вспышка оранжевого пламени, ее охватил нестерпимый жар. Раздался странный трескучий звук, которого она никогда раньше не слышала.

Рамзеса отбросило взрывом. Оглушенный, он упал на песок. На мгновение перед ним мелькнуло тело, выброшенное из машины вверх. В следующее мгновение автомобиль взорвался и исчез в столбе оранжевого пламени. От нового взрыва содрогнулась земля, пламя поднялось еще выше. Потом какое-то время вообще ничего не было видно.

Когда он поднялся, направлявшийся к северу гигантский паровоз начал тормозить. Он скрежетал, дергался, продолжая двигаться вперед, сталкивая с рельсов охваченную пламенем машину. Поезд, едущий на юг, тоже гудел и ревел. Воздух сотрясался от невыносимого грохота.

Рамзес побежал к горящей машине. Искореженный остов был похож на черный обугленный скелет.

Никаких признаков жизни, никакого движения. Клеопатры нигде не видно. Рамзес чуть было не бросился в огонь, когда его схватил Самир. И когда раздался крик Джулии.

Рамзес удивленно обернулся и посмотрел на них. Алекс Саварелл пытался подняться на ноги. Его черная одежда дымилась. Рядом с ним стоял отец, с его руки свисал обгорелый рукав. Молодой человек выживет, это было ясно.

Но она!… Где она?! Рамзес в изумлении смотрел на два паровоза, один из которых все-таки остановился, а другой набирал ход. Знал ли мир такую мощь? А взрыв? Он был подобен извержению вулкана!

– Клеопатра! – крикнул царь. Потом пошатнулся и начал медленно падать, но Джулия подхватила его.

На горизонте замерцал слабый рассвет; из тумана выглянуло солнце, похожее не на круглый диск, а скорее на огромную полосу дрожащего жаркого марева. Звезды медленно растаяли.

Рамзес снова и снова ходил по рельсам. Самир терпеливо наблюдал за ним. Джулия уснула на заднем сиденье машины.

Эллиот вместе с сыном вернулись в отель.

Рядом оставался лишь верный Самир. Он еще раз осмотрел обугленный остов машины. Ужасный отвратительный скелет. Обугленные обрывки кожи, свисающие с покореженных железяк.

– Сир, – сказал Самир, – после такого взрыва никто не может уцелеть. В древние времена не знали таких температур.

Знали, подумал Рамзес. Знали, что такое взрывающаяся гора, что такое вулкан, – прошлой ночью он вспомнил об этом.

– Но ведь должны же остаться хоть какие-то следы, Самир. Хоть что-то должно остаться.

К чему испытывать терпение этого несчастного смертного, от которого он видел только добро? И Джулия, бедняжка Джулия. Он должен отвезти ее в безопасное место, вернуться с ней в отель. С минуты аварии она не произнесла ни слова. Она стояла рядом, держала его за руку, но не издала ни звука.

– Сир, слава богу, что все закончилось именно так, – сказал Самир. – Смерть призвала ее. Теперь она успокоилась.

– Ты думаешь? – прошептал Рамзес. – Самир, и зачем только я напугал ее? Зачем я погнался за ней? Мы, как всегда, поссорились. Мы старались побольнее уколоть друг друга. Вдруг время остановилось; мы оказались вне времени, воюя друг с другом.

Он замолчал, не в силах продолжать.

– Сир, вам надо отдохнуть. Даже бессмертные нуждаются в отдыхе.

10

Они стояли все вместе на железнодорожном вокзале. Для Рамзеса эти минуты были мучительны. У него больше не осталось слов, чтобы уговорить Джулию; когда он заглядывал в ее глаза, то видел не холод, нет, а глубокую незажившую обиду.

Алекс превратился в совершенно другого человека – с лицом Алекса, в обличье Алекса. Он рассеянно выслушал полуправду, рассказанную ими. О той женщине, с которой Рамзес был давно знаком, о ее безумии, о том, что она была опасна. Потом он просто отключился, не желая больше слушать.

Они сильно повзрослели – этот молодой человек и эта молодая женщина. Лицо Джулии поблекло, поскучнело; Алекс, стоявший рядом с ней, был тих и молчалив.

– Они продержат меня здесь не больше двух-трех дней, – сказал сыну Эллиот. – Скорее всего, я буду дома через неделю после вашего приезда. Позаботься о Джулии. Если ты начнешь заботиться о Джулии…

– Знаю, отец, для меня самого это будет выходом.

И он улыбнулся ледяной улыбкой – когда-то она была такой теплой.

Кондуктор дал сигнал. Поезд был готов тронуться. Рамзес не хотел смотреть, как он движется, не хотел слышать грохота колес. Ему хотелось уйти, но он знал, что будет стоять до самой последней минуты.

– И ты не изменишь своего решения? – прошептал он. Джулия продолжала смотреть в сторону.

– Я всегда буду любить тебя, – прошептала она. Рамзесу пришлось наклониться, чтобы расслышать то, что она говорит, и ее губы почти коснулись его. – Я буду любить тебя до самой смерти. Но решения своего не изменю.

Алекс внезапно взял его за руку:

– До свидания, Рамсей. Надеюсь, увидимся в Англии.

Прощальный ритуал подходил к концу; Рамзес повернулся поцеловать Джулию, но она уже стояла на металлической подножке пассажирского вагона. Их глаза на мгновение встретились.

Не было упреков, не было осуждения; она просто не могла ничего с собой поделать. Она тысячу раз объясняла ему все теми же словами.

Наконец паровоз засвистел, заскрежетал – в воздухе разнеслись те же отвратительные звуки. Неравномерными толчками цепь вагонов с окошками пришла в движение. Рамзес увидел в окне Джулию. Она приложила ладонь к стеклу и снова посмотрела на него, и он опять попытался истолковать выражение ее глаз. Может, она испытывает сожаление, может, раскаивается в своем решении?

Ему было очень грустно. Он опять слышал голос Клеопатры. Я звала тебя в те последние минуты.

Поезд скользил мимо; на окно упал солнечный луч, и оно сверкнуло серебром – больше Рамзес не видел ее лица.

Лорд Рутерфорд увел его с платформы туда, где пассажиров ждали автомобили и одетые в ливреи шоферы, почтительно открывавшие дверцы.

– Куда вы поедете? – спросил граф.

Рамзес глядел вслед удалявшемуся поезду. Последний вагон с маленькой железной дверцей становился все меньше и меньше. Грохот колес стал почти не слышен.

– Какая разница? – ответил он. Потом, словно пробудившись ото сна, внимательно посмотрел на Эллиота. Выражение на лице графа удивило его не меньше, чем взгляд Джулии. Упрека не было – только грусть. – Ну и какой же урок вы извлекли из этой истории, милорд? – неожиданно спросил он.

– Чтобы осмыслить это, нужно время, Рамзес. Время, которого, скорее всего, у меня уже нет. Рамзес покачал головой.

– После того, что вы видели, – заговорил он, понизив голос так, чтобы его слышал только Эллиот, – вы по-прежнему хотите принять эликсир? Или вы отказываетесь от него, как Джулия?

Поезд уже ушел. На опустевшем вокзале стало очень тихо, если не считать легкого гула возникавших то тут, то там разговоров.

– Разве сейчас это имеет какое-то значение, Рамзес? – спросил Эллиот, и Рамзес впервые увидел на его лице горечь и усталость.

Он взял Эллиота за руку.

– Мы еще встретимся, – сказал царь. – А сейчас мне нужно идти, иначе я опоздаю.

– Так куда же вы идете?

Рамзес не ответил. Повернулся и, пересекая привокзальную площадь, прощально махнул рукой. Эллиот ответил ему вежливым кивком и медленно зашагал к ожидавшей его машине.

Он открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь щели деревянных ставней, над головой медленно вращался вентилятор.

Эллиот взял с прикроватной тумбочки свои золотые карманные часы. Полчетвертого. Их корабль уже отплыл. Граф наслаждался передышкой. Потом он обдумает, что делать дальше.

Он услышал, как Уолтер открывает дверь.

– Эти ужасные люди из конторы губернатора еще не звонили? – спросил Эллиот.

– Звонили, милорд. Дважды. Я сказал им, что вы спите и что я вовсе не собираюсь будить вас.

– Ты хороший парень, Уолтер. Пусть они сгорят в аду.

– Милорд?

– Ничего, ничего, Уолтер.

– Да, еще приходил тот египтянин.

– Самир?

– Принес от Рамсея пузырек с каким-то лекарством. Оно вон там, милорд. Он сказал, вы знаете, что это за лекарство.

– Что? – Эллиот приподнялся и медленно перевел взгляд с Уолтера на стоявший справа от кровати столик.

Это была плоская фляжка, похожая на те, в которых продают виски или водку, но из прозрачного стекла. И она была доверху заполнена молочно-белой жидкостью, которая на свету искрилась и флюоресцировала.

– Будьте осторожны с этим, милорд, – сказал Уолтер, открывая дверь. – Если это какое-то египетское средство, держитесь от него подальше.

Эллиот чуть не расхохотался в голос. Рядом с фляжкой лежала записка. Пока Уолтер не вышел, граф сидел неподвижно, потом взял записку и развернул ее.

Она была написана печатными буквами, четкими и разборчивыми, очень напоминающими латинский шрифт.

«Лорд Рутерфорд, теперь все в ваших руках. Пусть вам поможет ваша философия и мудрость. Сделайте сами свой выбор».

Он прочитал еще раз. Нет, невозможно поверить. Он долго смотрел на записку, потом перевел взгляд на бутылочку.

Джулия дремала на высокой подушке. Открыв глаза, она поняла, что разбудил ее собственный голос. Она звала Рамзеса. Джулия медленно встала с постели и надела рубашку. Если кто-то и увидит ее в рубашке на палубе, ей все равно. Настало время ужина, да? Ей надо одеться. Она нужна Алексу. Ах, если бы она могла думать спокойно… Джулия подошла к гардеробу и стала вытаскивать одежду. Где они? Сколько часов находятся в открытом море?

Алекс уже был на месте. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Он не поприветствовал ее, не вскочил, чтобы пододвинуть ей стул. Как будто все это уже не имело никакого значения.

– Я все еще ничего не понимаю, – заговорил он. – Правда, не понимаю. Она совсем не казалась мне безумной, честное слово.

Это было мучительно, но Джулия приготовилась слушать.

– То есть в ней было, конечно, что-то печальное, что-то странное, – продолжал Алекс. – Я знаю одно – я любил ее. И она любила меня. – Он повернулся к Джулии: – Ты веришь тому, что я говорю?

– Верю.

– Она говорила очень странные вещи. Она сказала, что влюбиться в меня не входило в ее планы! Но это произошло, и знаешь, я ведь сказал ей, что понял, что она имеет в виду. Я бы никогда не подумал… то есть все было совсем по-другому. Знаешь, словно те розы, о которых ты всю жизнь думал, что они розовые, вдруг оказались красными!

– Да, понимаю.

– А теплая вода оказалась горячей.

– Да.

– Ты хорошо рассмотрела ее? Ты заметила, как она прекрасна?

– Не стоит переживать все заново. Ее уже не вернуть.

– Я знал, что потеряю ее. Знал с самого начала. Не могу понять почему. Просто знал, и все. Она была не от мира сего, понимаешь? И тем не менее она была для меня более реальна, чем все, что…

– Понимаю.

Алекс смотрел вперед, казалось, он разглядывает публику и одетых в черно-белое официантов, а может, прислушивается к разговорам цивилизованных людей. Здесь плыли в основном британцы.

– Ты сможешь все забыть, – неожиданно сказала Джулия. – Это возможно, я знаю.

– Да, забыть, – согласился Алекс и холодно улыбнулся неизвестно кому. – Забыть, – повторил он. – Что мы и сделаем. Ты забудешь Рамсея, если что-то вас разлучит. А я забуду ее. И мы будем делать вид, что живем, словно никогда не знали такой любви – ни ты, ни я. Словно ты не знала Рамсея, а я не знал ее.

Изумленная Джулия не сводила с него глаз.

– Делать вид, что живем, – шепотом повторила она. – Какие ужасные вещи ты говоришь!

Алекс ее даже не услышал. Он взял вилку и начал есть – или просто принимать пищу. Делать вид, что ест.

Джулия задрожала и уставилась в свою тарелку.

Теперь на улице стемнело. Сквозь закрытые ставни просачивался темно-синий свет. Снова пришел Уолтер – чтобы спросить, не хочет ли милорд поужинать. Милорд сказал, что не хочет. Он хочет побыть один.

Он сидел в пижаме и шлепанцах, глядя на лежавшую на столе плоскую бутылочку. Она мерцала в темноте. Записка лежала там же, куда он ее положил, рядом с бутылочкой.

Наконец Эллиот встал, чтобы переодеться. Переодевание заняло несколько минут, поскольку каждое движение вызывало боль в суставах и приходилось пережидать. Наконец все было кончено. Эллиот надел серый шерстяной костюм; днем в нем было бы слишком жарко, а ночью будет как раз.

Опираясь на трость левой рукой, он подошел к столу, взял бутылочку и положил ее во внутренний карман пиджака. Бутылочка еле поместилась в кармане и своим весом слегка придавила грудную клетку.

Граф вышел на улицу. Отойдя немного от отеля, он почувствовал, что боль в левой ноге усилилась. Но он продолжал идти, то и дело перекладывая трость из руки в руку в поисках удобной точки опоры. Когда нужно было, он останавливался, переводил дыхание и снова шел вперед.

Через час он добрался до старого Каира и бесцельно побрел по его кривым улочкам. Он не искал дом Маленки, просто гулял. К полуночи его левая нога совсем онемела. Но это не имело никакого значения.

Повсюду, где он проходил, он внимательно смотрел на окружавшие его предметы. На стены, на двери, на лица людей; он останавливался перед кабаре и слушал нестройную музыку. Почти в каждом ночном заведении выступали танцовщицы, исполняющие соблазнительный танец живота. Однажды Эллиот остановился, чтобы послушать, как какой-то человек играет на флейте.

Он нигде не задерживался подолгу – только когда очень уставал. Тогда он усаживался на скамейку, иногда даже задремывал. Ночь была тихая, мирная, совсем непохожая на полные опасностей лондонские ночи.

В два часа ночи он все еще бродил. Он прошел через весь средневековый город и теперь возвращался в новый район.

Джулия стояла у поручня, придерживая концы своей шали. Она смотрела вниз, на темную воду. Она сильно замерзла, руки онемели от холода. И ей показалось забавным, что такая вещь, как холод, больше не волнует ее. Совсем не волнует.

Она вообще была не здесь. Она была дома, в Лондоне. Она стояла в оранжерее, полной цветов. Там был Рамзес – его тело было завернуто в полотняные бинты. Она видела, как он поднял руку и снял их с лица. Голубые глаза посмотрели прямо на нее, в глазах светилась любовь.

– Нет, все не так, – прошептала она. Но с кем она говорит? Никто не слышал, что она сказала. Корабль спал, цивилизованные британцы возвращались домой после маленького приятного путешествия по Египту. Они были счастливы, что повидали знаменитые пирамиды и храмы. Уничтожь эликсир. До последней капли.

Она смотрела вниз, на бушующее море. Внезапно ветер взметнул ее волосы и концы теплой шали. Джулия вцепилась в поручень, шаль сорвалась с ее плеч и улетела прочь, мячиком скатившись во тьму.

Туман поглотил ее. Джулия так и не увидела, как шаль упала в воду. Звуки ветра и шум корабельного двигателя внезапно стихли – все превратилось в сплошной туман.

Ее мир разрушен. Мир бледных красок и неясных звуков исчез. Она слышала только его голос: «Я люблю тебя, Джулия Стратфорд». Она слышала саму себя: «Лучше бы я никогда не увидела тебя! Лучше бы ты не мешал Генри!»

Внезапно Джулия улыбнулась. Хотя бы раз в жизни она так замерзала? Она посмотрела вниз. На ней была надета одна тонкая ночная рубашка. Неудивительно. Правда, лучше бы она умерла. Умерла, как ее отец. Генри кинул яд в ее чашку. Она закрыла глаза и подставила лицо ледяному ветру.

«Я люблю тебя, Джулия Стратфорд!» – снова возник в памяти голос царя, и на этот раз она услышала свой ответ, другой ответ, такой прекрасный: «Я буду любить тебя до самой смерти».

Нет смысла возвращаться домой. Все бессмысленно. Подражать жизни, делать вид, что живешь. Приключение закончилось. И теперь нормальная жизнь будет казаться кошмаром. Отца у нее больше нет, она оторвана от реальности, ей осталось только вспоминать о светлых минутах, которые довелось прожить.

Вот она с ним в палатке, вот занимается с ним любовью, наконец-то она принадлежит ему…

В старости у нее не будет детей, которым она могла бы рассказать, почему так и не вышла замуж. Не будет молодых людей, которым она рассказала бы о своих приключениях в Каире. Она не станет той женщиной, которая всю свою жизнь будет хранить ужасную тайну и всю жизнь будет раскаиваться.

Да, все это слишком печально. Зачем долго раздумывать? Темные воды ждут ее. За считанные секунды ее унесет далеко, очень далеко от корабля – и шансов на спасение не будет. И вдруг Джулии показалось, что это будет прекрасно. Ей нужно всего лишь залезть на поручень и прыгнуть навстречу холодному ветру.

Да, ветер чуть не снес ее, когда она забиралась на поручень. Он забрался под рубашку и обдувал ее со всех сторон. Джулия широко раскинула руки и прыгнула. Ветер заревел еще громче. Вот она уже летит над водой! Все кончено!

В эту секунду она поняла, что теперь ничто ее не спасет, никто не успеет вмешаться. Она уже падала, и ей хотелось произнести имя отца. Но на ум пришло имя Рамзеса. Ах, как приятно произносить это имя, как сладко оно звучит!

Сильные руки поймали ее. Она зависла над морем, ничего не видя вокруг из-за тумана.

– Нет, Джулия, нет.

Это был Рамзес. Он перенес ее через поручень и прижал к себе. Рамзес стоял на палубе, крепко обнимая ее.

– Никакой жизни после смерти не будет, Джулия.

Она разразилась рыданиями. Она таяла как лед, горячие слезы текли из глаз. Она прижалась к Рамзесу и спрятала лицо у него на груди.

Она снова и снова произносила его имя. Она чувствовала, как его сильные руки укрывают ее от ветра.

Каир проснулся вместе с солнцем. Казалось, жару рождают сами улицы; ожил базар; над открытыми дверями домов надулись разноцветные тенты; отовсюду доносились крики верблюдов и ослов.

Эллиот уже здорово устал. Он спал на ходу, но продолжал идти. Он медленно проходил мимо медных и ковровых лавчонок, мимо продавцов антиквариата и фальшивых древностей – дешевых египетских «реликвий» стоимостью в несколько пенсов. Мимо продавцов мумий, которые заявляли, что у них в продаже имеются даже цари.

Мумии. Они стояли в ряд возле белой оштукатуренной стены на горячем солнце; мумии, испачканные в земле, потрепанные, в рваных ветхих пеленах. Однако черты их лиц отлично угадывались под туго натянутыми бинтами.

Эллиот остановился. Мысли, которые всю ночь роились в усталом мозгу, растаяли. Образы близких, тех, кого он когда-то любил, внезапно исчезли. Он был на базаре. Его сжигало солнце. Он смотрел на ряд мертвых тел, прислоненных к белой стене.

Он вспомнил слова Маленки: «Они делают великого фараона из моего англичанина. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум; они сделают из него мумию на продажу туристам… Мой красавец англичанин, они запеленают его в полотно, они сделают из него царя».

Он подошел поближе. Несмотря на то что зрелище было отвратительным, мумии почему-то притягивали его. Первая волна тошноты накатила на него, когда он стал рассматривать самую крайнюю – самую высокую и худую. Вторую волну вызвал подошедший к нему толстопузый торговец в полосатой хлопчатобумажной робе. Он сцепил за спиной руки и важно выпятил пузо.

– Могу предложить вам очень выгодную сделку, – сказал торговец. – Этот экземпляр здорово отличается от всех остальных. Видите? Если приглядитесь, то заметите, какие отличные у него кости – это был великий царь. Подойдите! Подойдите поближе. Присмотритесь к нему.

Эллиот неохотно подчинился. Толстые тугие пелены, ветхие, древнее древних – отличная работа. И запах – гнилостный, вонючий запах земли и битума; но под толстым слоем бинтов было отчетливо видно лицо – нос и широкая полоса лба, глубоко посаженные глаза и тонкие губы. Перед ним было лицо Генри Стратфорда – никаких сомнений!

Радостные лучи утреннего солнца проникли в круглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и на медных пластинах, украшавших спинку кровати.

Они сидели вдвоем, прислонившись к спинке кровати, – разогретые вином и любовью.

Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняет бокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкости поблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.

Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. На мгновение ей снова стало страшно, показалось, что она находится не в этой каюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплое солнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.

Он самый обыкновенный человек, самый обыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову, он боится за нее. Она улыбнулась.

И молча выпила бокал до дна.

– Говорю вам, это тело царя, – с комической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец. – Я отдам его за бесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У вас хороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачу пошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновенная коммерческая песня, идиотская имитация истины.

Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…

Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.

Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть – свет резал глаза.

Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.

Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.

Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.

Переступив через свою трость с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.

Полуденное солнце висело высоко в небе, когда он покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет, но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света, города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперь он не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.

Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиот посмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужно было, чтобы кто-нибудь услышал его – этим воплем он просто выразил свой восторг.

Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучах жаркого солнца. Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу и волосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться, как никогда не целовались раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и ее жажда сравнялись с его вечно неутоленным желанием.

Рамзес взял ее на руки, отнес в маленькую спальню каюты и уложил на постель. Их окутала тишина.

– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.

– Какие чудесные слова, – прошептала она, улыбаясь почти печально. Ей хотелось запомнить эту минуту, запомнить взгляд его синих глаз.

Потом они стали ласкать друг друга медленно и страстно.

11

Молодой доктор охватил свой чемоданчик и побежал в госпиталь. Рядом с ним, топая бутсами, бежал молодой солдат.

– Просто кошмар, сэр, очень глубокие ожоги, сэр, ее нашли на самом дне грузовой платформы товарного поезда. Не представляю, как она ухитрилась выжить.

Что, скажите на милость, он сможет сделать для нее в этой забытой Богом дыре, в джунглях Судана?

Хлопая дверьми, доктор промчался через весь госпиталь и ворвался в палату.

Подошедшая к нему сиделка покачала головой.

– Ничего не понимаю, – громким шепотом произнесла она, кивая в сторону койки.

– Я осмотрю ее. – Доктор откинул москитную сетку. – Надо же, не вижу никаких ожогов.

Женщина спокойно спала, ее черные волнистые волосы разметались по белой подушке, словно в этой палате, жаркой, как преисподняя, веял легкий ветерок.

Честно говоря, доктор никогда не видел такой красивой женщины, а если и видел, то не мог вспомнить. На нее было больно смотреть – так она была прекрасна.

Это не красота точеной китайской куклы, нет, хотя черты лица правильные, в них чувствовалась порода. Волнистые волосы, разделенные пробором, были похожи на огромную и сверкающую темную пирамиду.

Когда доктор подошел к койке, женщина открыла глаза. Поразительно, глаза у нее оказались небесно-синего цвета. Потом произошло чудо. Она улыбнулась. Глядя на нее, доктор почувствовал слабость. На ум ему пришли слова «рок» и «судьба». Но кто она, скажите на милость?

– Какой вы красивый, – прошептала женщина. Прекрасное британское произношение.

Из наших, подумал доктор и тут же проклял себя за снобизм. Но этот голос явно принадлежал аристократке.

Сиделка что-то промямлила. За ее спиной шептались какие-то люди. Доктор пододвинул к койке походный стул и сел. Осторожно приподнял белую простыню над полуобнаженной грудью.

– Принесите этой женщине какую-нибудь одежду, – приказал он, не глядя на сиделку. – Знаете, вы так напугали нас. Все подумали, что вы сильно обожжены.

– Правда? – прошептала женщина. – Они были так добры, что помогли мне. Меня придавило. Было так трудно дышать. Я находилась во тьме.

Она зажмурилась, глядя на солнце в окне.

– Помогите мне встать и выйти на свет, – попросила она.

– О, не стоит так торопиться, вы еще очень слабы.

Но, убежденная в своей правоте, она села и стала заворачиваться в простыню, сооружая из нее подобие платья. Четко очерченные дуги бровей придавали лицу волевое выражение, и доктор почувствовал самое настоящее возбуждение.

Задрапированная в белую простыню, с обнаженным круглым плечом, она выглядела как богиня. Снова на ее лице сверкнула улыбка, и доктор совсем растаял.

– Послушайте, вы должны сказать мне, кто вы. Мы дадим знать вашей семье, вашим друзьям.

– Выйдите со мной на улицу, – попросила она вместо ответа.

Взяв ее за руку, доктор не раздумывая последовал за ней. Пусть себе шепчутся! Пусть себе рассказывают байки, что она будто была похожа на кусок обгорелого мяса. Эта женщина абсолютно здорова! Неужели весь мир спятил?

Женщина пересекла пыльный двор и вывела своего спутника через ворота в маленький садик, который принадлежал лично ему, а вовсе не пациентам, толпившимся у дверей его кабинета и лежащим в постелях.

Она опустилась на деревянную скамейку, доктор сел рядом с ней. Откинув со лба черные волосы, женщина запрокинула голову и посмотрела на раскаленное небо.

– Вам вредно находиться на такой ужасной жаре, – сказал доктор. – Особенно если вы обгорели. – Какая глупость! Ее кожа была чиста и свежа, щеки пылали румянцем. Самое здоровое создание на свете. – Кому все-таки сообщить о вас? – сделал он вторую попытку. – У нас есть телефон и телеграф.

– Не забивайте себе голову ерундой, – сказала женщина, взяла его за руку и стала нежно поигрывать пальцами. Доктору стало стыдно – так взволновала его эта простая ласка. Он не мог отвести от незнакомки взгляда – от ее глаз, от ее губ. Он видел под простыней ее затвердевшие соски.

– Да, у меня есть друзья, – мечтательно произнесла она. – С ними нужно встретиться. Нужно свести счеты. Лучше расскажите мне о себе, доктор. И об этом месте.

Хотелось ли ей поцеловать его? Вряд ли, но у него не было намерения отказываться от этого удовольствия. Он наклонился и дотронулся до ее губ. Его не волновало, что кто-нибудь может их увидеть. Он обвил ее руками, прижал к себе, поразившись тому, что она сразу же сдалась и прильнула к его груди своей жаркой грудью.

Еще секунда, и он потащит ее в постель, даже против ее воли. Но похоже, она и не собирается сопротивляться.

– Зачем спешить, зачем сообщать обо мне кому-то? – прошептала незнакомка и просунула руку ему под рубашку.

Они поднялись и направились прямо по клумбе с ирисами к его спальне. Женщина встала, словно не могла больше ждать. Тогда он приподнял ее и понес на руках.

Грешник, злодей – ну и пусть. Он уже не мог остановиться. Незнакомка прижалась губами к его рту, и доктор чуть не упал, перешагивая через порог. Уложив женщину на матрас, закрыл ставни. Пусть все идет к черту!

– Ты уверена, что ты… – пробормотал он, расстегивая рубашку.

– Мне нравятся пылкие мужчины, – прошептала она, лукаво поглядывая на него. – Да, я уверена. Мне нужно подготовиться к встрече с друзьями. – Она сдернула с себя простыню. – Очень хорошо подготовиться.

– Что? – Он лег рядом, целуя ее в шею, скользя рукой по груди. Ее бедра приподнялись навстречу, когда он лег на нее. Она извивалась под ним, как змея, но это было единственным ее сходством со змеями. Она была теплой и благоухающей, и она хотела его!

– Мои друзья… – как во сне прошептала она, глядя в потолок, и на миг в ее синих глазах мелькнула печаль. Но потом она снова посмотрела на любовника – жадно, страстно, голос ее стал хриплым, прерывистым, ее ногти впились в его плечи. – Мои друзья могут подождать. У нас будет время увидеться друг с другом. У нас впереди целая вечность!

Он так и не понял, что она хотела сказать. Ему было все равно.