- Чего это? - сказал он во сне.
Наденька выждала минуту и тихонько встала. Она неслышно одевалась лицом к печке и вдруг оглянулась на скрип кровати. Филипп, поднявшись на локте, глядел на нее любопытными глазами.
Надя вспыхнула.
- Нельзя! Нельзя! - А он улыбался, сощурясь. Наденька скорчилась на стуле, закрылась юбкой. - Отвернитесь, сейчас же!
- Застыдилась! - И Филипп смеялся, с кровати достал до стула и потянул его к себе.
- Что за свинство! - почти крикнула Надя, толкнула ногой. Филипп отдернул руку.
- Да ну тебя, да ладно, - говорил он, отворачиваясь к стене, - ладно, не слиняешь ведь, краса ты моя ненаглядная. Наденька спешила, вся красная, кололась булавкой.
- Ну что? Уже? - смешливым голосом спросил из-под одеяла Филипп.
Наденька молчала на стуле.
Филипп глянул. Надя сидела перед столом, она легла на стол головой, подложив руки. Филипп глядел, соображал: "Плачет? В сердцах? Или чтоб не смотреть? Подойти, приголубить - гляди, еще пуще осердится. Или прямо встать да одеваться?" Филипп встал, он одевался, отвернувшись от Нади, и приговаривал резонным голосом:
- Ну чего серчать? Ну что ж, коли ведь любя. Не любил бы, на шут мне оно. Ведь право слово. Ведь я же просто, а не то что обидеть. А? Надюшечка? - И он обернулся одетый и шагнул к Наде. - Не любишь - не буду.
И тут он увидел, что Надя вздрагивает спиной.
"Опять плачет" - и досада взяла Филиппа.
Он сел рядом, обнял Надю, плотно, по-хозяйски.
- Ну что? Не поладим, что ли? Да брось плакать, ты на меня взгляни. Ты ж хозяйка теперь здесь. Скажи: Филька, выйди за дверь! - и выйду, и всего делов. Ей-богу! Ты учи меня, как надо, и ладно будет. Одно слово - хозяйка!
И Наденька на это слово подняла голову и заплаканными глазами разглядывала Филиппа, как нового. Филипп молчал и следил, как она обводила всего его глазами. Сидел, не шевелясь.
- Ты ж застегнулся криво! - с надутой улыбкой говорила Надя и сама расстегнула ворот. И Наденькины пальцы радовались.
Филипп выставил грудь, запрокинул голову, подставлял застежку и чувствовал, как Наденькины пальчики проворно бегали по пуговкам, как бойкие человечки. Наденька кончила и пришлепнула по застежке:
- Вот-с как надо, милостивый государь!
"Разошлась, разошлась", - думал Филипп. Пальчики все чувствовались на груди.
Филипп схватил самовар, понес его Аннушке ставить и все боялся, что всем видно, как радуется все в нем. Он брякнул на порог кухни самовар и буркнул в самый пол:
- Ставь, что ли, живее!
Когда разогнулся, увидал: Аннушка стоит в платочке лицом к углу и аккуратно крестится, наклоняется. Через плечо повела чуть глазом на брата. Филипп шел, торопились ноги по коридору; да неужели там у меня сидит? Открою дверь, а она там? - и развело улыбкой и губы и плечи, скрипнули пальцы в кулаке. Толкнул наотмашь дверь - сидит! сидит! и прямо глазами встречает. Теперь кто повахлачистей, пусть без спросу не шляются.
- А тебе из наших ребят который больше нравится? Из товарищей, сказать?
Наденька смотрела на Филиппа, уперла подбородок на спинку стула, улыбалась и следила, как он выхаживал, топтался по маленькой комнате, не мог взять походки, - и улыбалась.
- Который? - повторил Филипп, и развела улыбка слово. Повернулся круто. - Да ведь жена ж ты моя и больше ничего! И слов никаких. - Он нагнулся к Наде, помедлил и поцеловал с разлету в подбородок. - Эх, ну и черт его дери, - говорил Филипп, встряхиваясь. - Выпить бы надо чего Ну да шут с ним, потом. Стой. Я тебе чего покажу.
И Филипп присел, как упал, перед кроватью, вытащил зеленый сундучок, выхватил из кармана ключик - разом, как шашку в бою, - он копался в белье, в бумагах.
- Вот она! Только чур не смеяться! Стих тут один я писал. Вроде про тебя.
Он листал в руках толстую ученическую тетрадь.
- Вот отсюда.
Наденька взяла тетрадь. Филипп ногтем крепко держал у начала стихов:
Дальше было по линейке два раза подчеркнуто. Наденька подняла глаза. Филипп с ожиданием глядел, красный, с приготовленным словом:
- Это вы и есть! Это про тебя писал. Ты еще раз прочитай-ка! - Филипп подсел на стул рядом, глядел в тетрадку, читал из Наденькиных рук вслух, шепотом - он не успел дочитать, босые ноги шлепали по коридору к дверям. Филипп встал, вошла Аннушка. Она глянула с порога на Наденьку и, не поднимая глаз, прошла комнату и поставила на стол нарезанный хлеб.
- Что ты здравствуйте не говоришь? - басом сказал Филипп.
Аннушка засеменила к двери, утирала по дороге концом платка нос, быстро и без шума запахнула за собой дверь.
- Ты не смотри, дура она у меня. Деревня - одно слово. - Филипп поглядел зло в окно. Потом вдруг сорвался.
- Стой! Стой! Не надо, - шепотом крикнула Надя.
- Верно, не надо. Черт с ней, - сказал Филипп. - Ничего, обвыкнет. Только стой, я масло принесу.
Филипп доставал в сенях масло и сверху с табурета говорил в стену:
- Стучать надо. Вперед в дверь постучать, а посля входить. Скажут "можно", тогда и входи.
Аннушка дула в самовар, не отвечала.
- Самовар поспеет, скажешь, - бурчал Филипп в коридоре.
- Минутку не входи, - сказала Надя из-за двери. "Делает там чего по женской части", - думал Филипп. Стоял с тарелкой перед дверью.
- Можно? - спросил через минуту Филипп.
- Возьмешь, что ль, самовар, аль мне нести? - крикнула Аннушка из сеней на весь коридор.
- Сейчас возьму! Сейчас! Орать-то нечего, сказать можно.
"Дуется, скажи на милость, - шептал Филипп про Аннушку, - угомоним".
- Можно, - сказала Наденька. Филипп толкнул дверь. Надя ладонью подтыкивала шпильки в прическе.
Филипп с любопытством глядел, какая она стала, что делала.